История одного Дома. Глава 4

Стемнело быстро, только-только я успела моргнуть. Просто поменялся фильтр небесного окуляра, превращая все в синее, выцветшее местами, словно рябь или тонкая сетка морщин. Низко висевшее небо прогнулось - и откатилось куда-то в высоту. В воздухе сладко пахло листвой и недалеким болотом, а Лес тоже вытянулся вверх и теперь придвинулся вплотную, словно норовя заключить в свои объятия. Темный и беспросветный. Я прислушалась.

Я вдруг вспомнила, как одна из жительниц Дома рассказывала, будто видела в чаще прорезающие ее светом огни. Большой многотонный состав, грохоча колесами и вспарывая ночь сигнальными фонарями, пронесся мимо и через минуту исчез как ни в чем не бывало. Незашторенные окна вагонов горели, как оранжевые квадратные глаза, словно ночное видение целиком было объято пламенем.
Никто в эту историю не верил.

Я потянулась, еще раз глянула за край крыши и, добравшись до люка, спустилась вниз.
На этот раз двенадцатый этаж, как я и предполагала, оказался последним. Оранжевые свет ламп стелился по изъеденным следами, потертостями и трещинами плиткам, зеленоватые стены, тоже залитые светом, жирно блестели застывшими потеками краски, похожими на наплывы свечного огара. В воздухе слышалось тихое и равномерное потрескивание.
На двенадцатом этаже была всего одна дверь: деревянная, серая, обрамленная в резной портал и с внушительной бронзовой ручкой в центре, словно это была дверца откидного шкафа. Она принадлежала местной карточной гадалке, проницательнице-ведунье с покладистым, светлым характером, но ведущей очень скрытный образ жизни.

Я спустилась еще на пролет. Во внешней стене между этажами, рядом с закопченным окошком с подыхающим фикусом и заросшим побегами бешеного огурца мусоропроводом, обнаружилась вторая такая дверь, полностью идентичная первой. Еще пролетом ниже меня ожидала третья находка.
Все три двери безмолвно смотрели в подъезд тремя одинаковыми глазками и отличить их было невозможно. Даже по рисунку дерева, из которого те были сделаны, потому что все прожилки и зарубки от сучков в точности повторяли друг друга.

Хмыкнув, я слегка подергала холодную и неудобно лежащую в ладони бронзовую ручку, но дверь не подалась. Ни одна из дверей. Хотя на вторую, что лежала между этажами, я и не рассчитывала. Даже по вполне гибким представлениям Дома я не могла представить, чего следует ожидать от двери, вырубленной во внешней стене.
Потоптавшись еще перед входными ковриками и прислушавшись (из квартиры не доносилось ни единого шороха - видно, колдунья уже успела принять всю толпившуюся по этажам ораву и отошла на покой), я почувствовала себя неловко, а затем и глупо - и провалилась сквозь пол, попутно смеясь над промелькнувшей в голове метафорой.

Дом дышал энергией и жизнью. Отовсюду слышались разговоры: стирали границы пространства, давая понять, что за живыми стенами и дверьми притаились, дожидаясь своего часа разные живые существа. Где-то цикало, постукивало, гудело, как из охотничьих горнов, шаркало тяжелыми шагами. Кто-то пел и копошился за закрытыми дверями. Впрочем, с самими дверями здесь тоже сложилась весьма интересная ситуация.

Почти на каждой из них, в полутьме, слабо поблескивали краской надписи, содержащие информацию о владельцах квартир. Это могли быть характеристики (как негативные, так и вполне позитивные), жизненные кредо, сплетни, записки, содержащие информацию о возможном времени прихода, ухода и часах приема, и просто странные фразы, которые не всегда удавалось разобрать. А если и получалось различить что-то в наползающих друг на друга строках, то понять их значение порой получалось с трудом.

Так мне доводилось видеть туманное выражение "Всяк комар знай свой шесток...", сдобренное поучительным многоточием, чей-то противоречивый отзыв "Ленка - дура, но умна, как ведьма" и рассеянное рассуждение о том, в чем заключается смысл жизни, когда эта самая жизнь уже того - кончилась...
Кто-то из особо любопытных пытался провести расследование, чтобы установить возможных виновников вандализма, но никаких результатов оно не дало, а надписи продолжали появляться, будто сами собой.
Хотя на своей двери я ничего подобного не замечала...

Я стояла на лестничной площадке седьмого. Наверху все было тихо, спокойно, даже пустынно, спускаться к себе не хотелось - слишком велик был соблазн остаться дома, а на восьмом была вероятность встретить вредную соседку-писательницу. Так что я пропустила эти этажи, решив, что вернусь к ним позже.

