Терапия

               
 – Горы  лечат, горы лечат, горы лечат…  – твердила  Инна  себе под нос под стук колёс.  Были у неё позади 19 лет отроду, и  первая в ее жизни разверстая  непреодолимая пропасть. Эта огненная, в её представлении яма под ногами, так прожигала   психику, что она была  не в состоянии ни читать, ни смотреть кино, ни слушать щебета собеседниц. И всерьёз опасалась, что в сентябре  никак не сможет воспринимать и так ничего не говорящие её гуманитарному уму и, тем более, сердцу  технологические дисциплины… Анальгин не помогал. Транквилизаторы выпрашивать у врача  не хотелось.
Горы   были выбраны в качестве терапии...

   Еще в поезде Вадька З.  - их ведущий, или капитан, или, как это там у них,  в горном туризме  называется,  взглянув в очередной раз на карту  маршрута,  задумчиво произнес: «Первые три дня после приезда  нам прилётся тупо переть вдоль дороги. Скукотища… А если нам вместо этого… мы пойдём … вот так…??» - и он начертил без линейки карандашом короткий  прямой отрезок от селения  Казбеги, куда доходил общественный автобус, до  речки с турецким названием, от которой им следовало отправляться в их  плановую  «единичку».   – Так короче, и  дня за два  мы легко дойдем до начала  маршрута. И веселее будет, и продукты сэкономим?»…  он вопросительно глянул на свой отряд.
    Все шестеро  подопечных тупо и молча закивали. А кто  мог бы спорить?    Кроме него опытных туристов  в группе не было.  Вадику для получения разряда и нужно было сводить в горы на простейший маршрут – единичку – группу  из 6-ти новичков.  Помимо Инны этими салагами были два Игорька,  Серёжа и    классическая парочка блондинки с шатенкой, даже  их имена  рифмовались:  Галя и Валя… Всю эту команду в сборе Инна впервые увидела в точке их встречи на харьковском Южном  вокзале – под часами. Ничего так. Симпатичные, вроде, ребята.  Правда, все они, кроме Инны, целый год  тренировались и готовились к этому походу:  ходили и бегали с нагрузками вокруг футбольного поля,  занимались в спортзале – равновесием  на  бревне,  выезжали и в пригороды –  ставили палатки, варили кашу и суп на примусе… костер разжигали… что там ещё?
   
     Инна  оказалась в этой  группе случайно, или как сейчас говорят, спонтанно.  Вадика З., невысокого и застенчивого  одноклассника, жившего с ней  в одном дворе, она   с самого выпускного не видела. А тут вдруг встретила – неожиданно  подросшим,   возмужавшим, загорелым…   и – чего раньше не замечала –  синеглазым.    Он и позвал её с собой в поход, и даже  предложил  исполнять там функцию, от которой ей было сложно отказаться: быть его гитароносцем, вернее гитароносицей, и вести дневник их замечательного путешествия.
 
   Кавказские горы Инна обожала, но опыта никакого не имела, даже не слышала, что в Харькове существует такая секция - спортивного туризма.   И откуда Вадик мог узнать,   что писать дневники  для Инны – привычное дело, и о её особой и  неразделенной любви  именно к этому струнному инструменту –   до сих пор для неё остаётся загадкой…

     Дня за три до отъезда он явился к ней  расстроенный: Галя (или Валя) вдруг расхотела быть завхозом.   Позвонила час назад – и наотрез отказалась. Еще  сказала, что в ее квартире, оказывается, нет места для  хранения общих продуктовых запасов.
 - Инночка, - уговаривал её капитан – мы же  соседи! Часть у меня поставим – часть у тебя. А расписать меню, чтоб хватило  еды на неделю пути – так это ж для тебя плёвое дело! Ты ж у нас экономист будущий! А я сам распишу все запасы по рюкзакам…    И сам всё закуплю и тебе доставлю. По рукам?
 
- Я   вообще-то – не   экономист, никаким боком, – заартачилась было Инна… Но отказывать Вадику ей почему-то не хотелось. Ну, ладно… – по рукам…
    В тот же день он принес к ней продукты: два десятка яиц, 10 коробок рыбных консервов, 3 жестяные банки из-под растворимого кофе, заполненные смальцем, несколько пакетов с какими-то  крупами  и дефицит, добытый где-то  с заднего крыльца его мамой: 5 банок сгущенного молока и 3 палки сухой колбасы. Сухари из серого и белого хлеба Вадик взялся  насушить сам у себя в духовке, а яйца вкрутую предложил сварить Инне.
 
