Вперед в прошлое. 2009

                У меня депрессия. Сил нет, я валяюсь до полного одурения пытаясь отмахиваться от "нее" ТВ пультом, перебрасывая его из одной руки в другую. Горничная Ольга та, что последние десять лет, обслуживает квартиру, молчаливо улыбаясь на цыпочках обходит то место, где в это время находится моя "тень".
                А Женечка теперь всегда рядом, кроме того времени, которое требуется для посещения Университета. С начала марта этого 2009 года мы уже не расстаемся.
                Делаю тщетные попытки читать или писать, ем «дурацкие таблетки» по совету Беллы Давыдовны. Брожу по берегу Волги, не отпуская Женину руку, но все бесполезно. Не выдержав, иду к психиатру. Количество таблеток и идиотов вокруг резко прибавилось.

                … Как и в прошлый раз, номер звонившего не определялся:
 - Лева, здравствуй!
 - Марина привет! Ты снова в Самаре? Давно приехала? Надолго?  - реакция на ее голос была мгновенной, я даже не успел сообразить, рад я ему или наоборот.
 - О! Ты сразу узнал мой голос, привет тебе от евреев Израиля! У меня еще месяц впереди, мы можем встретиться в парке, где ты часто гуляешь…
                Не узнать голос Марины Ляховецкой я не мог, как не мог забыть те периоды жизни, которые были связаны с Гришей. А связаны с ним самые значимые периоды в моей жизни. Вначале это был бокс и годы моего детского становления в жизни. Когда же в стране все пошло кувырком, с началом перестройки я вдруг ощутил себя евреем и закрутил в эти ощущения большое количество людей в Куйбышеве. Некоторые из которых и евреями то никогда не были...


                …После встречи и разговора, который увлек меня за тысячи километров, я расстался с Мариной и депрессией. И все последние несколько дней гуляя с Женечкой, мы обсуждали варианты глобального изменения жизни, связанного с возможным переездом в страну «обетованную». Мы даже ездили в Сохнут, узнавать по поводу ее учебы в Университете. По телефону я связался с Гришей, с которым не общался девятнадцать лет и получил подтверждение, что тот готов меня принять на две недели. Оставалось купить билет…
                «Мерседес – джип» был брошен под окном, возле гаража который его в себя не вмещал, а в Аэропорт меня отвозили сын Лев с Женечкой. Они уехали, а я еще долго сидел в самолете, вылет почему-то задерживали.

                Боинг 737 подлетел к Израилю в 19 часов, когда уже стемнело. Небо было черное, звезды висели над головой, отчего было еще темней. Я обменял часть долларов на шекели и вошел в вокзал. Здесь было много солдат - ребят и девчонок в армейской форме и с автоматами. Иврит за 16 лет я основательно забыл, а то, что с трудом вспоминал, со скрипом ворочалось в голове. Началась нервотрепка со связью, Григорий почему-то не отвечал или сбрасывал вызов. Вместо автобуса я сел на поезд и ехать пришлось с пересадками. Пока добирался, в каком-то из вагонов потерял куртку.

                …Гриша стоял на автобусной остановке и я сразу его узнал, хотя это был совершенно другой человек. Меня встречал маленький, непонятно во что одетый нервный старичок c кипой на седой лысеющей голове. В глубоких морщинах лицо покрывали седая борода и усы. До его дома мы дошли за несколько минут. Всю дорогу к дому он рассказывал, о каком-то приятеле, который через несколько дней освобождается из тюрьмы, и жить нам придется всем вместе.
- Он хороший парень, но беда будет, если он запьет. Нет, он не буйный, бывший хирург из Молдавии, просто пьяница и не работает.
Я подумал, что это начало предвещает не лучший конец, но вспомнил, что цель моего приезда вовсе не получить удовольствие от отдыха, а информацию о жизни в Израиле, чтобы принять решение связанное с переездом.

                …В подъезде на ступеньках лестницы сидела одиннадцатилетняя дочь Григория Аня, с каким то "ивритским" мальчиком. Я что-то произнес вроде приветствия, но на них это не произвело никакого впечатления. С папой Аня обменялась несколькими фразами на "собачьем" языке, из которого я ничего не понял. В квартире на шестом этаже нас дружелюбно встретила собака Джек - дворняга с белой грудью, светло-рыжими боками, висячими ушами, с черным носом и умными черными глазами.
                Мое расположение к Джеку, тут же нашло ответное понимание. Он прямо в коридоре кинулся трахать мою ногу, возможно перепутав меня с кем-то из Гришиных друзей, а Гриша стал отгонять Джека от меня, брызгая слюной.
                Мы прошли в зал, из которого по узкому коридорчику можно было попасть во все остальные помещения и на лоджию. Лампочка без абажура освещала залежи хлама набросанного кучами на пол, диван, письменный стол и другую «мебель» без характерных признаков. О какой либо уборке в последние годы, здесь вряд ли даже думали. На улице давно стемнело, дома напротив светились окнами и рекламой.
- Давай что-нибудь приготовим поесть, - Григорий энергично направился в кухню, предупредив, что тараканов бояться нечего, они хоть и большие, не то, что в России, но не злые и при свете разбегаются.
                Какими бывают тараканы в России я не помнил, но тошнотой накатило ощущение из детства, когда я однажды на помойке увидел огромную дохлую крысу. Под кухонным столом и вокруг валялись какие-то тряпки и мешки без определенного цвета, но с характерным запахом. Из одного мешка Гриша доставал картофелины и обрезал грязную кожуру. Очистки падали в мешок, а обрезанный картофель в кастрюлю. Вдруг на полу посреди кучи он заметил какую-то тряпку, отложил нож и не дочищенный картофель на стол, поднял ее и стал рассматривать. Это оказался старый грязный и дырявый носок. Он бросил его обратно в кучу и продолжил чистить картофель. Ни руки, ни картофель во время всей этой процедуры он не мыл, к горлу у меня подступал комок. Было мерзко. Я сказал, что недавно поел и хочу прилечь. Кажется, его это обрадовало. Он открыл холодильник и показал, чем я могу пользоваться из продуктов. Холодильник был битком забит грязными банками, бутылками и бумажными или целлофановыми пакетами, при этом от всего этого шел ужасный запах. 
