Виноватый

Виноватый

                Резким, противным, металлическим скрипом дверь, ведущая в первый подъезд одной из многоэтажек, сонно, как-то нехотя выпустила в холодное ноябрьское утро возрастного коренастого мужчину в теплом драповом пальто и меховой шапке. Одеяние раннего прохожего как нельзя лучше соответствовало той погоде, которая вот уже неделю установилась в городке. Осень в этом году случилась ранняя и необыкновенно холодная. Сразу после томно бархатного бабьего лета в самом конце сентября, когда уже и надежды то растаяли на его приход, внезапно грянули холода. Может быть, подступись они плавно понижающейся температурой воздуха, не наблюдалось бы столь очевидного контраста между давно ушедшими остатками лета и приближающейся зимой. Мрачный, промозглый дождями и заморозками, октябрь навис над городком темно серыми свинцовыми тучами. Ясных солнечных денечков можно пересчитать по пальцам, да и то одной руки. А неделю назад к ненастью добавился северный ветер, прошерстивший улицы, площади и дворы города. Он то пропадал, то внезапно объявлялся завыванием в вентиляционных трубах жилых домов, грохотом плохо закрепленных конструкций, разлетевшимся мусором из урн и мусорных баков.
                Пять утра - это то время, когда спящие видят чудесные сны, когда самые ранние «пташки» еще только-только тянуться под теплыми одеялами, собираясь с силами чтобы покинуть ласковые постели. Григорий Павлович, не смотря на усталость и тяжелую, пульсирующую головную боль уже во всеоружии направлялся в свой гараж. У него в пакете все необходимые инструменты для разделки мяса. Времени в обрез, приходится спешно поворачиваться. Обычно он без излишней суеты и торопливости, выполнял самим собой возложенную работу. За долгие годы научился грамотно, четко формировать нужные куски, подбирать товар в соответствие с пристрастиями постоянных клиентов, что необходимо отметить, совсем непросто. Теперь же все шло наперекосяк.
                Внезапно налетевший сильный порыв ветра пронизывал насквозь даже через зимнее пальто на ватной подкладке. То самое пальто, которое в приличном состоянии дошло из советских времен до сегодняшних дней, хотя и пропахло едким запахом нафталина. Постоянно его не носили даже в самые сильные морозы, а вот в таких экстренных ситуациях, годилось как нельзя лучше. Невольно сгруппировавшись под холодной волной воздуха одолевшей утепленную одежду, мужчина снял перчатку и, недолго покопавшись в кармане пальто, достал электронный ключ, приложил к замку металлической калитки. Моментально мигнула бледным светом лампочка, едва слышно щелкнул замок, калитка открылась. До спасительного гаража оставалось всего ничего: пройти три бокса и четвертые ворота - его. За гаражами ветра не чувствовалось и оттого холод не пробирал до костей, но стоило выйти на проезжую дорогу, разделяющую ровные ряды кооперативных строений, как ощущались все прелести погоды.
                Еще бросок и бесстрашный путешественник у цели. Теперь предстояла самая неприятная часть действия. Нужно было последовательно справиться с тремя навороченными замками с секретами, охранявшими гараж и, главное, машину от вездесущих воров и угонщиков. Предварительно оглядевшись по сторонам и убедившись, что кроме его одинокой фигуры, никаких других субъектов на горизонте не наблюдалось, сосредоточенно выверенными манипуляциями рук и тела, Григорий Павлович терпеливо принялся одолевать «преграды», выстроенные самим, в том числе, для себя. Между тем, рваные порывы ветра гуляли вдоль гаражных рядов, словно пьяный мужик шарахаясь по дороге: то кружа пылью и мелким песком, то гоняя всяческий мусор, то гулко грохоча пустыми пивными банками, безразлично брошенными какими-то лентяями мимо мусорного бака. «Хорошо осадков нет, - подумалось хозяину, - а то Раисе потом вывози грязь. До постоянного снега еще далеко, если и полежит ночь, то утром обязательно растает. Начнут мясо забирать - натащат снежной жижи. Пусть лучше ветер, да сухо».
                Наконец, пал последний бастион: громоздкая тяжелая дверь с удивительной беззвучной легкостью, поддавшись воле хозяина, приоткрылась. Мужчина, не смотря на внушительный вид, ловко проник в свое детище через довольно узкий проем. Привычным движением он нащупал выключатель, нажал на выступ и, помещение наполнилось ярким голубым сетом неоновых ламп, расположенных на стенах по периметру помещения. О внутреннем «убранстве» гаража можно говорить долго и с восхищением. Григорий Павлович самолично обустраивал свое детище, игнорируя предложения желающих подзаработать. Не потому что пожалел денег, но из потребности собственными руками «создать» удобный во всех пониманиях личный «кабинет», где будет располагаться все сааме главное и дорогое. Этот «кабинет» надлежало разделить с самым верным другом - автомобилем.
                Машина, в понимании Григория Павловича, обладала собственной душой и характером, имела половую принадлежность и, соответственно, только ей присущие особенности. Он разговаривал с автомобилем: извинялся и оправдывался, когда невольно обижал или нагружал его; непременно здоровался и прощался; ласково бубнил под нос, смывая прилипшую грязь или заправляя бензином. Он как заботливый отец ухаживал и оберегал своего друга. Имеющуюся на сегодняшний день машину купил три года назад специально под свои планы. Мощный внедорожник черного цвета служил верой и правдой и ни раз выручал своего хозяина.
                Гараж, Григорий Павлович обустраивал целых четыре года, шаг за шагом, продумывая интерьер до мелочей. Каждый сантиметр площади носил собственную функциональную нагрузку. Несведущий, случайно попавший воспримет интерьер несколько настороженно, ему непременно покажется, что хозяин помещения уж слишком показательно развешал и расставил инструменты, приспособления  и оснащение. На самом деле ни о какой показухе речи не шло и обстановка лишь подчеркивает увлечения и склонности мужчины к порядку и удобству. Слева, сразу от входа располагался первый, довольно удлиненный верстак, над которым, согласно пониманиям хозяина, в определенной системе, размещались гаечные и разного рода прочие ключи, за ним, вдоль стены, следовала сварная конструкция трех полочного компактного стеллажа, где находились приборы, приспособления и автомобильные запасные части. Словом, значительная территория прилегающая к левой стене помещения, служила для работы по ремонту и обслуживанию автомобиля. Загоняя машину багажником вперед, при открытых воротах, копаться под капотом было много удобнее и светлее, поэтому все подручные средства и были вынесены ближе к входу.
                Затем следовал дополнительный, небольшой ни то стол, ни то тумба, где стояли тиски, точило, несколько самодельных приспособлений уже просто для работы по хозяйству. Опять узкий стеллаж с полками аж до самого потолка. Здесь, на полках, заставленных многочисленными банками, контейнерами и коробками, аккуратно разложенные по емкостям, хранилась всякая мелочь в виде разнокалиберных  гвоздей, болтов, гаек, саморезов и так далее по списку. К торцевой стене, как раз напротив входа в сооружение, крепился самый большой, сварной стеллаж, на полках которого размещались хозяйские мало ценные вещи, те, что есть в каждой семье, и которые хранить в квартире было не удобно, а выбросить жалко. Гаражные полки являлись тем пересылочным местом между антресолями в ухоженной квартире и мусорным баком. Правда, иногда кое-какие сомнительные ценности удавалось пристроить знакомым или совершенно посторонним людям.