   Когда Иннин  папа увидел этот  рюкзак, да еще с торчащим из него на полметра в высоту гитарным грифом, и сам попытался его поднять, он только хмыкнул, вернее прокашлялся.      После паузы он философски он повертел головой и отстраненно произнёс: « По-моему, ты делаешь неимоверную глупость».
 К Инниным глупостям дома уже почти привыкли. Поэтому сильно отговаривать не стали – и правильно сделали. Вес рюкзака без гитары составлял 22кг. А с гитарой? Ну сколько там весу в той гитаре?... Килограмма 3- не больше. У остальных участиков рюкзаки были по 30кг...
   
  Первый раз Инна ощутила себя в чужой тарелке  на перроне вокзала города Орджоникидзе. Так тогда назывался прежний и будущий Владикавказ.  Парни сами  вынесли из поезда и поставили  в ряд  у бордюра внушительного вида и военной окраски  мешки-рюкзаки  … Потом все  весело перекуривали, пока  Вадик не скомандовал: «В путь!».  Все  двинулись  к своим рюкзакам,  Инна пошла к своему. Его было легко отличить от остальных.  Дома она складывала этот чертов мешок на диване, и там же в него впрягалась. Но там под рукой  у неё были стол и стулья, на которые можно было опереться рукой, чтобы разогнуться. Дома все было просто…
   
   Тут мешок  стоял на асфальте. Вместе с грифом он был чуть ниже самой Инны… А без него – чуть повыше её пояса… Поднять  его одной рукой за лямку  и забросить на плечо, как это она легко делала   с его меньшими братьями по цеху, Инна  не могла – и не спрашивайте почему. Пришлось ей, сидя на корточках, впрягаться в эту телегу,  в надежде, что ножки, разогнувшись, как-нибудь вознесут их вместе с рюкзаком вверх.  Не тут-то было.   
    Попытавшись встать, она тут же бухнулась обратно - и оказалась в коленно-локтевом положении, да еще и грифом гитарным схлопотала по башке.  Попутчиков, такой разворот событий явно развеселил, и только Вадик проворчал, чтобы она была поосторожнее с гитарой.  Инна  оказалась в очень затруднительной ситуации: выпрямиться из черепашьей позы с половиной собственного веса на спине у нее не получалось никак… Долго так оставаться было не только неудобно, но и не очень прилично, поэтому они  с рюкзаком качнулись  в исходное положение – на корточки…
    Двенадцать восхищенных глаз встретили Инночкин ошалелый взгляд. Ей бы  сказать им запросто: « Ну-ка, друзья, помогите-ка мне подняться!» Но она еще пыталась держать фасон, и проделала еще одно усилие, чтобы выпрямиться самостоятельно. Результат был прежним. Так они  с рюкзаком и кувыркались: и раз, и два, и три…  Пока Вадик, опасавшийся не успеть на автобус в селение Казбеги не меньше чем за судьбу гитары, не протянул  ей руку помощи.  А то этот бесплатный цирк мог бы ещё долго продолжаться…
    
   Что было дальше, описано в дневнике, который Инна всё-таки вела. Не по должности – когда она стала завхозом, Вадик эту часть обязанностей ей  отменил . Она писала  совершенно по собственной  инициативе, причем, тайком, с трудом выискивая минуты, когда можно было  где-нибудь с ним - с дневником - уединиться…


                « 1-й день: 4.8. 80.

    Примерно к полудню мы добрались до отправной точки.  Отойдя от селения Казбеги на пару сотен метров к берегу какой-то бурной и мутной  реки,  Вадик предложил нам  сделать  привал.
 На обед в первый день значились яйца и  хлеб с консервами.   И тут сразу случился прокол. Я, конечно, видела, что на консервах, закупленных  Вадиком,  написано: «Минтай». Но никогда  раньше таких  не ела.  Валя с Галей,  уже знакомые с этой рыбой,  сразу и наотрез отказались  кушать это, даже не попробовав.    Все остальные – после того, как откусили по разу. У этого продукта были тошнотворный запах и привкус машинного масла.  Вадик, правда,  пытался нас убедить, говорил,  что в походе нельзя капризничать и даже стал, подавая пример, демонстративно есть эту дрянь ложкой.
    Но потом быстро ушел в кусты… Мне показалось, что он отплёвывается и запивает водой из стальной фляги. Вернулся, повеселевший, и попросил у меня гитару. Я без возражений,  её сразу достала. Это же в походе главное удовольствие: гитара, песни, костры…  Мы ели хлеб со сгущенкой, предназначенной на ужин, и слушали.
Вадик пел  Высоцкого – «канатоходца», и про рюкзак и ледоруб,  про друга, и  Макаревича - про  птицу счастья цвета ультрамарин, и про поворот… Про поворот –  для меня новая песня, она мне очень понравилась.  Концерт продолжался недолго: минут 20-25. Но потом  мне пришлось упаковывать этот инструмент обратно…   Злополучная  гитара  влезать обратно в рюкзак ни за что не желала. Пришлось   почти  всё оттуда  вытаскивать, а уж затем  укладывать эту принцессу… Когда мы двинулись в путь было уже 15.30. А когда завернули за первый же холм, то увидели серую  марену… Так назвал эту «красоту» Вадик.

