3. Маруся. Шарф

Автор - Маруся


 Когда ночная тишина разбавилась тихим сопением и мерным храпом, шарф выполз из рукава и, по-гусеничьи изгибаясь петлёй и подтягивая заднюю часть к передней, направился в спальную, замирая чутким столбиком при внезапных паузах. Он добрался приставным шагом до кровати и, проскользнув змеёй меж двух горячих тел, угнездился на шее хозяйки.
 
Утром Маруся бушевала. - Достал ты меня своими шутками! - кричала она и швыряла вещи, - жара на улице, а я опять прею в этом шарфе!  Дурак! - и хлопнула дверью, расплескав кофе.
Олег растеряно посмотрел на дверь, перевёл взгляд на шарф, с бессильной яростью сказал: - Порежу гада на куски!

Если бы кто спросил, Олег вряд ли смог бы точно сказать, когда начался весь этот сюр с шарфом? Лишь констатировать, что с некоторых пор – чёрт знает с каких, с начала весны или уже ближе к лету? – шарф этот мохнато-полосатый, плебейский, стал всё чаще попадаться ему на глаза. Хотя надобности в нём не было никакой.
 
- Марусь, что за шарф у нас валяется? – не выдержал он.
 
- Приехали! Ты же сам мне его подарил. В наш первый Новый год.

- Я? А… да, точно. А ты его носила?

- Ну, ты даёшь! Не снимая. В этом году только сменила.

- А сейчас что?

- Что?! – она оторвалась от компьютера и посмотрела сердито.

- Что он здесь делает?

- Ты у меня спрашиваешь?!

- А у кого?

- Олег, я его не доставала! Если ты об этом.  Он тебе мешает? Убери. Лежка, я тебя очень прошу – мне завтра обзор сдавать. Ну что ты привязался с этим шарфом?

Олег убрал.  Потом ещё раз убрал. И ещё. Потом они поругались с Марусей. Глупо. На почве шарфа. Она раскричалась, что он уже задолбал её этим шарфом. И не будет ли он так любезен! И тогда не надо было дарить! И хватит над ней издеваться! И вообще. И в частности.

И Олег забил. Ну валяется и валяется, то там, то тут, то клубком лежит, то свисает откуда-нибудь. Всегда возле Маруськи. Чёрт с ним. Если ей без него никак. Даже приятно где-то.

А потом стало происходить и вовсе… Шарф этот… вконец обнаглел. А как ещё сказать? Если он в постель к ним повадился. Нет, ну понятно, что бред. Но факт-то вот он, налицо. Тут либо чья-то идиотская шутка – чья? Либо кто-то сошёл с ума, он или Маруська, или… шарф этот. Да.

Олег давно выбросил бы его и думать забыл, но…  Маруся… первый подарок, её тогдашняя детская радость – «он будет нашим талисманом», тот шалый исступлённо-счастливый Новый год.

«Скотина ты рыжая!» - Олег зло и со всей силы намотал шарф на ладонь – он бы порвал его, если б мог, но шарф оказался крепок и тягуч – стащил его с руки неаккуратным клубком прямо в одёжный ящик, запихнул в самый дальний угол и забросал сверху другими шарфами, шапками, перчатками, варежками; плотно задвинул ящик и крепко накрепко закрыл шкаф. Ещё и проверил, подёргал.

А на следующий день… то есть, утро.  Что тут объяснять?

«Так, значит? Ладно, мы пойдём другим путём» - подумал Олег, чувствуя, как растёт в нём спортивная злость.
 
На ночь он продёрнул шарф через вешалку под пальто и завязал узлом, и ещё раз завязал, и так, пока не остались два куцых, ни на что не годных конца : вышло их двенадцать, узлов – пересчитал мстительно – стянутых крепкими мужскими руками. «Ну всё, это навсегда, даже мне не одолеть». А на рассвете шарф небрежно свисал с острого Марусиного плеча. Ну не сука?! Не Маруська же его развязала. Или Маруся? Она, кстати, была свидетельницей его узловых усилий, и с утра веселилась: - Знаешь, Лежка, это даже забавно, ты полночи его развязывал? Или он сам?
Олегу вовсе не казалось это забавным, а непроизвольный восторг или восхищённое удивление, или что это было, прозвучавшее в Марусином голосе непонятно в чей адрес, неприятно кольнуло.
«Забавно значит?» Весь следующий вечер он посвятил морским  и прочим узлам. К шарфу были применены самые прочные и суровые, в том числе узел Миненко, разбойничий, водяной и цыганский. А проснулся, когда начало светать оттого, что по нему скользнуло мягкое, ворсистое и щекотное.

