058. Цесаревич Николай - принцессе Аликс

Письмо Цесаревича Николая Александровича принцессе Гессен-Дармштадтской Аликс.
На английском языке с переводом на русский.


Мая 11/23 1894 г.       Красное Село.
№ 21.

My own true love,
What a great joy & real treat your sweet letter was to me, my little darling – the first one in the camp! Every time I come to another place since April 8/20 – it makes me feel afresh all the delightful happiness of the shortly past days. When I look round about me at the walls with some pictures & photos handing there on – it makes me think of the last year’s  camp, when I was beginning to give away the last// bit of hope left – and then I understand the great change that has over come me lately and I am ready to fall on my knees before God Almighty and thank Him from the depth of my soul & my heart – for this everlasting mercy & blessed gift.

Oh! Now I am happy, indeed more I could not be – and when we meet again, my love, I wont shrink from telling it you!

Another thing that gave me so much pleasure was, that you had written my name in russian – sweet one – on the envelope for the first time. Of course// you don’t know what that is to me, to get a few words written by yr darling hand in my own language! English has a charming sound, but still it is a foreign language to the car & mind & cannot be as sweet or as powerful as one’s own! My little girly – do you know that we are engaged over a month now and I – an old idiot as usual – wanted to mention about that on May 8/20 but of course forgot it. When I am writing to you I always get excited & leave out the things I intended to chatter about & only put in – rot & stupidities – such// as little children would not write about.

Lord! How that frame Xenia gave me, with your four venetian photos, does stink! It is a pity, because the colour is violet quite like your dress, but the smell nearly stifles me from across the table! Ugh! What filth the leather must have bun done of? Oh! Tho nathty! Give dear Sandflee my love when you see her or write to her. I like her so much since Coburg! She is such a dear, fat & true friend (don’t tell her this [the arrow to the word is drawn “fat”]). She ‘ll stamp & kick at me if she heard those kind of praises about her person!//

It makes me laugh out loud having to put that incognito address of your’s. Fancy me writing to a baroness when I am engaged to a darling little Princess of Hesse! Our post at home will be simply shocked when they are going to see so many of my letters sent to a baroness!!

When we are once married & start on a voyage, to Italy for instance (Venice, Florence) we shall travel under thy name of Count & Countess Reventlov – won’t we sweety? Of course we must try and not meet with the real R’s. Else we might get into no end of muddles! & qui pro quos? Hum!

Now I shall be good & tell you how we came here.// I left Гатчина this morning at 7 & arrived at the barracks at 8.20. There I received the order to take four other companies except mine to the camp. So at the present moment the cow commands two battalions, which it is very proud of. The weather so fine till now suddenly collapsed, it became very cold & began pouring; before we arrived at the station we were all drenched to our bones. We got some tea there to warm our poor souls & at 11 we started by train. At 12 we got to Krasnoe & came quickly marching up the hill to the camp! I was riding of course & could hardly bend my knees – so soaked were the trousers! It was a// great comfort to be under shelter of ones’ own roof again. Now my “barrack” is looking very gay; first, on account of the lot of my darling’s portraits that have invaded it today; secondly, on account of the officers all gathering to my house for the meals: I feed them for this fortnight-long, as, before the whole regiment comes over to the camp, the officer’s mess remains in town! I think it an excellent practice for my men & myself too – receiving & giving dinner parties for 18 persons – like that! I enjoy it rather – to be my own hofmarschal & to poke my nose into every smallest detail of my household!//

Just now during dinner your dear telegram came, reminding me about Granny’s & Ludwig’s birthday; no fright I should forget that, I was to glad to hear fr. My little own atlast from Harrogate! You won’t be very angry won’t you darling, with the cow for my last letter, but I was so anxious to know what had become of you.

I have just been playing “noh a mal” & upset the tea-pot on the floor – very clever! But now I must really finish as it is late! God bless you [drawn cross] my own sweet one! Many tender kisses & deepest love, моя душка, from your ever true & devoted & rendered happy by you – old cow Nicky.


Мая 11/23 1894 г.       Красное Село.
№ 21.

Моя любимая,
Какой громадной радостью было для меня твое письмо, дорогая – первое в лагере! Каждый раз, когда я перемещаюсь на новое место, начиная с 8/20 апреля, то переживаю заново все восхитительное счастье прошедших дней. Когда оглядываюсь вокруг себя на стены, увешанные твоими рисунками и фотографиями, то вспоминаю учения в лагере прошлых лет, когда я почти расставался с последней// надеждой; и осознаю ту совершившуюся во мне недавно великую перемену; я готов упасть на колени перед Господом Всемогущим и благодарить Его из глубины души и сердца за Его благословенные дары и неизреченное милосердие.