    Марена – это горы, покрытые скалистой породой. Только,  в отличие от настоящих скал, эти чертовы угловатые глыбы будто скатились откуда-то сверху. Или были снесены потоком ледника.  Оторванные от земли, они так и норовят  перевернуться под ногами. Поэтому из-за любого чуть неверного шага  можно сковырнуться и сломать себе шею к чертям собачьим.  Я уж не говорю, в какой опасности оказалась здесь наша  гитара…
 
   Конечно, по этим камням все шли  небыстро и неуверенно, но  я шла медленнее всех. Может быть, потому что у них рюкзаки, хоть и  тяжелей моего, но имеют нормальную округлую форму. А у меня над головой - гриф, который меня постоянно заносит на сторону.
  Мы сегодня  так и не смогли  много пройти, потому что стало смеркаться, и надо было искать место для ночлега, свободное от больших камней.  А маленькие надо было  ещё самим успеть до темна из-под палаток поубирать.
    Я была уверенна, что если у нас на группу две палатки, то в одной будут спать девочки, а в другой – мальчики. Но Вадик сказал, что так разделяться в горах опасно. Поэтому он с одним из Игорьков и  Галей-Валей  будут в одной палатке, а я со вторым Игорьком и Сережей – в другой…  Мне немного дико. Как это я буду в палатке с двумя парнями?..

                2-й день: 5.8. 80

   Спать с двумя чужими парнями в палатке – цугцванг. Это так в шахматах называется ситуация в любом случае проигрышная: Если б они стали приставать – пришлось бы отбиваться… А иначе – самой себе кажешься бревном.  Я почти не спала в эту ночь – мадрачка жесткая, и вообще не привыкла я к такому… На завтрак поели хлеба со смальцем. Ничего так,  похоже по вкусу  на куриный жир, пережаренный с луком. Воду из фляжек уже почти всю  выпили. Вадик сказал – сегодня, когда будем речку проходить -  наберём.
    Опять целый день  марена… марена… марена… Я теперь поняла выражение:  поджилки трясутся.  Шагать в ногу со всеми   не могу, хоть убей. Все идут быстрее меня. Вадик вначале приставил ко мне Игорька из моей палатки, только ему  быстро надоело, и он ушел вперёд. Осталась я с трясущимися поджилками и мареной наедине. А как можно быстро идти, когда у тебя камни под ногами так и норовят перевернуться?! И шли мы  так – с поджилками – очень  долго и нудно. И уже никого не видели - ни с какой стороны. Было страшно, что вообще заблужусь и не найду своих… Своих?..  Какие они мне свои?!
Но я ободряла  себя туристскими  переделками старых песен:

Топ-топ, мама, не грусти,
Люди подберут меня в пути,
Только это буду уж не я,
Это будет мумия моя…

Оч весело! Или:

Туристы в путь, в путь, в путь,
А для тебя, родная,
 конфетка есть  в кармане,
Ложись ко мне спиной – тара-та-та
 - не дрыгай ногой.

Да уж. Последнее - особенно актуально.
   
     Когда зашла за поворот, оказалось, они все уже там, и, меня дожидаясь, привал устроили, … А как только  я  пришла – сразу поднялись  снова в путь. Я даже рюкзак поставить не успела. Это они меня так наказали за то, что я медленно хожу.   
      Речка, обозначенная на карте, никак не находилась. Вадик злился, но виду  старался не подавать. К вечеру  мы, слава богу, нашли родник и наполнили свои фляжки и котелок. По идее завтра должны уже-  кровь из носу -  выйти, наконец к отправной  точке нашего маршрута.

    Вечером  была церемония клятвы туриста. Вадик зачитывал пункты по бумажке, а мы хором говорили: «клянемся!» Я из 10 заповедей только несколько пунктов запомнила: – Сам пропадай, а товарища выручай (ага…) – В кругу друзей не надо щелкать клювом – (ну – ясно…). Инициатива наказуема истолнением (тоже понятно). В походе всё стерильно…(это как сказать!) Но поклялись… И еще он сказал, что то, что меня оставили одну – это грубое нарушение, и что замыкать группу должен один из сильнейших участников.
   Я теперь получше разглядела лица своих попутчиц. Лица  у них нормальные, но какие-то постные…. Никогда не смеются. И даже когда,  улыбаются, уголки губ у них не поднимаются вверх, а опускаются, как у старушек… Они тоже будущие инженеры, в этом году заканчивают ХАДИ. Неужели и я к пятому курсу  буду так выглядеть? Ужас!
Потом варили кашу на примусе.  Костра тут не разжечь – деревьев ноль – одни каменья…

                3-й день: 6.8.

