Право на счастье

      На календаре было восьмое марта. В этот торжественный, международный женский день, в небольшом поселке Таежный, затерянном где-то в глухих, сибирских лесах, уже с самого раннего утра, было тепло и безоблачно. В местном парке, за невысоким, потемневшим от времени забором, на обнаженных, прогретых весенними лучами солнца деревцах, дремали птички. Иногда, эти беззащитные, пушистые комочки, вздрагивали от легкого порыва ветерка и, перебивая друг друга, издавали нежные, мелодичные звуки.
      На главной поселковой площади, вымощенной круглым булыжником и окруженной со всех четырех сторон стройными, голубыми елями, красовался кирпичный ресторан «Ермак». В его намытых до блеска огромных окнах, вдалеке, отражалось старинное здание вокзала и пестрые силуэты людей, живо снующих по мостовой.
      Деревенский старик - Захар Платоныч Пасечник, худущий мужик с длинными, натруженными ручищами, проработавший пол жизни главным агрономом колхоза «Серп и Молот», закончив ближе к обеду в райцентре дела, степенно шел мимо ресторана на поезд.
      – Гляди, шуршат, сударики, с цветами. – про себя ухмылялся дед, рассматривая довольные, мужицкие лица. – С утра, как люди, по уму. Для краль своих, стараются в лепешку. Ха-ха-ха! Пока не выпил, человек. Как только стопка перепала в глотку, рожа. Парадокс судьбы, хе-хе. Ведь праздник вроде женский, а в стельку будут мужики. Ладно. Пускай попьют, соколики, Бог с ними. От жизни, надо все забрать.
      Тут старику, вдруг в голову пришла идея - пока не подали к перрону состав, можно спокойно, провести время в ресторане. И он, без лишних раздумий, круто повернул к парадному крыльцу.
      – Ну что, Захарка, пошакалим? Тряхнем, братуха, стариной? – в груди у деда, как-то странно застучало сердце и забурлило в животе. – Да, брат, и мы когда-то тут кутили. Бывало, раньше, как запьешь, и до утра гарцуешь, будто бессемейный. Эх-хе-хе. Пожили мы тогда на славу, когда колхоз в порядке был. Когда страну, пшеном снабжали.
      Порывшись в кармане пальто, и обнаружив в нем последний четвертак, Захар резко дернул за ручку двери, и игриво вошел заведение.
      – Вы не ошиблись, часом, дедушка? – вежливо спросила на входе у старика симпатичная барышня в ярком кокошнике на голове и русском, расписном сарафане. – У нас ресторан, а не какая забегаловка последняя. Хм.
      – Ресторан?
      – Представьте себе. Ресторан. – уже недовольным тоном, пробубнила дама.
      – А я думал пельменная. – заулыбавшись глазами, по-доброму ответил Пасечник.
      – Пельмени на вокзале, за углом. – сердито прошипела девушка и тут же, куда-то ушла.
      – Тебя еще в утробе не было, матрешка, когда я тыщи тут спускал. Ха-ха-ха! Ресторан! Ты думаешь, деньжат, не хватит у Захарки расплатиться с вами? – про себя подумал дед, и быстро скинув в гардеробе верхнюю одежду, смело прошагал в огромный, обеденный зал.
      Подойдя к свободному, накрытому белоснежной скатертью столику, Захар небрежно развалился на стуле и аккуратно достал из пиджака «Беломор».
      – Хорошо, черт возьми! Вот она, житуха! Сказка! – расчувствовался от скорой выпивки Пасечник, и аккуратно вытянул из пачки папиросу. – За наших баб, щас тяпну рюмку, а там и поезд подойдет. – и чиркнув спичкой, задымил.
      Быстро заказав еду и водку, старик со значимым видом, словно большой чин вселенского масштаба, важно восседал за столом и озабоченно шевелил бровями.
      – Ресторан, мать его! Культура! Везет, однако, городским. Такой трактир, отгрохали, холерам. – бурчал себе под нос Захар, внимательно рассматривая на светлых обоях картины. – У нас такого, в жизни не откроют. Ширмачи. Думают, раз люди в селе обитают, то и столовой много им?! Как бы не так. Да наш народ, почище будет. – и раздувая свои большие ноздри, возмущался.
      Расстегнув две верхних пуговицы на пестрядинной, клетчатой рубахе, дед поднял глаза на сияющие, хрустальные люстры, и задумался.
      – Вот бы старухе показать. Вот уж она бы поглазела. Ни где ведь толком не была.
      Обведя спокойным взглядом просторное, изрядно прокуренное дорогим табаком помещение, старик разглядел в полумраке, трех женщин из родной деревни. Они мило общались между собой и, не обращая внимания на посетителей, спокойно выпивали.
      – Гляди-ка, наши королевы! – слегка опешил Захар от такой неожиданной встречи. – Уехали подальше от своих. А как же?! Имеют право, полюдски отметить праздник. Когда еще-то, доведется им?! – и пожелав остаться незамеченным, резко переставил свой стул за колонну.
