Бабья яма

До чего же я люблю вечерние посиделки в нашем садовом товариществе по окончании дачного сезона. Вечер опускается рано – влажный, прохладный, удивительно спокойный и пряный. Лёгкий ветерок приносит шум листьев, которые стали тоньше, легче и, срываясь, с шорохом опускаются на землю. Глухой стук упавших спелых яблок, что, разбиваясь, кружат голову сочным спелым ароматом, смешивающимся с запахами маринадов, консерваций и других кулинарных творений умельцев огородников.

Закончился летний сезон и только самые стойкие, а это в большинстве своём пенсионеры, ловят, наслаждаясь, последние тёплые денёчки перед долгой зимой.
Мы собрались за круглым столом на большой открытой террасе с облупившейся краской, обвитой засыхающим виноградником. Отмечали день рождения нашего несменного председателя Вадима Ивановича. Красивый бодрый старик, рассказывали, разбил в своё время немало женских сердец. Да и сейчас несмотря на солидный возраст, заставлял трепетать местных вдовушек, что с мечтательным вздохом и вожделенным взглядом провожали его, бегущего мелкой трусцой по утрам в одних плавках, до пляжа. В дождь ли, холод ли – до самых морозов председатель купался в реке, делал гимнастику и был бодр, активен и здоров.

Спустился вечер. Всё затихло в природе. Даже ветерок, что немного мешал вначале, сник и отправился на покой. И только мы – неугомонные, уже третий раз грели самовар и, укутанные в поношенные шерстяные кофты да пледы, окунулись в наши старые сокровенные и тайные воспоминания.  И конечно же говорили о любви. О любви, на которой держится мир.

История жизни Вадима Ивановича была малоизвестной. В своё время он преподавал в местном университете, несколько раз, поговаривали, сходился с женщинами, но до свадьбы отношения никогда не доходили.
– Неужели Вы ни разу так никого и не любили? – тихо спросила его соседка. – Неужто ни одна дама не смогла покорить ваше сердце?
– Правда, расскажите, Вадим Иванович, ну не может быть так, чтобы ни одна … – наперебой стали просить друзья.
– Ну, – усмехнулся председатель, – я тоже был молод и всяко бывало.
Он медленно встал и спустился в сад. По-мальчишески взъерошил густые с проседью волосы и посмотрел на звёздное небо. Предчувствие интересного рассказа повисло в ночном воздухе вместе с долгим вздохом...

«Я свою трудовую деятельность начал учителем в средней школе, – тихо начал он. – Областной городок, новая жизнь и я – счастливый повеса, нагло уверенный в себе. Школа стояла в центре города в окружении нескольких домов в стиле сталинского ампира. Декорированные колоннами, арками, лепниной, мне эти дома казались дворцами и, проходя мимо, любуясь ими, я всегда замедлял шаг.

Стоял сентябрь. Было чистое голубое небо и яркое солнце светило совсем по-летнему. Как-то, проходя мимо сталинок, я по привычке замедлил шаг слегка приподнял голову и тут же зажмурился от неожиданной вспышки яркого света. Девушка с длинными пышными огненно-рыжими волосами стояла на маленьком балкончике второго этажа и, щурясь, подставляла лицо и обнажённые плечи под ласковое тепло с небес. Золотые солнечные лучи преломлялись и путались в копне медно-рыжих волос и свет от этого очарования мне показался эфирным. Я помахал ей рукой, она в ответ лишь слегка улыбнулась.
Это видение настолько меня очаровало, что весь день образ таинственной рыжеволосой красавицы не оставлял меня. Я был рассеян и с нетерпение ожидал окончания занятий.
После уроков чуть ли не бегом я отправился во двор дома незнакомки и занял удобную позицию для наблюдения. Долго прохаживался вокруг дома, беспокойно сидел на скамейке, ожидая, но девушка не появилась. Утром следующего дня всё повторилось: горящие на солнце волосы, едва заметная улыбка и мои уже более смелые взмахи рукой. Так продолжалось целую неделю. Каждое утро она стояла на балконе, напряжённо прислонившись к стене, и куталась в ажурный шерстяной платок, но обнажив при этом узкие бледные, совсем незагорелые плечики. Ни девушка – видение…
Напрасно я бродил каждый день после работы и все выходные вокруг двора. То ли она не выходила из дома вовсе, то ли я проглядел. 
А в понедельник небо затянуло, зарядили нудные дожди, захолодало. Но проходя мимо, я всё равно надеялся увидеть таинственную девушку. Глупо стал загадывать желания: вот если она сейчас на балконе, то… Что «то» я не знал, но образ незнакомки взволновал меня серьёзно.