    Сегодня меня разбудил громкий шепот моих соседей по палатке. Кто-то из них упрекал другого, что он ночью со мной того… А второй уверял, что ничего он не того… обозвал еще меня ни за что ни про что холодильником. Сказал, будто  я сама во сне храплю и трясусь. Я сделала вид, что сплю и ничего не слышу. Что я могла им сказать? Что это не я, что  это поджилки у меня трясутся? И что сами они храпят?  И кого бы я убедила? А, плевать…

    Я подождала, пока они успокоились и снова захрапели,  и потихоньку выбралась из палатки. Было почти светло, но солнца еще не было видно. Оно пряталось за большой черной горой. Всё остальное  было оранжевым: небо, горы- ближние и дальние и даже серые гранитные камни. Впрочем,  длилось это недолго. Вадик объявил подъем и сказал, что сегодня нам надо, кровь из носу,  прийти к точке начала маршрута, и поэтому нужно торопиться. Что касается крови из носа, то на этих камнях, это я легко …  Мы только попили чай с сухарями – хлеба уже не было, уложились -  и в путь.
Шли мы много . В начале – как обычно – по марене, потом по какой-то козьей тропке прямо над пропастью. А над нами кружили  большие и злые птицы и всё ждали, что кто-нибудь обязательно свалится. Они даже кричали: «Вни-изз, внииииз!» но я им такого удовольствия не доставила.
   Стало смеркаться.  В горах солнце садится стремительно. И мы тоже стали стремительно спускаться. То есть не мы, а они. Потому что я с рюкзаком стремительно могла бы только скатиться кубарем по камням. Но в таком случае, от нас с гитарой ничего бы не осталось. В придачу у меня безумно болели ноги, особенно – правая. Когда  мы все-таки доползли до места нашей будущей стоянки, было уже почти совсем темно. Да и место оказалось какое-то странное…
 
                День четвёртый; 7.8.

       Сегодня пришлось делать днёвку.  Мы вчера не успели найти приличную площадку для ночевки. Пришлось ночевать на крутом склоне реки. Вадик сказал, ставить палатки дверью и ногами к воде и укрепить их снизу рюкзаками. Наша так и простояла всю ночь, хотя спать пришлось под углом градусов 45, и было немного жутко. А вот они таки въехали в воду.  Мы проснулись на рассвете от женского визга, и  сразу начали вытаскивать: вначале – людей, потом вещи из их палатки, а потом уже заметили, что рюкзак Игоря Белецкого вместе с нашей рацией, запасом керосина, крупами и его вещами уже посреди быстрой реки. Пацаны его все вчетвером оттуда еле выловили. Но, естественно, там все было пропитано. Причем не только водой, но и керосином.
   Когда вылавливали из тонущей палатки вещи, оттуда неожиданно выплыли  презервативы. Десяток упакованных и два – уже использованных. Игорь и Сережа из моей палатки почему-то оба очень зло на меня посмотрели. Я не сразу поняла,   при чем тут я. Но и когда поняла, предпочла оставаться бревном… И еще я поняла, почему их палатка оказалась в воде, хотя наша - устояла. Но обсуждать этого  ни с кем не стала. Еще один вопрос целый день не давал мне покоя. Никакой романтики между обитателями подмоченной палатки я не замечала: ни поцелуев, ни объятий, ни даже нежных и лукавых переглядок… Как же так? А когда я взяла в руки командирскую стальную фляжку, Вадик почему-то очень испугался и закричал, чтоб я быстро отдала её ему...
    Мы оттащили вещи вверх по склону и разложили все сушить на камнях. Одна бутыль с керосином пролилась, но, слава богу, не на крупу…  Вещи пришлось стирать в той же реке, а поврежденную бутыль – выкинуть… После завтрака Галя-Валя стали просушивать крупу, прожаривая  в котелке, а мы  с  мальчиками убрались в нашу сухую палатку – играть в карты. Нам повезло: день сегодня ветреный, и это даёт шанс, что все мокрое на ветру за день просушится…
 
 Переодевая носки, я обнаружила, что ноги у меня разбиты в кровь. А мы еще даже не вышли на маршрут. Я поняла теперь, какой авантюрой было  вот так, без тренировок,  идти в спортивный поход.  И приняла решение, что не хочу быть обузой для группы, и, как только дойдём до людей и машин, я оставлю ребятам все продукты из моего рюкзака, а сама уеду домой. Я сказала об этом Вадику. Он промолчал.
Значит, не возражает. Он и сам пару раз угрожал, что снимет меня с маршрута.
   
   Кажется, я начинаю понимать, почему мне никто из этих мальчиков  ни капельки не нравится. Хотя все они, ну, может, кроме Белецкого, просто красавчики… В карты я раньше играть не умела – только в дурака. А теперь научилась – в Кинга, но проиграла им аж шесть бутылок пива…

                День 5-й: 8.8.

