А. Глава третья. Главка 3

3


     – Но всё же ответь, – настаивал я, теребя в руках пустую уже чашку из-под кофе, – не идеальна же жизнь с господином Плешиным, если ты садишься за руль и вот так уезжаешь в ночь и останавливаешься потом в бог знает каком мотеле? Ведь не идеальна же?
     – Нет, вовсе не идеальна, – спокойно отвечала Юля. – Идеально можно жить разве что с самим собой, да и то – не всегда получается.
     Я пропустил эту шпильку мимо ушей.
     – Я прав, значит, что тебе нет особого дела до того, чем занимается Плешин, и ты склонна видеть в нём лишь… человека?
     Она допила свой кофе одним резким движением, встала из-за стола и начала убирать посуду. Сидя неподвижно на стуле, я не спускал с неё пристального вопросительного взгляда. Загрузив всё в раковину, Юля вернулась к столу, стала позади меня и начала делать мне массаж воротниковой зоны. Это было условным знаком – таким образом она всегда давала понять, что не хочет ссориться и что наши разногласия – это всего лишь наши разногласия.
     – Видишь ли, Саша, – сказала она спустя минуту мечтательным тоном, словно совсем о другом, – каждый творит жизнь по-своему. Жизнь – произведение искусства, любая, абсолютно любая жизнь. Так что всё дело в творце, в художнике. Кто-то, как Рафаэль, достигает небывалых высот, другие же так и остаются навсегда лишь подмастерьями. И в этом деле, как и в любом другом, есть совершенно разные пути, есть личины мрачные и полные света, сильные и зависимые, разные, очень разные. Но, знаешь, я научилась не судить. Это трудно, очень трудно, потому что оно как вредная привычка. Да я и курить бросила, ты знаешь? И оказалось, что даже особых усилий не нужно. Просто говоришь себе “нет”. А вот с суждениями – куда как сложнее, въедливее. И очень уж удобно судить по тому пути, что человек выбрал. Однако – нельзя, невозможно и нечестно. Всё равно как ненавидеть Пикассо за то, что он писал по-другому, нежели Рафаэль. Я раньше так и делала, а теперь – нет, осуждать не берусь, посоветовать, озвучить свою позицию – сколько угодно, но критиковать, не имея, уж если на то пошло, даже морального права, ибо и сама-то далеко не гений, критиковать лишь из-за неприязни или личного неприятия того или иного пути я не могу.
     Она закончила массировать мне плечи и отошла к окну. Я смотрел на неё в удивлении. Это была всё та же Юля, так хорошо мне знакомая, откровенная, открытая и не боящаяся высказывать всё, что она думает, но всё-таки это была какая-то другая Юля, изменившаяся, словно враз повзрослевшая и в то же самое время словно ставшая невыразимо наивной и доверительной. Именно доверительности не хватало мне в ней раньше. Не доверия – доверия между нами всегда было хоть отбавляй, никаких секретов или задних мыслей, однако под доверительностью я понимаю иное. Доверительность – это способность говорить о своих чувствах и переживаниях спокойно, без аффектации, смотря на них объективно и будучи уверенным, что и твой слушатель оценивает их беспристрастно. Сам я никогда так не умел и не верил, что Юля способна. Теперь же оказалась, что очень способна, но почему-то – вот она, загадка человеческой натуры, – меня это открытие совсем не обрадовало.
     – Что же, – спросил я после некоторого молчания, – если я правильно понял твою мысль, то даже если в один прекрасный день Плешин кого-нибудь убьёт – в буквальном смысле, – ты и тогда будешь видеть в нём лишь человека и закроешь глаза на этот его… выбор.
     Юля обернулась ко мне, посмотрела резко, чуть ли не насмешливо. Вопрос ей, видимо, не понравился, и мне почудилось, что он задел какую-то её собственную затаённую мысль.
     – Сергей не убьёт, – отрезала она. – Никогда и ни за что, ни в буквальном, ни в каком ином смысле. Я изучила его достаточно, чтобы это утверждать. Да и убивают почти всегда именно те, в кого это уже заложено изначально, а с такими людьми – я по крайней мере – точно не буду связываться.
     – Но бывают же и случайности, – мне самому было не очень понятно, зачем я так настаивал на этом пункте, – случайные убийства, во время ссоры или как-нибудь ещё.
     Юля пожала плечами.
     – Ну так на то она и случайность, что не отражает сути человека. И по совести виноват он не будет, хотя люди, конечно, не замедлят осудить.
     – А перед Богом?
     – Послушай, братишка, оставим, а? – чуть ли не жалобно промолвила вдруг сестра. – Боюсь, я не готова сейчас говорить об этом, да и ты, кажется не вполне готов.
     – Как хочешь, вовсе не настаиваю, – смутился я. – Меня просто удивило, что ты…
     – Помолилась перед едой?
     – Да, и… я подумал, насколько серьёзно всё это было.
     – А ты всё такой же скептик! – рассмеялась Юля и погладила меня по голове. – Нет, братишка, я уже не та молоденькая дурочка, которая была готова насмехаться над чем угодно. И дело тут не в Сергее, если ты об этом беспокоишься. Но право, для такого прелестного утра (хотя уже, конечно, почти день, соня ты этакий) мы что-то стали чересчур серьёзны. Помоги-ка мне лучше помыть посуду, потому как время даже в субботу у меня не резиновое.
     Я послушно подчинился, как всегда делал в таких случаях. Противоречить сестре было абсолютно бесполезно. Мы расстались совершенно по-дружески и условились встретиться вечером у родителей.