Бугаз - Токай. Глава 8

                * * *

     - Ты знаешь, чем отделена поверхность моря от лежащей на ней атмосферы? - спросила меня девушка, сидящая со мною рядом на ещё тёплом вечернем песке. - Ты знаешь, чем заканчивается море и где начинается воздух…? Почему они разделились и такие разные? Почему море - это вода, а воздух - это воздух? Ведь в воздухе тоже есть вода…, но в воздухе есть и другие газы – азот там…, углекислый газ, кислород…, но в море тоже ведь есть и азот, и кислород, и углекислый газ…, и вода…
-- Какое-то школьное природоведение.
- Но почему они так отличаются? Почему в воздухе всё это однажды не склеится и не превратится в море... или наоборот. Почему море соленое? В море живут рыбы и киты, осьминоги…
-- Медузы.
- Бр-р-р-р. Не люблю медуз.
-- Да? Я читал, что где-то из медуз готовят деликатесы…
- Ага, как из мухоморов…
-- Ты зря смеёшься. Говорят, очень вкусные деликатесы!
- А в воздухе летают птицы. Мы живем на самом дне Воздуха. Атмосфера лежит на земле и на море, а мы живем на ее дне…, не плаваем в ней и не летаем.
-- Но когда мы плывем в море – мы летаем. Мы плывем над поверхностью Земли, которая лежит под водой, как птицы летят над поверхностью Земли, пролетая над нами в воздухе. Представь, как это плыть где-нибудь над Марианской впадиной!!! Плывешь, а под тобой 11 километров воды. И там столько всего. Столько всяких рыб, кальмаров, китов и глубоководных кошмарных рыб, которые живут в кромешной темноте океанской глубины…
- А может там есть хоть какой-то свет?
-- Может и есть. Как-то же местные обитатели там видят. Некоторые рыбы там светятся. Да, а если ты перестанешь плыть, ты не упадешь на Землю под тобой, ты останешься или на поверхности между водой и воздухом, или окажешься внутри воды… пока тебя не сожрет какая-нибудь голодная акула, или проглотит кит-кашалот.
- А ты боишься утонуть?
-- Нет! Я очень хорошо плаваю. Особенно в ластах и с маской… Я плаваю… почти как дельфин. Но ещё не плавал где-нибудь в центре океана….
- Наверно страшно – в центре океана? … А на самолете ты летать боишься?
-- Немного боюсь. Как-то я летел…, из Сибири, далеко, ну есть там такой город - Барнаул. Это на Алтае.  Это на восток, за Уральским хребтом.
- Это где-то рядом с Владивостоком?
-- Да, почти! Там всё рядом. Две тысячи километров до Диксона, пять тысяч километров до Владивостока, семь - до Камчатки. И четыре от Москвы. Я тогда часто летал: и на Камчатку, и во Владивосток, и на Диксон. И в этот раз... нормально так взлетели. Плавно. Прошло около часа. Глянул в иллюминатор - горы какие-то видны, какие-то реки вьются-тянутся-серебрятся, леса до горизонта в облаках. Такой полет обычно - на высоте километров 11 – 12...
- Как в океане, над Марианской впадиной?
-- Ну да! То есть нет. Почему над Марианской?
- Ну ты же сказал: "Одиннадцать километров!" Только не воды, а воздуха. Под тобой одиннадцать километров воздуха... И если упадешь, то никакой кит-кашалот тебя по дороге, мимоходом, не съест.
-- Да? Точно. Не съест. Так! Ты меня запутала. Я, это, о чём?