- Не обращай внимания, это от маргарина, в морозилке он может лежать хоть год. Я подумал, что этот лежит уже два.
                Грише не до сна, ему нужно как раз сегодня уходить на рынок охранять торговое место. У него «бизнес». А мне давно пора устраиваться на ночлег, но я все никак не решаюсь. Было очень неловко спросить у Гриши простынь. Но порывшись в каких-то чемоданах, он извлек две простыни.      
                Мне отведена самая дальняя комната. Я отодвинул дверью какой-то хлам и в образовавшуюся щель протиснул свой дорожный чемодан. Это небольшая комната, 2\3 которой занимал широкий топчан. К стенам прижимались шкафчики наподобие книжных или этажерок. Все пространство было завалено различным хламом. Небольшое окно-форточка закрыто деревянными жалюзями. Я расчистил себе место на топчане, занимавшим больше половины комнаты.
                Рядом с дверью моей комнаты располагалась дверь в совмещенный санузел и еще несколько дверей. Такую же по размеру комнату занимала его дочь Аня. Второй туалет, превращенный в кладовку был до потолка набит вещами. И еще совсем маленькая комнатка, открыть которую было почти не возможно. Душ в туалетной комнате, был отгорожен от рукомойника и унитаза раздвижной ширмой. Стены и пол помещения были завешаны и завалены каким-то тряпьем. Единственный клочок свободного места, прямо перед унитазом, был занят. - На спине подняв кверху жирные ноги, лежал огромный рыжий таракан. Обойти его было невозможно. Вначале я ждал, что же он предпримет в связи с моим приходом? Таракан не шевелился и тогда я догадался, что в этой позе он находится уже не один день, скорее всего после неравной схватки с Джеком. Окно-форточка прямо над унитазом выходило в кухню. Я уже забыл об архитектурных особенностях Израиля и, мне стало немного не по себе. Гриша все еще находился в кухне, а через открытую форточку отчетливо слышались звуки двигающейся по столу посуды и чавканья. Тогда, решив пропустить встречу первого дня с унитазом, я попытался раздвинуть створки душа и включить воду. Мне это к счастью удалось. После душа я лег. Первая ночь прошла в ожидании появления тараканов или даже клопов, хотя о последних Гриша ничего не говорил. Вспомнились давнишние тюремные ощущения. Всю ночь ветер хлопал внутренними дверьми квартиры или это Джек заходил проверять крепость сна обитателей. К утру я догадался подпереть дверь своей сумкой.
                Наружную дверь Гриша решил закрывать на ключ, только в честь моего приезда, - а зачем закрывать, если в доме собака! Единственный ключ для общего пользования он предложил держать в открытом настенном ящике на лестничной площадке.
                Весь следующий день я провел на море, в хождении по магазинам, поисках интернет и отправки сообщения Женечке, а Гриша в это время занимался своим бизнесом.
                Мы встретились ближе к вечеру, - Пойдем Джека прогуляем, предложил Григорий. Стоило ему подойти к валяющемуся в углу коридора поводку как Джек, который все время тихо лежал, положив морду на лапы и только вращал зрачками наблюдая за Гришей, вскочил и, сделав прыжок, схватил поводок зубами. Еще такой же прыжок и он оказался у двери. Гриша захватил какой-то мешок, палку и открыл дверь. Собака вихрем преодолевала лестничный пролет, затем останавливалась, преданно смотрела в глаза Григорию и неслась дальше. Оказавшись на улице, она также делала рывок, а затем поджидала нас. Мы шли о чем то, разговаривая, и только через какое-то время я обратил внимание на систему, по которой проходила прогулка. Джек по своему уже видимо давно отработанному плану обходил помойки, исследуя одну за другой. Если он кого-то замечал рядом с помойкой, то выпускал из зубов поводок и начинал рычать. Завидев Джека, человек с палкой и мешком как у Григория поспешно покидал "чужие кладовые". Подходил Григорий и заглядывал внутрь, палкой производил какие-то манипуляции, иногда что-то складывал в мешок. Увлекшись разговором, я не сразу понял, что мы втроем обходим помойки и собираем из них вещи в Гришин мешок. Осознав себя в этой роли, мне стало не по себе, и я начал слегка отставать от нашей дружной компании, а при появлении людей, делать вид, что гуляю сам по себе и даже любуюсь небом и окружающим пейзажем. Одетый в белые брюки, рубашку и лаковые туфли, даже без палки и мешка я выглядел совершенно нелепо.
                Каждое утро я уходил на пляж. В течение дня питался в разных забегаловках и прятался в комнате от знойного солнца. Здесь я дремал, перекатываясь с боку на бок по топчану или читал книги, когда-то привезенные Григорием из России. Когда солнце переставало жечь, я выходил из дома и шел в интернет-клуб писать Женечке письмо и читать ее ответы. Полностью лишившись комфорта и всего привычного, чем я был окружен в Самаре, я стал забывать о депрессии, которая перешла в раздражительность. Григорий мужественно переносил свое положение "радушного хозяина", иногда мы, встречаясь в его комнате-зале и «философствовали» на разные темы.
