Магия Зеркальной Струи

http://www.proza.ru/2019/01/10/2115


Начнём с того, что это собственно не стихотворение, а вальс: оно не говорится, а поётся. Оно легко ложится на мелодию вальса, потому что написано анапестом – трёхстопным размером с ударением на последний слог – как раз в трёхтактном ритме вальса. Это уже задаёт какой-то настрой: вальс традиционно ассоциируется с чем-то изящным и романтическим. Будь это, например, двустопный ямб, всё стихотворение звучало бы значительно более энергично и определённо.

Вечерами, когда в моём сердце усталость томится,

Начало довольно традиционно: поэтическая грусть. В сердце усталость томится это устойчивая метафора. Сочетаясь со словом вечерами, она вызывает ассоциацию с пожилым человеком. Стандартный набор поэтических противопоставлений: утро, весна, юность – с одной стороны; вечер, осень, старость – с другой.

Я хожу вспоминать времена, когда был молодым.

Следующая строка развивает эту тему. Теперь возникшая в первой строчке ассоциация с пожилым человеком получает своё подтверждение. Но в то же время возникает и ощущение некого просветления грусти. Ведь можно было бы ожидать, что это чувство будет нарастать, переходя в тоску и отчаяние. Но пока этого не происходит: скорее ждёшь чувства легкой романтической ностальгии, а не мрачного отчаяния. 

На Зеркальной Струе в нашем городе юность струится,

А эта строка – уже полная противоположность первой. Синтактически она построена совершенно зеркально, а семантически – совершенно антонимично: в моём сердце усталость томится vs. в нашем городе юность струится. Эта антонимичность ещё более усиливается противопоставлением слова вечерами словосочетанию зеркальная струя. Если первое слово вызывает ощущение чего-то пассивного, затемнённого, меланхолически грустного, то второе – чего-то светлого и активного. Направление, обозначившееся во второй строке, в третьей значительно усиливается.

Разлетаясь фонтанами чистой зеркальной воды…

А это уже совершенно другой аккорд: это явный мажор в противоположность минору первой строчки. В то же время – это мощное развитие темы третьей строки. Во-первых, переход от плавного струится к буйному разлетаясь фонтанами. Во-вторых, перекличкой «зеркальности» в зеркальной струе и зеркальной воде. В-третьих, добавлением слова чистой. И юность здесь воспринимается, как зеркально чистая вода, которая сначала струится (это слово и является формальным основанием для ассоциации), а потом бьёт фонтанами.
А теперь просто сравним первую и четвёртую строчки, чтобы почувствовать, насколько они противоположны:

Вечерами, когда в моём сердце усталость томится,
…
Разлетаясь фонтанами чистой зеркальной воды…

Но это противопоставление реализуется не скачком, а постепенным переходом, что тоже очень хорошо вписывается в общее настроение вальса.

Погрущу в абажуре лилово-сиреневых танцев,
А в бассейне снежинки-кораблики тихо плывут…
Я поездил по миру, но даже у гордых испанцев
Я не видел такой красоты, что «Альтанкой» зовут…

Вторая строфа строится по тому же принципу: постепенный переход от меланхолического минора к яркому мажору.

Погрущу в абажуре лилово-сиреневых танцев,

На первый взгляд, эта строчка представляет собой образец полного семантического абсурда. Что значит словосочетание погрущу в абажуре (учитывая прямое значение слова абажур: колпак, надеваемый на лампу для защиты глаз от света)? Что значит в абажуре танцев? Как могут быть танцы лилово-сиреневыми (тем более что лиловый и сиреневый, в принципе, один и тот же цвет)? Разве что списать эту абсурдность на поэтическую вольность?
На самом деле ничего подобного здесь нет: семантически в этой строке действительно объединены несочетаемые слова, но поэтически (метафорически) здесь можно найти необыкновенно строгую, почти математически выверенную систему.
Во-первых, цвет. В какой-то мере это можно считать одним и тем же цветом, в какой-то мере оттенками одного и того же цвета, в какой-то мере очень близкими, но всё же разными цветами. И эта тройная возможность имеет прямое значение: она создаёт ощущение нежёсткости, переливчатости, мягкой неопределённости. И почему именно этот цвет? Потому что это традиционный цвет легкой ностальгической грусти. Поставьте, ради эксперимента, вместо него любой другой и посмотрите, что получится: чёрный – цвет траура, коричневый – тяжёлой и мутной тоски, красный – или буйного веселья или, наоборот, буйной жестокости…
Теперь объединим этот мягкий переливающийся цвет с ощущением танцев (учитывая, что всё произведение написано в ритме вальса). Это внесёт некий элемент лёгкого движения. Ещё более приглушим этот и без того нежный и неяркий свет абажуром. Вот вам и идеальное состояние для лёгкой ностальгической грусти.

