Глава 32. 1

Может, тост этот, а, может, последний ответ из последнего места, куда я пи-сал, ища Капку и Колю, вырвал из меня последний сон, и я решился ехать искать их сам. Надзор за мной недавно сняли, и теперь я был не обязан по-стоянно отмечаться в милиции и даже докладывать, куда собрался. Так что числа тринадцатого мая я пришёл в контору и написал заявление на отпуск за все годы, что я здесь работал. Начальник участка очень удивился, но заявление подписал. Я сходил к роднику, и, просидев там весь день, прося помощи в моих поисках, на другой день с оказией отъехал в район, а затем на станцию.

Я шёл по Проже. Нет, я поверить не мог, что я шёл по Проже. Той Проже, по которой ходили и Сафонов, и Ольга Заяц. Ходили в одно время. В одно время со мной. Но их нет. А я снова иду мимо дома, где был полицейский участок, где почти двадцать два года назад лежала убитая мной молодая еврейка, привязанная к своему убитому мужу. А я шёл по Проже…, по той самой Проже, которая за эти годы сильно изменилась… Восемнадцать лет назад я был здесь уже арестантом. Двадцать два года назад - полицаем. Сколько в эту войну погибло восемнадцатилетних ребят…  Я после своего полицайства прожил их жизни полностью, но ты, Прожа, не желаешь меня отпустить. Ты всё ещё помнишь, что я был полицаем. Ты наказываешь меня за это. Господи, как был прав Мишка!

Я зашёл в буфет. Кабак, как в оккупацию назывался станционный буфет у полицаев, за эти годы мало изменился. Стало чуть светлее, но столы стояли всё те же. Интересно, переворачивали ли их с тех пор? Я сел за третий стол на своё место – посетителей в это время почти не было, и провёл рукой под столом. Достал клочок бумаги и украдкой, чтобы не вызвать никаких подозрений у буфетчицы, стал читать: «Сказочник, снова очень интересно всё, что связано с дорогой. График движения, охрана. Особенно мостов. Никифор». Сказочник. Я ведь когда-то был этим самым Сказочником. Не только полицаем. Но полицай был на виду, а вот Сказочник прятался в тень. Как мог. Иногда слишком сильно. Случалось это и, что греха таить, от желания выжить, а бывало и от незнания как поступить – меня же никто не учил правилам конспирации.

Да, действительно, с тех самых времён прошла жизнь. И никому теперь, даже мне, уже не нужен этот клок бумаги от давно погибшего Никифора какому-то Сказочнику, которого и знал-то только сам Никифор, да ещё двое. Я снова прилепил записку на место – может, и сослужит службу пионерам…

Поутру, проснувшись на лавочке у Ленина, я долго не мог понять, где я на-хожусь. Но вспомнилось. Деньги были на месте – шантрапа есть шантрапа, и у приличного лагерника ей не обломится: опыт не пропьёшь. Утро было прохладное, и я быстрым шагом направился в деревню, где ночевал перед последней встречей с Капкой – в паспортном столе делать было нечего: оттуда я уже получил ответ, что они ничего не знают…

Дорога. От неё не столько устают ноги, сколько болит голова. Я столько всего успел передумать пока шёл. И о том, что буду делать, где искать дальше, и, главное, о том, что будет, когда найду… Но вот на подходе к деревне сердце стукнуло вперебой, мысли сбились, и я понял, что смертельно устал. Устал и хочу пить. Едва волоча ноги, я дошёл до колодца и, поддев ведро воды, стал жадно пить. Вода, не разбирая пути бежала по подбородку, обливая мою потную, покрытую пылью рубаху, а я пил и не мог напиться… Отпустив ведро, я вытер лицо и увидел Капкин дом. Всеми своими окнами он смотрел на меня шагов с десяти. Его было не узнать, но это был именно он. Я чувствовал это. Подойдя вплотную к левому углу, увидел знакомую зарубку – как-то раз, году в сорок шестом, я по злости от неумения своего швырнул топор в бревно, да и то неудачно – топор, вместо того, чтобы воткнуться, скользнул, оставив отметину. Теперь дом был крыт шифером, окна  украшены наличниками, но это был он.

