Ти-ли-та. часть 2-я

         На фото: я и мой старший брат Славик 1952-й год.       



  А баба  Мотра  потом  ходила и всем рассказывала про этот случай – мне это совсем не нравилось.   И уж совсем я не мог понять бабушку и маму,  которые тоже хохотали, слушая  старую плутовку.  Тем более,  что она всё рассказывала совсем даже не так, как было на самом деле.

  Тем более, что она всё грозилась отрезать мне петуха.  Достаю я, к примеру, свою кошку Антонину из-под  кровати за хвост. Чтоб поиграть с ней. Тут эта бабка - сразу: немой язык, немой язык!  "Вот отрежу тебе петуха, чтоб знал, как немой язык обижать, божью тварь мучить» - и сразу, нож искать  по всем своим карманам! Или бросил  я  у себя во дворе маленьким камешком в петуха. Совсем маленьким. Просто захотелось проверить: попаду, или - не попаду.  Попал. Прямо в грудку. А петух этот – кувырк на спину и давай сучИть ногами.  Посучил, посучил и затих.  Лежит себе на спине, будто, уснул. Даже глаза закрыл. Ещё и лапки сложил на груди.  Тилита прямо со своего огорода увидела и кричит: «Ты бандит, ты зачем петуха убил! Вот я возьму сейчас свой острый нож, да и отрежу тебе… Будешь знать, как обижать немой язык!»  Этот её «немой язык» - ох,  и  надоел он уже мне.               

  Я, правда, и сам испугался. Я не думал, что так получится. Я же не специально. Я вообще думал, что не попаду. Вообще - то, если по честному, то этот петух...  Так ему и надо! Потому что - он первый начал!  Я когда маленький был, ещё в прошлом году, то мне не разрешали заходить в туалет, который у нас стоял за сараем. Боялись что я провалюсь в дырку. И мне приходилось присаживаться в огороде, напротив сарая, рядом с навозной кучей. И каждый раз, как только я приседал - этот петух проклятый взлетал мне на голову и начинал клевать да ещё и царапать когтями.  Конечно, пришлось нам с бабушкой помучиться, пока мы его не отучили быть таким забиякой. И очень помог нам в этом деле бабушкин ухват. Как только мне надо было на двор, вернее, на огород возле навозной кучи, то бабушка быстренько совала в руки  мне  ухват.  Оказывается,  ухваты очень даже  хорошо помогают от петухов. И теперь он на меня совсем не налетал, и я на него почти что,  не обижался. А бросал я камешек только для того, чтоб проверить: попаду - или нет.               

   А баба Мотра кричит, будто её режут: « Воды! Воды дай ему, может, оживёт». Я рванул к деревянной бочке с водой, которая стояла у нас на углу дома, сделал ладоши черпачком и набрал воды. Затем подбежал к петуху – и возникла проблема.  Петух всё лежал с закрытыми глазами и совсем не собирался пить доставленную ему воду.  Я растерялся  и не знал что делать.               

 - Растопырь ему клюв и капни туда водички! -  всё командовала баба Тилита.               
   
   Ага! Командовать легко, а как это сделать, когда руки у тебя заняты. Как ему клюв-то  растопырить и чтоб воду не пролить? Я, конечно, сообразил. Я набрал из ладошек в рот воды, а руками открыл ему клюв. Затем нагнулся поближе к  петуху и попытался вылить  изо рта воду прямо  ему в глотку.  Большая  часть воды  пролилась мимо, но какая-то - туда всё - таки попала. Вода была сильно вонючая, но петуху помогла - она почему-то всегда вонючая в этих деревянных бочках.  Петух открыл глаза и удивлённо  уставился  на меня, затем   моргнул раз, другой. И вдруг - как дёрнет  клюв из моих пальцев, да как дунет в огород!
               
  – Во, какой шустрый!  Во, какой молодчина! Вона как побежал! - счастливая баба Мотра восторгалась убегающим петухом, будто, это она сама его спасла.

   Когда   надо мной все хихикали, и больше всех - брат мой Славик, то один Миня  не хихикал. Он даже не заметил этой глупой, нехорошей истории: когда я не хотел танцевать. Я так думаю, что Миня был всё - таки главным  в нашем танцевальном дуэте. Я же шёл вторым номером.  Но надо отдать должное моему товарищу, он этим не  кичился и нос не задирал.  Мне нравилось с ним играть, а ещё Миня  угощал  меня грушами.

