Хава нагила

                Ветви хлестали по лицу, оставляя красные вспухшие полосы. Острый сучок воткнулся в бровь и тут же по лицу заструилась горячая темная кровь, заливая правый глаз. Он бежал сквозь кусты, без дороги, без направления, падая и поднимаясь. Должно было стать легче. Так было еще в детстве - он бежал, бежал и убежал от своей боли. Сейчас не получалось.

                Споткнувшись о большую корягу,  Ян упал плашмя. В открытый рот набились опавшие листья вместе с землей. Он корчился словно большой червь, заталкивал в рот горстями землю с листьями и сучками, царапал черное от грязи и крови лицо… А перед зажмуренными глазами все время видел ее затылок. Мощная спортивная шея. На коротко стриженом затылке в ямочках, с двух сторон от позвоночника, спускались два симметричных черных завитка. Бить надо было в этом месте, над красным воротником ветровки. Главное, чтобы она не оглянулась. Надо спешить!
 
                Он не помнил, как достал на ходу из дипломата небольшой топорик, которым дома рубили кости. Не помнил, как замахивался… Помнил только внезапную слабость в руках от ощущения прикосновения лезвия к препятствию, живому препятствию…

                *  *   *   *

                - Почему, Лена?
Ленка молчала.
                - Почему? У тебя кто-то есть?
Ленка молчала, отвернувшись к окну.

      А ведь она совсем некрасивая.
 
      Галка даже симпатичнее. Хорошая она, Галка. В тамбур вышла из деликатности. Почему он не влюбился в Галку? Кто знает, может быть сейчас в тамбуре стояла бы Ленка?
 
      Нет! Ленка бы в тамбуре не стояла. Ее невозможно представить третей лишней. Она всегда первая. Всегда главная. Не баба – мужик. Невысокая, коренастая, ни грамма косметики. Голос низкий, хрипловатый. Всегда в джинсах. Танцевать не умеет. Топчется на месте, даже попой не вильнет. Лицо у нее неприметное - широкие скулы, крупный нос, маленький тонкогубый рот. Но вот глаза! Да, главное в ней – глаза! Карие, с поволокой.
 
                Он понял, что по уши влюблен на первом курсе, когда увидел ее на конкурсе самодеятельности. Она пела «Хава Нагилу» на иврите. Как удар молнии поразил Яна. Что-то древнее, пряное, мучительное захватило, закачало душу. Когда-то маленьким мальчиком он уже слышал эту мелодию – так пела мама, прижимая его к себе, касаясь губами маленького ушка. Мама! Она тогда была жива. Ян помнил, как она пахла, какие теплые у нее были руки. Мама!
         
                Хава нагила, хава нагила, хава нагила
                Вэнисмэха!

На глаза навернулись непрошеные слезы, и он убежал из зала, чтобы никто их не увидел.

                С тех пор Ян все время ее искал.

                *    *    *    *

               
                Ян пошел за ней на Эльбрус.
 
                Они жили две недели в спортивном лагере. Он, профессорский сынок, изнеженный и совершенно неспортивный, осваивал азы альпинизма, таскал тяжеленные рюкзаки, раздирал в кровь руки об оснастку. Ранний подъем, обязательная зарядка до дрожи в коленях, занятия на учебном склоне, каша с макаронами три раза в день. Зато вечерами они набивались в маленькую комнатку и пели под гитару. И он мог смотреть на Ленку не скрываясь.

                Само восхождение было трудным и изматывающим. Но впереди через пять спин виднелась Ленкина красная куртка. Как маяк, на который надо держать курс. И они шли, шли, шли… Тело переставало слушаться, и стало казаться, что больше он Ее не любит, а любит только жизнь, свое измученное тело, которое вот-вот загнется от усталости и холода.

                А потом было ослепительное счастье. Они поднялись на вершину. Стояли и смотрели вокруг - на сияющие снежные пики, звенящую пропасть, на фиолетовое небо, на белое солнце. Отсюда было видно, что Солнце – это звезда. Отсюда был виден настоящий Космос. Планета Земля дышала и качалась под дрожащими ногами.
 
               Мы дошли! Мы вместе! Мы выше всех!

               Кто стоял там однажды уже никогда не променяет это счастье ни на какое другое!

                Хава нэранэна, Хава нэранэна, Хава нэранэна
                Вэнисмэха!

                Там Ленка поцеловала его в щеку. Тогда они все целовали друг друга. Но Ленка первая его поцеловала. Сама. И Ян решил, что она должна принадлежать ему. Только ему. Она же сама его поцеловала. За то, что он, изнеженный профессорский сынок, забрался сюда, почти на самое небо. Он пришел ЗА НЕЙ  и пойдет дальше куда угодно.

                С тех пор он шел следом неотступно.

                *    *    *    *

                Они везде так и ходили втроем – Ленка, Галя и Ян. Многие даже не понимали, кто из девочек ему нравится. Поначалу и девочки не понимали. Ян приглашал их в кафе, в кино, был внимателен к обеим. Обе были ласковы с ним.
 