Седьмой этаж был прибежищем ведьм и колдунов, и всегда казался мне интересным и немного забавным местом: никогда не знаешь точно, какая мелочь у них является предметом быта, а какая - ритуальным инструментом или оберегом от сглаза. Вот и сейчас одна из ведьм сидела на корточках возле ряда глиняных горшков у стены и что-то перебирала там, иногда откладывая в сторону найденные корешки, ветки и пучки сушеных трав.
С лестницы я видела только подол ее юбки и змеящиеся по спине густые и тугие, как канаты, волосы.

За ней, на стене, мерцало и слегка подрагивало рябью то, что я сначала по ошибке приняла за большую картину: вытоптанная поляна возле леса со сваленными всюду высокими шалашами из веток и сухой травы. В густых сумерках небо выглядит совсем темным, лишь на самом горизонте видно, как чайно-желто догорает огнями тонкая полоска заката. Опять костры будут жечь, танцевать всю ночь, играя в салки с вороватыми бесенятами, сводить удои у коров и пугать округу нечеловеческими воплями и хохотом.
Майская ночь костров. (2)

На краю поляны виднелась то ли землянка, то ли кривая избушка, но видение то и дело пропадало, потому что серебристая гладь портала дергалась и трепетала, как живая. В воздухе отчетливо пахло сеном. Молодая ведьма вдруг встрепенулась, как-то по-птичьи поведя плечами, и вдруг резко перекувырнулась назад, через лежащую возле ее ног смотанную веревку. Сорока, в которую она обратилась, сделала по этажу круг, а затем свободно впорхнула в ночную картину и скрылась из виду.
Снова стало пусто.

Я уже хотела идти мимо, как тут дверь одной из квартир распахнулась в подъезд, из-за нее послышался многоногий топот и раздался оглушительный мяукающий вопль десятка глоток. Пока я недоумевающе моргая пыталась прийти в себя, из-за двери бойко протиснулась полнотелая женщина, тащившая за руку девочку лет шести с волосами, заплетенными в два тоненьких хвостика, смешно подпрыгавающих при каждом ее движении.

Придерживая внутреннюю дверь, открывающуюся в квартиру и ногой не давая кому-то прорваться из помещения в подъезд, женщина считала, периодически повышая голос, чтобы перекричать возню:
- Тридцать шесть, тридцать семь... тьфу ты! Сбилась! Тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь...

Ей было на вид лет тридцать пять-сорок. Вьющиеся черные волосы кольцами спадали до середины широкой крепкой спины, черная развевающаяся юбка подметала подолами пол в подъезде, на плечи был накинут длинный плащ с капюшоном, какой обычно надевали в дальнюю дорогу.
Девочка в нежном розовом платьице до колен, выглядевшая слишком маленькой и хрупкой по сравнению с матерью, скучающе позевывала и прикрывала рот ладошкой. Возле ее ног терся огромный, иссиня-черный лоснящийся кот, выгибался, задирал хвост и оглушительно громко урчал. Правда голос женщины, озадаченной и чем-то недовольной одновременно, звучал еще громче.

- Тридцать восемь, тридцать девять... Где еще один?.. - она развернулась. - Ах вот ты, поганец! - ведьма схватила кота на руки, кинула его за дверь и тут же захлопнула, не давая возможности подопечным снова разбежаться по всем углам подъезда. Вопль внутри квартиры перешел в раздосадованное шипение.

- Хи-хи, змейка!.. - весело произнесла девочка, улыбаясь и тыкая в мою сторону маленьким пальчиком. Ей, наверное, вся эта возня с котами была знакома и уже успела порядком надоесть.
- Геката, не показывай пальцами, это неприлично, - одернула ее мамашка и завозилась с замком, что-то шепча и приговаривая себе под нос, пока делала странные пассы над дверной ручкой. Заклинания охранные навешивала что ли?..
Очень хотелось посмотреть на это поближе, но я подумала, что взрослая ведьма может счесть пристальное внимание неприличным, а таких как она лучше не злить. Даже если ты просто дежуришь.

Помахав на прощание девочке рукой, я спустилась ниже - и чуть не вляпалась в лужу, растекшуюся возле последней ступеньки. Плоское озеро тянулось вдоль стены, образуя у лестницы широкую запруду, а исток брало где-то за поворотом коридора.
Шестой этаж был царством воды и растворенных в ней серых теней. Наполовину облицованные кафельной плиткой стены, покрытые мутным налетом, отражали водянисто-голубую рябь, свет лился откуда-то с потолка, окутанного переплетением труб, и везде, куда падал взгляд, виднелись какие-то краны, переключатели, лейки и вентили.
Двери казались из разряда тех, что распахиваются в обе стороны, с мутным круглым окошечком сверху, из-за которого душно тянуло гнилью, сыростью и морскими водорослями. Рядом на стене, на крючках в виде русалочьих голов, висели махровые банные халаты, шапочки и березовые веники. Сверху над вешалкой композицию венчала незамысловатая народная мудрость: "Баня хворь гонит".
Вообще весь шестой этаж напоминал мне одну большую общественную парилку...