    Вчера вечером Вадик пытался связаться с каким-то центром, чтобы объяснить, что мы запаздываем с выходом на маршрут. Но рация не работала, а только хрюкала. Вещи Игоря вроде подсохли. Во всяком случае, он их утром уложил в рюкзак.
Фу-у-у-у-х, слава богу, мы сегодня днём вышли к нашей злополучной отправной точке.
    Там оказалось крошечное селение у реки. Всего одна семья, но очень большая.  Дом – тоже один – приземистая  такая сакля.  И куча хозяйственных построек. Нас приняли там, как дорогих гостей. Видно, не часто в такую глушь забредают туристы. С нами сели  на кошму за низкий стол хозяин и два его взрослых сына. В то время как женщины и дети были  в другой части дома.  Только хозяйка в платке, надвинутом на лоб – возле входа. Она принесла на стол хлеб – лепешки домашней выпечки, сыр, кастрюлю с  густым супом и бутылку с прозрачной жидкостью – вроде водки. Было вкусно и классно.

    Я хотела уже сегодня  договориться с хозяином, чтоб меня отвезли до села, где можно сесть в автобус или, еще лучше – сразу до Ордженикидзе… Но сил на этот разговор  не было, и я решила отложить его  до утра. Вадик сообщил, что  на маршрут мы выходим тоже завтра. И слава богу, пусть они выходят, а я оставлю им продукты и тетрадку с меню на оставшиеся дни и уеду: с облегченным рюкзаком и без гитары … Хрен с ней, с единичкой… Хватит с меня!
Спать хочу…  Всё равно завтра – домой.

                День 6-й: 9.8

     Пока я спала,  группа во главе с Вадиком, видимо, своё решение поменяла. Вадик утром обнял меня по-дружески и сказал проникновенно: «Инночка, мы решили тебя оставить. Чтобы тебе было легче идти, мы, действительно, часть продуктов у тебя заберём.  Валя даст тебе пластырь и толстые носки. У нее несколько пар. Не по-спортивному это – товарища одного оставлять!»

       Я попыталась было сопротивляться, но Игорь и Серёжа из моей палатки вдруг завыли дурными голосами переделанную песню про Алесю. Они вопили: «Инесса! Инесса!  Инесса! – останься со мною, Инесса… Как чудо, как сказка, как песня…» Кажется, это поют «Вирасы»… или «Песняры»? Имя у них выходило смешно: «Инеся», да и не Инесса я вовсе…
     Я понимаю, конечно, что это они так надо мной издеваются. Но приятно, что в такой форме.  Песню  эту я люблю. А они, кажется, – славные ребята. Хорошо, что студенты - и в армию не должны сейчас идти, а то могли бы попасть в Афганистан.  Из них, наверное, получились бы нормальные, умеющие исполнять приказы крепкие солдаты. Иногда я их даже полицаями представляю… Но уж  это совсем несправедливо. Что они уж такого мне сделали? И  непонятно, почему через шесть дней пути я всё еще путаю их имена…
И всё же я решила остаться…

    Правда, на ближайшей же стоянке всё моё облегчение вернулось обратно ко мне в рюкзак:
- С какой это стати, - сказал Вадик, - кто-то должен  за тебя тяжести таскать? Это нечестно.
Я хотела- было заикнуться, что нарушать данные обещания тоже не очень честно, но поняла, что спорить с ним бессмысленно. 

                День предпоследний  13.8.

      Слава Богу, завтра уже едем домой… Я думала, не доживу. Даже дневник перестала писать. Настроения не было. Каждый день был похож на другой. Только пейзажи меняются: одни горы и перевалы сменяют другие горы и перевалы. Но разве их опишешь? Ну, речки вброд переходили. Романтика, говорите?!!! А вы бы попробовали потом целый день на ветру в мокрых штанах ходить. И в мокрых кедах… Если я после этих удовольствий рожать не смогу – не удивлюсь… И почти каждый день  переходы – по узеньким тропинкам над пропастью…  Пропастей в горах оказывается, пропасть - несчитанное количество, как мы в детстве говорили.  Я уже устала бояться. Ну, упаду – так упаду. И хрен с ней, с этой чертовой гитарой…
   
    Уставали смертельно. Каши и сухари надоели хуже смерти. К тому же от них –  (неразборчиво). Хорошо еще, что не наоборот… И миски вообще почти никогда не моем. Воду надо беречь для питья.  А кушать  что-то надо…  Сгущенка давно закончилась. Кое-кто даже жалеет о выброшенном минтае. А у меня при одном воспоминании о нем рвотный рефлекс. Закаты здесь какие-то моментальные: только осветятся горы оранжевым светом – и бумс – солнце проваливается за какую-нибудь  гору, озаряет ее напоследок королевской короной – и всё. Почти сразу тьма кромешная.
    Позавчера  были на снежном перевале. Моим сбитым ногам только перемерзнуть не хватало. Хотели сварить кашу на растопленной из снега воде или дотя бы чай вскипятить... Ага… Напихаешь полный котелок снега. Жжешь керосин – пока он весь не растает, а там – на донышке только… Хорошо, хоть не я дневальной была. Так и уснула голодная, пожевав сухарик. А ночью встала – так они  котелок к Вадику в палатку затащили. А когда спускались с перевала, я поскользнулась и проехалась, как Маяковский, по траве… Я-то ничего, а вот распроклятая эта гитара таки треснула… Придется мне покупать Вадику  в  Харькове  новую гитару.
   
