Путь Аграфены 37

Глава 37. ХРАНИТЕЛЬ

[В древности говорили]:
«Ущербное хранит совершенное,
кривое становится прямым,
пустое – наполненным,
ветхое сменяется новым;
стремясь к малому, достигаешь многого;
стремление получить многое
ведет к утратам».
Лао-Цзы. «О природе дао»

- Не проси, хранительница, - Босоркун склонился над чертежами, всем своим занятым видом давая понять, что разговор окончен.
- Что ж так? – съязвила Егоровна. – Силенок маловато? Крылышки куцые? Понимаю: куда аисту до Дракона.
- А ты чего сама руку не прострешь? За шиворот не схватишь? В дом назад не притащишь? – огрызнулся Босоркун. – Ах, да! Совсем запамятовал! Хранительница, могучая хранительница, на своем ночном горшке сильна, а как встанет, так вся мощь в земле остается. Знать-то все знает, а сделать ничего не может.
- А почему так заговорил? – тихо спросила Анастасия Егоровна. Рабочие, что возводили храм, разговор не слышали, были далеко – у стен, на лесах, у телег с камнями, но уж больно в голос возмущался Босоркун, стоило одернуть. – Я и осерчать могу. Здесь-то я, как сам говоришь, на своем горшке. Могу в тень превратить, могу в пустоте развеять. Ветрами дирижируешь? Хочешь, сам ветром стать?
- Погорячился, - тут же стушевался Босоркун. – Забот и тревог много, они покоя лишают, мыслить трезво не дают, в слова перец добавляют.
- А трезво мыслить и не надо, - улыбнулась Егоровна. – Вино у тебя на столе стоит, да кубок один. Угостил бы, и снова обсудим. С вином-то беседа мягче, ответы искать легче.
Босоркун оторвался от чертежей, послушно извлек из воздуха второй кубок, плеснул вина – себе и собеседнице. Кубки подняли, содвинули, пригубили. Анастасия Егоровна прервала молчание:
- Почему бесишься? Злой ходишь? Вроде, все уже по-твоему: истуканы на площади стоят; Пратеник дыма по утрам на сигнальной башне разводит, к работе призывает; храм, вон, уж на три роста от земли поднял. Люди тебя слушают, боятся даже, не спорят.
- Именно так, - признал Босоркун. – Боятся, вот и не спорят. И с тобой не спорят, потому как уважают.
- Ревнуешь? – улыбнулась Егоровна. – К народу моему ревнуешь?
- Сама себя слышишь? – зацепился за слово Босоркун. – «Моему народу». Отчего ж твой? Не свой, не наш, не мой, наконец?
- Я столько лет с ними, - Егоровна пожала плечами. – Как иначе? Что хранишь, тем и становишься. Они – мои; я – их. Так уж повелось.
- Не пора ли на покой? – выпалил Босоркун.
- Всему свое время, - хранительница сделала вид, что не слышит в вопросе обиды и побуждения. – Нельзя месту без хранителя. Нельзя городу без меня. Придет срок, придет замена…
- Какая замена? – Босоркун уже не скрывал досады. – Все еще веришь, что девчонка твоя назад вернется? Беглянку ты на свой трон метишь?
- Не ты ли обещал, что вернешь Гарафену? – напомнила Егоровна.
- Помочь обещал, - поправил Босоркун. – И помогаю. Клефты уже совсем близко. День-другой-третий, и решится все. Жди.
- И ты жди, - согласилась хранительница. – Вернешь Гарафену – вот со мной и простишься. Устроишь пышный обряд, как хотел. Могу и поучаствовать, помочь для пущего эффекта, явить парочку чудес-неожиданностей.
- Это я и сам организовать могу, - отмахнулся Босоркун. – Но не ты ли предупреждала: верная смерть клефтам в этой погоне. И охотникам твоим – смерть. И о сыне зачем так печешься, если на другой исход надеешься? Почему спасти его требуешь?
- Прошу, не требую, - вздохнула Егоровна. – Клефты твои к войне привыкшие. Что ни день гибели в глаза смотрят. Охотники в чаще тоже всякого повидали. А Егор, он что? Земледелец. Страшнее коровы да плужного вола не видел никого.
- Что ж полез, куда не звали?
- Так какой отец за дочерью своей в самое пекло не ринется? – махнула рукой Егоровна. – Должна была предугадать, но совсем в мыслях своих потонула. А теперь - как бы сын в морях не затерялся.
Босоркун задумался. Надолго. Наконец глянул на Егоровну исподлобья, заговорил гулко, отрывисто:
- Помогу. Только и ты не тяни. Не жди Гарафену. Егора спасу. Как вернется – отправляйся. Пора тебе. Не должно курице о двух головах бегать. Не верно городу о двух царях жить.
- Вот оно что! – всплеснула Егоровна широкими рукавами. – Так властвуй! Кто ж тебе не дает? Я уж и теперь совсем в сторонке стою. Но царь царем, а как же городу без хранителя? Сама знаю, что пора. Замену бы только…