Я тихонько прошлась до угла и осторожно выглянула из-за поворота.
В коридоре никого не было.
Под батареей, у окна, где еще оставалось сухо, блестела клочьями крупная рыбья чешуя. Возле нее, сиротливо прижавшись в угол, лежал забытый кусочек мыла. Сверху на него мерно капало из протекающей трубы, и звук гулкими ударами разносился по всему коридору.
Я огляделась, ища кран, которым можно бы было перекрыть воду, чтобы лужа медленно не разрослась в полноценное море и не затопила предыдущие этажи.
Вентиль, который показался мне правильным, был размером с небольшой штурвал и при проверке сидел крепко, словно влитой. Взявшись за ручки, я попробовала провернуть его, но тот лишь скрипнул и едва сдвинулся с места.
Стиснув зубы, я попробовала еще, налегая на этот раз всем своим весом.

Сверху кто-то несдержанно захихикал в кулак.
Я вскинула голову, пытаясь понять, откуда идет звук. Верхом на вентиле сидело маленькое и странное существо. Растопырив задние лапки и передними изо всех сил пытаясь держаться за прилегающие трубы, оно упиралось и не давало мне провернуть кран до конца. И при этом очень весело хихикало и похрюкивало.

Детеныш был размером с обыкновенную мартышку, такой же худой и одетый в подпоясанные шортики и заляпанную майку. Рыжие пакли волос топорщились по сторонам, острое лицо было сплошь усеяно веснушками, среди которых бледно выделялись похожие на рыбок круглые глаза.

Поняв, что его обнаружили, маленький банник посмотрел на меня, тихонько произнес "Хи-хи..." и, приложив палец к синим шлепающим, как у рыбы, губам, снова растворился в воздухе. Секунду ничего не происходило, а потом меня вдруг резко окатило водой и, перебивая мой гневный возглас, шустро зашлепало по воде куда-то в направлении лестницы. До меня донеслось радостное хихиканье, улюлюканье и повизгивание.
- Стой, хулиган! - завопила я, пытаясь убрать с лица мокрые пряди волос, и бросилась следом, но шустрый детеныш уже ускакал вперед на два пролета. На ступеньках оставались темные от воды следы маленьких лапок, брызги разлетались во все стороны.

Я догнала его лишь между третьим и вторым этажом. Снова став видимым, нахальный малец сидел на откидной крышке мусоропровода и рассеянно ковырял длинным пальцем в остром носу. Увидев меня на середине лестницы, он было дернулся снова бежать, но потом откинул крышку люка, показал мне фигу и, радостный, спрыгнул в трубу. 

Подождав, пока схлынет удивление, я в некотором ступоре приблизилась к мусоропроводу. Внутри клубилась густая смолистая темнота, из глубины которой на меня, не мигая, смотрели несколько пар бисерных желтых глаз. По-видимому, это были родные братья Алоизия - одичалые, необразованные, наевшиеся всяких отходов, из-за которых сделались раз в пять больше, чем было положено. Я осторожно вернула крышку назад и спустилась на безопасное расстояние.

Площадка в углу первого этажа была темнее, чем все остальные. И не потому, что сквозь лестничное окошко, залепленное изнутри несмываемым слоем пыли, проникал только слабый синий свет, а лампочки давным-давно были выкручены. По стенам, начиная от подвального закутка, тянулись серыми и коричневыми пучками густые ветки водорослей. 
У противоположной стены, где располагалась массивная железная дверь, свисающие с потолка лианы были подвязаны красными лентами в горох наподобие занавесок.

На двери висела строгая жестяная табличка с гравировкой "Вход, въезд, влет, вполз, втек, прохождение сквозь стену, телепортация и другие виды перемещения в кабинет в обеденные дни строго запрещены. График работы - с понедельника по четверг каждое полнолуние, а также в Рождественские ночи, на Светлой неделе, в Юрьев день и на Иванову ночь". И подпись - АДминистрация.

Это был кабинет глав-зам-управ-дома сварливой и строгой Гарпии Давыдовны Тартар.