С наступлением бабьего лета, девушка вновь появилась на балконе. Я радостно помахал ей рукой, и она уже шире и более открыто улыбнулась мне в ответ. Тайна загадочной девушки не давала мне покоя, и я опять стал бродить вокруг двора всё своё свободное время.

Но, как-то не успев даже подойти к дому, наперерез мне бросилась старуха, едва не сбив меня с ног.
– Ты чего всё тут выискиваешь, вынюхиваешь, а? – зашипела она. –  Другой дорогой ходи. Оставь её в покое.
Рыжие блёклые волосы выбились из-под чёрного платка. Тёмное пальто до пят, наглухо застёгнутое на все пуговицы. Лицо словно неживое, морщины глубокие, как раны… в глазах застывшее горе. «Может у меня самые серьёзные намерения», – первое, что пришло на ум, выпалил я.
– Не может быть ни у тебя, ни у неё никаких серьёзных намерений, – она ещё ближе подошла ко мне. – И чтоб я тебя тут больше не видела!

Ногой топнула, зыркнула, как выстрелила. Неприятный и даже скверный осадок остался на душе от этой встречи. О чём я только не думал: «Может она сумасшедшая? А может замужем? Или они сектанты?" Я решил, что сектанты и девушка – их пленница.
Тайна стала глубже, а мой интерес ещё выше. Но моё осторожное появление во дворе следующего дня, мгновенно было пресечено уже двумя старыми бабками в тёмных одеждах и с такими же печальными лицами.
– Пшёл вон отсюда! – шикнула одна дребезжащим голосом. – Не морочь голову девчонке. Здоровых тебе, что ли, мало?
Было похоже, что уже не я стараюсь разгадать тайну, а целая гвардия старух в чёрных одеждах охотятся на меня.
Слезящиеся бесцветные глаза и весь облик настолько понурый и беспомощный, что мне стало её жаль. Я опустился на скамейку, приглашая бабушку сесть рядом. Вторая – немного моложе, встала поодаль.
– Больная она, – бабка выдохнула, – больна… не ходит… какое может быть у неё счастье? И тебе с ней не будет. Оставь, не мешай нам всем дожить спокойно.
– Что случилось?
– Разбилась она… Всё. Пшёл, пшёл, – замахала крючковатыми сморщенными пальцами и засеменила прочь нестойкой шаркающей походкой.

Завеса тайны приоткрылась, радость встречи с таинственной девушкой погасла, но всё услышанное плохо укладывалось в голове. Почему молодая и очень красивая девушка, которая стоит, машет мне рукой и улыбается, обречена на горестное дожитие? Как-то же она выходит на балкон? Почему у неё не может быть счастья и кто напророчил ей такой мрачный прогноз – дожить? Вопросов было много, любопытство моё не было удовлетворено, но бабки меня разозлили, и я махнул рукой на это происшествие. Тем более наступила зима и балкон уныло занесло снегом по самые перила…

Осеннее приключение, как мне показалось, я забыл и тут же переключившись, увлёкся молодой учительницей по физкультуре. Мы неистово целовались в каждом тихом углу. Ломали в страсти диваны в чужих квартирах. Здоровая и ненасытная, стремительная и ловкая, практичная и простая, она была во всём безупречна. Но я её не любил. Рядом с ней трудно было почувствовать себя мужчиной, слишком она была сильная и агрессивная, а агрессия, как известно, убивает в женщине женское начало. Не встречал среди мужчин, кому бы это нравилось. И чем больше подавляла меня физкультурница, тем чаще всплывала в памяти нежная рыжеволосая незнакомка с балкона на дожитии на нём. Это казалось необъяснимым, но… чем-то меня она зацепила. Рядом с приземлённой физкультурницей, тоненькая девушка в кружевной шали казалась призрачной мечтой, наваждением. А я себе рядом с ней смелым и гордым рыцарем…