А в бассейне снежинки-кораблики тихо плывут…

И опять поэт не даёт грусти перерасти во что-то более серьёзное и болезненное. Спокойное плавное движение снежинок-корабликов в бассейне разбавляет эту грусть, создавая картину безмятежного спокойствия. Но постепенно, как и в первой строфе, мажорная составляющая ещё более усиливается, переходя от грусти и безмятежности к мощному жизнеутверждению:

Я поездил по миру, но даже у гордых испанцев
Я не видел такой красоты, что «Альтанкой» зовут…

Я поездил по миру… – резкий переход от грусти и безмятежности к активному действию. А словосочетание гордые испанцы ещё более подчёркивает активный настрой. Кстати, почему именно испанцы? Если говорить о красоте, то, скорее, лучше сослаться на итальянцев: ведь итальянский Ренессанс традиционно считается высшим воплощением прекрасного. Но дело в том, что он ассоциируется с чем-то более нежным и мягким, в отличие от бурной и яркой Испании. Сравните общее впечатление от картин Боттичелли, Леонардо да Винчи или Рафаэля с картинами Эль Греко, Веласкеса или Гойи, тогда станет понятно, почему выбраны именно испанцы.
Но попутно возникает и другой вопрос: разве беседка Зеркальной Струи настолько уж прекрасна, что во всём мире не найти ничего похожего? Вряд ли. Даже при самом пылком воображении её не назовёшь архитектурным шедевром. Что же тогда может значить эта фраза? Вероятно, она не имеет отношения к физической красоте. Это красота, которая возникает в глазах зрящего. И таким образом восприятие из чисто физического плана переносится в план духовный.

И бросая монетку в бассейн, загадаю желанье:
Прокрутить киноплёнку беспечных студенческих лет…
У беседки Зеркальной Струи невозможно прощанье
Это молодость шлёт мне фонтанов горячий привет!

Как мы видели, первые две строфы эмоционально были построены по одному плану: плавный переход от меланхолической грусти к яркому жизнеутверждающему настроению. Третья строфа строится немного по-другому. Здесь уже в самом начале грусть преодолена. И ностальгические воспоминания приходят уже не в виде грусти, а в виде прозрачно-спокойного созерцания. Причём поэт всё время так или иначе возвращается к стихии воды, которая доминирует в первой строфе: бросая монетку в бассейн. Монетку бросают обычно для того, чтобы когда-нибудь вернуться в это место. И поэт бросает монетку в бассейн, чтобы вернуться в это же место, но не в пространстве, а во времени. Прокрутить киноплёнку – даже сама фраза порождает ассоциацию с прошлым веком: кто сейчас прокручивает киноплёнки? Беспечных студенческих лет… Да, традиционно студенческие года ассоциируются с беспечностью, а в данном случае эта беспечность выступает и как следствие пришедшей после лёгкой грусти безмятежности.
В третьей строке этой строфы, как и в третьей строке первых двух строф, мажорное начало начинает стремительно нарастать и безмятежность сменяется бурной энергией.

У беседки Зеркальной Струи невозможно прощанье

Прощание с кем или с чем? Вероятно, и прощание вообще и прощание с юностью в частности. И эта мысль тут же прорывается в следующей строке, как и прежде, мощно и ярко:

Это молодость шлёт мне фонтанов горячий привет!

Снова повторяется мотив юности, бьющей, как вода, фонтанами:

На Зеркальной Струе в нашем городе юность струится,
Разлетаясь фонтанами чистой зеркальной воды…

Но, если в первой строфе, юность была чем-то отдельным от поэта, она струилась сама по себе, совершенно равнодушная к нему, то теперь она бьёт фонтанами и шлёт привет именно ему.

Новобрачных кортежи, фотографы, светлые лица,
На аллее мечтают невесты с букетами роз…
У Зеркальной Струи очень просто случайно влюбиться:
Я душою к фонтанам, целующим небо, прирос…

Интересно, что первые две строчки как будто просто рисуют картину, не выражая непосредственно каких-то эмоций. Но в этом будто беспристрастном описании (единственный коннотативно окрашенный компонент – светлые лица – тоже нельзя назвать излишне эмоциональным) возникает чувство не грусти и даже не безмятежного созерцания, а светлой и спокойной радости. Как будто зеркально чистая вода смыла всю грусть и усталость, и поэт смотрит на окружающий мир совершенно чистыми и светлыми глазами. Это и есть горячий привет молодости – любовь и свадьба как её воплощение.
Сравним вторые строчки первой и четвёртой строф:

Я хожу вспоминать времена, когда был молодым.
vs.
На аллее мечтают невесты с букетами роз…

Что может быть более светлое, чем мечтания невест с букетами роз или более ностальгическое, чем воспоминания о временах, когда был молодым? Воспоминания направлены из настоящего в прошлое, мечты – из настоящего в будущее. В первом случае всё самое яркое и светлое уже произошло, во втором случае – оно только готовится произойти. Но вот что примечательно: в этой строке не просто мечтания о будущем. Ведь нельзя забывать, что вся эта картина воспринимается глазами старика. И таким образом возникает время, не существующее в русском языке, но довольно обычное в некоторых других – будущее в прошедшем. Это взгляд в будущее из прошлого: то, что для действующего лица является будущим, для воспринимающего – уже прошлое. В поэзии это порождает очень интересное ощущение сочетания несочетаемого: мечты сливаются с воспоминаниями. Это уже не старик вспоминает у беседки свои юные дни, это юноша ещё только мечтает о будущем. Но ведь этого мечтающего юноши уже давным-давно нет: на его месте – вспоминающий старик. И вот так воспоминания и мечты переливаются, то сменяя друг друга, то сливаясь друг с другом.

У Зеркальной Струи очень просто случайно влюбиться:

А в этой строчке уже нет времени: возможность влюбиться существует всегда и для каждого. Очень хорошо здесь слово случайно. Оно лишний раз подчеркивает: жизнь не предопределена, она совершенно непредсказуема и свободна. Возможность обрести любовь существует не только в юном возрасте, но везде и всегда.

Разлетаясь фонтанами чистой зеркальной воды…

Это молодость шлёт мне фонтанов горячий привет!

Я душою к фонтанам, целующим небо, прирос…

И опять строфа завершается образом фонтанов. Только теперь этот образ достигает кульминации: долетая до неба, фонтаны соединяют два мира – небо и землю. И не просто соединяют, а, целуя небо, объединяют эти два мира в мощном чувстве любви. И сам поэт растворяется в этом же чувстве, объединившись и с фонтанами и с небом.

Замирают часы, преклоняясь пред водной стихией,
Под часовней любимого города таю в любви…
Здесь нельзя не любить, даже мысли уходят плохие –
Это магия харьковской нашей Зеркальной Струи…

В таком объединении и само время исчезает. Всё растворяется в любви. Поэт, словно специально, собирает в двух строчках любовь во всех её грамматических проявлениях: любимый, любовь, любить. Это крещендо всего произведения. Будучи припевом, эта строфа повторяется дважды. Но после первых двух строф её приходится принять просто на веру. Или рассматривать просто в качестве красивого тропа. А теперь – это единственно возможное завершение, которое не может быть не чем иным, как магией.

Итак, мы построили общую концепцию стихотворения: магия зеркально чистой воды смывает грусть и усталость, оставляя только светлое единство любви. Теперь, чтобы придать работе хоть какую-то наукообразность, посмотрим, какими способами это достигается.
А достигается это самым простым способом – прямым номинативным описанием. Здесь не видно какой-либо игры с фонетикой: ни аллитераций, ни ассонансов, ни диссонансов, ни звукоизобразительности. Здесь и совершенно обычный синтаксис. Хотя в ряде других своих произведений поэт довольно активно использует средства и фонетики, и синтаксиса. Более интересно то, что поэт практически не использует метафорику. А ведь большинство его стихотворений настолько пронизано самыми странными и многоплановыми метафорами, что невольно вызывает воспоминания о Саде земных наслаждений Босха. Только одна строка даёт представление об обычной для поэта многоплановости метафоры:

Погрущу в абажуре лилово-сиреневых танцев,

С её помощью очень объемно создаётся ощущение ностальгической грусти, которая является отправной точкой психологического состояния поэта. Других же метафор совсем немного, да и большинство из них не претендуют на оригинальность:

в моём сердце усталость томится
замирают часы
таю в любви
мысли уходят
прокрутить киноплёнку
светлые лица

Более метафорично уподобление юности водной стихии. Эти метафоры создают очень яркий и мощный образ. Повторяясь в конце почти каждой строфы, этот образ всё усиливается, достигая апофеоза в последней строчке четвёртой строфы.

юность струится, разлетаясь фонтанами

молодость шлёт мне фонтанов горячий привет

душою к фонтанам, целующим небо, прирос…

Так что же: все вышенаписанное говорит о поэтической бедности произведения? С моей точки зрения, наоборот. Излишнее использование поэтических средств здесь только бы повредило. Оно бы отвлекало на себя внимание. Магия Зеркальной Струи потерялась бы в бесчисленных поэтических украшениях. А так она вся здесь.