                Вдоль правой стены располагались узкий, сохранившийся с советских времен, стол-книжка, два стула, две табуретки и лавочка без спинки на  три персоны, выполненные с особой любовью собственными руками и обшитые коричневым дермантином. Все эти посадочные места были предназначены не для пьяных посиделок с мужиками, а исключительно в хозяйственных целях, впрочем, посиделки тоже иногда случались. А куда без этого в мужском гаражном сообществе? Дизайн и сама атмосфера в гараже громким голосом заявляли о мужской строгости, деловом подходе к жизни. И только единственная деталь, зато какая, указывала на женское вмешательство. Эта деталь - старые плюшевые шторы горчичного цвета, скрывавшие за собой житейский хлам на торцевой стене.
                Поскольку все металлические конструкции и мебель выкрашены в коричневый цвет, то память жены Григория Павловича, Раисы Петровны быстренько «отвела» женщину в дальний угол антресолей, где уже много лет пылились некогда модные плюшевые шторы. Расцветка как нельзя лучше подходила к однообразному интерьеру и даже несколько празднично освежала его. После длительной, терпеливой осады мужа, а мужчина ни в какую не соглашался размещать эту неземную красоту в царстве строгости и сдержанности, крепость пала и супруги дружно, сообща, повесили шторы их молодости на самое, можно сказать, почетное место.
                Григорий Павлович, осторожно, бочком, чтобы не запачкаться о грязную машину, прошел в самый конец гаража. Воздух в закрытом помещении настоялся запахом свежего парного мяса и, наверное, на уровне охотничьего инстинкта возбуждал желанием действовать. Сон окончательно растворился в холодном воздухе неоновых ламп. Он снял громоздкое пальто и, натянув на себя телогрейку, подпоясавшись клеенчатым фартуком - предметом гордости жены, ее таланту рукодельницы, вернулся к входу в гараж. Отработанным, привычным движением открыл тяжелые, обшитые узкой вагонкой, железные ворота. Разгульный ветер попытался, было, подхватить разъехавшиеся створки, но мужчина вовремя среагировав, крепкими, жилистыми руками отвел поочередно каждую из них к внешним стенам сооружения и крючками закрепил.
                Затем, осторожно приоткрыв переднюю дверь автомобиля, проник на водительское сиденье. Машина легко завелась, выкатившись из защищенного от непогоды помещения, отъехала ровно настолько, чтобы можно было беспрепятственно закрыть ворота. Выгонять на промозглый холод верного друга не хотелось, но без этой манипуляции разрубить, взвесить и разложить по пакетам привезенное мясо не представлялось возможным. Закончив все подготовительные работы, мужчина, наконец, приступил к главному действу, ради которого, вообщем-то и явился ранним утром в гараж. За закрытыми воротами он расстелил куски плотного полиэтилена на полу, подложил специальную деревяшку и, разместив здесь же в установленном порядке свои рабочие инструменты, как раскладывают в хирургии перед операцией: топорики и ножи разной длины и формы, принялся за ответственную работу.
 

                Григорий Павлович не выделялся ни ростом, ни атлетическим телосложением, ни модной одеждой. Он выглядел согласно своему возрасту, социальному положению и пенсионному достатку. Самый рядовой мужчина: чуть выше среднего роста, некогда сухощавого сложения, но в силу возраста, заметно поплывшего фигурой и осанкой. Однако, в то же время, сумевшего сохранить ухоженный и подтянутый внешний вид, коим был, безусловно, обязан добрейшей и заботливейшей из всех жен - Раисе Петровне. Наблюдая за ним со стороны, можно было решить, что этот бравый, не по годам энергичный и ответственный мужчина всю сознательную жизнь прослужил в армии и, наверняка, дослужился, как минимум, до звания полковника. На самом деле с армией его связывали два года срочной службы в танковых войсках на Дальнем Востоке и звание сержанта при демобилизации.    
                Свое сытое, счастливое деревенское детство он помнил плохо, может быть потому, что было оно совсем недолгим, а может быть, потому что с началом войны в его жизнь хлынули сплошным потоком более сильные, страшные и значимые переживания и эмоции. Мальчишкой на седьмом году жизни остался без отца, которого вместе со всеми деревенскими мужиками проводили на фронт. Где и как погиб отец они с матерью так никогда и не узнали. Он не успел прислать ни одного письма. Мать потом писала запросы, но всегда приходил один ответ - пропал без вести. Всю войну мать верила, что в силу неразберихи отец жив и ждала его, не позволяя никому говорить о нем в прошедшем времени. Только через несколько лет безуспешных поисков после победы позволила себе смириться со своим вдовством.
                Впрочем, потеря отца в силу жизненных обстоятельств, стала не единственной потерей в семье. Летом сорок первого года фашисты активно продвигались по советской земле, наши войска, ожесточенно сопротивляясь, все же отступали, оставляя города и деревни. Над матерью нависла серьезная угроза, потому как многие годы она являлась партийной активисткой и много кому в колхозе успела насолить честностью и прямотой. Уже тогда доходили разговоры о том, каким образом фашисты расправляются с коммунистами и их семьями. Нужно было уходить на запад вместе с войсками. Женщина собрала детей, а кроме семилетнего Гришки, была еще двухлетняя Танька, и отправилась в город на железнодорожную станцию для эвакуации в тыл. Они с большими трудностями добрались до города и вместе с другими беженцами погрузились в битком набитый людьми товарный вагон.
                В памяти Гришки мало, что закрепилось от той ужасной дороги: пожалуй, страшная вонь от грязных человеческих тел и испражнений, гул самолетов летящих черной, грозной стаей стервятников, бомбить наши населенные пункты и укрепления, доводящий до полного психоза. При шуме моторов люди замирали в вагонах движущегося состава от страха и ужаса, ожидая смертоносной расправы. Но волею судьбы самолеты не сбрасывали бомбы на мирный поезд, несли смерть дальше на Восток. И все же горе настигло семью. Случилось это на маленькой железнодорожной станции, где на неопределенный срок остановился поезд. В поисках пропитания и воды люди высыпали из вагонов. Мать, вручив Гришке пустой чайник, отправила его добыть воды, а сама, вынув из ушей золотые серьги, направилась в импровизированную толкучку обменять украшение на хлеб или картошку. Они уже сутки ехали без еды. Поезд дернулся неожиданно, без всякого предупреждения, толпа всей мощью двинула к вагонам. Женщину подхватил поток и понес в конец состава, упорно сопротивляясь, выкрикивая мольбы и ругательства, она не устояла на ногах и упала под ноги обезумевшей толпы. Ее, потерявшую сознание,  топтали, а поезд увозил маленьких детей. Очнулась мать в здании станции на импровизированном лежачке, рядом зареванный Гришка с пустым чайником. Она с трудом дождалась следующего эшелона и, несмотря на многочисленные синяки, ссадины и пробитую голову, пристроилась туда вместе с сыном. До следующей станции ехали долго, несколько часов простояли прямо в степи, на открытом месте. Тогда она еще не знала, что задержка случилась из-за того, что немецкие самолеты разбомбили предыдущий состав, состав, которым внезапно уехала двухгодовалая Танька.
                Гришка не запомнил ни самого города, ни его названия. Мать со слезами на глазах, с жалобным подвыванием умоляла людей ответственных за эвакуацию помочь найти дочку, ей предлагали осмотреть детей, оставшихся без родителей среди тех, кто уцелел после бомбежки, но Таньки нигде не было. Потом всю оставшуюся жизнь мать будет искать девочку, направляя сотни письменных запросов в разные государственные и общественные организации. Она уйдет из жизни в некотором помешательстве от потерь уже в шестидесятые годы, так и не обнаружив каких-либо следов своей дочери.
                Всю эвакуацию Гришка с матерью прожили в Средней Азии, то в одном, то в другом месте. Мать работала на хлопке, он учился и помогал в колхозе. Жили тяжело, голодно, есть хотелось всегда. Детство запомнилось голодом, жарой и изнурительной работой на хлопковых плантациях. После окончания войны вернулись на малую родину: выжженная земля, развалины и заросшие бурьяном дворы. Начинали с сырых, промерзших землянок. Между тем, Гришке исполнилось тринадцать и он уговорил мать уехать в город. Там поступил подсобником на стройку. Так началась трудовая деятельность не по годам взрослого мальчишки.
