Тогда и теперь

Утро.  Запах кофе.  Пью на ходу.  Сегодня у меня важный день и поэтому во всем происходящем  мне видятся особые знаки. Вот слышу краем уха новость по телевизору: умер известный писатель…

И думаю, а ведь мне  хотелось стать писателем, в детстве...   

 Спускаюсь на лифте. Консьержка опять переставила наш стол с  «домовой» библиотекой, потому что сама читает только газеты. Переставляю его обратно. Что новенького? Моэм  «Тогда и теперь». Беру с собой и  выхожу из дома.

Открываю первую страницу: «Биаджо вышел из дому на рассвете».

…  хотелось стать писателем. С чего же это началось?

Иду к метро. В голове начинает возникать начало  моей истории.

 Когда моя бабушка  была маленькой, то она ничего не писала, кроме школьных сочинений.

В метро  почти все читают, некоторые что-то пишут. Что интересно? Романы, стихи, домашние задания, списки продуктов?   

Когда моя мама была маленькой, она писала стихи о мальчике Сереже, который ей нравился. 

Женщина, которая пишет что-то передо мной, время от времени останавливается и проводит по странице подушечками пальцев, словно  хочет вложить всю себя в то, что пишет.

 «Что  есть  любовь  в сравнении с искусством? - продолжил он прерванную мысль. -  Любовь  мимолетна, искусство – вечно».

Когда я была маленькая, то писала стихи длинные и белые о смерти и сложности бытия.

Двери открываются. Выходят и заходят люди. Иногда, мне кажется, я могу почувствовать других людей, как саму себя.

Я бросила писать стихи и перешла к коротким рассказам. В этот период учителя перестали понимать мои школьные сочинения.

Моя станция. Поднимаюсь по эскалатору. Мимо проплывают рекламные щиты:  «Чтение вот лучше учение»,  «Каменская возвращается»…

 « И Биаджо, и его сестра хотели, чтобы Пьеро поступил на государственную службу».

Учителя не могли понять. А я писала днем и ночью, с закрытыми глазами и во сне, в школьных тетрадях и на обоях моей комнаты. Видя это, родители принесли мне настоящую печатную машинку.   
На этой машинке я напечатала свои первые рассказы и отправила их в журналы «Юность» и «Смена»

Выхожу на Тверскую.  Мне нравится идти и заглядывать в витрины магазинов, в окна многочисленных кафе, где столики возле самого окна. Девушка что-то сосредоточенно пишет в толстом органайзере, в миниатюрной чашке рядом с ней, остывает  кофе.

«Он  буквально  летел  на  крыльях вдохновения. Сцены следовали одна за другой,  будто кусочки картинки-головоломки. Казалось, пьеса пишется сама собой…»

Через некоторое время, я к своему удивлению получила ответы.
Одно письмо было длинное с подписью и даже печатью, другое совсем короткое, но тоже с подписью – в них было написано…

Я иду в плотном потоке людей. Ловлю случайные взгляды, обрывки фраз.

«Почему ты не сказал мне о своих намерениях?
 - Опасался, что вы помешаете их осуществлению».

…было написано – нет, нет, нет. Не понятно, неинтересно, не будем печатать.

Прохожу мимо книжного магазина. Вижу объявление. Сегодня здесь встреча с модной писательницей. У меня еще есть время. Захожу в книжный. Представительница издательства активно зазывает покупателей поучаствовать, купить книгу и получить автограф. Лучезарная улыбка ни на минуту не покидает ее лица. Покупатели организовали очередь за автографами.

После этого я перестала посылать свои сочинения, но не перестала писать.
Я писала короткие зарисовки и рассказы – они были похожи… не знаю…  дальше дело не шло.

Писательница задерживается.

Прошло несколько лет, и я решила, написать  роман, о том как я не могу стать тем человеком, который написал бы настоящий роман, который будут читать

Я думаю купить мне книгу или нет. Она не вызывает во мне большого интереса.

«…ой  дорогой  Никколо, ты  так  непрактичен.  Кто, по-твоему, будет читать ее?
Ты думаешь, она принесет тебе славу.
     - Я и не помышляю о ней».

Я села и написала роман, а потом переписала еще раз и еще раз.

Писательница уже пришла и села на почетное, отгороженное специально для нее место, украшенное красными шарами.

Роман был ужасен – скучен, затянут и непонятен мне самой, уже  после третьей страницы.         

Она раздает автографы в полной тишине. Кто-то спрашивает: Кем вы хотели быть в детстве?
– Оглашательницей в метро. Мне казалось, это так здорово.
– Почему же вы ей не стали.
– Голос какой-то не такой у меня.

Тогда я  написала еще один  короткий рассказ и послала его в «Огонек» на конкурс короткого рассказа. Но именно в этот момент сменился главный редактор, поменялась вся политика журнала, и  объявленный уже конкурс был отменен.
 
Я купила книгу и встала в конец очереди.
– Я хочу вам сказать, что я  ваши книги никогда не буду читать. Они написаны примитивным языком,  и вы сама примитивная девушка, –  выкрикнула полная дама, сжимая в руках  два тома Леонида Андреева.

Тогда я перевела рассказ на английский  и послала на международный конкурс.  В этом же году конкурс прекратил свое существование.

– Хорошо что у нас есть чувство юмора – говорит писательница,– а то мы бы сейчас уже  плакали.
Писательница одета в вязанное вручную платье. У нее короткие волосы и повернутые куда-то внутрь себя глаза. Почему она  говорит о себе во множественном числе? Я протягиваю ей книгу.

После этого мне что-то вспомнился  Грибоедов,  про которого рассказывали, что он будто бы продал душу дьяволу или каким-то восточным мудрецам, обещавшим даровать ему талант, в обмен на жизнь. После сделки Грибоедов написал свою бессмертную комедию и вскоре погиб.

Она кивает смотрит в сторону и что-то  размашисто пишет на белой чистой странице.      
«У  меня сейчас много свободного времени, и я решил написать комедию.
Хочешь, я прочту ее тебе?
     - Комедию?  -  удивился  Биаджо
Ее единственное назначение - вызвать смех».

Перспективы вырисовывались безрадостные и я было совсем отчаялась...

Я выхожу из магазина, через подземный переход попадаю на Большую Дмитровку.  Из открытого окна на  третьем этаже раздается даже не ругань, а чье-то рычание: «Я злой, да я злой!» Проходящие мимо парочки хихикают и жмутся друг к другу. «Как театрально кричит – ты заела мою жизнь».

И тут увидела рекламу писательского мастер-класса и решила пойти.

Обгоняю их, иду дальше по узкому тротуару. Разные люди мне навстречу. Обрывки разговоров.
- Скучаю…

И там,  в толчее и духоте, стоя очень далеко и видя только ноги лектора я услышала как в первый раз, о Толстом и Хэмингуэе и увидела людей, которые хотели стать писателями или уже считали себя таковыми.  И я решила учиться. Учиться писать.

Поворот на Малую Дмитровку, французская булочная на углу, Дон Педро, за поворотом пятиэтажное  здание с матерчатым козырьком над тремя дверями.
- Алле, Анна, какая из дверей, первая?

Я решила пойти на писательские курсы, позвонила и  записалась.

- Хорошо я вхожу.

И теперь я стою перед дверью, дома, где будут проходить занятия, нажимаю на красную кнопку звонка. И дверь медленно открывается…

«Мы должны верить, что бог любит людей доброй воли, но у нас  нет  доказательств того, что он спасает дураков от просчетов, вызванных их глупостью» - Моэм «Тогда и теперь».