 
                …По улочке вдоль домов спускаюсь к пляжу. Автомобили замерли возле домов, безлюдно, только у синагоги некоторое движение. Молодой худой парень в кипе, с черными пейсами и в черной накидке спешит к синагоге. За ним высокая крупная женщина в черных юбках, почти прикрывающих черные туфли на широком каблуке. На голове у нее платок, а кофта с длинными рукавами полностью закрывает руки.
У меня на голове бейсболка, шорты и майка в сеточку без рукавов, но жарко очень. Прохожу площадку с тренажерами, где разминаются пенсионеры и стол, где они перебирают карты. Через несколько минут между домами открывается море. С каждым шагом приближается это безбрежное бирюзовое поле, переходящее в небо.
                Вот и пляж. Берег почти пустынный. Трое стариков-пенсионеров что-то обсуждают на выходе с пляжа у душа. Далеко друг от друга, на подстилках лежали две-три старушки. Море катит на берег волны. Они со стоном падают у берега и еще немного несут вперед пену. Затем быстро убегают, прихватывая за собой песок и шевеля редкие ракушки. По горизонту замерли в ожидании своей очереди в порт суда. Я сбросил сандалии и сделал шаг с бетонной набережной. За спиной серо-белыми скелетами домов поднимается город.
                Выворачивая ступни в теплом утреннем песке, бреду к воде и, с каждым шагом море становилось все шире, захватывая пространство слева на право. За прибрежной полосой оно расстилается спокойной рябью, а в двух десятках метров от берега медленно рождается и крепнет волна. Вначале поднимается и катился небольшой вал, от которого, образуя вершину, отделяется белопенный гребень. Он поднимается все выше, меняясь в цвете от темного зеленого до яркого светлого. И вот уже водяной вал вставая в человеческий рост, с возрастающем гулом, раскинув руки и растопырив пальцы, несется к берегу. И вдруг верхушка пеной, брызгами и грохотом падает головой вниз и с шипеньем устремляется к берегу, делает последний плевок и растворяется в прибрежном песке. Главное преодолеть этот небольшой участок у берега. Это не сложно, пропускаю одну волну, делаю шаг на встречу второй и оттолкнувшись лечу в основание третьей. Тишина сдавливает перепонки. Несколько мощных гребков руками и толчков ногами и вот новая, только рождающаяся волна поднимает, а затем опускает и передает меня на грудь следующей, спокойно дышащей волне. Она блестит и переливается на ярком солнце.            
                Держаться на воде легко, слегка перебирая руками и ногами. Солнце слепит глаза, шум волн убаюкивает. В эти моменты все напряжение последних дней забывается. Лежу на воде с полным ощущением блаженства. Переворачиваюсь на живот, открываю глаза, далеко впереди покачивается берег с маленькими фигурками людей. Все происходит словно в волшебной сказке, время и расстояние живут вне зависимости от меня.
                И вдруг понимаю, что никакой это не сон и не сказка, а самая настоящая реальность. Тревога нарастает, руки и ноги становятся ватными, а в голове крутится разговор с новым знакомым, в первый день на пляже. 
- Море не река, но течение здесь в некоторых местах такое мощное, что совершенно не замечаешь, как тебя сносит в открытое море. Спасателей осенью уже нет, нужно быть осторожным.
                Страх и паника лишают сил, тело тяжелеет, а гребни волн, еще минуту назад такие озорные и безобидные забивают рот, лезут в нос и першат в горле. Мозг работает совершенно четко, - Если я сейчас закашляюсь, это конец, если я сейчас поддамся панике, это тоже конец. Задерживаю дыхание, пытаюсь расслабить мышцы, выбираю место на берегу и начинаю спокойно грести. Время движется бесконечно, а силы быстро утекают. Но вот до берега уже два десятка метров. Шум нарастает, волны поднимают и передают мое тело одна другой, перебрасывая пенистый гребень через голову. Осталось совсем немного, только бы не захлебнуться на последнем метре, когда ноги уже стоят на песке, а волна отливом стаскивает, закручивает и бросает под следующую, пока не выносит на спокойное место мешок набитый морской водой. Обошлось! Ноги подкашиваются, и я обессиленный валюсь на песок, а в сантиметре умирающая волна с шипением старается дотянуться и лизнуть дрожащие ноги.
 
                …Григорий достал старый фотоальбом, и мы вспомнили наше общее далекое прошлое. Вот на фото наши бывшие друзья и боксеры с района Роторный из с\к "Заря". А вот уже июнь 1973 года. День свадьбы. Мне 23, Грише 25, Марине 26 и она в свадебном платье. Гриша в костюме и с кисло\постным лицом. Я его тогда еще спросил о настроении, а он сказал, что отказаться от свадьбы не смог, потому что родственники Марины купили ему костюм. Фото могилы матери, - Я там не бываю. А ты бываешь?
                Его коньком в Израиле долгое время было изучение кабалы, которую он даже пытался переписывать на свой лад и считал себя лучшим специалистом в этой области. В чемоданчике, спрятанном в глубинах письменного стола, он хранил огромное количество исписанных им, изрядно потрепанных листков на эту тему. И Гриша решил меня просвятить: - Все чистые евреи сыны Бога. Чистые - это рожденные от Авраамого колена. Я тебе секрет открою, до которого я сам дошел из книг. В Египте был закон - каждая еврейская невеста в первую ночь спит с арабским шахом. Так вот, чтобы это скрыть, только у евреев национальность определяется по матери! А раньше-то было как у всех: Авраам родил Якова, Яков в вот такие здесь творятся дела.
На этой почве у Гриши постоянно происходили споры с раввинами и прихожанами, после которых он переходил молиться в другую синагогу.