Это уже стало делом принципа. Олег обзавёлся замками и задвижками. От Маруси таился. И по полночи сторожил. Но ни замки, ни задвижки, ни обмотанные скотчем коробки, ни плотно закрытые чемоданы, упакованные друг в друга как матрёшки и запиханные на антресоли, ни двойные и тройные двери с защёлками – всё было попусту.

Наутро шарф обнаруживался в постели между ними, прижавшимся к Марусе, на её плече или под щекой, или в изголовье, и одним концом обнимал её за шею. Маруся беспечно включилась в «игру» и веселилась. И уже бывала разочарована, если после пробуждения не обнаруживала шарфа рядом, искала его глазами.

Примерно через месяц после начала «боевых действий» Олег внезапно проснулся оттого, что на него смотрел…шарф. Низко наклонившись к самому лицу и раздувшись поперёк, и раскачивался – сволочь! – из стороны в сторону. «Твою ж мать!» – Олег судорожно подхватился, покрывшись холодным потом. И в ужасе блымая слепыми глазами, размахивал руками, отталкивая от себя что-то невидимое и неосязаемое, и шарил ладонями по постели.

А когда включил ночник – шарфа и близко не было. Маруся беспокойно заворочалась, сердито пробормотала что-то неразборчивое и повернулась спиной, натянув одеяло. Пересилив себя, он свесился вниз и заглянул под кровать. Там было темно, как… темно, в общем. Шёпотом ругнувшись и стыдясь собственного страха, он выключил свет, отёр пододеяльником пот и долго лежал, медленно приходя в себя и прислушиваясь, сердце потихоньку переставало ухать в ушах, ужас постепенно перетекал в тупое ноющее беспокойство. Заснул, когда в доме пробудились звуки и захлопали двери.

- Маруся, я его на клочки порву! Как тузик грелку!

- Как ты можешь, он же живой.

- Кто?! Чёрт! Что?!

- Нет, ну не живой, конечно. Но, согласись… Да что такого произошло? Что ты на него так взъелся? Ты что, ревнуешь? – и хихикнула.

- Я?! К шарфу?!

Шарф, как ни в чём не бывало, лежал на подлокотнике кресла.

И долго ещё его мучила мысль: было - не было, привиделось-не привиделось, приснилось-не приснилось. И он волей-не-волей, входя в квартиру, отыскивал шарф взглядом, и непроизвольно держал его в поле зрения. А тот всё так же валялся то там, то тут, неподалёку от Маруси.

И беззастенчиво вторгался в их жизнь. Разрушал её. Олег стал ловить себя на том, что стесняется лишний раз обнять или поцеловать Марусю. Будто за ними всё время кто-то следит. Да и с интимом в общем… разладилось.

Когда-то его институтский друг Стас рассказывал, как они с Люсей, женой,  подобрали больную дворнягу. И как из-за этой собаки он чуть не стал импотентом. Потому что не мог – при ней. Совсем. А она ходила следом. Боялась одна оставаться. И не запереться, начинала скулить и выть – соседи стучали по батарее. И они часами ждали, когда она заснёт, и останавливались на каждый её дёрг лапами, и даже дышали шёпотом. Олег тогда неприлично ржал: «надо было взять третьей!» Стас его чуть не убил.

А теперь сам – попал. Вот она, родная желанная женщина, рядом, а ты гладишь её тайком, стараясь, чтоб ничего не шелохнулось, и целуешь еле касаясь, и прижимаешься так, чтоб не дай бог не скрипнуло. Потому что эта сволочь… где-то рядом, и смотрит. И ты как под софитами.

Олег замер, чутко уловив чужое присутствие. И взорвался: - Да будь же ты человеком, уйди!

Включили свет.

- Где он?!

- Человеком стал, наверное, – Маруся давилась смехом.
 
Он схватил сигареты и выскочил на балкон.
 
