Дорога в кабак

«Русский мужик готов сам себя обворовать, чтобы напиться дурману в кабаке», - так говорил Евгений Базаров.  Мы иногда простодушно обвиняем человека в слабости, в недалекости – в чем угодно, потому что сами «не напиваемся дурману в кабаке».  И в этом обвинении – гордость непомерная, ослепляющая нас. Мне так кажется.
   Осенью возвращался из Нижнего Тагила в Екатеринбург.  До электрички оставалась часа два. Пришлось ждать на вокзале.  Рядом со мной угнездился мужичок.  Озираясь, он достал чекушку и отхлебнул из горлышка. Заметил мой взгляд  и разоткровенничался.  «Знаешь, - говорил он мне, - ну всё надоело».  «Всё» - это обыденность, это повторяемость, это отсутствие впереди чего-то иного, чем обыденность.  Это ежедневная работа где-то на стройке, это огород и дрова, это пустота  от ушедшего единственного друга, это деревенская ограниченность жены, которую он когда-то, видимо, любил.  Я это своим языком пересказываю, а он говорил отрывисто, резко, с матерками. И как ему возразишь? Как? Обвинить в том, что книжек в юности не читал, что не нашел хобби, что в Божий храм не ходит? Я мог только слушать, потому что эта серая безысходная тоска, что так похожа на ненастье, мне хорошо знакома.  Мужичок и не ждал моего ответа – высказался – и то хорошо.
   В Питере живет очень хороший человек – мой друг, с которым много-много лет не встречались. Он закончил университет.  Преподавал, защитил кандидатскую диссертацию, выучил английский в совершенстве, что позволило ему подрабатывать  частным гидом по городу для иностранцев. Все, казалось, хорошо, пока душа не потянулась к «дурману в кабаке».  Мы редко созванивались, и его не было в социальных сетях. А на днях нашел меня в ФБ и написал, что приехал на конечную остановку. Это значит, что движения дальше нет. Смысл потерян.  Сегодня кафедра и занятия, завтра и послезавтра с иностранцами по городу -  деньги получишь за это. На следующей неделе то же самое, и через неделю – кафедра, с иностранцами по городу -   деньги получишь за это. И что? Конечная остановка. Приехали.  И это не тагильский мужичок со стройки -   питерский интеллигент.
   Боже! Какое искушение уверенным голосом возражать, говорить о доме, о старой маме, о вечно что-то шьющей жене, о Слове Божьем, о силе воли, о детях …  Это значит, что я, говорящий, в тысячу раз сильнее, умнее, порядочнее и светлее  мужика из Тагила и моего друга-переводчика.  А права не имею. Никакого.
   Когда-то давно довелось мне преподавать месяца три в ПТУ. Училище запомнилось  богатой библиотекой. Там были книги, которые можно было найти только в публичке. Но речь не об этом.  Библиотекарша – милая интеллигентная старушка, как говорилось раньше, «из бывших». Помню, меня удивили ее «изломанные» кисти рук. Обронила, что это память о лагере. Но вспоминать не стала, как я ни упрашивал.  В одной из бесед она  сказала, в чем причина крушения человека.  Видимо, я ей понравился,  и ей захотелось уберечь меня от мучительных жизненных потрясений.  Одна из страшных духовных болезней – это «обеднение личности». К примеру, сорви с человека «маску профессии» - и что останется? Пустое место останется.  Годами на работе с утра до ночи вдохновенно пашешь и судьбу благодаришь – бац, маска сорвана – без работы остался!  Любишь Машу, веришь в нее, но бац, что-то произошло, и одиночество! Да мало ли? Другими словами, мы за масками профессии, мужа, отца, гражданина теряем себя.  Удали  - все это, и что останется? – Пшик останется.  И тогда одна дорога – в кабак. То же самое и обыденность – тупое повторение одного и того же – тоже дорога в кабак.  Она говорила, что одиночество –  проверка на личность. На ее присутствие. Или отсутствие.  Уж слишком мы социальны, и перемены интересные ждем от окружения, не веря в себя, игнорируя себя, умаляя себя в своих глазах. Библиотекарша сказала, что поняла это в лагере. Как это всё по-русски.