  У нас росли яблони, сливы, вишни, но груш – не было.  Когда - то были, но их вырубили. Бабушка растила маму одна.  Дедушку моего Степана в 19-ом году  прямо у нас  во дворе застрелил его перевошний  брат, при разделе имущества. Что это за брат такой - перевошний - я не знаю. Теперь и спросить некого.  Всё случилось у бабушки на глазах, которая в тот момент держала на руках двухнедельную дочь, мою маму.   И жили бабушка и мама вдвоём, жили  бедно, считали каждую копейку.  Четыре груши срубили ещё до войны, чтоб меньше платить налог, который начислялся не только на всю живность, но и на  фруктовые деревья. Это мне моя бабушка рассказывала, баба Марика.  Вообще - то, звать её Мария Ивановна, но все почему - то звали баба Марика.
   
  Так что груш у нас не было, а я их очень любил. Выручал меня  Миня.  У них возле дома росла большая старая груша, с которой спелые плоды сами падали на землю.  Миня  собирал их и приносил мне. Подсказывала ему так поступать, всё та же баба Мотра. Один раз  я  сам  случайно  услышал - это, когда я с ухватом сидел возле навозной кучи. А она говорит: «Миша, смотри, какая хорошая груша упала, - и показывает своей палкой на землю. - Подними её и отнеси другу своему. Он любит».  Эту бабу Тилиту, вообще, было не понять: сама ненавидит меня, сама так и хочет покалечить своим дурацким ножиком, и сама мне груши посылает.
               
  – Костик! Костик! К тебе Мишка пришёл! – слышу мамин голос со двора.

  – Ты   посмотри, какую он тебе грушу принёс! - Я выбегаю из избы во двор, и вижу Миню.
               
  - Кося, я пинёс тебе пелу усю! (Костя, я принёс тебе спелую грушу), – говорит своим сипловатым, словно простуженным голосом Миня, и протягивает  увесистый краснобокий  гостинец. Я тут же пытаюсь откусить, но - безуспешно. Груша слишком большая, и в рот не даётся. Зубы скользнули и откусить не получилось. Но дело поправимое: я успешно прогрызаю поперечную бороздку на боку груши, и теперь – откусить - плёвое дело. Я откусываю и предлагаю откусить Мине.  Миня тоже  откусывает, и я предлагаю откусить маме. Мама тоже откусывает, но мне почему-то кажется, что откусила она не по правде, а понарошку.               
 
– Ой, какая вкусная груша! Да какая сладкая! – мама так хвалит грушу, что у меня тут же пропадают все сомнения. Я просто счастлив,что маме понравилась Минина груша. Миня расплывается в улыбке - он тоже рад.

  Мы предлагаем ещё бабушке откусить, но та отказывается, говорит, что она бы с удовольствием,  но  нет зубов. При этом бабушка берёт мою руку с грушей, подносит к своим близоруким глазам, внимательно рассматривает, одобрительно покачивает головой и тоже очень нахваливает грушу. Я и брату Славику предлагаю  откусить, но только с моих рук.  Я хорошо понимаю, что брат – это не бабушка, и зубов у него – полный рот. Правда откусить из моих рук у него не получилось. Груша не кусалась, а выскальзывала из зубов. Он стал меня ругать, что я не правильно держу.  Пришлось отдать ему эту грушу,  чтоб он уже нормально откусил.  Да и не жалко. Вот кому наша груша совсем не понравилась, так это моей кошке Антонине. Какие только варианты мы ей не предлагали. И целую грушу, и кусочками, которые  мы ей наоткусывали.  И даже  пытались ей воткнуть в рот небольшой кусочек.  Всё равно есть не стала.  То ли мышей наелась, то ли  груша ей, всё – таки, не понравилась.
               
  Надо сказать, что кроме бабы Мотры, у нас с  Миней был ещё один  атаман. Это была старшая сестра моего друга Райка. Она была уже большая.  Ей, наверное, было уже 13 лет.  Для нас она была почти взрослая, но вместе с тем  -  была своя. Отец  Райки погиб на фронте.  У  Мини был другой отец, но он тоже с ними не жил. Он их бросил и ушёл к  другой женщине.