- Наше тело это просто одежда для души. Иисус - еврей, сын Божий и я сын Божий. Все евреи народ избранный, а русские и все православные, они рабы Божьи. Но все евреи в России - сволочи, ух как я их ненавидел! Ты вот меня вместо себя в Еврейском Культурном Центре оставил, а они все растащили: газету Брод со Шмуклером забрали, школу еврейскую Кирилова захапала. Я же только работал как лошадь и всем платил, никакой благодарности. Да вообще-то и здесь такие же, если не хуже. В Израиле я каждый день молюсь, это моя работа. Как у других работа на заводе или в другом месте. Но мне все равно завидуют, и пытаются урезать пособие, за то, что я на рынке торгую. Прихожу в банк, а у меня налоговая сняла 150 шекелей. Спрашиваю, за что? Мы слышали, как ты говорил, что зарабатываешь на рынке 200-300 шекелей! Сволочи, бандитское государство, я им устрою, я в суд пойду.
                Чему можно у него позавидовать, я тоже не понимал. К двум часам ночи Гриша шел на рынок занимать место. Договорившись с соседями, он оставшуюся часть ночи возил тележки с "товаром", раскладывал и сторожил, чтоб не разворовали. Потом весь день торговал на 40 градусной жаре. Затем в обратном порядке, все собрать, упаковать на тележки и увозить. Часть к дочери Лее, часть к себе в квартиру. С соседями конечно постоянная ругань, общий сарай в цокольном этаже дома, делят чуть не до драки. Затем всю неделю "бизнес поездки" на велосипеде по окрестностям, сортировка «товара» и хранение. Кое-что необходимо привести в божеский, то есть придать товарный вид. И все это за несколько сот дополнительных шекелей в месяц!
                Передвигался Григорий по городу на ржавом и скрипучем велосипеде российской марки, который тоже хранил в сарае цокольного этажа.
- Зачем тебе такой велосипед? - Да ты ничего не понимаешь! Раньше у меня была автомашина, так с меня такие налоги брали! А как можно получить пособие по безработице, если у тебя машина - никак! А на велике я каждый день Аньку в школу и обратно вожу, в автобусе не наездишься. - Слово "такой" в моем вопросе, он просто не заметил.
- Но еще больше я ненавижу арабов, и если мне придется уехать жить на "территории", подниму евреев чтобы их уничтожать. Я с ними работал в пекарне, арабы силы боятся. Когда я на спор отжался 40 раз, они меня зауважали и накормили. После этого я целый день изжогой мучился.
- Гриша, а почему бы тебе не жениться? - Да ты что, я же не сумасшедший! Женщины это же конченые сволочи! Маринка как была ****ь, так это навсегда. Я ее сразу раскусил, когда она вскоре после свадьбы в командировку укатила. Вторая жена, ты тогда опять по тюрьмам скитался, тоже обманула. Я потом целый год по судам доказывал, что ребенок не мой и что жениться я не хотел, это она сама хотела попробовать, а жениться заставила. Третья хотела в тюрьме сгноить и квартиру забрать. Так не на того нарвалась, она теперь ко мне за сто метров подойти не может, а дочка к ней по выходным ездит, или когда я разрешу. Но я не возражаю, пусть ездит, квартира, то ей все равно не досталась.
- Как тебе здесь живется, ты счастлив, не жалеешь, что потерял Россию?
- Счастье! Несчастье - самая повседневная вещь, когда живешь в эмиграции. На море я не хожу уже много лет, а зачем? Что там Маринка болтает: ах море, море, просто ей в квартире находиться невмоготу, они там как селедки в бочке. Мне здесь может и плохо, но я обязан отмучиться за грехи. А как иначе, душа все равно перейдет в другой мир.

                Еврейский день - шабат. Проходная комната в квартире самая большая. Та ее сторона, которая выходит на улицу, является в то же время окном. Это даже не окно, а раздвижная стеклянная стена с выходом на лоджию. По ночам черное небо усыпано яркими звездами величиной с яблоко. Если разобрать на балконе залежи каких-то колясок, сумок, ржавых сушилок белья и непонятно чего сваленного в кучу, можно лопатой для снега сбросить пыль вниз и добраться до перил. А тогда их, «яблоки», можно просто срывать.
                Сегодня пятница, шабат, и Гриша объявил, что вечером мы собираемся за общим столом. Для него, наверное, это имело какой-то особенный смысл. Но и для меня тоже. Неизбежность приобщиться к жареной картошке и всему остальному, ранила меня в самое сердце. Ведь я даже шампунь с собой брал на море, чтобы там мыться под холодным общественным душем. Почему-то каждый день вспоминалась тюрьма или лагерный барак. Пребывание в Гришином жилище я ассоциировал как пятнадцать суток карцера! Интересная мысль, значит, мне осталось еще несколько суток, часть я уже отбарабанил. Я конечно продержусь, не такое в жизни выдерживал.
                В голове постоянно крутилась мысль - может свалить к чертовой матери, взять путевку на Красное море? Как же я мог так вляпаться? Получается, что Марина выписала мне постановление на пятнадцать суток, за мой же счет. С другой стороны, возможно, этого мне и не хватало. Депрессия отступила сразу же, как сделал первый шаг на "землю обетованную", когда начались проблемы с языком и телефоном, пришлось включать мозги. А потом глаза на лоб полезли от того, что приобщился к жизни когда-то близких знакомых. А ведь так живет не один человек, наверное, это целый слой общества.
                Я задавал себе вопрос - Как и где "ты" успел заразиться этой "барской брезгливостью", а главное когда успел забыть о собственных пятнадцати годах лагерной жизни? - Это я для них, наверное, белая ворона. Злость наполняла меня, корчила гримасы и предлагала нахлебаться всем этим до конца.
                Шабатный ужин походил не более как на дешевый спектакль трех актеров. Мое участие в нем закончилось тем, что затем весь вечер я не сходил с унитаза. Думаю, что виной всему было вино, которое я по-видимому пил один. Откуда и когда в дом попала эта бутылка, одному Богу известно, а я с Ним не был знаком.         