- О том, как ты летишь в пяти тысячах километрах от Владивостока и одиннадцати километрах над поверхностью Земли, кругом Сибирь и ни одного кашалота вокруг, ни кальмара, ни крокодила, одни облака. Розовые. А выше - темно-синее небо и космос, и звёзды, и станция "Салют", а оттуда наши космонавты тебе руками машут...
-- Правильно! То-есть? Неправильно! Какие ещё космонавты? При чём здесь космонавты???
- Ну, я думала, что когда космонавты видят пролетающий под ними самолёт и особенно тебя в этом самолёте, они обязательно машут вам рукой и кричат: "Привет, ребята-а-а, счастливого пути-и-и-и!!!"
-- Так! Ты будешь слушать?
- Да! Уже слушаю. Внимательно.
-- Короче. Летим. Но не в 11 километрах, а ниже, видно всё внизу, земля очень близко. Лес. Вроде как горы какие-то правильные, как в учебнике геометрии - конические.
- Может цилиндрические?
-- Может... Почему цилиндрические?
- Ну ты же говоришь как в учебнике...
-- Но в учебнике и другие фигуры есть! Например треугольники и пирамиды!
- Пирамиды - это в Египте. Только там леса нет, там пустыня, одинокий грустный Сфинкс и редкие бедуины на верблюдах сувениры продают из глубокого прошлого... Сами делают и сами же продают.
-- А пирамиды, по-твоему, им кто построил?
- Не знаю... Никто толком не знает, может быть даже и они.
-- Вот я и говорю! Странно это всё! Подумал: «Может Урал? Но вроде рано.» Тут нам объявили, что самолет, «из-за недостатка топлива в аэропорту Барнаул, сядет на дозаправку в аэропорту города Кемерово, или Новокузнецка. Пристегните ремни!» - Пристегнули. Летим дальше, ждем приземления. Высота с километр, даже меньше, наверное. Идем по кругу, лес опять, за лесом город, дома, терриконы под нами, шахты, наверное, какие-то и ещё дачи пригородные...
- "Терри-кон" - это конус из земли? Я правильно поняла? Терра - земля, кон  - конус. Да?
-- Конус? Из земли? А? Ну да. Конус! Гора такая из вынутой породы, возле шахты насыпана. Вот ты умница! Я раньше и не задумывался об этом... Террикон он и есть - террикон... Да! О чём это я?
- Как вы по кругу ходите, пристегнувшись ремнями из-за недостатков в топливе. Я бы даже сказала: "Из-за своевременно выявленных недостатков у топлива в аэропорту отправления..."
-- Тебе не интересно?
- Очень интересно!
-- Один круг сделали, потом ещё. Стюардесса прошла вся синяя...
- Красивая?
-- Вся синяя!
- Всё! Я поняла! Я хочу в стюардессы. Хочу летать по всему миру на красивых авиалайнерах вместе с отважными лётчиками!
-- Нет! Тебе нельзя. Тебе не идёт синий цвет. Тем более с лётчиками! Да! А стюардесса прошла вся синяя, особенно глаза, глаза куда-то вовнутрь смотрят, но сама улыбается, отдельно от глаз, говорит: «Ждем своей очереди!» "Ага!" - Думаю. - «Горючего мало, а мы уже час тут кругами летаем, очереди ждем, видать много желающих, все в Кемерово стремятся, терриконы осматривать..., давно не были. Ох уж эти очереди... и дефицит: за билетами на самолет - очереди, за сорок пять дней билетов уже нет, на такси - очереди, такси ездят - все заняты, за водкой - очереди, хотя ликёро-водочные заводы работают в три смены, за маслом и колбасой очереди, и на посадку… очереди». А тишина в салоне приятная. Моторы, точнее турбины, тихо так жужжат, ненавязчиво, ровно.
 