***
Сердце радостно подпрыгнуло в груди, когда весной я вновь увидел изящную фигурку на балконе. «Значит, ещё жива» – обрадовался я. Хотел было помахать ей рукой, но, вспомнив тёмных старух, остерёгся. Наши взгляды встретились, и мы улыбнулись друг другу, как старые знакомые. Смешно было поверить в то, что девушка могла меня серьёзно увлечь, но любопытство взыгралось огромное и я решил узнать о странном семействе всё.
Через несколько дней техничка в школе, что жила в этом красивом доме со времён первого его заселения, рассказала не только то, о чём знала, но и поделилась своими выводами.
– Горе, а не семья, – рассказывала она, – скрытные, странные… Бабье царство…
Встречается, оказывается, такое понятие, как «бабье царство» или вернее «бабья яма», где, травмированные отношениями в прошлом женщины, исключают мужчин из своей жизни. Они учатся выживать самостоятельно и недоверие, и даже ненависть к мужскому роду растёт с каждым поколением всё сильнее.
Наташу – рыжеволосую девушку, мать родила в возрасте около пятидесяти лет и полностью растворилась в дочери, как и её мать, и тётка. Они играли с ней, как с куклой, абсолютно не заботясь об истинных потребностях ребёнка. А девочка на удивление росла необыкновенно утончённой и творческой личностью. Прекрасно пела, писала стихи, рисовала и очень любила танцевать. Она делала всё то, что совсем было недоступно и непонятно её матери и бабушкам. А раз неясно, то этого не может быть. И при всей огромнейшей любви к позднему ребёнку, Наташу бессовестно и жестоко «ломали», создавая её по своему подобию для себя, претворяя в ней свои нереализованные возможности. Мать слишком стремилась быть совершенной и добивалась этого за счёт подавления в дочке всего, что не являлось её идеальным отражением.

Наташа страдала. Учителя пытались беседовать с матерью, но натыкались на такую стену неприятия, что бросали и оставляли, как есть. Но девочка хоть и подчинилась, но не угасла и влюбившись, на свои радость и горе, сбежала из дома. В первые летние студенческие каникулы тайно уехала на Кавказские горы с возлюбленным, слепо уверовав в любовь и счастье…

Очень часто в жизни с нами или нашими близкими случается именно то, чего мы больше всего боимся. Мы придумываем страхи и, пережёвывая их, притягиваем эти страхи к себе. Наташу часто запугивали, что отношения с мужчинами несут только боль и страдания. Мужчина – это зло. На него нельзя положиться, ему никогда нельзя верить и всем мужчинам от женщин нужно только одно… Накаркали… Молодой возлюбленный предал Наташу, и девушка попыталась самостоятельно спуститься с гор. Разбитую и без сознания нашли её только утром. Врачи чудом вернули Наташу к жизни.

Инвалидность, костыли и заточение с горячо любящими родными, которые ещё больше уверовав в свою правоту, сделали несчастную жертвой не только в физическом, но и в психологическом значении. Жизнь её превратилась в полнейшую беспросветность, полную подчинённость и зависимость. Утренние стояния на балконе – это попытка дистанцировать своё личное пространство, чтобы не сойти с ума, под видом принятия солнечных ванн, столь необходимых для девушки, живущей в заточении.

Вся эта история произвела страшно гнетущее впечатление. От неё повеяло какой-то средневековой жестокостью, чудовищным эгоизмом, захотелось выбросить из памяти, забыть, но острой занозой колола сердце жалость к «заживо погребённой» молодой девушке.
Зная, что в воскресенье все три старухи в чёрном посещают какой-то монастырь, я, проводив взглядом их со двора, смело позвонил в дверь квартиры. Наташа долго не открывала. Я слышал шорохи, стуки за дверью и звонил, звонил…

– Что вы хотите? – наконец-то раздался слабый тонкий голосок из-за двери.
– Чаю, – нагло ответил я, – Мы с вами уже давно знакомы, пора бы нам и поговорить.
Щёлкнул замок… Вблизи Наташа оказалась ещё краше. Неестественная бледность, анемичность и утончённость черт её лица, создавали впечатление неземной красоты. Распахнутые зелёные глаза, слегка коротковатая верхняя губа. Тонкая, очень длинная шея и всё это в копне пышных медно-рыжих волос... Костыли и слабые, почти безвольные ноги…
– Господи! – воскликнул я про себя, – Как же можно замуровать в квартире такую красоту?

