Генри Филдинг. История Тома Джонса, найденыша

Там, где начинаются романы в принципе, притаился с хитрой усмешкой Генри Филдинг. Есть, конечно, и нюансы. Веселое время эпохи просвещения не только открыло широчайшее поле для экспериментов, но и породило собратьев по перу, через пролив улыбались Вольтер и Дидро. Всех этих авторов связывает что-то неуловимо похожее, вероятно, потому, что время выдвигало проницательных людей с академической окраской.

Когда-то отец вручил мне торжественно эту книгу в ответ на просьбу подыскать что-то похожее для мальчика, только что пришедшего в восторг от "Без семьи" Гектора Мало. В восторг я не пришел, более того, долго этой странной шутки не понимал, поскольку одолеть подобный труд в 11 лет сложновато. Из-за этого книгу прочитал несколько позже, чем следовало, что, впрочем, не помешало оценить ее по достоинству.

Том Джонс довольно часто упоминается в мировой литературе, отсылки к нему я находил у разных авторов от Джейн Остин до Элис Сиболд. Судя по всему, в свое время это произведение несло собою бунт, прогрессивно противопоставляло автора светскому обществу, дерзко расставляло акценты. Поведав читателям о самом себе со всей откровенностью, когда главный герой и не старается выглядеть в глазах читателя идеально, Генри Филдинг создал необходимый задел для будущих романистов. Перспективы открылись безграничные, ибо больше не нужно было изображать перед читателями благообразие.

Из фирменного у Филдинга полнейший иррационализм, ибо при убедительном и очень разумном обоснований природы всех событий, скачки, которые совершает затейливый мозг автора, занятны и по-юношески жизнерадостны. Каждую главу писатель начинает со вступления от собственного лица, где в течении всего первого подзаголовка интересно рассказывает о вещах, имеющих тонкую природу и связанных аналогиями с тем, о чем предстоит узнать далее. Впрочем, структура такова, что с разрешения автора можно эти рассуждения и пропустить.

Каждую главу Филдинг ознаменовывает длиннющим и витиеватым разъяснением, дает ей такое обстоятельное название с кратким содержанием, что порою кажется, что сейчас сама глава, поглядев на собственное название, схватится за голову, офигеет и скромно промолчит. Нечто подобное есть у Оскара Уайльда, когда некоторые пьесы в части, где должны даваться предактовые разъяснения типа "Скромная обстановка комнаты. Стол и стулья", содержат в себе такие шедевральные описания, что порою кажется - достаточно прочитать только их.

Роман чрезвычайно толст и при нынешнем положении дел это скорее плохо, поскольку лихозакрученным для 18 века сюжетом никого сейчас не удивишь. Тем не менее, допускаю, что злоключениям героя, неоднозначности отношения к нему и многообразию сюжета до сих пор можно отдать должное, учитывая, что автором предлагается и глубокий смысл (не обязательно, кстати, а лишь по желанию). Сколь интересна и свободолюбива была эпоха даже в этом.

Кстати, Филдинг предусмотрел появление критиков и заблаговременно сравнил их с собаками, которые подбирают кости на заднем дворе писателя.