- Шутить изволишь, хранительница? – прищурился Босоркун. – Чем я тебе не хранитель? Мощи, думаешь, маловато? Так ты не беспокойся о том. За моей спиной такие силы, что твоим ровня. А может, и посерьезнее твоих-то будут.
- Хранитель? – переспросила Егоровна. – Хранитель, значит…
И рассмеялась – заливисто, весело, по-детски. Босоркун наблюдал молча и зло – ждал тишины. Анастасия Егоровна, отсмеявшись, стала беспечальной, блеснула озорными искрами:
- Вот куда метишь, колдун! Как же сразу не догадалась? Городом править – мало тебе. Умы смущать чужими богами – тоже мало. Хочешь сам стать духом этого места?
- Не только этого, хранительница. Зри шире, - Босоркун развел руки в стороны, отчего несколько капель вина из кубка упали на чертеж храма, словно кровью размыли свежие карандашные линии. – Я - душа города, а боги - душа Семи морей. Я - душа Семи морей, а боги - душа мира. Я душа мира, а боги - душа Вселенной…
- Остановись, спесивец, - улыбнулась Егоровна. – Гонор умерь. Не бывает так, и не быть тому.
- Не позволишь? – прищурился Босоркун. – Не поздновато ли на попятный идти? Уговор есть – соблюдай. Ты ж сама драки не хочешь. Воевать начнем – весь город в золу изничтожим. Вместе с полями, домами и жителями.
- Никто с тобой воевать не намерен, - успокоила колдуна Анастасия Егоровна. – Здесь другая помеха.
- Ах, да, - воскликнул Босоркун с издевкой. – У хранителей свои кураторы. Неужто я им не по нраву? Девчонку предпочли?
- Нет никого над хранителями, - отрезала Егоровна. – А если и есть кто, то никому про то не ведомо. Со дня сотворения (а был ли такой день?) есть силы, что раскачивают весы, и есть силы, что приводят чаши в равновесное положение. Так мир устроен, не тебе, не твоим богам порядок менять.
- Менять порядок нет причин, нет желания, - заверил Босоркун. – Почему не доверишься? Или навредил тебе чем? Или для города мало сделал? А ведь сколько еще сделаю! Во мне ты нашла человека работящего, ищущего, неспокойного. Все силы на благо города, мира, Вселенной положу! И помощники мои – только тем и дышат, чтобы мир лучше сделать!
- Когда кто-то говорит, что хочет сделать мир лучше, - проговорила хранительница, - жди, что кому-то в этом мире станет значительно хуже. В том и различие, дорогой мой горный ветер, что хранители не прилагают сил, не суетятся, не размахивают ни руками, ни крыльями, не строят храмов, не режут идолов из эбена да ясеня. 
- Ну да, хранители лишь выряжаются в парчу да гуляют с матронами меж заискивающих горожан, - язвительно пошутил колдун.
- Хранителя наблюдают, - сказала Егоровна устало. – Созидательное творчество имеет созерцательную природу. Оно нейтрально по отношению к окружающему миру, потому как вытекает из самого этого мира, из его сил, природы, законов. Созерцание не нарушает равновесия. Именно в этом его сила. Но есть другие творцы – разрушители. Они активны, деятельны, они кричат о себе, о своих желаниях. Они размахивают мечами, придумывают законы, утверждают новый порядок, подчиняют своим идеям и своей воле.
- Как я? – ухмыльнулся Босоркун.
- Как ты, - подтвердила хранительница. – Как ты и твои боги. Но нет в том твоей вины. Такова уж твоя природа. Мужчины беспокойны, вся их жизнь – метания и поиски, тугие паруса и ветер, то встречный, то попутный. Смерчем преодолевают они расстояния и годы, разбрасывают камни, задают вопросы, превращают в мутные потоки тихие и прозрачные озера. Нельзя без мужчин, потому как они – это движение вперед.
- Если я правильно понял тебя… - перебил Босоркун.
- Да, мужчины не могут быть хранителями, - кивнула Егоровна. – Стражами – могут. Строителями – могут. Разрушителями – могут. Но не хранителями. Слишком много в мужчинах всяких «хочу», «могу», «должен», которым они следуют. Потому и бросает мужчин из стороны в сторону, что влекомы они пронзительными песнями вышних свершений,  но не слышат мерного рокота вечных глубин.
- Коль ты права, хранительница, то и не знаю, что дальше делать, - расстроился Босоркун.
- Егора спасай, как обещал, - подсказала Егоровна. – И Гарафену вернуть попытайся. А я свое слово даю: Егора вернешь, уйду из города. Не в моей власти из мира этого уйти, пока замены нет. Но из города уйти могу. Чтобы тебе не мешать, чтобы курица с одной головой осталась.