                …Вечером в моцейшабат (окончание) на набережной оживленная торговля сувенирами, гуляния парами, целыми семьями и компаниями. Автостоянка переполнена, в ресторанчиках много занятых мест. У израильтян такая традиция, в выходной поесть или попить чай в ресторанчике на берегу моря. Я это помню еще по прошлой жизни в Израиле. На площади перед цепочкой ресторанов организованы танцы. Танцующих много, в основном женщины. Они все двигаются под музыку по кругу то в одну, то в другую сторону. Если смотреть на каждого в отдельности, кажется, что он танцует сам по себе, но в то же время вся эта масса людей двигается всегда в одном направлении, словно подчинена "единой идее". Вокруг на бетонных парапетах сидят и стоят наблюдающие и сочувствующие "единому еврейскому народу", бегают и галдят дети. Все в кроссовках или штиблетах, в майках и шортах. Словно проходит какой-то шабаш нищих в обносках, среди которых вышагивает ворона в белых брюках и белых лаковых туфлях. Мне неудобно и я стараюсь спрятаться за спинами сидящих.

                И снова, здравствуй! Встреча с Мариной в первые дни моего приезда как-то не получалась и на море ее не было. Мы с Гришей даже подходили к их дому, но заходил он один. Дочь Григория и Марины Лея, имела какое-то отношение к «бизнесу» отца, что-то связанное с хранением части товара. У Леи была трехкомнатная квартира, в которой кроме нее проживали: муж, трое детей, брат Гриши Ленька и Марина. Для Марины, по словам Гриши, создали особенные условия, отделив перегородкой толи часть комнаты, толи коридора. В четырех метрах отгороженной площади поместилась не только кровать, но телевизор и компьютер, без интернета она уже не могла прожить и дня. Я понял, что после моего посещения Марининой квартиры в Самаре, она ни за что не покажет мне те "идеальные условия" в Израиле о которых она рассказывала.
                Вчера позвонила Марина, и мы договорились встретиться на пляже. Пляж в Ашдоде начинается от забора морского порта на одном конце города и упирается в дамбу и забор "Яхт клуба", на другом. В обычные осенние дни на весь пляж длинной в несколько километров приходится до двух десятков отдыхающих, и берег выглядит пустынно. В основном это люди от шестидесяти, обоих полов. Они сидят или гуляют вдоль берега по одному или группами по два-три человека. В воскресенье все преобразилось, появились целые семьи и группы молодежи в основном школьного возраста. Море такое же волнистое, купальщики в нескольких метрах от берега плещутся по пояс в воде, появились спасатели. Молодые израильтянки с длинными черными волосами и красивой грудью гордо прохаживаются между кучками отдыхающих на песке. Но когда они проходят рядом, я перевожу взгляд на море, их черты лица и кожа мне совершенно не нравятся. Пляжи Самары и Ашдода очень разнятся: если первые это молодость и красота, то другие это старость и безобразие. Общее - русская речь.
                Марина подошла несколькими минутами позже. Я издалека узнал ее улыбающееся сплошь покрытое веснушками лицо и внушительные формы 62х летней девушки под комичным зонтом и с полиэтиленовой сумкой. Пляж наверное такое место, где мы расположены говорить более откровенно.
                - Когда я прилетала сюда в гости, Израиль просто ненавидела. Евреи кусают друг друга как собаки. Первый год репатриации находилась в дикой депрессии и просто выла от одиночества. Сейчас все изменилось, - ее лицо расплылось от улыбки, - я полюбила эти деревья и дома, цветы и море. За два года уже третий раз пошла в ульпан учить язык. У меня там много друзей, мы общаемся. Дома никогда не сижу, у меня есть любимые места, лавочки, из моря не выхожу часами. Представляешь, чтобы попасть на море не нужно тратить ни копейки денег! Халявное море летом, зимой, осенью и весной, с понедельника по воскресенье и даже в шабат! И денег мне здесь хватает на все.
…Что-то в этом восторженном монологе мне казалось неестественным, но я не мог уловить что...
- Я дочери говорю, почему не ходишь в синагогу получать бесплатные продукты? А она мне такую чушь несет - мы не нищие! Тоже мне богачка, ей государство все дает и на детей и на квартиру. Ни дня в своей жизни не отработала. Хорошо сейчас, что Ленька с ней живет, у него работа есть, а деньги все равно тратить некуда. Он ей всегда был вместо отца. С Гришкой он жить не может, хоть это квартира их общая. У Гришки помойка и задолбашит он любого. Ему и Анька то не нужна, все из-за денег и площади в квартире. Она для него "не кошерная". - Марину понесло о наболевшем, а я размышлял о том, что если мне каждый месяц будут выдавать просто за красивые глаза 500 долларов, в рублях это 15 000 и понял - во мне точно есть что-то еврейское, по крайней мере, глаза. От этой мысли я улыбнулся, что еще больше воодушевило Марину, - представляешь, за год у меня в России еще пенсия скапливается, и я могу себе позволить за эти деньги съездить в Самару. - Мысли ее прыгали с одного на другое, слушать было даже интересно, как бред сумасшедшего. Но я почти не слушал, у меня и у самого в голове происходило, тоже самое. Вспомнил вдруг, как по-дружески набросился на меня Григорий, - Ты зачем купил курицу, ты же не знаешь, как надо покупать курицу?! Я прихожу в магазин в 7-8 часов вечера и прячу курицу за неходовой товар. Затем, я прихожу к закрытию, почти в 10 часов. Тогда на товары всегда скидка, и я экономлю на курице 50%. Можешь себе представить - это 16 шекелей! - Я мысленно перевожу 16 шекелей на доллары, затем в рубли и думаю, что жить в Израиле не так уж и плохо!