                Они жили вдвоем, каждый знал и исполнял свои обязанности. Гришка потихоньку, вечерним закончил десятилетку, поступил в строительный институт. Образование давалось легко то ли в силу его стараний, то ли благодаря работе, в какой-то степени, по профилю. Молодого ответственного паренька заметили на производстве. Сначала назначили помощником мастера, потом мастером и к окончанию института он выбился уже в начальники смены. Личная жизнь тоже не стояла на месте, там же, на стройке, начинающий руководитель влюбился в скромную, милую учетчицу Раечку. Серьезная, всегда занятая девушка заочно училась в техникуме, проживала в общежитии, по вечерам подрабатывала уборщицей: мыла полы в своей канторе, бытовках, складских помещениях и подсобках. Заработанные деньги отправляла многодетной семье в деревню. Самым удивительным оказался тот факт, что девушка была родом из одной с ним деревни, всю войну пережившая вместе с семьей на оккупированной фашистами родной земле. Правда, после уничтожения деревни они перебрались к родственникам в соседний район, где и встретили победу. Вернулось семейство не сразу, потому, скорее всего, молодые люди и познакомились только в городе. Григорий проверять чувства не стал и долго ухаживать тоже - женился через два месяца знакомства.
                Молодая жена матери понравилась, женщины без труда нашли общий язык и жили, что называется, без «стихийных бедствий» под общей крышей. Когда Раечка родила сына, как-то само собой назвали его Павлушкой, в честь погибшего деда. Год от года мать чувствовала себя все хуже и хуже, видимо сказались и потери самых близких людей, и жаркий тяжелый климат эвакуации, и трудная, с огромными нагрузками, тыловая работа, и постоянное, никогда не покидающее чувство голода. На пенсию, измотанная жизнью, еще не старая женщина вышла по инвалидности. И, казалось бы, отдыхай, сиди на лавочке со старушками, тешься перемыванием косточек соседям, но такой образ жизни не про нее. Возложив добровольно все заботы о доме и внуке на свои и без того натруженные плечи, больная женщина и здесь старалась быть полезной семье. Умерла мать тихонько, впрочем, как и жила, в своей постели за новым шифоньером, куда по ее же просьбе определил сын в небольшой однокомнатной квартире. Для Григория Павловича эта очень больная и значимая потеря стала первой. Он трудно переживал уход матери, хотя случилось это не внезапно, потому что в последний месяц перед смертью она уже не вставала, постоянно впадала в беспамятство и только звала мужа Пашеньку и дочьку Танечку.
                Между тем строгий, требовательный трудоголик - Григорий Павлович настойчиво поднимался по карьерной лестнице. Он умудрился снискать для своего строптивого характера определение неуживчивого и скандального начальника. Причем, неустанно конфликтовал и с подчиненными, и с начальством независимо от должностей и рангов. Самое странное заключалось в том, что несмотря на неуживчивость и критику, то самое начальство его ценило, уважало и продвигало. Причиной тому, скорее всего, служили: опыт, ведь начинал с самых низов; знания дела на уровне высшего образования; высокий профессионализм, который не займешь и не купишь, а только наработаешь годами.
                Есть люди мелочные, трусливые не способные мыслить масштабно, за каждым решением, советом или согласованием бегущие к руководству. Им уж очень не хотелось самостоятельно принимать решение и тем более нести ответственность за это решение, не хотелось отвечать за содеянное. Как хорошо и удобно - «я ни я и лошадь не моя», все согласовано и утверждено начальством. В случае чего - разбирайтесь сами! Григорий Павлович требовал всегда только по делу, спрашивал за работу строго, ответственности не боялся. Таких резких «искателей правды» за спиной хоть и не любили, но, честно говоря, ценили: на таких всегда, в любом деле можно положиться. Руководитель с пониманием никогда не променяет подобного «бузотера» на удобного и услужливого подчиненного.
                Незаметно подкралась пенсия. Однако, полный сил и планов директор управления строительством города - Ярцев Григорий Павлович даже в страшном сне не мог себя отправить на отдых. Он не мыслил жизни без работы. Случилось неожиданное. Нет, не с ним, вернее и с ним, и со всей огромной страной - грянули девяностые! Они катком прошлись по жизням и судьбам людей. Кто-то сумел увернуться из-под тяжелой, грозной государственной машины и, пусть со значительными потерями, но все же, более менее, прилично пережить трудные годы. Кто-то умудрился не просто изловчиться и сохранить нажитое, а еще прихватить из общественной или государственной кормушки. Кто-то резво переквалифицировавшись в откровенных бандитов, собирал дань за «крышу» или отстреливал таких же как сам. Однако подавляющее большинство сограждан этот безжалостный каток «закатал в асфальт».
                Какие бы перевороты не сотрясали страну, какие бы управленцы не приходили к власти, всегда, во все времена высококвалифицированные специалисты ценились. Просто в связи с отсутствием производства как такового - в то время закрывались промышленные предприятия, разваливались колхозы и совхозы, умные и талантливые производственники остались не у дел. Невостребованные граждане теряли кусок хлеба и возможность содержать семью. Будь ты сколь угодно грамотным инженером, уважаемым человеком, но если твои знания не находят применения, кто же будет держать на работе и платить зарплату?
                Григорию Павловичу в этом плане, можно сказать, повезло. Безусловно, объемы строительства резко сократились, да и само строительство приобрело несколько иные формы. Из крупномасштабных проектов это направление деятельности преобразовалось в местечковые коттеджные застройки, нанималась дешевая рабочая сила, в основном из жителей ближнего зарубежья: украинцев, белорусов, молдаван. Исполнители всегда оставались исполнителями и им обязательно требовалось грамотное руководство, коим и слыл, причем, не напрасно, Григорий Павлович. После полного развала управления, бывшему директору сделал лестное предложение к сотрудничеству весьма и весьма представительный функционер из властных структур, имеющий, в том числе, собственную строительную фирму.
                Мужчина тяжело решался на совместную деятельность, уж больно не по нутру ему были новые порядки. Будучи человеком чести и порядочности, он прошел советскую закалку ответственностью и принципиальностью. Новый подход в разрешении деловых вопросов претил пониманиям руководителя. Григорий Павлович прекрасно осознавал, что если он проигнорирует предложение, то ему, так скажем, «перекроют кислород». И даже окажись трижды востребованным другими работодателями, волчий билет ему гарантирован. Тот самый случай - или со мной, или никак. Никто не пойдет против власти! И все же главным основанием для заключения договора между новоиспеченным хозяином и бывшим крупным руководителем, стало соглашение о предоставлении работы сыну Павлу.
                К этому беспокойному времени Павел уже женился и произвел на свет маленькую дочку Наташу. Родители успешно разменяли свою большую квартиру на две двушки с приличной доплатой и, молодая семья с радостью переехала под собственную крышу. Павел работал в управлении, где руководил отец, а после развала предприятия остался не у дел. Опека отца была необходима как воздух - семью нужно кормить, а вокруг безработица. Павла оформили снабженцем, выделили потрепанную восьмерку и отправили по городам и весям добывать строительные материалы, с чем молодой человек справлялся весьма успешно. Но кто тогда мог представить, что именно эта работа принесет горе семье и родителям?