      По виду, самая нескромная из троицы - уже не молодая, с крашеными, рыжими кудрями Полина, бывшая кассирша районо, осторожно прихватила двумя пальцами тонкую ножку бокала и радостно произнесла:
      – А давайте выпьем, бабоньки, за нас! Что б все у нас, в порядке было! – и пробежавшись своими лисьими глазами по залу, сделала три лакомых, здоровых глотка.
      – За нас! Урааа! – на радостях, хором прокричали подруги, и жадно впились ярко напомаженными губками в хрупкие, стеклянные ободки.
      Полина, одетая в новую блузку и бусы, смотрела счастливым взглядом на попутчиц и цвела.
      – Ишь, осмелела, разошлась. – пробормотал старик, ехидно покосившись на красные щеки Полины. – Сидит, лебедушка, жуется. Лакай-лакай, давай, соловушка ты наша. Один ить раз, в году, сидишь. – и сам себе набулькал из литрового графина, полный хрустальный стакан.
      Тут, к женской компании, откуда-то со стороны буфета, подошел мужик - официант и, выставил на их скатерть красивую бутылку игристого и фарфоровую вазу с цветами.
      – От заведения, бесплатно! – не без пафоса, произнес молодой человек с подносом, и разлив всем в бокалы шампанское, живо удалился.
      – Ты погляди на них! Какие кавалеры! Хи-хи-хи! – от души обрадовались мужскому вниманию дамы, и продолжили пить.
      Захар, вытерев жирной ладонью влажный, морщинистый лоб, закусывал тушеными цыплятами спиртное, и ворчал.
      – Знаем, знаем мы тебя, Полинка. – продолжал старик. – Мужик-то твой, известный на селе, ходок. В девчатах заблудился, кобелина. Ох-хо-хо. Запутался по самые яички в них, бычок. Когда он, помню, помоложе был, зайдет, бывало, в магазин сельповский, увидит кучу баб, и забасит: – А ну-ка, девки, панталоны в скатку, и становись бегом к стене. Артемий Квасов, драть вас будет. Ха-ха-ха! Нашелся, тоже мне, драчун. Хе-хе. А Полька, дура, хоть бы хны. Не важно ей, что изменяют. Ей главное, чтобы мужик, хозяин в доме был. Чтоб в избах, мужиковским духом пахло. А что супруг такой кобель, так это уж второе дело.
      Старик, дерзко, с какой-то нетерпимой злостью, воткнул серебряную вилку в холодец и, осторожно потрогав пальцами вставную челюсть, замолчал.
      – Сиди-сиди, голубушка святая. – уставившись пьяным взором на Полину, все думал про себя Захар. – По праву заслужила этот праздник. Ведь жить, как ты живешь с козлом, не приведи Иисус Христос.
      Прошел час. Заметно захмелевшие барышни, все пили и пили шампанское, и громко хохоча, о чем-то говорили.
      – А давайте бабоньки, поднимем тост за деток наших! – вдруг донеслась до деда развязная, нетрезвая речь, и из-за столика, едва привстала пожилая почтальонка Лиза. Захар с ней никогда не ладил. Еще, когда он работал агрономом, то не раз ловил за руку ее старшего сына Ивана, когда тот, случалось, с колхозного склада мякоть воровал.
      – Ха! Смотри-ка, тост-то, за кого сказала, рвань. – прохрипел старик и выругался. – Нашла ведь, выпить за кого. Сынок-то Лизаветы, сукин кот, из тюрем не вылазит все, скотина. А как освободится с зоны, водку месяцами жрет. Однажды, чуть не сгинул под забором, гнида. А ты все внуков ждешь, кума?! Хе-хе. Ну жди. Ха-ха! С таким сынком-то непутевым, снохи-то, чую, не видать. Ладно. Сиди, давай. Ить тоже праздник у тебя. Имеешь ты на счастье право.
      Опрокинув очередные двести грамм, дед засунул в рот кусок копченого балыка и внимательно посмотрел на худую, словно гнедую кобылу, старую деву Арину. Рано оставшись без матери, она всю жизнь жила с больным отцом неподалеку от Захара, и он ее за это всегда жалел и уважал.
      – А ты откуда тут взялась? – кое-как прожевав осетрину, ухмыльнулся Захар. – Ты с кем оставила отца-то, нянька? Два года уж, как помирает он. Все помереть, никак не разродиться. – ворчал, негодуя, старик. – А эта чушка в кабаке. Намалевала морду пудрой, как артистка. Сидит с бабенками, галдит. Ладно. Раз с мужем в жизни не свезло, гуляй хотя б с подружками, Аришка!
      На часах было восемь. В уютном, оживленном зале ресторана, под громкую музыку, во всю отмечался праздник. От вкусных закусок и выпивки, всем гостям было весело и беспечно.
      Захар, допив до донышка графин, сидел в одиночестве за столом и кимарил.
      – Прошло мое время. – тихонько прошептал он. – Пролетели годы, словно миг. – и обхватив свою седую голову руками, зажмурил глаза, и затянул вполголоса свою любимую, старую песню.