     Я как-то, еще раньше, на Ил-18 летел, из Новосибирска в Киев. Шесть часов в воздухе. Четыре винтовых мотора. Мне потом четыре дня внутри всё гудело и вибрировало. По дню на каждый мотор.
     А тут тихо так. Комфортабельно.
     Говорю соседу, мол у самолета совремЁнные, малошумные, сверхэкономные, экологичные двигатели, о которых я только что прочел в научно-познавательном журнале «Наука и жизнь»… Сосед в подлокотники вцепился и согласно, энергично головой кивает.
     В итоге долетели. Сели! Долго катились по бетонке, до самого конца взлетно-посадочной полосы, почти до забора, что ограждает взлётное поле. Уже и бетонка почти закончилась. Остановились наконец. Вдоль полосы, с обеих сторон стояло с десяток машин скорой помощи и... и ещё больше пожарных. У всех пожарных водяные пушки в сторону нашего самолёта развёрнуты, шланги размотаны, пожарники бегают. Полоса пеной зачем-то залита, пена, видимо, пролилась. Трапов несколько штук. Тягачи какие-то. Люди все мимо тягачей и другой техники снуют, суетятся. Рабочая такая обстановка, короче.

     Вот открытие я сделал! Оказывается, именно в конце каждой взлетно-посадочной полосы, видимо на всякий случай, дежурят с десяток машин скорой помощи и пожарные, ну и всякие вспомогательные службы!!! Если бы мы до конца ВПП (это взлетно-посадочная полоса так называется) случайно не доехали - нипочём бы не узнал и не увидел.

     К нашему самолёту, к выходу между первым салоном и пилотской кабиной тут же подъехал трап, и ко второму выходу тоже. Из кабины вышли трое пилотов. Суровые пилоты, очень мужественные, строгие лица очень белого цвета, даже белее воротничков их белоснежных рубашек.
     Кто-то важный, из пассажиров, начальственно воспросил: «Командир! А чего это мы тут сели???» Командир замедленно повернул голову на голос и как-то не очень, а точнее очень недоброжелательно, коротко бросил: «Скажите спасибо…, что сели…» - и вышел, без дальнейших разъяснений, и затопал вниз по трапу, а за ним остальной экипаж. Тоже без разъяснений.
- Безобразие! Я буду разбираться! - воскликнул "важный" и попёр вместе со своим пузом и холёной мордой следом. Видимо разбираться.
     А мы, то есть остальные пассажиры, остались. Нас попросили забрать ручную кладь, потому как борт идет на дозаправку, и так положено по инструкции. Мы вышли из самолета, пожарные машины и скорые почему-то начали разъезжаться в разные стороны. Мы сели в автобусы, доехали до здания аэропорта и пошли гулять, изучать аэровокзал и окрестности. Через пару часов наш рейс пригласили обратно на посадку.
     Когда расселись на свои места, я обратил внимание на то, что обшивка внутри салона как бы другого цвета, и кресла, и белые салфетки на подголовниках свежие, и в салоне пахнет как в новом автомобиле или самолёте, или новой мебелью. Сказал об этом соседу, а он ответил, что мне показалось. Может за это время в салоне уборку провели? Стюардесса с пылесосом пробежалась, дезодорантом попшикала... Потом я заглянул на багажную полку, над сиденьем, под потолком, я там свой умный журнал оставил - «Наука и жизнь». Журнала на месте не было. Стюардесса синеглазая, видать, зачитала, или пилот сердитый себе забрал…
    
     Уже во Внуково, только я отошёл от трапа, меня окликнул мужской голос: «Привет, студент! Куда путь держишь?» Ко мне приближался, удивительное дело, давнишний приятель моего отца, дядя Володя Седой, по совместительству – КаГэБэшник. "Седой" - была его кличка. "Вовка-Седой" - звали его  все друзья. "Поседел он лет в двадцать восемь, по возвращении из ФРГ", - рассказывал мне отец. А я тогда ещё в школу не ходил. Что он в том ФРГ делал, чтобы поседеть? Штирлиц вон - всю войну в одном бункере с Мюллером и Борманом, за одним столом в столовке рейхсканцелярии, щи хлебали - и ничего, не поседел, даже в кино потом снялся. А дядя Володя поседел. Седина, правда, ему шла. Станислав Любшин, Штирлиц и Ален Делон вместе взятые. Красивый мужик. Сильный. "Солнышко" на турнике без страховки крутил. В то же время - костюмы-смокинги, сорочки, галстуки, запонки, дорогой одеколон, Волга двадцать первая с кожаным салоном - и это ещё в 1967 году. Ихний "агент 007" - жалкая, блёклая и ничтожная личность, рядом с дядей Володей. Когда я в институт поступил, дядя Володя в Москве уже жил. "Ушел на тренерскую работу". А иногда, между отдыхом и делом, он сопровождал пассажирские авиарейсы. Летал по всей стране бесплатно. Катался в своё удовольствие. Сидел при оружии, где-нибудь среди других пассажиров, на всякий случай. Противоугонное средство такое, для пассажирских самолётов против террористов. 
     И покуда я ждал свой багаж, он мне по секрету рассказал, что после взлета из Барнаула, у нашего самолета остановились два двигателя, остался работать один, третий, хвостовой. Стало тогда понятно, почему так тихо было в салоне, когда работал один двигатель, и почему так долго кружили над лесами. Ту-154 сбрасывал лишнее топливо, так как заправлен был полностью, до самой Москвы… А низко, потому что чем ближе к земле, тем плотнее воздух, а на одном двигателе высоко не заберёшься... Потом несколько раз заходил на полосу и уходил на следующий круг. Потом сел и долго ехал по полосе, до самого конца бетонки, до забора, из-за того что тормозил одним двигателем… И хорошо, что мы, пассажиры, об этом ничего не знали. Не паниковали.
 