Тайные встречи по воскресеньям продолжались долго и стали для меня необходимыми, как воздух. Наташа была начитанной, образованной, тонко чувствующей, музыкальной и глубоко несчастной. Она завладела мной и желание научить её нормально ходить стало навязчивым.

Я отправил телеграмму своему отцу – врачу травматологу, что срочно нуждаюсь в его помощи. Родители решили, что со мной случилась беда и прилетели вместе. Шантажом, угрозами, разными клятвами и лаской я уговорил отца осмотреть Наташу. И без предварительной договорённости мы все – мать, отец и я, позвонили вечером в дверь квартиры «бабьего царства».

Увидев моего импозантного отца, красавицу мать, одетую по последней моде, благоухающую французскими духами и меня, несчастные старухи испугались. Они что-то невпопад лепетали, нелепо суетились, плакали и совсем не знали, как нас встречать, что говорить и что делать. Смелые в своём придуманном мирке, замурованные от внешнего света, они оказались настолько беспомощными и жалкими, что…»

Вадим Иванович замолчал. Мы видели, что воспоминания даются ему нелегко. Но желание услышать окончание необычной истории было выше нашего осознания.

Подумалось, до чего же мы легко обвиняем людей, осуждаем и совсем не знаем, чем они живут. Почему именно так, а не иначе? Мы все, в некой мере, эгоисты и редко задумываемся о том, а о чём же и как думают люди, даже живущие рядом с нами. Эти несчастные женщины, осуждаемые всеми, спасали единственную свою радость в жизни, так, как они умели. Как они знали, защищая её от опасностей, которые, возможно, пережили сами.

«Я совсем не ожидал такого участия от своей матушки, – голос Вадима Ивановича прервал наши размышления, – она, подвязавшись найденным на кухне фартуком, принялась наводить в доме порядок. Нет, в доме было чисто, но обилие занавесок, салфеток, подушек, пледов и других пылесборных тряпок, по мнению мамы, были опасны для ослабленной Наташи. Хозяйки сидели молча с жалким обречённым видом и, похоже, плохо понимали происходящее. Я был горд родителями и ещё более собой.
– Я займусь лечением несчастной девушки, но только при одном условии, – отец с матерью строго посмотрели на меня.
– Ты не вступишь с ней ни в какие отношения, – продолжила мама, – мне нужна здоровая невестка, здоровые внуки и твоё счастье.

Я было кинулся доказывать, что Наташу мне жалко чисто по-человечески, но матушка увидела то, чего я ещё не осознал. И я клятвенно пообещал маме здоровую невестку из хорошей семьи, чудесных внуков и себе счастья. Лишь бы отец поставил Наташу на ноги. Что он и сделал.

А я, в свою очередь, окончательно утонул в любви. Наташа стала самостоятельно выходить на улицу, опираясь на тросточку. Исчезла мертвенная бледность лица, но прогноз для жизни оставался неутешительным.
– Ты понимаешь, – кричала мать, – она никогда не сможет забеременеть. А если сможет, то не выносит. Ну уж если случится чудо, что выносит, то никогда не сможет родить.
Это был её приговор. Но я упорно ухаживал за Наташей, научился разным медицинским манипуляциям и мы с ней верили и надеялись, что дней у нас ещё много.

Расставаться нам было всё труднее и в один вечер я остался. Наташина мама сама постелила нам вместе, и все старушки дружно уехали в монастырь. А вернувшись через три дня, указали мне на дверь.