- Лежка, ну не сердись, - она подошла сзади и прижалась горячим телом к его спине, обдало жаром. Он швырнул сигарету, схватил её в охапку, стиснул изо всех сил: «моя!»

Этот случай странным образом примирил его с шарфом. Он будто одержал победу. Над собой, Марусей, всем этим абсурдом, а самое главное – над шарфом. И снисходительно разрешил шарфу – быть. На правах хозяина, заходя в спальную, мог произнести в пространство: «Чтоб я тебя здесь не видел. До утра».  Игра такая. Маруся заливалась колокольчиком. «А что? У других кошки, собаки, а у нас… шарф. Маруся, мы круче всех!»

А в один из первых дней августа и сам Стас заявился – ага, недавно вспоминали.

- Вам ещё не надоело вдвоём быть? Сколько лет ещё молодоженить будете? Есть предложение в выходные – на речку, на наше место. Байдарки возьмём, сто лет уж не плавали, шашлыки пожарим, да просто у костра посидим, песни поорём. Люська архаровцев дедам забросит. А то скоро и лето закончится.

- Ну почему же вдвоём, мы втроём, - запоздало ответил Олег на вопрос.

- Втроём? – Стас оглянулся. – А кто третий? Я что-то пропустил?

- Я, Маруся и шарф. Вон, - Олег кивнул на шарф, свисавший со спинки стула.
Маруська лягнула его под столом.

- При чём тут шарф? – удивился Стас.

- А, забудь. Шутка. Глупая.
Встретиться договорились прямо там, на озере.

Собирались радостно, но суетно, то одно забывали, то другое, то никак не помещалось – давно не ездили. Перед тем как сесть за руль, Олег в последний раз осмотрел багажник.

- Маруся, а плед где? А, вот он. - И скрипнул зубами: из-под пледа торчал край шарфа.
 
Вот же гадский гад! Олег воровато кинул взглядом по сторонам и, скомкав шарф, швырнул его под автомобиль. Неожиданно для самого себя.

А когда свернули с трассы на просёлочную дорогу, прищурившись стал поглядывать в зеркало заднего обзора. Что-то было не так. Позади, ровно посередине дороги, змеилась узкая лента, сопровождаемая небольшим облачком пыли, след в след. Он обречённо вздохнул и остановил машину.

- Марусь, посмотри, что у нас там сзади. У меня глюки?

Маруся вернулась с шарфом: - За бампер зацепился, представляешь? Вот, петли распустились, так на двух нитях и телепался. Но как он туда попал? – Она бросила шарф на заднее сиденье, от него поднялось густое облако пыли.
 
Олег чихнул: - Полдороги на себя собрал, засранец. Давай, уже вытряхни его что ли – дышать нечем. Маруся засмеялась.

На озере было тихо. Пока Олег со Стасом разбивали палатки, Люся предложила пробежаться по опушке, вдруг чего найдут. «Сколько волка не корми» - усмехнулся Стас. Но Маруся виновато сказала: - Ребята, можно я окунусь пока тепло, так давно не плавала. Я ненадолго. Люсь, ты только не обижайся.

- Да иди уж, - махнула рукой Люся. – Я сама.

Что-то тихо хрустнуло, или скрипнуло, или хлопнуло, но звук этот, неопределённый и едва различимый, отозвался в голове Олега бумом, и он оглянулся. Почти у самого берега барахталась Маруся – дурачится, подумал, внимание привлекает. Хмыкнул и отвернулся. И тут будто кто толкнул его в спину, он вздрогнул, уже поворачиваясь всем корпусом. Маруся беспорядочно хлопала руками по воде, судорожно дёргалась из стороны в сторону, голова её то появлялась, то исчезала, а с ближайшей выгнувшейся луком акации к ней протянулся шарф, захлестнув шею и натянувшись струной. Ветка, за которую он… цеплялся, обломилась и висела на толстом, медленно сползающем куске коры – вот откуда был хруст, но как, как Олег мог его услышать?
 
- Ах ты сука! Урод! Стас! – и кинулся к воде. Вдвоём со Стасом они вытянули обмякшую задыхающуюся Марусю на берег.