                А потом Ян привел их к себе в гости,  в профессорскую квартиру в московской высотке, познакомил с отцом. Отец сердито потряс обеим руки, пристально изучил с головы до ног и удалился в кабинет. Когда они ушли, профессор Янкель позвал сына к себе и устроил ему допрос: кто Эти, откуда Эти, какие на Этих планы. Услышав путанные неопределенные ответы, отец сокрушенно покачал головой и промолвил:

- Ян, я приму любой твой выбор. Любой. Прошу об одном – этот выбор должен быть на всю жизнь.

- Папа, я сделал этот выбор. И это навсегда. Даже если бы ты не просил меня об этом. Даже если бы ты этот выбор не одобрил.

Профессор улыбнулся и с нежностью посмотрел на сына.

- И кто же она?

- Лена.

- Я так и подумал. Глаза как у твоей матери.

                На следующий день Ян пошел делать предложение.
 
                В костюме, галстуке, с огромным букетом роз он шел наперерез шумной толпе студентов к университетскому общежитию. В душе с каждым ударом сердца все громче раздавалось:

                Хава нэранэна, Хава нэранэна, Хава нэранэна
                Вэнисмэха!

Лена отказала.

- Почему, Лена?

Ленка молча уставилась в окно.

- У тебя кто-то есть?

- Нет, Ян, никого у меня нет.

- Тогда почему? Ты не любишь меня?

- Наконец-то поинтересовался.

Ленка взяла цветы, поставила их в вазу. Подошла близко-близко. Посмотрела в глаза своими огромными карими очами с поволокой:

- Ян… Я пока не знаю. Для меня брак – это очень серьезно. Я должна быть уверена. В тебе, в себе. Я должна почувствовать, что это ТО САМОЕ. Не обижайся, - и она поцеловала его. В щеку.

                Ян понял, что ни за что не отпустит эту девушку. Ни за что!
 
                С тех пор он делал ей предложение каждый год.

                *    *    *    *

                В этот день он снова собирался сделать ей предложение. В пятый раз. Казалось, он любил ее все больше и больше. А она… Она не гнала его. Но и к себе не подпускала.
 
                Теперь она жила в подмосковном городке и работала на большом секретном предприятии. Там было много молодых специалистов, они жили дружно и весело. Той жизнью, которая так привлекала Ленку – походы, байдарки, песни под гитару у ночного костра.

                Ян, как собака, везде следовал за ними – двумя подружками Ленкой и Галкой. Правда, в отличие от университета, никто не считался с тем фактом, что он – сын профессора Янкеля. Посмеивались над ним. Относились как к салаге – сбегай за водой, почисти картошку. И он бегал и чистил, потому что боялся, что больше его не возьмут с собой. Как-то в походе его байдарку понесло течением, и он никак не мог справиться. Ленка зашла в воду по пояс и вытащила и байдарку, и его. Все смеялись. И она смеялась. А он потом плакал в лесу и бил себя по слабым худым рукам.
 
              Он видел, как другие ребята, сильные, высокие, ухаживали за ней, как смотрели, когда она пела свою «Хава Нагилу». Он ревновал. Мучительно.  Он задыхался от боли и отчаяния,  он не мог с этим справиться,  это было сильнее его, сильнее даже его любви.
 
              Этого нельзя было допустить, чтобы она ушла. Нельзя! Когда-то давно он уже потерял самую любимую женщину, она покинула его. Женщину с такими же глазами. Женщину, которая тоже пела в его маленькое ушко:
 
                Хава нагила, хава нагила, хава нагила
                Вэнисмэха!..

Мама! Мамочка…

Но он был тогда очень маленький, он еще ничего не умел, ничего не знал.
А теперь он вырос, теперь он сможет перевернуть весь мир, он не отдаст больше свою женщину!
       
Завтра он сделает Ленке последнее предложение и заставит его принять. Любой ценой.
                Он проплакал всю ночь.
                А утром положил в дипломат небольшой стальной топорик, которым дома рубили кости.

                *    *    *    *

                - Почему, Лена?
Ленка молчала.
                - Почему? У тебя кто-то есть?
Ленка молчала, отвернувшись к окну. Электричка гукнула и причалила к платформе.

                Потом они шли к общаге по вымощенной дорожке между зеленых лужаек. Деликатная Галка прошла вперед, давая возможность им поговорить наедине. Ленка взяла его под руку.

- Послушай, Ян. Ты – мой самый близкий друг. Ты и Галка. Я жизнь за вас могу отдать. Я никогда вас не брошу, никогда не забуду, никогда не разлюблю. Но… Ведь в жизни так много всего. Я пока не знаю, может быть, впереди нас ждет что-то еще, чего мы пока не знаем. Я не хочу тебя обманывать, я еще жду чего-то или кого-то… Ну! Не кисни, ведь мы друзья, – Ленка чмокнула его в щеку, - Ян! Ну брось ты, не надо мне больше делать предложения. Все будет хорошо. Мы все будем счастливы. Каждый по отдельности и все вместе!