                Горе обрушилось, как это сплошь и рядом случается, неожиданно  и с такой разрушительной силой, что оправиться от него уже не представлялось возможным до конца жизни отца и матери. Холодным, дождливым октябрьским вечером, возвращаясь из командировки в соседнюю область, машину Павла занесло на мокрой, скользкой дороге и она несколько раз перевернувшись, слетела в глубокий овраг. Молодой мужчина погиб на месте. Когда о несчастье сообщили родителям, Раиса Ивановна словно умерла вместе с сыном. Она, не воспринимая действительности, ушла в себя, закрылась от окружающего мира. Вместо всегда доброжелательной и жизнерадостной женщины в одночасье превратилась в мертвую ледяную статую. Унося свои материнские страдания и слезы подальше от чужих глаз, закрывшись в спальне и тупо уперев взгляд в одну точку, просиживала в одиночестве целыми сутками. Даже не менее переживающий, раздавленный общей бедой муж не мог достучаться до ее сознания.
                Потеря любимого сына и полу помешательство жены, уложили Григория Павловича на больничную койку с инфарктом. Невольно одна беда перетекла в другую. Что происходит с человеческой психикой в такие страшные моменты? И можно ли сказать, что переживание одного горя способствовало преодолению другого? При том при всем, Раиса Ивановна будто очнулась, вернулась из своего небытия. Возможно, страх лишиться еще и мужа, призвал бедную, несчастную женщину к действию. Теперь она самозабвенно ухаживала за больным, не покидая палаты часами. Как-то мгновенно осунувшаяся и постаревшая, сидела рядом днем и ночью, по-старчески скрючившись на стуле. А Григорий Павлович, со свойственной ему настырностью, цепляясь за жизнь, медленно, но верно выкарабкивался из смертельно опасной болезни. И они победили! Победили вдвоем, пожалуй, самое страшное горе, которое возможно себе представить.  Нет, боль потери сына так и осталась с ними, но это бремя они разделили на двоих и пронесли эту трагедию через оставшиеся годы.
                Часто жизнь, преподнося нам трудные испытания будто рыбу выбрасывает на берег, которая оказавшись в чуждой, убийственной для нее среде, судорожно ловит ртом воздух, но для продолжения жизни ей необходима вода. Как известно конец наступает печальный, если в это самое время разного рода стечения обстоятельств не возвращают ее в привычную среду. Кто-то может возразить и начать утверждать, что судьба крайне редко протягивает руку помощи, а я смею искренне утверждать - помощь приходит всегда, только не всегда мы ее видим и принимаем. Самозабвенно окунувшись в собственную беду, растворившись в жалости к себе любимому или любимой, ополчившись на весь окружающий мир, отвергаем подсказки жизни. А ведь эта беда и дана нам была для чего-то!
                Пока Григорий Павлович боролся за собственную жизнь в больнице, а жена отчаянно ему помогала, в их квартире нежданно незвано появился довольно близкий родственник со стороны Раисы Ивановны - племянник Генка. Молодой мужчина являлся сыном одной из сестер женщины, причем волею судьбы родившийся с Пашкой в одном году и даже в одном месяце, но сходство мальчишек не ограничилось датой рождения: и тот и другой внешне сильно походили на своих матерей. Оба круглолицые с широко поставленными глазами, высоким лбом, взглядом с насмешливым прищуром, прямым, отточенным носом и оттопыренными ушами. Эдакие два молодца из одного ларца. На лето Пашку неизменно отправляли в деревню и уж там они с Генкой отводили душу.
                Горю семьи сочувствовала вся родня и тем более Генка. На момент случившейся беды, Генка был женат на своей, деревенской девчонке и успел «настрогать» троих ребятишек. Молодые жили бедненько, перебивались временными заработками мужа, поскольку постоянную работу найти было невозможно, да подсобным хозяйством. После смерти двоюродного брата Генка решился отправиться в город на заработки и заодно поддержать осиротевших близких родственников заботой и участием. Он быстро устроился прицепщиком на железную дорогу, где работал не только по специальности, еще умудрялся за отдельную плату разгружать вагоны. В сумме, в плане заработка, получалось совсем неплохо. Шустрый, рукастый и необыкновенно трудолюбивый Генка, ежедневно наблюдавший за страданиями стариков, принял на себя еще и домашние хлопоты. Готовил самую простую пищу, мыл полы и даже освоил стиральную машину. Раиса Ивановна носила мужу в больницу приготовленные парнем бульончики, кисели и каши. Генка безумно переживал за оставленную семью и, хотя пол деревни родственников оказывали многодетной матери необходимую помощь, днем и ночью грезил о своем возвращении.
                В конце концов, терпение лопнуло, молодой мужчина открыто заявил о намерении в ближайшее время отправиться к постоянному месту жительства - любимой жене и не менее любимым детям. Старики заметно расстроились. К этому времени Григорий Павлович уже не только выписался из больницы, но и успел несколько оклематься. За время болезни осознал, что новая жизнь, новые производственные и человеческие отношения для новых, молодых людей. Он - человек старой советской закваски, не вписывался в существующие обстоятельства, не мог мозгами и сердцем принять окружающей реальности и, смерть сына для него стала той последней каплей, которая переполнила уже наполненную до самых краев чашу терпения. Можно сколько угодно долго глушить в себе раздражение, но рано или поздно оно либо взорвется диким скандалом, либо того хуже, породит страшное заболевание. Григорий Павлович решил впредь не искушать судьбу и потихоньку удалиться на пенсию, благо повод для того был очевидным. Его поуговаривали больше из уважения к былым заслугам, нежели из необходимости сохранить ценного работника.

 
                Теперь возрастную супружескую пару ничто не привязывало к дому, после убедительных разговоров с не по годам практичным племянником, приняли решение отправиться пожить некоторое время в родной деревне. В одно прекрасное морозное утро, загрузив машину продуктами и подарками для многочисленной родни, отправились в Липецкую область. Машину мужчины вели по переменке, каждый час сменяя друг друга. Встретили гостей радостно, с открытой душой, но совсем не щедрым столом. Так называемая жизнь земляков, повергла в ужас видавших виды супругов. Заколоченные деревенские дома, опустевшие, занесенные снегом дворы, поваленные заборы и провалившиеся крыши строений. Везде нищета и запустение. Люди бежали из деревни, потому что прокормиться с каждым годом становилось все труднее. Дома не продавали совсем не из патриотических соображений или желания «перетоптаться» в городе, а потом, при наступлении благоприятных времен, вернуться в родные стены, просто дома не покупали. Кому они были нужны в умирающей деревне?
                Держать скотину - дело затратное, однако необходимое, иначе совсем кранты. Мужики преимущественно пили от безысходности, а многожильные бабы тянули и детей, и маломальское хозяйство. Ситуация в родной деревне отчаянно напоминала первые послевоенные годы и совсем разнилась с той, что наблюдалась с шестидесятых по восьмидесятые годы. Григорий Павлович во время долгих прогулок по окрестностям много размышлял над увиденным. Уехали они с Раисой Ивановной с тяжелым сердцем и мрачным настроением. Каждый искал ответ на вопрос - как помочь хотя бы самым близким людям, уж если объять необъятное невозможно. И опять судьба помогла, подсказала встречей с совершенно незнакомым человеком.
                Подошло время Григорию Павловичу к доктору показаться на медицинский осмотр, как человек ответственный и обязательный, явился на прием день в день. Поднялся на второй этаж поликлиники, нашел нужный кабинет и занял очередь за мужиком несколько странной наружности. Даже в хорошо освещенном коридоре было весьма затруднительно определить возраст мужика: вроде голос молодой, сам крепкий, статный, голова коротко стрижена и русый оклад бороды. Скорее всего, именно борода сбивала с толку. Одет мужик тоже не совсем обычно для городского жителя - потрепанный серый пиджак в крупную бледно-коричневую клетку, под ним линялая рубаха с отложным воротником, протертым на изгибе, неопрятные мятые темные штаны заправлены в валенки на толстой резиновой подошве. «В таком затрапезном виде обычно зимой управляются дачники на своих участках или мужики в деревнях по хозяйству», - как-то само подумалось Григорию Павловичу.