Латунные заклепки на двери блестели, плесень, заползавшая на нее, регулярно убиралась вызывавшимися добровольцами или оббивалась некоторыми настойчивыми посетителями, но сам вид ее - блестящий, глянцевый и вполне безобидный - ставил под сомнения рассказы о том, какие твари за ней водились.

Поговаривали, что за железной дверью и заставленными шкафами стенами главуправы начинались уже самые настоящие дебри из переплетенных коридоров, ведущих куда-то далеко за пределы Дома. А еще здесь была другая дверь в еще один, другой, подвал, где, по слухам, водились пауки - прямоходящие и почти позвоночные, размером с небольшую кошку. И росли странные виды плесени и мха, светящиеся в темноте лиловым и голубым.

Так что водорослям - пусть и свисающем с потолка - никто особо не удивлялся...

Я огляделась.
Знакомые мокрые следы тянулись от мусоропровода к закутку под лестницей и уходили в темноту подвала. Из-за приоткрытой двери слышались попеременно дружеские гогочущие басы, воодушевленные подвывания и звуки плещущейся за края воды. Поперек коридора тянулся, иногда конвульсивно подергиваясь, размотанный пожарный рукав, снятый со стены и подключенный к системе домового водоснабжения.
Конец его терялся все за той же подвальной дверью.

- Две ведьмы сидели на трубах в подвале... (3) - тихонечко пропела я.

"Соображали" явно на троих, а то и на десятерых. Среди голосов и грохота воды в темноте временами слышался другой, посторонний шум, похожий на громогласный рев. В слабом голубоватом освещении иногда показывался большой толстый чешуйчатый хвост, заканчивающийся острым гребнем, скользящий в толще мутноватой воды.
Когда он проскальзывал слишком близко от распахнутой двери, вода вокруг пенилась и захлестывала гребнем кособокий порог.

Среди жителей этажа ходили легенды, что Геракл вовсе не убил пресловутую Лернейскую гидру, а попросту договорился с ней о мире, и жуткое чудовище благополучно доживало свой век, плодя бесчисленное потомство в виде самых разных тварей, одну из которых - выродившуюся и хилую под жарким африканским солнцем - кто-то и притащил в наш Дом в качестве не то музейного экспоната, не то заморского сувенира.

- Ну-ка! Поддай еще! - раздался басовитый оклик водяного, и следом за ним послышался металлический лязг, скрип отвинчивающихся кранов и шум рвущейся из трубы воды. Запахло кипятком и лавровыми листьями.
Я медленно обогнула дверь и спустилась по крошащимся от сырости ступенькам, чуть не наступив на чьи-то заплесневелые меховые тапочки, забытые у порога. Внутри, в синеватом полумраке, стукались боками плавающие на поверхности опорожненные стеклянные бутылки.
Опять сегодня вода будет пахнуть спиртом, - подумала я, и, поднявшись наверх, слегка прикрутила кран домового водопровода, чтобы льющаяся через край ступенек вода не затопила первый этаж, а в особенности кабинет Гарпии Давыдовны.

В подвале моих махинаций, кажется, не заметили и продолжали во всю веселиться, попеременно охая, гаркая и требуя "подлить горяченького". Но пока все было в пределах допустимого. Вздохнув, я с облегчением отправилась на проходную.

* * *

Ночь наступала на город чернильной завесой, клубилась мокрой ватой, заползая в подвальные решетчатые оконца. Он почувствовал, что начинает мерзнуть, и направился домой. Не все же стоять на улице в темноте.
Фонари не горели. Знакомые окна на верхнем этаже - тоже (если Она и приходила забрать вещи, то в квартире уже никого нет, бесполезно чего-то бояться и ждать). Лера...

Часы на руке показывали без пяти одиннадцать, когда Он вошел в яркий, бесполезно освещенный подъезд, все еще гоня от себя пронзительные дурные мысли и пытаясь свыкнуться с тем, что внутри дома его будет ожидать пустота.
Лифт приехал бесшумно, и дверцы кабины распахнулись, приглашая войти. Стены внутри сверкали вычищенными зеркалами, которых еще не успела коснуться рука подъездных вандалов. Вздохнув, он прислонился к одной и стен, закрыл глаза и терпеливо ждал, пока приедет на свой этаж.

В голове гудело, и мысли в ней плавали какие-то тяжелые и неповоротливые, как разъевшиеся мелководные караси. В какое-то мгновение Ему показалось, что он начинает сползать по стене, теряя равновесие, но в ту же секунду наваждение испарилось, будто его и не было.

Еще через пять секунд двери разъехались, и он ступил на девятый этаж...



Продолжение: http://www.proza.ru/2019/03/08/22