               А Марина уже переключилась на Россию. - Нет сил бороться с жуликами. Я вложила деньги в строительство квартиры, так пять лет мне морочили голову, чтобы потом заявить, что фирма обанкротилась. А моя знакомая Баринова, познакомила со своей знакомой, чтобы я ей дала под % деньги и что же? Я дала ей 30 000 долларов и где деньги, а где знакомая!? Да что знакомые, я уехала и оставила свою новую квартиру сыну, чтобы он ее сдавал, а деньги естественно откладывал к моему приезду. И вот я приехала. Где деньги и где квартира? Он сам поселился в моей квартире с какой-то девицей, а в свою запустил друга, у которого плохие отношения с родителями и ни копейки денег. Но больше этого не повторится, я заключила договор с агентством, теперь они будут сдавать мою квартиру!
                …Вспоминаю ее шикарную двухкомнатную квартиру в Самаре с евроремонтом, в которой встречался с Мариной и представляю те четыре метра, которые ей отгородили в квартире дочери и не могу понять ради чего все это? Чтобы жить с внуками? Так я о них от нее и не услышал. С дочерью они расстались лет двадцать назад или больше, еще при разводе с Гришкой и дележке детей. Непонятно, откуда у нее такие деньги, если она всю жизнь проработала чиновником в Управлении культуры, а последние годы консультировалась у меня, как заработать в сетевом бизнесе?! И поездки в Самару за пенсией, от хорошей жизни все это как то не вязались. Мне очень хотелось спросить, ради чего она хватается за гарантированную нищету в Израиле, возможность выжить, взамен возможности жить в России?
                Многие кого я здесь знаю, живут в борьбе за экономию на воде, на еде, на электричестве, одежде. А возможно в этом что-то и есть, ну не может не быть?! Только скрывается от меня за какой-то тайной. Хотя все может оказаться очень простым и весь смысл в одном лишь слове - гарантировано. Я ведь также могу в один миг потерять все до копейки деньги, это уже бывало и не раз со мной. Просто во мне тогда было столько сил, что я мог это проскочить! А если в 62 года, как сейчас Марине или позже? Дурацкие мысли…
                На пляж прибывает еврейский народ, появился даже знакомый Марины. Вот прихрамывая, к нам направляется Вячеслав, мы познакомились, ему 56 лет, он одинокий красавец. Я даже не сразу обратил внимание, что одна нога у него тоньше и короче, он подарил мне ракушки...

                «Виктор»
                Когда я пришел с пляжа, то обнаружил, что ключа в ящике нет. Толкнул дверь и она открылась. Джека, который обычно лежит у двери или встречает стоя, помахивая хвостом, тоже нет. Я прошел в свою комнату, чемодан был на месте, кодовый замок не нарушен и я успокоился. В этот момент дверь соседней комнаты открылась, из нее вышли худой мужчина моего роста и Джек.
                Знакомство произошло без церемоний. Виктор сразу же заговорил о продуктах, которые он купил и которые я могу, есть, как свои. Пока я ему рассказывал о своих дурацких привычках и здоровье, из-за которых мне приходится питаться по-особому и только своими продуктами, он надевал рубашку в полоску с длинным рукавом, явно из России.
 - Одеваешься как в России!?
 - Одеваюсь как в тюрьме!
 - Почему как в тюрьме? - не понял я.
 - Это когда одеваешь то, что есть.
 - Хорошо говоришь, с юмором.
 - В Израиле без юмора умрешь!? И с юмором тоже!
                Я впервые за много дней ржал от души. Лед тронулся и мы разговорились. И конечно сразу о больном. Бывший врач хирург из Молдавии, который уже 18 лет скитается в Израиле и всего несколько часов на свободе.
- Для Израильской администрации самая большая проблема, когда в тюрьме свободное место. США платит $200 за каждого зека, плюс бюджет! Поэтому если хоть одно место свободно, то пока его кто-то не займет, никого на свободу не выпустят. Чтобы посадить, не нужны никакие доказательства. Моя жена завела любовника и чтобы избавиться от меня, написала заявление, что я ее избил. Хотя я ее пальцем не тронул. Но если б я стал доказывать свою правоту, получил бы 18 месяцев. А так как я решил "сотрудничать" с судом и сознался в том, о чем не имел понятия, получил всего 5 месяцев. Так меня еще на 15 дней досрочно выпустили, свободных мест в тюрьме не было.
Я счастливчик! Пока сидел, жена продала квартиру и уехала в Америку. Жить негде, но зато в тюрьме выдали справку и я буду получать $200 на съем жилья, да плюс соц.пособие по безработице. Но главное, что в тюрьме я нелегальную работу нашел, на помойке, и буду получать еще $600!
 - С тобой что, хозяин помойки сидел?
 - Нет, конечно, не хозяин, а тот, кто у него на помойке работал. Ему дали 18 месяцев. Он с женой поругался прямо на улице, свидетелей полно, языка не знают. Всех забрали в полицию. Жене подсунули бумагу подписать. И все, приехали. Видно свободных мест было много. Так вот он с хозяином договорился, я на его место пойду.
                На следующий день я встретил Виктора, когда он тоже выходил из квартиры.
 - Борща очень хочется, пойду куплю индигриентов.
                Придя, я заглянул в кухню, на столе валялась селедка без хвоста, а в грязной раковине вставная челюсть советского производства. На плите кипела кастрюля, а по столу стройными рядами маршировали тараканы. Я пошел к себе в комнату, дверь в комнату Виктора была прикрыта. Через некоторое время я еще раз заглянул на кухню - все без изменений и тишина. Через час от кастрюли шел дым, а Виктора я обнаружил валяющимся в своей комнате на кушетке, без признаков икоты. По квартире расползались дым и вонь от сгоревшей еды...