                Народу в коридорах больницы прибывало, в основном люди пожилые, проходили не торопясь, оглядываясь по сторонам и вглядываясь в надписи на табличках, что прикреплены к дверям кабинетов и номерам на них. Проносились легкие и подвижные молоденькие медицинские сестрички, по-деловому чинно, чеканя шаг, шествовали в белоснежных халатах важные врачи. За Григорием Павловичем очередь занял еще один мужчина, вот он как раз внешне соответствовал статусу городского жителя и возрастом, скорее всего, был не многим моложе его. Он сидел около двери кабинета уже минут пятнадцать и за это время дверь ни разу не открылась, более того, в кабинет не входили и из него не выходили, при том, что около других дверей жизнь активно бурлила. 
                Григорий Павлович степенно поднялся, осторожно постучав в дверь костяшками пальцев, потихоньку толкнул ее. Дверь стояла насмерть, не пропуская посторонних в комнату.
- Извините, там что, никого нет? - удивленно поинтересовался у странного мужика. Тот никак не реагировал на вопрос. Отстраненный взгляд и плотно сжатые губы говорили о состоянии задумчивости. Занятый своими мыслями, он не обращал внимания на происходящее вокруг.
                К разговору подключился «горожанин»:
- Товарищ, у вас спрашивают: есть ли в кабинете кто? Может мы здесь напрасно сидим, приема не будет?
                Повышенный тон голоса сыграл свою роль и мужик, блуждающим взглядом окинув надоедливых приставал, равнодушно произнес:
- У них срочное совещание. Начальство вызвало . . .
- Так будет прием или нет? - торопливо расспрашивал «горожанин» словно боялся, что тот опять впадет в транс и придется прибывать в полной неизвестности.
- Сказали подождать . . . - плечи автоматически опустились в след за голосом.
                Безразличная вялость насторожила Григория Павловича. Обычно люди подобные этому странному мужику ведут себя совсем иначе: всегда решительные, упорные, знающие чего им надо, они ступают по жизни уверенно, а у него ни уверенности во внешности, ни решительности во взгляде, даже руки болтаются ниже колен. Григорий Павлович пересел на свободный стул рядом. Наклонил голову ближе к уху мужчины и, тронув за рукав пиджака, еле слышно произнес:
- Слушайте, может быть вам тяжело ждать? Может проводить в «Скорую»? Там укольчик сделают, полегче станет. А то ведь, не ровен час, и до инсульта досидеться можно.
                Мужик нехотя повернул голову, сдержанно, натянуто улыбнулся, прошамкал сухими губами:
- Не, сегодня уже нормально. Вчера прижало, «Скорую» вызывали. А сегодня нормально . . .
- Я смотрю вы не местный, наверно издалека и скорее всего у вас неприятности . . . Может я смогу вам чем-то помочь? - осторожно поинтересовался мужчина.
- Да чем вы мне поможете? Разве что пистолет дадите с одним патроном . . . - горько усмехнулся несчастный.
- Ну и шутки у вас, честное слово . . . Рассказывайте. Я подумаю, - резко и значимо сказанные слова возымели действие.
                Мужик повернулся всем телом к слушателю и потихоньку, вкрадчиво поведал свою историю:
- Я сам-то из Владимирской области, живу на селе с семьей и родителями, а еще у нас там живет мой брат с семьей и две сестры. Все, значит, определились, у всех свои дети. Есть у нас младшая сестра Зойка. Вот она без семьи осталась хоть ей уже лет много, двадцать восемь. Парня девчонкой в арию проводила, а он возьми да останься там по найму. Письма хорошие писал, что, мол, подзаработаю на службе, приеду с деньгами, свадьбу сыграем, дом купим и заживем всем на зависть. Зойка - дуреха несмышленая ждать зареклась. А его куда-то в горячую точку бросили, там ранили и отправили на лечение. Зойка к нему, значит, с подарками, хотела рядом жить, за ним ходить. Только ей не разрешили, вернулась она в село ни с чем. Зато нашлась медичка-сестричка ласковая, окрутила солдатика, забеременела от него и женила на себе. Так наша Зойка осталась без жениха. Теперь, значит, одна наша родственница, по матери, устроилась поваром в богатый дом. У ейных хозяев уволилась прислуга, что за домом смотрит: убирает, стирает, гладит. Родственница подсуетилась и позвала нашу Зойку, мол, жить при доме, питаться с кухни, да еще деньги хорошие платят. Зойка поехала. Ей там понравилось. Я как-то года три назад приехал навестить ее, мяса привез, молочку разную, масло. Хозяева прознали, попробовали, им наша еда понравилась, только просили на проверку сдавать, чтобы, значит, без проблем. Дело не хитрое, я сдаю, а они эти затраты мне возмещают и молочку покупают. Зойка там еще кое-кому шепнула, да и хозяева не молчали. Стали мы постоянно продукты свои на продажу возить в богатые дома. Им хорошо и нам хорошо. А тут у Зойки с хозяевами разлад вышел, вышибли они сестру и заявили, чтобы никого из нас на территории поселения не было. Вчера пошел с хозяином поговорить, он даже на порог не пустил. Орет, грозит.
- А Зойка что говорит?
- Ревет и все. А мы ведь еще телочек прикупили, думали расширяться. Магазинчик свой хотели там открыть . . .
                Рассказчик замолчал. Григорий Павлович задумался. Через пару минут усиленного соображения, вдруг улыбнулся.
- Слушай, какая тебе разница, где торговать? Верно?
                Незнакомец растерянно закивал головой.
- Есть у меня приятель, у него три магазина в разных коттеджных поселках. Я сейчас отойду, с ним переговорю . . . - мужчина решительно поднялся и вышел.
                Прошло не более трех минут, когда сияющий счастливой улыбкой, Григорий Павлович вернулся на свое место.
- Я тебе дам телефон Андрея Сергеевича. Позвони ему, договорись о встрече, а там решите каким образом вам лучше сотрудничать.
                Брови незнакомца удивленно поползли вверх, он в непонимании смысла сказанного склонил голову набок, подобрал руки на колени и легонько отстранился от собеседника.
- Ты, что? Говорю тебе русским языком - будешь возить свои продукты в магазин . . . Там договоришься сам: Зойка ли будет торговать или на реализацию сдашь, решите . . .
                Наконец, до мужика дошло. Он радостно подхватил руку добродетеля и затряс в несказанной благодарности. Только что потухшие глаза его, засверкали живым огнем, тело налилось силой, развернулись плечи. Он верил и не верил своему счастью. Все произошедшее в стенах узкого больничного коридора казалось чудом. Они расстались после приема у врача, каждый пошел своим путем. Однако эта нечаянная встреча оставила свой добрый след в жизни Григория Павловича и его близких людей. Кто знает, каким благом обернется для тебя помощь другим людям?
                Домой мужчина пришел в приподнятом настроении, чему была немало удивлена Раиса Ивановна. Она и так, и эдак пыталась вызнать у мужа причину столь разительных перемен, но тот  упорно молчал. Два дня он где-то пропадал, возвращался домой усталый, но довольный, потом долго колдовал над какими-то расчетами за своим столом, к которому не подходил последние годы. Раиса Ивановна, вынужденно наступив на женское любопытство, терпеливо ждала решения мужа. Она всегда поддерживала мужа, была ему преданным и верным другом, что очень ценил мужчина. В конце концов, безмолвие закончилось, и Григорий Павлович объявил:
- Собирайся, Рая, мы завтра едем в деревню, у меня есть предложение для мужиков.