   Однажды мы с Миней играли у нас во дворе.  Прибежала запыхавшаяся Райка и сказала, что по нашей улице идёт плохой дядька,  и мы с Миней должны бросать в него «грудками»  (комья засохшей земли) и обзывать. Обзывать надо было словом: Палуда.  Что такое Палуда,  она нам не объяснила, да мы и не спрашивали. Я и теперь не знаю, что это слово обозначало – может прозвище, а  может и фамилию. Она только потребовала, чтоб мы повторили за ней это слово. Мы повторили, как умели. Райке не понравилось. Она опять заставляла нас повторять.  Затем выскочила на улицу и притащила несколько грудок,  которые сунула нам в руки.

   Тем временем, на улице в поле нашего зрения появился молодой мужчина. Был он среднего роста, стройный. Приветливо здоровался с соседями, которые ему так же приветливо отвечали. Мне он совсем не показался плохим. Я не мог решиться – бросить  в него грудку и обозвать. Миня, судя по всему, то же не готов был к подобным действиям.  Но Райка прямо силком вытолкнула нас со двора, говорила, что мы будем  - не хлопцы, а будем - трусы, если испугаемся.

   А главное, она нам сказала, что взрослые нас ругать за это не будут, а наоборот, даже похвалят. А ещё, может, даже купят нам конфет. Потому что он очень плохой. Она тут  же побожилась, что не врёт, и мы с Миней побежали вдогонку за плохим дядькой. Мы стали бросать в него грудками и обзывать. Я не знаю, как обзывал я, но Миня обзывал: «Уда! Уда! Уда!» Мужчина оглянулся  и спросил нас: «Ребятишки, вы чего?» Мы с визгом бросились бежать. Как только он пошел, мы опять его догнали и принялись обзывать, бросая  в спину комья  и  подсохшие конские  шевячки, которые подбирали тут же на дороге.  Он опять остановился, повернулся к нм  и спросил: «Мальчишки, почему вы так делаете?».

  Он нам  улыбался, он совсем был не страшный, но мы, почему-то опять с визгом бросились бежать.  Мы больше не хотели его обижать, но Райка опять нас уговорила. Когда мы опять  подбежали к мужчине, он развернулся к нам  и стал внимательно  смотреть на Миню.  Он спросил: «Мишка, это ты? Ты же Мишка? Мишка, да? Скажи?» Миня молчал. Тогда мужчина стал спрашивать меня: «Хлопчик, скажи, как твоего друга зовут? Мишка его зовут? Правда? Мишка?» То, что чужой человек знал, как зовут моего друга, почему-то меня напугало. Я закричал: «Миня, беги!» И сам бросился наутёк. Миня тоже побежал. Когда мы добежали до моего двора, то остановились и стали опять наблюдать  за плохим  дядькой.
               
  Плохой дядька почему - то остановился и не шёл дальше. Он наоборот, начал к нам подходить, и всё просил Миню подойти к нему. Когда он заметил, что мы сейчас бросимся в бега, то присел на корточки прямо на улице и всё говорил: «Мишка, не бойся меня. Не бойся, я же твой папа. Подойди ко мне, не бойся». Он всё звал  и уговаривал Миню.  Он и  меня спросил: боюсь ли я его? Я сказал,  что не боюсь.               
 - Вот видишь, друг твой не боится меня. И ты не бойся, подойди ко мне.

 - У меня сейчас нет конфетки, - он постучал  себя двумя руками по карманам, - Мишка, подойди, я тебе денежку дам. Тебе купят конфет.  Мишка, сыночек, подойди ко мне. Не бойся.

  Он всё сидел на корточках  посреди улицы, и уговаривал Миню подойти к нему.

   Райка, которая  пряталась у меня во дворе, выглянула из калитки  и скомандовала нам идти  домой! Всё произошедшее с  плохим дядькой  было непонятным и немножко тревожным.  И мы  охотно  исполнили  Райкино  приказание,  оставили,   посреди  улице   мужчину  и  побежали в дом  искать кошку Антонину, которая, несмотря ни на что, умудрялась нас терпеть. Конечно, Райка нас обманула. Никто никаких конфет нам не купил, но никто и не ругал.  Взрослые  активно обсуждали  появление Палуды на нашей улице.  Все  сходились в одном:  негодяй! Как он посмел? Бросил жену, ребёнка… И ходит тут. Где у человека совесть? Получалось, что Райка  была права. Дядька всё-таки был плохой.