               «Старые друзья»
                Наконец-то я нашел телефон Марка и позвонил. Мы договорились, что он встретит меня у автобусной остановки под Иерусалимом, откуда на автомобиле до его дома несколько минут езды.
                …В холодильнике оставалась моя тщательно завернутая в несколько пакетов курица. В кухню зашел Григорий, - ты почему курицу в микроволновке не греешь? - он поднял с пола собачью миску. Тараканы, лежащие вокруг миски, не пошевелились, видимо с ними поработал Джек. Поставив миску на стол, Гриша открыл морозилку и достал какую-то гадость, - это не твое?  Он положил "это" в миску и поставил в микроволновку, - я поперхнулся. - Нет, я люблю холодную курицу.
                Автобус оставляет за собой равнину, по которой до горизонта разбегаются линии высоковольтных электропередач, между ними то тут, то там возникают поселки из одно и двухэтажных коттеджей. Иногда словно из-под земли вырастают и тут же исчезают автозаправки, прячась среди высоких разлапистых пальм. В салоне автобуса несколько пассажиров, большинство из которых мужчины в кипах и солдаты с автоматами, среди них девушка. Однообразие пейзажа, идеальное шоссе, кондиционер и мягкое кресло клонит в сон. Открыв глаза, вдруг оказываешься среди невысоких холмов покрытых лесом, обнесенные колючей проволокой проплывают фруктовые плантации.
                Подъезжаем к Мевасерет Цион, начинает накрапывать первый осенний дождь. Выхожу из автобуса и сажусь в "Хонду" Марка. Последний раз мы виделись лет шесть назад, тогда он приезжал в Самару с презентацией своей книги. А у него в гостях здесь в пригороде Иерусалима я был лет шестнадцать назад. Мы поднимаемся на гору и останавливаемся у въезда в котеджный поселок.
                Отсюда открывается вид на ряд холмов, на которых раскинулся Иерусалим. Внизу прямо под нами, между холмов извивается шоссе. Вершина холма, что напротив покрыта серо-белыми коробками домов с красными крышами. Сразу за домами начинается лес и спускается к его подножью. Иногда в лощинах возникают поселки-районы таких же домов.
                Подъезжаем к коттеджу и поднимаемся на второй этаж.
- Мы сегодня с тобой вдвоем, все мои в разъездах. Ты располагайся рядом, пока я варганю поесть, поговорим. - Маленькая кухонька отделана мореной и покрытой лаком рейкой, явно руками отца Марка - Яшей. Я с ним когда-то в юности начинал свою карьеру дерево модельщика на заводе "Фрунзе". Кухонная мебель также была сделана из дерева, вручную. Было ощущение, что находишься в доме мастера в России в девяностых годах. Я сидел на крепком деревянном стуле, за круглым деревянным столом и разглядывал небольшие картинки, которые сплошь висели на стене, и слушал Марка. Он собирал на стол и делился событиями, было уютно и тепло. Последние три месяца Марк провел в непрерывной гонке, работая по 18 часов в сутки. Шла заключительная неделя организованного им фестиваля.
 - По телевизору показали один из концертов, отзывы, вроде, хорошие, но все-равно, какое-то чувство неудовлетворенности. Наверное, можно было лучше, - сетует Марк. Мы едим жареную курицу с овощами, и запиваем вином из темной пузатой бутылки. Достаю из целлофана свою книжку, - вот написал, посмотришь, когда будет время. Марк с интересом перелистывает несколько страниц, но откладывает, - Нет, это уже серьезно, на ходу не буду.
                Мы пьем кофе и беседуем о чем-то незначительном.
За время пока мы сидели за столом, несколько раз нас отвлекал телефон. Из ВВС кто-то интересовался мнением Марка о последних событиях связанных с Колмановичем. Из какого-то города заказали творческий вечер, и Марк по ходу решил вопрос о дате и гонораре. Это был уже совсем другой Марк, которого я только начинал узнавать через много разделяющих нас лет.
- Давай сделаем так, вот тебе альбом, ты пока посмотри фотографии, а мне нужно написать и отправить пару писем. На это уйдет немного времени. Затем поедим в Иерусалим, ты давно там не был? Дел у меня полно, не могу себе позволить полную свободу, но мы будем все делать по ходу - и общаться и дела решать.
                Марк пошел в кабинет к компьютеру, а я открыл альбом. В нем были не просто фотоснимки, а фото коллажи с комментариями о поездках Марка с семьей по Европе, встречи с друзьями на дорогах Германии, Франции и других стран.  Лена совсем не изменилась, а эта девица, конечно, их дочь, которую я видел, когда ей было года два или три. Было интересно, нахлынули воспоминания о моих поездках. Мне тоже приходилось бывать в этих странах, но давно. Последний раз я был Испании в 1998 году, а в 1997 перегонял по всей Европе "Вольво", купленную в Голландии. Я смотрел его семейные коллажи, читал комментарии и понимал, что эти путешествия в корне отличались от моих поездок, которые я всегда совмещал с какой-нибудь деятельностью. Дело даже не в поездках, это был совершенно другой, не мой стиль жизни. Закончив просматривать альбом, я пошел слоняться по комнатам. Стены квартиры от пола до потолка были заставлены этажерками и стеллажами с книгами или завешаны картинами и картинками. Только в холле одну стену занимал облицованный камнем камин. Квартира Марка разительно отличалась от моей, где все подчинялось целесообразности и порядку. Каждый метр его квартиры говорил, что в ней живут творческие люди со своими, во многом отличными от моих ценностями.