- Может быть, ты меня поставишь в известность? - вкрадчиво поинтересовалась жена.
- Мы будем брать мясо на реализацию. Они будут выращивать скот, а мы будем продавать мясо . . .
- Ты поставишь меня на старости лет за прилавок?
- Да. Только прилавок у нас будет в гараже.
- А где же возьмем покупателей?
- Вот об этом не беспокойся. Меня здесь каждая собака знает. Желающих будет достаточно. Я все просчитал. Объездил рынки, проконсультировался со знающими людьми. Дело для нас подъемное.
                Раиса Ивановна засомневалась:
- Гриша, мы ведь уже не молоды, ты после инфаркта . . .
- Не надо меня хоронить . . . - отрезал муж. Чуть помедлив, добавил примирительным тоном:
- Рая, надо внучку поднимать. Если не мы, то кто? А Генке с его детворой кто поможет? Ты же видела, четвертый вот-вот появится на свет. Нет, Раечка, голубушка, - приобнял жену, - нам помирать рано. У нас с тобой дел по самое горло.
                В деревне Григорий Павлович собрал мужиков и доложил им свои выкладки относительно реализации мяса. Не все согласились, но те, кто согласились, пообещали, что резать нужную скотину станут только по предварительному звонку «бригадира» да и то в его присутствии, парное мясо в тот же день будет отправляться в город на продажу, деньги поступят после реализации. И дело закипело в умелых руках. Мясо уходило по цене, которую при всем желании в Липецке получить было невозможно. В деревне старшим выбрали Генку, он заботился о кормах, выпасе, поголовье, в случае необходимости помогал Григорию Павловичу. Потом очередь дошла и до молочных продуктов. Григорий Павлович поменял старенькие «Жигули» на внедорожник, приобрел прицеп. В идеале ему хотелось перетащить Генку в город, купив жилье его многочисленной семье и, со временем передать налаженное дело в молодые, энергичные руки.


                Вчера с забоем и разделкой мяса припозднились. Заказ нынче сложился очень весомый: потянул на  годовалого бычка, кабанчика и барана. Вроде начали рано, прямо с рассветом и народ подобрался бывалый, да завозились. Мужики дело свое знали туго, как сообщил Палыч о заказе, так в рот алкоголя ни капли, рука должна быть твердой, глаз зорким, реакция незамедлительной, никакого тебе похмелья, все радости потом. «Бригадир» приехал накануне вечером, собрал, как водится, участников и помощников, а с утрица, как развиднелось на дворе, так и начали.
                Сначала хотели на разных дворах одновременно работать, но Палыч настоял, чтобы каждый процесс проходил в его присутствии и туши разделывались под его непосредственным руководством. Мужики не возражали - ему виднее, какие части и на какие куски рубить. Правда, во время посиделок выяснилось, что местное деревенское население тоже необходимо обеспечить свининой и поэтому работы прибавилось. Скорее всего, это отступление от плана и сыграло значимую роль. Закончили уже в потемках под моросящим, промозглым мелким дождем. Этот дождь то переходил в подобие густого, непроглядного тумана, то опять сыпал холодными каплями будто из небесного сита.
                Выехать пришлось, фактически, в ночь. Оставаться до утра невозможно. Во-первых, заказчики уже осведомлены не то, что о дне поставки мяса, даже время оговорено заранее. Во-вторых, сам продукт потеряет свежесть и вид, а ведь за него платят совсем не малые деньги. В третьих, мясо разбиралось в пятницу, перед ноябрьскими праздниками, покупатели имели возможность приготовить его к столу, угостить близких, переработать без суеты и спешки. Когда человек занимается собственным бизнесом, работает, так скажем, на себя, то по неволе становится отменным стратегом и тактиком, учитывает все риски и скользкие моменты, подстраивается под психологические особенности своих заказчиков, их желания. Если начнешь выражать собственную волю и личные хотелки, обязательно потеряешь клиента. А учитывая то обстоятельство, что за тобой стоят люди, которые безраздельно доверяют тебе, надеются и старательно радеют за общее дело, как же быть с этим? Нет. Раз взялся - тяни свой воз.
                Ехал трудно, чем дальше на север удалялся от Липецка, тем сквернее становилась погода, тем сложнее положение на дороге. Дождь незаметно перешел сначала в снежную крупу, потом обозначился ледяными иголками, которые под свет фар летели прямо в лобовое стекло машины. Единственный плюс ночного передвижения - резко ограниченное количество транспорта на дороге, на дороге покрытой тонким слоем льда. Приехал уже около двух часов ночи, поставил машину в гараж и пешком отправился домой. Он брел еле передвигая ногами, не замечая ни завывающего ветра, ни уколов мельчайшей ледяной сыпи. И только единственная отрада ждала его дома - любящая, заботливая Раечка.
                Проснулся Григорий Павлович по требовательному звонку будильника, на часах высветились цифры - четыре часа, тридцать минут. Не успевшее отдохнуть тело ныло где-то в области ребер и поясницы, затекшая шея отказывалась поворачивать голову, а отяжелевшие руки отчаянно не хотели сбрасывать теплое, уютное одеяло. Усилием воли мужчина собрал свои части в единое целое и вытолкнул себя из постели. Душ и крепкий кофе несколько взбодрили. В гараже работа закипела и Григорий Павлович забыл и о ноющей спине, и о недосыпе, и о скверной погоде. Годами выверенными движениями он рубил мясо на удобные для готовки куски, сбрасывая их в три кучи: говяжью, баранью и свиную.
                Вот теперь, когда основная и самая тяжелая работа была закончена, оставалась малость, последний рывок, - взвесить и разложить нарубленное мясо по пакетам согласно заявок. Расчет сумм будет происходить при участии покупателя. Потому как под воротами пролегла узкая бледно-серая полоска света, где-то рядом заурчал мотор разогреваемой машины, донеслись отдаленные голоса, мужчина понял, что наступило полноценное утро. Окончательно закончив работу, ополоснув руки под рукомойником, набрал на мобильнике номер жены. Раиса Ивановна ответила сразу, словно непрестанно сидела рядом с телефоном.
- Рай, ну я закончил . . . - отрапортовал он жене.
- Вот и хорошо, вот и ладненько. Гриш, ты совсем себя не жалеешь . . .
- Перестань, пожалуйста, дослушай меня: я сейчас запру гараж и приеду домой, ты погрей поесть. Петр Семенович явится к девяти, я уложусь.
- Конечно, приезжай. Я борща только что наварила, как ты любишь. Может еще чего срочно сготовить? Ты скажи, я мигом . . .
- Борща хватит. Сама подготовься, торговать будем вместе . . .
- Хорошо, хорошо. Ты приезжай быстрей, - голос Раисы Ивановны дрогнул.
                Григорий Павлович отключив связь, невольно улыбнулся: « Надо же, уже и борща успела наварить, а я вроде на цыпочках собирался». Дело осталось за малым - он аккуратно, даже как-то бережно накрыл мясные кучи специально приготовленными чистыми тряпками и направился к дальним стеллажам, чтобы снять грязную спецодежду, в это время гулко, со скрежетом открылась гаражная дверь, в помещение пахнуло холодом и в сером, мрачном проеме появился Дмитрий Яковлевич. Он по-свойски прикрыл дверь и без тени сомнения, шурша разостланным полиэтиленом, направился к хозяину, на ходу протягивая руку для приветствия.
- А я подъехал, смотрю, твоя машина под воротами стоит, а самого не видно, - звучно пояснил гость причину своего появления.
                Григорий Павлович уважительно ответил на рукопожатие и тут же принялся ковыряться в завязках на фартуке.
- Мясом занимался, вот и выгнал на улицу, чтобы не мешала.