Я постучался.

- Дом нам в пятьдесят пятом позволил перевезти сюда сельсовет. Но до этого там уж около года никто не жил. Дом-то справный, но уж больно далеко в лесу. И перевезти - целая беда. Летом не  проехать. Зимой тоже. Одно дело на пустой телеге проскочить или такие брёвна везти. Многие хотели, но отступались.
А в доме, когда мы с отцом взялись, почти все вещи многие были на месте – так что, если хозяева куда и уехали, то совсем налегке – только одежду с собой и забрали. И то, девчачья одёжка года на три-четыре осталась. На мальчика? Нет, вроде, не было… могилки да, были. Две. Позаросли уже без ухода, но цветы на холмиках ещё не забило травой… - хозяин рассказывал натянуто, видимо, опасался, что нашёлся бывший владелец и теперь вот потребует дом назад, а я успокоился – уже хоть что-то. Ухали, значит, живы!

- Не беспокойтесь, не тронули могилки. Они же не у самого дома были, – это вступила в разговор хозяйка, приняв мою задумчивость за что-то ещё, - не переживайте…

Ночевать у них я даже не просился. Всё одно не уснул бы. Да и узнал у них всё, что мог – хозяева были молодые, и сельсовет, похоже, расщедрился им домом на свадьбу. Заночевать попросился к каким-то старикам – они могли знать больше.

- Так был хуторок, был. Потому и звали Дальний, что не сподручно, - дед сидел у печи и сосал свою трубку, пуская едкие клубы дыма. Заметив, что я, сидя за старым деревянным столом, тру глаза, продолжил, - да, самосадец у меня самый крепкий в округе. Некоторые, вон, на пол валятся, едва хлебнув дымку, а куда они делись, - продолжил он без перехода о Капке и Коле, так что я и не сразу понял, о ком он говорит, -  никто тебе не скажет: жили там всю жизнь одиноко. Сами - только на базар и гостей не привечали. Кольку-то, мужика ейного, я хорошо помню – я кузнецом всю жизнь был, а куда крестьянину без кузни? Он моложе меня порядочно, и я его звал себе в помощники. Обучил бы и дело оставил. Случалось, и выпивали вместе. Но это редко. Не пошёл бирюк. А жинку его я и видал-то два разочка. И то - издали. Красивая баба!

- Говорят у ней всю войну полицай один столовался, - суетливо вмешалась хозяйка, - но его, ирода, после войны поймали и повесили. Вот.

- Так, а сами-то они куда делись?

- Колюха на войне сгинул, а она прижила дитя от полицая этого. А потом просто исчезла с дитём. Может, на родину свою ушла?

- Куда ж она могла без паспорта?

- А, паспорт паспортом, а жили люди без него веками. Вот с паспортом мо-рока: фотографию сделай в районе  - два раза туда съезди и обратно: сняться и получить. Потом ещё раз ехать бумаги писать, фотографию, опять же, сдать надо. Потом приехал за паспортом – не готов, снова бумаги правили. А мне легче подкову выковать, чем каракули выводить. Три часа сидел у них безвылазно. Чуть с ума без курева не сошёл, - жаловался дед на жизнь новую, им невиданную. - А на хрена мне твой паспорт? Это ты вот ездишь, гуляешь, а я на имперлистической так нагулялся, что даже на гражданскую не пошёл. Ну их на хрен… стрельба одна. А уж теперь мне одна дорога – на погост. Так там поп и без паспорта отпоёт… А хуторянка твоя и без паспорта могла уехать – мир не без добрых людей, сам знаешь.

- Знаю, отец.

Распрощавшись поутру со стариками, я свернул в сторону хутора.

- Так там уж годов десять всё чертополохом затянуло, - крикнула мне вдогонку бабка.

- Потому и иду – могилки поправить…

- Бог в помощь, полицай!

Продолжение: http://www.proza.ru/2019/03/11/1027