О! Теперь я счастлив, как никто другой, и когда мы встретимся снова, любимая, я не перестану тебе это говорить!

Меня также очень порадовало то, что ты, родная, в первый раз написала мое имя на конверте по-русски. Конечно,// ты и представить себе не можешь, что значит для меня получить несколько слов, написанных моей возлюбленной на моем родном языке! Английский очень мелодичен, но все же это иностранный язык слуху и разуму, который не может звучать так нежно и выразительно, как родной! Моя малышка, ты знаешь, что со времени нашей помолвки прошел месяц и я хотел было вспомнить об этом 8/20 мая но – старый идиот – конечно же забыл. Когда я пишу тебе, то всегда прихожу в такое волнение, что забываю то, о чем собирался поговорить, и сообщаю всякие глупости, такие,// что и малые дети не напишут.

Боже! Рамка, которую мне дала Ксения для твоих четырех венецианских фотографий, имеет весьма неприятный запах! Очень жаль, потому что ее фиолетовый цвет – как раз такой же, как у твоего платья, но запах просто переворачивает мое нутро даже через стол! Ух! Из чего только сделана эта кожа? О! Как гадко! Передай привет дорогой Сандфли, когда ты ее увидишь, или будешь ей писать. Она мне очень понравилась еще в Кобурге! Она – такой дорогой, толстый и настоящий друг! (Этого ей не говори! [нарисована стрелка к слову «толстый»]). Она бы хорошенько меня отделала, если бы услышала такие комплименты!//

Меня ужасно смешит необходимость писать этот адрес инкогнито на твоем конверте. Представь себе только, я пишу баронессе, в то время как я помолвлен с юной прекрасной принцессой Гессенской! Наши почтальоны дома будут просто поражены, увидев, сколько писем я пишу баронессе!!

Когда мы наконец-то поженимся и поедем в путешествие, в Италию, например (в Венецию и Флоренцию), то будем путешествовать под именем графа и графини Ревентлов, не правда ли, дорогая? Конечно же, нам надо постараться не встретить настоящих графа и графиню Р[евентло]в. Иначе не избежать нам проблем! Око за око? [лат.]. Хм!

Теперь я буду хорошим и расскажу тебе, как мы добрались.// Я покинул Гатчину сегодня в 7 утра, прибыл в казармы в 8.20. Там я получил приказ взять еще четыре роты, за исключением моей, в лагерь. Так что, в настоящий момент Теленок командует двумя батальонами, которые очень этим гордятся. Погода, такая чудесная до настоящего момента, испортилась, стало холодно, и начался сильный дождь; перед тем, как прибыть на станцию, мы все промокли до нитки. Чтобы немного согреться, мы выпили чаю, и в 11 поезд тронулся. В 12 мы прибыли в Красное, и, быстро маршируя, стали подниматься на холм по пути в лагерь! Я, конечно же, был верхом, и едва мог шевелить ногами – так сильно промокли шаровары! Приятно было// очутиться вновь под крышей. Теперь моя «казарма» выглядит очень даже весело, ибо я сегодня развесил множество портретов моей любимой, и еще потому, что у меня к столу собираются все офицеры: я кормлю их в течение этих двух недель, так как до прибытия полка в лагерь все вещи офицеров остаются в городе! Думаю, что это отличная практика для моих людей, да и для меня принимать и готовить обеды для 18 персон или около того! Мне очень нравится быть своим собственным гофмаршалом и совать нос в самую мельчайшую деталь моего хозяйства!//

Как раз сейчас, во время обеда, пришла твоя чудесная телеграмма, напоминая мне о днях рождения Бабушки и Людвига; не бойся, что я забыл; я был очень рад получить, наконец-то, известия от моей Совушки из Хэррогейта! Ты не рассердишься, дорогая, не правда ли, на мое последнее письмо, но я так волновался о том, что с тобой.

Только что играл «Noch a mal» и опрокинул на пол чайник – очень умно! Но теперь мне действительно надо заканчивать, так как становится поздно! Да благословит тебя Бог [нарисован крест], моя дорогая! Множество нежных поцелуев и глубочайшая любовь, моя душка, от твоего преданного, верного Теленка Ники, которого ты сделала счастливым.