- А ты все торгуешь? Это хорошо! Поди, прилично отгребаешь, мясо теперь дорого? Мы с Людмилой очень выгодно приспособились - раз в месяц ездим на оптовую базу, там запасаемся и курами, и рыбой, и мясом, да и крупы продают подешевле. Очень удобно, понимаешь ли, - бодро информировал гость, явно любуясь своей предприимчивостью.
                Хозяин, справившись с завязками на фартуке, переодевшись в теплое пальто и выразительно гремя ключами, всем своим видом давал понять непрошенному соседу, что намерен покинуть гараж. Гость, между тем, не обращая внимания на слова мужчины, ловко подхватил угол сначала одной тряпки, потом другой, не обошел вниманием и третью кучу.
- Уже, значит, приготовил на продажу? Покупателей ожидаешь? - фривольно поинтересовался Дмитрий Яковлевич.
- Приготовил. Приедут через час - полтора . . .
                Не успел закончить начатую фразу, его бесцеремонно перебил гость, усаживаясь на самодельную табуретку:
- Ну и ладно. Так и быть, посижу с тобой, скрашу ожидание. Время у меня сегодня есть, да и не виделись мы, почитай, с весны.
                Дмитрий Яковлевич никогда не числился в друзьях у Григория Павловича, хотя знали они друг друга много лет, причем исключительно по работе. Поскольку тот занимал должность заместителя директора по снабжению одного крупного предприятия, то приходилось время от времени пользоваться его связями и услугами, чтобы достать те или иные материалы для строительства. Дмитрий Яковлевич того же возраста, что и хозяин гаража, может быть чуть моложе, на пару - тройку лет; с приятной, ухоженной внешностью; со следами былой привлекательности на лице; заметно округлившимся и отяжелевшим телом. Словом, жизнь наложила свою резолюцию на внешность былого красавчика и ловеласа. Когда мужчина прибывал в благоприятном состоянии духа, то обволакивал собеседника необыкновенным обаянием, поражал искрометным юмором, очаровывал голливудской улыбкой. Невольно о нем складывалось самое приятное впечатление.
                Однако в то время, когда на мужчину накатывались негативные эмоции, доселе приятное лицо непроизвольно перекашивалось в безобразной, злобной маске: уголки губ низко опускались; взгляд из-под густых бровей становился угрожающе надменным; голова откидывалась назад и, казалось, что из крупных, оттопыренных ушей вот-вот повалит черный дым. В конце девяностых он умудрился организовать собственный бизнес: что-то покупал, а потом выгодно перепродавал. Человек очень даже не глупый, не светил открыто свои деньги. И хотя платно учил дочь в престижном ВУЗе, имел полный «соцпакет», состоящий из большой квартиры, огромной дачи, машины и гаража, никто не знал о настоящем материальном положении семьи, потому как никого никогда не пускал на личную территорию. Люди имели возможность только лицезреть двери в квартиру, стены дома дачи за высоким металлическим  забором. Сам ездил на машине эконом класса, одевался довольно скромно и только жена Людмила была той самой «дыркой в заборе» через которую окружающие имели возможность краем глаза, совсем чуть-чуть заглянуть в бюджет супругов.
                Никакие увещевания мужа не могли повлиять на ее слабость к мехам и драгоценностям. Дефилировать по двору дачи или в стенах квартиры в нарядных натуральных шубах было ей совсем невмоготу и, как бы муж не противился, все равно выгуливала свою красоту на людях. А летом облачалась в драгоценности, невинно выдавая их за бижутерию, впрочем, не сведущие российские граждане мало что понимали в этом. По окончании института всемогущий папа добыл-таки хлебное место для родимой доченьки, а упрямую женушку пожизненно определил на домашнее хозяйство.
                Григорию Павловичу ничего не оставалось, как вытащить из-под стеллажа другую табуретку. Он знал, что настырный гость не успокоится отказом и будет преследовать разговором пока либо не выговорится, либо не выразит свое возмущение хамским, непорядочным поведением несостоявшегося собеседника, да и пойти на конфликт с этим человеком станет себе дороже. Проще терпеливо выслушать его, уповая на скорое окончание беседы, главное - кивать головой в знак согласия.
- Представляешь, Палыч, этот бандит . . . этот туземец . . . этот Левка . . . раздолбал мне машину, - брызгая слюной, с трудом подбирал нужные слова, незваный гость.
                Изначально настроенный на терпеливое безразличие, хозяин гаража не удержался и по его лицу разлилось полное недоумение.
- Кто такой Левка-туземец? Почему именно твою машину? - опрометчиво поинтересовался он.
                То ли от злости на непонятливого собеседника, то ли на того самого туземца-Левку, мужчина вскочил:
- Кто, кто? Это новый ухажер моей Крестинки! - Григорий Павлович вовремя спохватился и не стал задавать уточняющих вопросов, хотя раньше ни о каком Левке не слышал. - Они с дочерью вызвались поехать в Ашан за продуктами. Я, как чувствовал, не хотел давать машину, так нет, Кристинка разнылась, жена поддержала, пришлось согласиться. Он, видишь ли, паркуясь около магазина, влетел в столб и снес, гад такой, весь зад.
                Яркая картинка случившейся аварии моментально возникла перед глазами Григория Павловича, негодование вырвалось само собой:
- Зачем же ты пустил его за руль? - мелкая дрожь пробежала по телу, чувствовалось, что на дворе совсем не лето.
- Я? Да я - ни сном, ни духом! Машину то доверил Крестинке, а туземец уговорил дуреху, та и дала ему порулить, - злобно выкрикнул гость, размахивая руками. - Так ведь самое интересное - он же, фашист этот, и вину за раздолбанную машину хотел на дочку повесить. Мол, я здесь не при чем, мол, она сама с управлением не справилась . . .
                Разъяренный мужчина заметался по гаражу.
- А я то знаю, - Крестинка не могла машину разбить. Это он . . . стервец . . . подучил ее взять вину на себя. Представляешь, Палыч, дочь говорит мне, что это она разбила машину, а я ведь знаю - его рук дело. Вот ведь какой бессовестный . . .
- Может и вправду не он, - попытался вступиться за неизвестного парня, сочувствующий сосед.
                Заступничество только подогрело возмущение гостя, голос его загремел на все помещение:
- За ремонт пришлось такие бабки отвалить . . . подумать страшно. Не возьми Крестинка вину на себя, я заставил бы заплатить этого добра-молодца. Думаешь, он вовремя не смекнут что по чем? Голову даю на отсечение: поплакался в жилетку, а та дура и пошла у него на поводу. - Гость замер посреди гаража, подбоченившись обеими руками. - Не пойманный - не вор, пришлось самому раскошелиться.
                Хозяин нехотя поднялся, обошел изваяние и, приоткрыв железную дверь, выглянул на улицу. Хмурое, серое утро вступило в свои права. Свинцовые, отяжелевшие тучи налитые не просыпавшейся влагой, висели над городом. Порывы ветра поднимали вверх мелкий мусор и несли его вдоль строений. Ночная усталость брала свое и без того угнетенное состояние при виде мрачной погоды, становилось еще подавленней. Прикрыв дверь, он дружелюбно произнес:
- Уймись ты уже! Этот Левка, поди, не сегодня, так завтра зятем твоим станет, родственником, значит, а ты его костеришь почем зря. Лучше скажи, когда свадьба.
                Воинствующий мужчина заметно обмяк, нехотя вернулся на прежнее место.
- Не все так просто, не все так просто . . . Молодой мужик нынче пошел мелкий, жадный . . . В наше время, помнишь, - от ностальгии, явно приятной его душе, даже прикрыл глаза на несколько секунд. Его лицо на эти несколько секунд просветлело, на губах отразилось некое подобие улыбки, - встречались, влюблялись, женились, причем, исключительно по любви, по взаимному, так сказать, согласию.