Она отпустила его руку и пошла догонять Галку.

«По отдельности? Не надо больше делать предложения?»
 
                В висках пульсировала кровь, перед глазами поплыли красные круги. Он видел впереди Ленкину спину, как тогда, на Эльбрусе, его маячок, за которым он должен следовать. Всегда. Но этот маячок уходил, отдалялся. Она его бросала! Как мама!

                Он видел перед собой ее спину. На коротко стриженом затылке в ямочках, с двух сторон от позвоночника, спускались два симметричных черных завитка. Нельзя дать ей уйти. Надо спешить.
 
                Он не помнил, как достал на ходу из дипломата небольшой топорик, которым дома рубили кости. Не помнил, как замахивался. Помнил только внезапную слабость в руках от ощущения прикосновения лезвия к препятствию, живому препятствию.

                Ян очнулся от страшного крика. Кричала Галка. Она стояла на дороге и смотрела, как падает сначала на колени, а потом на дорожку Ленка, как растекается вокруг нее огромная ярко-красная лужа, как бледный Ян с топором в руках прошел мимо нее и, ковыляя, медленно побежал в сторону леса.
               
                *  *  *  *

- Вы ей кто?

- Я — близкая подруга. Самая близкая. Как она?

Хирург на крыльце больницы с наслаждением курил сигарету после операции.

- Она молодцом. Удивительное дело — ни разу не потеряла сознание. Завидное здоровье! Она спортсменка?

- Дда. Альпинистка. И на байдарках тоже. Еще у нее разряд спортивный.

- Да-да, молодец девчонка. Это ей жизнь и спасло. Так и передайте. Шея у нее, практически, как у мужика, поэтому и уцелела.

- Она выживет?

- Теперь уже выживет. Кровопотеря большая, но позвоночник не задет, все функции сохранены. Кто ее так?

- Друг. Жених. То есть, отказала она ему. В пятый раз.

Врач присвистнул:

- Однако! Поймали?

- Нет еще. Он в лес убежал. А ее можно увидеть?

- Валяй! Только быстро и без расспросов.

                В палате Ленка была одна. Она лежала на высокой  кровати,  под белой простыней. Белые стены, белый потолок, белые тумбочки. Смерть, оказывается, белого цвета. От забинтованной по самые глаза головы отходили какие-то трубочки, проводки к стоящим рядом датчикам.   Глаза словно провалились в почерневшие глазницы и смотрели оттуда страшными остановившимися зрачками.
 
                Галка дотронулась до ее руки, зашептала:

- Ты как? Врач сказал — все будет хорошо, позвоночник не задет, все функции сохранены.

Ленка молчала, только брови чуть дрожали.

- Тебе очень больно? Ах, прости, дурацкий вопрос. Ты что-нибудь хочешь? Может, попить?

Ленка закрыла глаза. Из-под ресниц к виску поползла слезинка. С трудом разлепив спекшиеся губы, она еле слышно шепнула:

- Пусть его не трогают. Скажи ему… я согласна…

                *    *    *    *

                Его нашли на пятый день. Он повесился в лесу на корявой осине.


                Старый профессор приходит на могилку сына каждый день. Он подолгу сидит на лавочке и бормочет что-то, слышное только ему:

- Хвала тебе, Господи, что дал моему мальчику слабые руки, и он не смог убить человека!.. Будь проклят ты, Господи, что этим рукам хватило силы затянуть веревку на собственной шее!..

По щекам старика катятся слезы, и он никак не может найти носовой платок в кармане мятого серого плаща.

                *    *    *    *

                Яна трясло так, что он никак не мог вытащить ремень из брюк. Продолжая сгребать землю с прелой листвой, он замазывал ею глаза, рот, нос. Он больше не хотел видеть ничего вокруг,  не хотел слышать, не хотел жить. Скорее же! Ну скорее!
 
                Вскоре петля была готова. Он засунул в нее голову, засмеялся от облегчения — наконец-то!  Вздохнул полной грудью и полетел…
 
                Планета Земля качнулась в последний раз под его ногами. Он снова увидел фиолетовое небо, белое сверкающее солнце, звенящую бездну вокруг… Мама! Мама подхватила его и так крепко сжала в своих объятиях, что нельзя было даже вдохнуть. Только в его маленькое ушко ударил жаркий шепот до боли знакомой песни:

Хава нагила, хава нагила, хава нагила
 Вэнисмэха!
Хава нагила, хава нагила, хава нагила
 Вэнисмэха!..




* "Хава Нагила" - еврейская песня "Давайте радоваться"
http://www.youtube.com/watch?v=YWI3Hc2DuqU

** Иллюстрация: Марк Шагал "Венчание"