                Я прошел в кабинет, небольшую комнату заставленную мебелью. Марк сидел за грубым письменным столом, на котором стояли мониторы от ПК и ноутбуки, половина из них были включены, а он что-то изучал на одном из них. Стена за столом была завешана дипломами на разных языках и простыми полками с книгами. Сверху, на полках располагались фотографии родственников Марка. Одна стена, через большую стеклянную дверь выходила в маленький дворик, который, по-видимому, в хорошую погоду исполнял роль беседки, столовой и читальни. Я тихонько расположился в мягком кожаном кресле за спиной Марка и с любопытством рассматривал все, чем был заставлен и завешан кабинет. Он продолжал читать или стучал по клавиатуре, не обращая на меня внимания.
                Смотрю на его поседевшую шевелюру, почти не изменившиеся черты лица и вспоминаю нашу молодость. Марк тогда после окончания средней школы работал в редакции заводской газеты, а я в дерево-модельном цеху. Семья Марка жила в заводском районе. Молодежь, которая там проживала, в основном состояла из боксеров или просто хулиганов, многим из них не нравились еврейские черты его лица и способы общения. Вернувшись несколько месяцев назад после шестилетней отсидки, в свои двадцать три года, я легко решал вопросы со сверстниками и обучал Марка выходить сухим из ситуаций, которые вокруг него постоянно случались. Мне было интересно общаться в кругу его друзей, так мы и сдружились, не смотря на шестилетнюю разницу в возрасте.
                Перекусив, мы выехали в Иерусалим. На въезде в город, рядом с автовокзалом - дом, где в девяностом году Марк с семьей снимали первую квартиру, приехав в Израиль. Вспомнили, как в небе над крышей пролетали ракеты, а мы втроем сидели на лоджии. Тогда они с Губерманом обсуждали проект газеты "Беседер", которым вот уже двадцать лет занимается Марк.
                По небу плывут свинцовые тучи, серые улицы Иерусалима забиты автомашинами, по тротуару снуют озабоченные пешеходы. Самые приметные это "дати", бородатые мужчины в черных длинных пальто и шляпах и женщины в длинных юбках с платком на голове. Въезжаем в какие-то трущобы и паркуемся у безобразного двухэтажного здания рядом со стареньким "Фиатом". Поднимаемся на второй этаж в офис типографии, где у Марка размещены заказы. Его радостно встречают русскоязычные сотрудницы и мужчина среднего возраста, видимо хозяин или директор. Пока они обсуждают свои дела, я прислушиваюсь и просматриваю готовую продукцию. Конец рабочего дня, сотрудники собираются домой. На заднее сидение автомашины загружают пачки с рекламой в багажник рейку от ящиков.
- Зима на носу, вот договорился, чтобы мне оставили для топки камина, - Марк доволен.

                Ну, вот и заканчивается последний день моего пребывания в Израиле. Темнеет, на улицах Иерусалима зажигаются фонари, автовокзал светится как Новогодняя елка. Бежевая "Хонда" останавливается, и мы прощаемся. Немного грустно, но в голове уже крутятся мысли о доме. О моем доме, моей России и моей Самаре. И мне конечно немного обидно, что нет там ни моря, ни пособия в пятьсот долларов и много чего нет, такого как здесь. Но я уже волнуюсь и внутренне улыбаюсь, предчувствуя, как через несколько часов приземлюсь на родной убогой земле, где меня ждет, не дождется любимая девочка Женечка. А в аэропорту будут встречать Женечка, сын Лев и на джипе «Мерседес» отвезут меня в уютную и такую привычную квартиру…
                И вправду говорят, два раза в одну воду не войти...

                …Автобус в Ашдод прибывает в одиннадцатом часу ночи. Джек, молча, встречает у двери, опустив голову и помахивая хвостом. Григорий не спит, готовится к завтрашнему рынку. В квартире тихо. Виктор, наверное, кимарит в своей комнате, а Аня ушла на выходные к матери. Мы перекидываемся с Григорием последними новостями и прощаемся. В пять утра я на такси уезжаю от дома в аэропорт, Гриша в это время будет уже на рынке. Вещи собраны, будильник заведен, я гашу свет и ложусь.
               В аэропорту Бен-Гурион суета. Поднимаюсь по трапу, прохожу почти в конец салона самолета, разглядываю лица. Все летят в Самару, на иврите почти никто не говорит. Нет, вот эта пара о чем-то говорит и поглядывает на меня, я отворачиваюсь в другую сторону. Все вошли и сели на свои места, ждем объявления о взлете. Мужчина подходит к моему креслу: "Извините, как Вас зовут?"
 - Лев Симсон…
 - Точно! Ви, конечно, вспомните, Сашя Гольдман! Я Вас знаю! У Вас были большие планы!
                Я улыбаюсь и пожимаю плечами. Чего только не было в этой жизни. Стюардесса просит пристегнуть ремни. Саша Гольдман растворяется на свое место. Рев мотора нарастает. Стюардесса объявляет о скором прибытии в аэропорт Самары и вновь просит пристегнуть ремни. Я нервно переставляю СИМ карту и включаю телефон.
- Женечка! Мы уже в Самаре, ты где, - слышу взволнованный, радостный и любимый голосок.
- Мы со Львом уже подъезжаем к аэропорту! Я тебе теплые вещи везу, ты как?
 Бесконечная очередь на таможню, я всякими хитростями просачиваюсь вперед. Ну, вот и «свобода»! Сын с Женечкой стоят недалеко от выхода, вглядываясь через головы других встречающих и таксистов. Моя милая Женечка сияет и прыгает на месте от нетерпения. Огромный "Мерседес" рычит и выносит нас на трассу, меня о чем-то спрашивают, что-то рассказывают, а я кажется, впервые за последние полгода, так улыбаюсь, - Да! Да! Ну конечно! Да!