Они, по всей видимости, проиграли с ней свой сценарий отношений, в котором мужчинам ни при каких условиях нет доверия. Кое-как смирившись с моим появлением в жизни Наташи, они немного уступили, но изменить модель поведения между мужчиной и женщиной не смогли. И в страхе получить новый удар судьбы, захлопнули передо мною дверь. Опять же, спаса и защищая самое дорогое, что у них есть – судьбу Наташи.

Наташа же разрывалась между старой матерью, ветхими бабками и любовью ко мне. Но как они ловко манипулировали девушкой и доказывали, что я её предам! «Поиграет, и бросит. Кому ты нужна, хромая и больная, кроме нас?» – повторяли они, как мантру.
В наши редкие тайные встречи Наташа просила подождать.
– Чего ждать? – не понимал я. – Это наша жизнь, понимаешь!
– Понимаю, но бросить их не могу. Они не переживут.

А потом Наташа узнала, что беременна и мать её настоятельно убеждала сделать аборт. Страх потерять дочь лишал её разума. Врачи были согласны и не верили в возможность выносить и тем более родить, но неожиданно Наташа проявила несвойственную ей твёрдость. «Они не верили, что я смогу и забеременеть», – доказывала она и ушла жить ко мне.

Если бы не было вокруг нас моих и её родителей, то, возможно, мы испытали бы наивысшую степень блаженства любви. Но зная, что всё окружение нас не понимает, не принимает и страдает по нашей вине, добавляли в наши отношения много горечи.

Беременность протекала тяжело. Я не менее Наташиных мамок-бабок боялся её потерять. Как-то сказал ей об этом.
– Ты хочешь знать, что делал я
На воле? Жил – и жизнь моя
Без этих трёх блаженных дней
Была б печальней и мрачней
Бессильной старости твоей.
Давным-давно задумал я
Взглянуть на дальние поля,
Узнать, прекрасна ли земля,
Узнать, для воли иль тюрьмы
На этот свет родимся мы… * – прочитала Наташа и долго смотрела на меня своими огромными зелёными глазами…

Говорят, что материнская любовь безусловна. Но не имея личной жизни, мать Наташи продолжила себя в дочери, прикрывшись гиперопекой и гиперзаботой, на уровне психологического вампиризма реализовывала в ней себя. Это был настоящий террор родительской эгоистичной любовью.
И Наташа сравнивала свою жизнь с заточением.
«Я мало жил, и жил в плену.
Таких две жизни за одну,
Но только полную тревог,
Я променял бы, если б мог»*, – часто повторяла она, грустно вздыхала и отводила взгляд в сторону, как будто знала, что-то неизвестное мне...

Наташа умерла во время родов, наша девочка так и не смогла появиться на свет...»

***
Полночь. Отключили электричество. Охотясь за мышами, протяжно закричала неясыть. Вдалеке прогудел паровоз. Вадим Иванович зажёг свечи. Мы молчали, испытывая чувство неловкости и корили себя за навязчивое любопытство.

– А что было дальше? Что стало со старухами? – вдруг неожиданно и бесцеремонно спросила соседка, что уже давно имела виды на холостого председателя.
– Ушли вслед за Наташей, одна за одной. У них не было больше смысла жить, да и они уже были действительно старые. Закончилось «Тёмное бабье царство», которое само себя уничтожило. Но Наташа, будучи обречённой, всё-таки познала со мной счастье. Я это знаю точно.

Вадим Иванович внимательно посмотрел на каждого из нас и улыбнулся: «Я тоже был счастлив. Благодарен сейчас и всегда, что встретил свою единственную настоящую любовь. Можно прожить много жизней, не один раз жениться, иметь множество любовниц, но не испытать истинных чувств, когда твоя любовь выше и важнее собственной жизни. Любовь, которая, как солнце – освещает мой путь, греет сердце, и уйдёт вместе со мной…»

А я подумала, каким бы мрачным ни было твоё прошлое, как бы ты ни был болен, сколько бы тебе ни оставалось дней, если ты живёшь, дышишь и думаешь – имеешь право быть счастливым. И даже должен, ибо тебе дана необыкновенная возможность чувствовать и любить.

* М.Ю. Лермонтов "Мцыри"

10.03.2019