А в больнице выяснилось, что Маруся беременна.  Месяца два, или чуть больше. Нет, всё обошлось.  «Ничего серьёзного, молодой человек, воды наглоталась, испугалась» - сказал старенький сельский врач, ещё той, прошлого века, закалки. Но дня три согласился подержать, обследовать – больше для успокоения обезумевшего мужа, несшего бог весь что о водоёмах, шарфах-убийцах и алчных столичных врачах. Бывает. Съезжает у некоторых. На радостях.

Олег и впрямь чуть с ума не сошёл от страха и счастья. Понесла. Слово-то какое! Так говорила его бабушка. Так сказал врач, улыбнувшись одними усталыми блекло-голубыми глазами. И носить будет ещё месяцев семь. Дай бог. Пять лет – ничего, и вот.

- Нет, ты посмотри-посмотри! - хвастался он Стасу, когда в пятницу они пили пиво в Пятнашке, и совал распечатку с УЗИ, и тыкал в неё пальцем, - это мой сын. Сын!
- Совсем ты сбрендил, старик, и так был повёрнут на своей Маруське, а теперь и вовсе, - заявил ему Стас, - ну какой сын, там ещё непонятно всё. Смотрел, впрочем, со скрытой завистью. Не потому, что сын, или как там получится – у самого двое – а потому что… вот так.

- Да что тебе непонятно?! – кипятился Олег. – Я тебе говорю: сын!

- А если дочь?

Олег запнулся и взглядом «ты что, дурак?» посмотрел на друга – тому стало как-то неуютно – пожал плечами: - Ну, дочь. Какая разница? Ещё одна Маруська будет.

- Других женских имён нет? – начал было Стас, но прикусил язык и быстро сменил тему: - А разница, старик, огромная. Это я тебе как отец с опытом говорю. Девочки, они… а мальчики!.. Ладно, по ходу дела разберётесь.

О пикнике не вспоминали. Вернее, не говорили. Стас сам потом съездил за брошенными впопыхах вещами. Олег наотрез отказался что-либо забирать: - Знать не хочу! Выброси!
 
И носился с Марусей как с писаной торбой. Предупреждая каждое её желание, и всколыхиваясь на каждый чих. Утомляя чрезмерной своей заботой. «Олег, ты хуже моей бабушки!» Потом понемногу отпустило. Нет, не спокойнее стал, а как-то выдержанней. А может, и спокойнее, всё шло как надо.

А осенью, в октябре, ближе к его концу, когда заладили дожди, и сплошняком посыпались жёлто-красные листья, обнажая серую непроглядность…

- Знаешь, Олег, - неуверенно начала Маруся, упершись взглядом в столешницу, и замолчала.

- Что?! Тебе плохо? – ужас, как перетрухал. – Ну что?!

- Да нет, - отмахнулась она. - Я - нормально. Я не о том. Понимаешь, шарф…

- Маруська, вот только не начинай! Очень тебя прошу.

Она вздохнула: - Ладно. Нет, я скажу! – вскинулась и с вызовом посмотрела в глаза. - Олег, ты не понял – всё не так было… я тоже не сразу поняла, потом только, я ведь тогда в яму попала, у самого берега,  и меня потянуло вниз, ноги будто стреножили и тянут, даже не так, не просто, а закручивало будто, ввинчивало вниз, как штопор, страшно так, и сделать ничего не можешь, а потом… под мышки, резко так, больно – дёрг, потом вы со Стасом. А вот чтобы за шею… Ты же видел следы под мышками, перерезало будто.

- Маруся! Я не хочу об этом говорить!

- Ладно. Хорошо. Олег, он мне снится!
 
Больше они не касались этой темы. Но Олегу стало казаться, что Маруся как-то так смотрит на него, не так в общем, и во взгляде у неё вопрос, и будто ждёт чего или оценивает. Взвешивает. Что взвешивает? Его – взвешивает? Его – оценивает? Думает о чём-то своём. Глаза отводит. Он тоже – отводит, начинает быстро говорить что-то, чтобы заполнить молчание,  она отвечает невпопад, а сама… и всё это не то, не так. «Снится он ей!» По утрам стал приглядываться к Марусиному лицу, замечать синяки под глазами – не спала? –  припухлости – плакала? – осунутость – плохо чувствует? – прислушиваться по ночам к её дыханию. Почти перестал спать.