   Но зато сегодня я балдею. После завтрака все наши – ушли на еще один, последний в нашей программе, перевал, а я осталась дневать. У Игоря Белецкого разыгралась еще на снежном перевале горная болезнь. Это почти как морская: тошнит, голова болит и кружится. Так он остался в лагере, а я с ним. Мы в этот раз лагерь разбили недалеко от селения. Вадик с Сергеем вчера туда ходили, купили у местных немного сыра и овощей на суп и договорились о машине на завтра.
  Мне еще вчера предложил Надир, местный парень – немножко горбатенький – на   его коне покататься. А я это дело обожаю. И конь у него красивый, гнедой с белым ромбом на лбу. И прошлогодний опыт из Кабардино-Балкарии у меня есть. Когда я Игорю сказала, он на меня странно так посмотрел и говорит:
- Тебе что, Игоря с Сережей не хватает?
  Я не поняла, причем тут они. Что они: кони, что ли?… Наверное, он всё еще плохо себя чувствует… Я успокоила его, что  скоро вернусь. И еще я спросила его, с кем у него роман – с Галей или с Валей.
- Роман? – переспросил меня он. И ответил как-то по-еврейски:- Я тебя умоляю, какой там роман?
Вот и Надир уже прискакал….

         
                День последний. 14.8.

    Все, пишу уже в поезде, немного трясёт, но ничего… Вагон у нас купейный. Игорь и Сережа ушли к Вадику в купе, так что можно посидеть по-человечески за столиком и писать, что я хочу…
 
    В Орджоникидзе мы ехали на машине с овцами. Я всегда их видела издалека и не представляла, что эти твари такие грязные и вонючие. На их длинную шерсть налипает всё, что угодно, – от собственных какашек до грязи и соломы. Мы сидели в задней части кузова на своих рюкзаках, а овцы, кучей, были  в передней.  На горных немощеных дорогах нас сильно подбрасывало, но мы могли держаться руками за борта машины, а у овец-то рук нету. Поэтому их то и дело кидало на нас.  А мне, от этого аромата и от перспективы с ними общаться еще теснее, делалось совсем уж дурно. Видимо снаружи это было тоже  заметно. Поэтому Вадик, мужественно через этих несчастных баранов пробрался к кабине и постучал по крыше. Пожилой усатый осетин - водитель остановил и выглянул из окна.
- Тут у на одной девушке плохо. Можно ее в кабину пересадить?
- Она чего, рвот? -  грубо спросил водитель.
- Нет еще, но может…
- Пусть с собой пакет возьмет – приказал осетин и открыл дверцу кабины.

    Пакет я в рюкзаке нашла – из-под сухарей… Вообще после того, как  вытащили из него гитару и съели продукты, рюкзачок совсем маленьким оказался.  Разбитую гитару мы оставили Надиру. Он сказал, что починит ее. У них это большой дефицит. У нас вообще-то тоже… Так что там,  в рюкзаке, кроме спального мешка, мадрачки  и моих грязных шмоток, практически ничего уже и не было. Последние чистые вещи я надела в дорогу… 

    В кабине мне сразу стало лучше и спокойнее. Дурнота прошла, и я быстро задремала. Проснулась  уже в Ордженикидзе. Водитель приказал мне вылезать, а мои попутчики  уже спускались из кузова. Только Игорек с Сережей сбрасывали стоящим на земле рюкзаки.    – Свой  – сама бери, – сказали  мне они.
   
   У меня после сна в кабине настроение было приподнятым и я, не думая о подвохе,  резво  полезла наверх… Боже! Что я там увидела! Мой рюкзачок был похож со всех сторон на самую грязную овцу из стада. Он был весь изгажен донельзя, и я не понимала, как к этому вообще можно прикоснуться… Но там были все мои вещи и дневник- тоже!
  Я скинула эту гадость на землю, но на спину надеть ЭТОГО я не могла. Поэтому, когда  все наши бравые туристы шли со своими похудевшими, но не настолько, заплечными мешками на спине,  я своё несчастье тянула за собой волоком.
   