     Если бы не этот знакомый, я бы тоже ничего не узнал. Борт наш, в смысле - самолет, заменили на новый. На нём мы до Москвы и летели. Я попросил дядю Володю ничего не говорить моему отцу, при встрече, о нашем воздушном приключении. Чтобы не волновать родителей. Хотя какое это приключение? Это целое лётное происшествие! И ещё, я хотел бы знать, кому на голову этот керосин из самолета падает, если что???
     И уже потом стало как-то не по себе…

- Почему ты мне об этом ничего не рассказывал раньше???
-- Зачем? Ты же не спрашивала… Какие у тебя дивные, глубокие волосы…
- Волосы не могут быть глубокими…
-- Но если их много - они глубокие и густые, и в них можно утонуть, как в море…
- Говорят, что утонуть можно в глазах… В синих!
-- В глазах можно отражаться, в них можно смотреть и еще в них тоже можно влюбиться, как в твои волосы… Я влюблен в твои глаза. 
– Ты восторженный, влюбленный дурачок… 
-- Да, наверно, но я все равно влюблен в твои глаза – они каре-черно-маслиново-бархатисто-блестящие.
- Бархат не блестит.
-- А твои глаза бархатные и блестят, и еще светятся.
- Но они же темные?
-- Да, темные. И светятся.
- А ты знаешь, какого цвета мои волосы?
-- Я не помню, я знаю, но не помню, они всегда разные, и к тому же у волос такие странные названия цветов, что я не понимаю… Шатенка – это то же, что и каштанка…?
- Ты глупостник! «Каштанка» - это рассказ Чехова, так звали собаку…
-- Да, она была каштанового цвета, как твои волосы, но у каштана совсем не такой цвет…
- Каштаны цветут в мае, в нашем городе они цветут в мае, иногда в июне.
-- А ты помнишь, когда они зацвели в ноябре, во второй раз??? Это было…
    
     Это уже было и ещё будет. В далеком - недалеком будущем, через 32 года. В 2012-м году. Нашему будущему внуку тогда уже будет 4 года. «Четыррре года и семь месяцев!» – звонко будет отчитываться внук, грассируя на звуке р-р-р ...
     Но мы еще об этом не знаем. Наверное, об этом ещё никто не знает? А может и знает?

     Мы сидим на влажном вечернем песке. Море никак не может до нас дотянуться, всякий раз прокатывая светящуюся спираль сдержано шипящей, затухающей по-вдоль берега волны…
     Мы сидим на пляже. Вокруг – полная запахов, ароматная, пряная, теплая и одновременно прохладная южная ночь. И море фосфорит внутри прибоя, наката, отката, море фосфорит само по себе, так как нет Луны. Есть звезды. Внутри моря тоже вспыхивают звёздочки.
     Мы купаемся в фосфорящем-фосфорицирующем ночном море, море окутывает наши тела мириадами огоньков и теплыми невесомыми волнами принимает в свои объятия, и мы движемся внутри моря как фантасмагорические существа, сотканные из невесомости и звездных облаков. Когда мы сближаемся, мы превращаемся в одно сверкающее звёздное облако, мы растворяемся в море и превращаемся в звездную пыль, море принимает нас, а после выталкивает на свою поверхность, к воздуху, к ночному небу и неисчислимым звёздам над собой, обратно на сушу, и мы выходим из него, взявшись за руки, все ещё продолжая светиться и нести в себе и море, и звезды, и друг друга.

     Луна закатилась где-то за другую сторону планеты и вообще повернулась к Солнцу спиной, и появится только через день – два, в виде остро отточенного золотого серпика.

     Мы на Бугазе, и нам по 19.