А аккурат первого ноября выпал первый снег.

Я только проверю, убеждал он себя по дороге, там и нет наверняка уже ничего, только взгляну. И шёл к берегу, поначалу стремительно и нетерпеливо, почти бегом – я только посмотрю, только удостоверюсь! Но чем ближе - тем медленнее и неувереннее – а может, лучше не надо, лучше не знать, а если он там, то – что?  Под ногами хрустели жухлые, скрюченные, припорошенные снегом и прихваченные морозом листья. В лицо летели колкие льдистые снежинки, выбивающие влагу из глаз.

Шарф оказался там. Уже издалека было видно, как он болтается рваной заскорузлой тряпкой на обломанной, жалобно скрипящей ветке, как его треплет и крутит колючим ветром.
 
Оскальзываясь на склоне и цепляясь за ненадёжные хрусткие стебли кустов, Олег спустился к берегу. Подобраться к акации оказалось делом непростым – кроссовки скользили по мокрой траве, уложенной капризом природы, или погоды, вниз аккуратными прядями – будто их причесали, и густо припорошенной снегом. Он с трудом удерживался на ногах.

Отводя от шарфа глаза и стесняясь самого себя, острого чувства жалости, мучаясь необъяснимой виной, Олег, неудобно наклонившись, и едва сохраняя равновесие, притянул к себе надломанную ветку. И, бормоча глупое и бессвязное: - Потерпи, друг, сейчас мы тебя, потихоньку, потерпи, - распутывал и отцеплял, и стаскивал петли с въедливых колючек, и снимал с обломанных сучков лохмотья. Правая нога-таки соскользнула вниз, в кроссовке захлюпала вода.

На обратной дороге шарф безжизненно лежал на соседнем сиденье, в салоне он оттаял, обмяк и казался тем, чем и был – старым рваным грязным шарфом, отрепьем. Домой его Олег занести не отважился. Что сказать, как объяснить? Если Маруся увидит. А если не увидит, куда положить? И зачем? И уже ругал себя за глупую сентиментальность. Вот ведь дурость какая! Оставил в багажнике. Не на ветке же. Под крышей и в подземном гараже.

И внутренне его как-то – отпустило, будто пружину расслабили. Будто он исполнил неприятное, но надлежащее, долг, и c него свалился тяжкий груз, позволив расправить плечи. Тишина в квартире больше не казалась звенящей, скорее – просто тишиной, покоем, он перестал искать подвохи в Марусиных словах, многозначительные намёки и тонкие уколы, двусмысленности, перестал дёргаться по любому поводу.  Показалось, что и Маруся стала ровнее, умиротворенной, что ли. Как-то рассеялась напряжённость и подозрительность.
Так и жили: Маруся потихоньку тяжелела, Олег помногу работал, вечерами перед сном ходил с ней погулять, в выходные – в кино, иногда в театр, он старался выбирать комедии.
 
Перед Новым годом Маруся ушла в декрет. Праздновать решили дома, обещались быть Стас с Люсей и детьми. Олег колдовал над гусём с яблоками, первый раз готовил, нервничал, каждые пятнадцать минут норовил залезть в духовку. Маруся украшала стол.

- Олег, оставь гуся в покое, всё будет хорошо. Лучше помоги мне найти салфетку, помнишь ту, новогоднюю, расшитую, что я в центр стола обычно кладу. Скатерть есть, а салфетки ни в буфете, ни в комоде. Посмотри в спальной, где бельё.

Олег порылся в одном ящике, втором, третьем – чёрт бы их побрал! Откуда столько барахла? Четвёртый! Вот она. Наконец-то. Умеют эти женщины убрать. Он вытащил салфетку и остановился. Что-то почудилось. Отодвинул стопку полотенец. За ней, в самом низу лежал шарф. Выстиранный, старательно зашитый и заштопанный, аккуратно сложенный.  «Олег, ну где же ты?!» - раздался нетерпеливый Марусин голос, и дверь позади него распахнулась. Одним движением тела он задвинул все ящики и повернулся: - Блин! Еле нашёл.
 
И опустил глаза под прямым Марусиным взглядом.




© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2019
Свидетельство о публикации №219021801398




http://www.proza.ru/comments.html?2019/02/18/1398