    Когда мы пришли на вокзал, наши «рыцари» тут же напомнили мне про мой карточный долг. Слава богу, что бараны не съели 20  рублей, которые  пролежали всю дорогу   в кармане моего рюкзака.  Бросив всё и всех, я отправилась с авоськой за пивом. На вокзале пива не было. Мне пришлось идти через квартал  в какой-то буфет… и денег мне хватило с трудом. Но пока я шла с этой самой переполненной авоськой, не было  ни одного местного мужика, который не спросил меня: зачем мне нужно так много пива? Хотя была парочка, предложившая мне эту самую авоську дотащить. Но я мужественно отказалась… Они там, во втором купе, наверное, сейчас его пьют.  Я им не завидую. Я пива терпеть не могу…

     Я еще хотела написать про свою вчерашнюю конную прогулку с Надиром, но сейчас  сил уже нет. Слава богу, что всё обошлось. Но в другой раз – буду знать…  Ложусь спать на матрац.  Подушку я засунула в одну из своих пропотевших маек. На бельё и на чай денег у меня не осталось. Но завтра  будем уже дома - мыться и чай пить! Даже не верится! »

………………………………………………………………………..
    Никогда Инна в своём дневнике к той позорной для неё ситуации в горах так и не вернулась. Но в душе  занозой осталась память об этом происшествии и оно заставило её переставить многие   акценты и критерии.            
               

    Без особого труда взобравшись в седло на высокую гнедую лошадь, она почти сразу пожалела об этом, потому что почти сразу ощутила на себе сзади тяжелое и несвежее дыхание Надира. То ли луком изо рта его пахло, то ли испорченными зубами… Она сразу же захотела слезть с коня, но он, видно, что-то почувствовав, отстранился немного и начал диалог:
- Ты откуда приехал?
- С Украины.
- А там девушки все такой смелый как ты?
- Не знаю, наверное, не все…
- А как тебе звуть?



   Инна ответила правду, но ей показалось, что большого значения этот ответ не имел. Нткакой романтики с этим товарищем ей однозначно не хотелось, хотя всё, вроде, к ней-романтике- располагало: зеленые, поросшие травой и кустарником горы, и журчавшая где-то внизу река, и проплывавшие под легким ветерком в небе облака…  Кроме гнилого запаха у него изо рта, который всё портил.

    Они  ехали молча примерно минут 15, и с каждой минутой Инне всё меньше нравилась эта затея, и всё больше хотелось вернуться домой – ну хотя бы в лагерь. Естественно, за дорогой она не следила. А тропинки в горах круты и извилисты. Естественно,  она теперь и представить себе не могла, в какой стороне разбиты  их палатки.
     В этот момент, Надир соскочил на землю. И привязал лошадь к молодому деревцу.
- Слезай!
- Не хочу!
- Слезай, говорю, конь устала…

    Инне было дико смешно, что он всё время путает род. Но она вспомнила, что над горцем  ни в коем случае нельзя смеяться. И смех сдержала, только всхлипнула. И еще она вспомнила, как бывший друг её поучал: если на тебя покушаются – в любом смысле – ни в коем случае нельзя дерзить и  сопротивляться физически. Это только раззадоривает обидчика.  Слезла с коня, села на расстеленную бурку и обняла колени руками… Надир попытался её обнять. Инна нарпягла спину и выпрямилась. Ей и в самом деле в глубине души хотелось, наконец, расслабиться и перестать быть сильной и гордой. Ей хотелось быть желанной и женственной. Но не здесь и не с этим... А раньше казалось, что от этого желания она отказалась уже навсегда...  В этот момент солнце вынырнуло из-за облака. А на соседнем склоне показалось огромное стадо овец,   сопровождаемое собаками и пастухами.
   
   Опыта обольщения у Надира, видимо, не было, он не очень знал с чего начать… И заговорил:
 - У нас такой обычай: если женчин с парнем  сьел на конья, то он с ним должен лечь…
И опять Инне стоило больших сил сдержать смех…
Покраснев, как буряк, она только коротко спросила:
- Кто с кем?...
- Женчин  с парнем, - простодушно объяснил Надир. – ты  с меня… Сейчас. Раздевайся…
- Надир, - Инна посмотрела на горца как можно более проникновенно. И стала объяснять как можно более доходчиво – Сейчас это невозможно. Солнце.  Мы что – собаки, у всех на виду это делать? Нас же все видят… Инна указала на стадо, все еще тянущееся по противоположному склону.
- Ти – собак! – оскорбился Надир. – Я не собак!
- Я тоже – не собак. Я так не могу… - сказала Инна и замолчала. А после паузы добавила: - И суп мне надо варить. Ребята с перевала придут, а есть нечего. Они ж меня на клочки разорвут…
- Разорвут?! – всерьёз удивился Надир. – У Вас так делать?! – В его голосе зазвучали уважительные нотки…
- Делать, делать… - убеждала Инна, сдерживая нервный смех, и чувствуя уже, что её слова падают на правильную почву. В это время кто-то из пастухов на том склоне помахал, наверное, Надиру...
- А когда потемнеет, ты со мной пойдешь?- почти сдался Надир.
- Когда стемнеет – пойдёшь… - нехотя повторила Инна.
- Честный слово даёшь?!
- Даёшь… – повторила Инна…
- Клянешься?!
- Клянешься…- повторила Инна
 Тут Надир заметил, наконец, морфологический подвох и закричал:
- Надо сказать, «клянусь»!!!
- Хорошо, клянусь. – опять  повторила Инна. – Давай, поехали уже. И она встала с бурки.