      Раскинулось море широко,
      И волны бушуют вдали.
      Товарищ, мы едем далеко,
      Подальше от нашей земли…

      И было на душе у Пасечника так легко и так свободно, что он совершенно забыл про свой паровоз, про дом, про старуху-жену, и уходить из ресторана, ему совсем не хотелось.

      Напрасно старушка ждет сына домой,
      Ей скажут – она зарыдает,
      А волны бегут от винта за кормой,
      И след их вдали пропадает…

      – Пойдемте, бабы, танцевать!!! – вдруг заголосила на весь зал Полина и, отхлебнув на ходу из бокала спиртное, одним махом, ударилась в пляс.
      Городские кавалеры, с интересом наблюдали за ее неистовым действом и громко хохотали.
      – Расшухарилась, тоже мне, деревня! – громче всех, смеялся рыжий, длинноносый парень. – Так только в сельском клубе можно танцевать! Ха-ха-ха! А задом, задом-то виляет, телка, ужас!
      – Когда еще-то, девки, потанцуем?! Ааа! Ой, бабоньки, я не могу! – Полина с трудом вскарабкалась на сцену в центре зала и, задрав до коленок подол, закружила.
      Ее подруги, как по команде, резво выскочили из-за стола и, как ненормальные, задрыгали под музыку своими короткими, кривыми ногами.
      – Ты шибче, шибче ляжки подымай! И женихи, все будут наши! Ааа! – изо всех сил, чеканила каблуками по деревянному паркету Арина. – Гуляем, милые! Гудим! Ведь праздник же у нас, девчата! – и быстро скинув старенькие, стоптанные туфли, тоже забралась на сцену.
      Услышав знакомые возгласы, старик приподнял со скатерти голову и икнул.
      – А ну ка, разойдись, плотва! Захарка Пасечник, плясать желает!!! – забасил дед на весь ресторан, и живо соскочил со стула. – Ах ты ж мать твою ети! Дайте по кругу мне пройти! – заходил он, виляя, как курица бедрами, возле землячек.
      Барышни, узнав в Захаре земляка, тут же подлетели к нему и, крепко схватив его под мышки, стали вместе с ним прыгать и приседать.

      Фантазёр, ты меня называла,
      Фантазёр, а мы с тобою не пара.
      Ты умна, ты прекрасна, как фея,
      Ну а я, я люблю всё сильнее...

      – Ой, дед, я больше, милый, не могу! – завизжала, как пожарная сирена Полина. – Да хорошо-то как! Свихнуться от простора можно! – и оттолкнув от себя старика, подняла кверху руки, и замахала ими в разные стороны.
      Прошло полчаса. На весь ресторан, невыносимо громко играла радиола. И каждая новая песня на ее грампластинках, была намного веселей предыдущей.
      – Да матушки вы мои!!! Да золотые вы наши!!! – вдруг взревел медведем дед. – Пляшите, милые! Пляшите! Когда еще-то, доведется нам плясать?! Ааа! – и потеряв равновесие, он пошатнулся, и упал плашмя на стоявшее в углу у стены пианино.
      На дворе, бы второй час ночи. Ресторан «Ермак», уже, как несколько минут назад, закрыл двери для своих посетителей.
      В нескольких метрах от заведения, в тусклом, лунном свете, чернел опустевший вокзал. В зале ожидания, на мраморном, холодном полу, свернувшись калачиком, сидел крепко опьяневший Захар Платоныч Пасечник, и тихонько подергивая своим колючим подбородком, дремал.
      Возле него на деревянных, неудобных лавках, мило сопели знакомые дамы. И снился им их праздник, тот настоящий, единственный праздник, который по праву, принадлежит только им.