     Когда вернулись в лагерь, её трясло мелкой дрожью, и Белецкий это заметил, но ничего не сказал. Овощи для супа он практически  все успел порезать и даже котелок на примусе закипятил. Так что к приходу ребят с перевала царский обед уже был готов.
 После обеда, Инна всё-таки рассказала Вадику, о том, что произошло.
- Я знаю, что я – идиотка. – самокритично предупредила она его реакцию.
- Идиотка, - согласился Вадик. – Ладно, не сс.. волнуйся, что-нибудь придумаем…
  В сумерках он приказал Инне влезть в палатку и носа оттуда не высовывать. Сидя там в абсолютной темноте, она только и могла вспоминать старые песни. Вадик больше не пел по причине разбитой гитары, а у нее в голове всё больше вертелась одна из папиных любимых:

- На Кавказе есть гора,
  самая большая, а под ней течет река –
мутная такая.
Если на гору залезть, и с нее бросаться,
очень много шансов есть
с жизнею расстаться…

Мы есть – народ кавкасзский,
Любим любовь и ласки,
Но если нас обманут глазки…
Будем мы её ловить,
И точить кинжалы…
А потом делать чик-чик,
Чтоб не убежала…

Оч. актуально…

       Ждать долго не пришлось. Вскоре она услышала знакомый голос:
- ЗдорОво вам! Где тут ваш этот девушка?
- Какая еще  девушка? - послышались голоса группы.
- Маленький такой. Волос стриженый…
- У нас таких нет, - ответил Вадик. – Вот, наши девушки все тут, с нами сидят.
- Как нет?! – опять удивился Надыр. – он же вам сегодня суп вариль... Мне ваш девушка обещаль…   
- Странно… Нам суп вот кто варил. – сказал Вадик. – Игорь, ты этому парню что-то обещал?
- Ничего! – клятвенно заверил голос Белецкого…
   Инна вдруг почувтвовала, что её действительно в этой группе нет. Что исчезни она сегодня совсем и навсегда, никому бы от этого не стало хуже. А, может, наоборот, все бы только облегченно вздохнули... Кроме мамы, наверное. Но ведь она так далеко...  А если сейчас этот Надир свою осетинскую шоблу сюда приведет - её отбиваить?
 
- А почему у вас гитара под деревом лежать? Она так испортиться может… - Вдруг забеспокоился Надыр.
-  Она и так уже испорченная. Упала и треснула…- ответил кто-то из парней, кажется опять Белецкий.
- Можешь мине отдать, я починяю?… У нас тут не купит…
- Забирай,- щедро сказал Вадик – твоя. Чини и играй.
- Спасибо вам, - сказал Надир.  – Вам надо  деньги платить?
- Не надо денег. Так забирай. Хочешь, садись с нами супу поешь…
- Нет, ваш суп не хочешь… - у меня мама такой суп варит…
- Ну тогда будь здоров.
- И вы будьте… Странно… Где же всё-таки этот девушка?... – услышала Инна удаляющийся голос.
 и ответ:
- Так мы ж тебе гитару дали! Это ж лучше!
  И у Инны  от сердца  отлегло. Не зря, выходит, таскала она всю дорогу этот капризный инструмент... Но выходить из палатки почему-то не захотелось. Она влезла в свой спальник, свернулась калачиком и заснула...

 

   
     Гитару для отдачи она смогла купить только в декабре на руках и за тройную цену.  Получить долг деньгами Вадик наотрез  отказался…
   
     А в апреле Инночка опять встретила его  во дворе. Вернее, он догнал ее на углу дома и ухватил за плечо.
   - Как хорошо, что я тебя увидел! Мы в мае с ребятами идем с походом в Крым. Пойдешь с нами?!
   - Спасибо, Вадик. Но с вами я больше не поеду... К тому же мне уже не надо – ответила Инна, опустив голову и взгляд на свои туфельки.- А скажи, почему ты тогда не позволил мне уехать? Ведь была у тебя причина...
- Конечно была! - Вадик кривовато улыбнулся. -если хоть один участник у меня бы с маршрута сошел, мне бы эту единичку в разряд  не засчитали.

    Во как!  Оказывается, это из-за спортивных амбиций...
 Пазл, наконец-то сложился.  И Инна   почувствовала, что теперь она уже точно выздоровела. Окончательно.