                Григорий Павлович присел напротив:
- А теперь то, что не так?
- Да все не так! - с полуоборота заводился Дмитрий Яковлевич. - Молодые мужчины на редкость балованные пошли, распущенные, можно даже сказать, развратные. Образования нет, воспитания нет! - ядовитые характеристики лились словесным потоком, чувствовалось, что у него наболело. - Теперь ведь главное не чувства . . . теперь главное - деньги. Молодой мужик, он смотрит не на подругу, нет . . . смотрит в кошелек ее папаши . . . понимаешь ли? Все на дармовщину зарится . . . все в карман к тестю залезть норовит . . . Сам, понимаешь, заработать не умею, так за счет тестя проживу. Зачем напрягаться? Зачем вкалывать без сна и покоя? Пришел и живу в свое удовольствие . . . Да и это бы ладно, - выразительно махнул рукой обиженный отец. - коль родному дитю с ним хорошо, коль радостно, я готов содержать и платить, но тогда и ты будь человеком: не позорь ни меня, ни семью мою. Женись! Живи по чести, по совести: создай семью, роди детей. Я же помогу . . . поучаствую . . . Что же ты, как сволочь последняя используешь нас? Спишь с моей дочкой, ешь мой хлеб, ездишь на моей машине и меня же позоришь - не женишься.
- Не расстраивайся ты, их дело молодое, - невольно посочувствовал Григорий Павлович, - сами разберутся. Своего ума все равно им в голову не вложишь. Согласись, время теперь другое . . . В нашей молодости одни правила были, а у них - другие . . . Может быть, Левка парень то не плохой, просто его подтолкнуть нужно  . . . Ты бы лучше не желчью исходил, а поговорил с ним открыто. Зачем напрасно себя втихую изводить? Скажи . . . мол так и так . . . определяйся, брат мой. Девка у меня . . . мол . . . на выданье, каждый годок . . . на счету. Нравится - женись. Не устраивает - иди другую ищи, а нам голову не морочь . . .
                К огромному изумлению, Дмитрий Яковлевич очень внимательно слушал дружеский совет. Правда, по его лицу было трудно определить, разделяет ли он взгляды собеседника. Замерев в неподвижной позе, казалось, он копается где-то там - в глубинах своей души, обдумывая или просчитывая некие жизненные варианты. Не дав собеседнику закончить излагаемую мысль, опять резко вскочил и принялся грозно ходить из стороны в сторону, решительно чеканя шаг по застланному, шуршащему полу, при этом сопровождая свои нервные перемещения рассуждениями вслух:
- Я уж и сам думал обстоятельно поговорить с ним. Действительно, Крестинке стукнуло двадцать шесть лет, понятное дело, перезревает девка на корню . . . Сейчас с этим проваландаемся, опять время уйдет . . . придется зятя совсем из другой среды брать . . . Вот ведь боль головная, - обернулся на сочувствующего приятеля. - Тут куда не ткнись - везде одна боль.
- Да ладно тебе краски сгущать. Все у тебя нормально, - Григорий Павлович поднялся с насиженного места, достал ключи из кармана пальто, давая понять гостю, что намерен закончить разговор. Но не тут то было. Оптимистичные, казалось бы слова, сыграли злую шутку: вместо того, чтобы блаженно успокоиться, мужчина взорвался:
-  Нормально? Это у меня нормально? Да я с этим туземцем последнее здоровье потерял. Ты думаешь, у меня вот так просто все обошлось? Нет, дорогой мой, после оплаты дорогущего ремонта, опять прихватила меня язва. Эта болячка у меня уж много лет, как врачи говорят, хроническое заболевание. Стоит понервничать, и начинаются спазмы. Да такие, что слезы из глаз сами по себе от боли катятся . . . Поругался, поскандалил и язва проклятущая открылась. На «Скорой» увезли в больницу. А ты - нормально все. 
- Ну, ничего, подлечился, отдохнул, - попытался отшутиться хозяин гаража.
- Отдохнул? Пока я лечился, женушка моя отличилась . . . Нет . . . В гроб они меня вгонят . . .
- А Людмила здесь при чем?
- Никому не говорил . . . знаешь . . . даже неудобно рассказывать . . .
- Не тяни уж теперь . . .
- Пока я в больнице лежал, Людка с Нинкой Елисеевой поволокли свои меха в чистку. Вернее, Нинка задумала везти, и мою дуру подбила . . . Увезли. Ладно. Поехали забирать на Нинкиной машине . . . Эти две дурынды решили шубы на заднем сиденье разложит, мол, пусть проветрятся, а сами кинулись по магазинам шариться. Что ты думаешь? Пришли на парковку, а стекла у машины разбиты и мехов след простыл . . . Они туда метнулись, сюда метнулись, а стоянка то не охраняемая. Кому что предъявишь? В полицию заявили, конечно, но там прямо сказали - висяк. Эта идиотка от меня скрыла. Я вернулся из больницы, ничего не пойму, в шифоньере пусто. Я к ней, что, мол, и как? Она - в истерику . . . у меня - инфаркт. Опять загремел в больницу . . . Ничего, теперь до конца дней своих забудет о мехах . . . Будет в пальтушках бегать. Как все . . .
                От услышанного Григорий Павлович впал в полный штопор:
- Давно это случилось?
- Месяца три тому . . .
- Вот уж действительно, правильно говорят - беда не приходит одна, - жалостно протянул мужчина.
- Это верно . . . - горестно вздохнул гость. - Слушай, я чего к тебе зашел? - вдруг бодро затараторил Дмитрий Яковлевич, - Я же старую, разбитую машину подлатал и удачно продал. Купил себе новый, крутой внедорожник. Габариты заметно больше, чем у прежней, потому никак еще не могу приспособиться. Обычно мне Людка помогает машину загнать, направляет. Теперь ее нет. Палыч, пойдем, поможешь в гараж загнать.
                Григорий Павлович в недоумении выпучил глаза. Вот тебе - приплыли. Он здесь расстилался в сочувствии, а у этого товарища, оказывается, дела обстоят самым наилучшим образом. Он столько времени потратил впустую, выслушивая стенания, из сочувствия к несчастьям приятеля задержался в гараже. Взглянув на часы, понял, что времени на завтрак уже нет и жена напрасно ждет его со свежесваренным борщом.
- Ты иди, пока открывай ворота, а я сейчас Раисе позвоню и подойду. - Довольный гость тут же удалился.
- Рая, у меня никак не получается придти домой, нужно здесь Дмитрию Яковлевичу помочь. Ты давай собирайся и беги сюда. Скоро люди начнут за мясом подъезжать, - извиняющимся тоном давал
 распоряжения муж. 
- Я так и поняла . . . Может в термосе горяченького принести? Устал ведь . . .
- Не надо. Некогда есть . . . Отработаем, тогда и поем. Давай, приходи.
                Гараж соседа находился недалеко, от него хорошо видны ворота своего гаража и машина. Если подъедут покупатели или подойдет жена, то он сразу заметит. Заперев гараж, Григорий Павлович направился к приятелю. Бродяга-ветер заметно поубавил своей бесшабашной прыти, его порывы ослабели, да и периоды затишья становились все продолжительнее. Зато свинцово-серая лохматая туча с изодранными краями грозила в любой момент разродиться либо мокрым снегом, либо ледяным градом. Взглянув на зловеще угрожающее небо, мужчина невольно подумал: «Надо бы сначала свою машину с улицы убрать, - но тут же передумал, - Вдруг кому-нибудь из клиентов понадобится помощь, пусть лучше будет под рукой. Закончим с мясом, тогда поставлю, а помою уж теперь только завтра».
                Подойдя ближе к гаражу Дмитрия Яковлевича, невольно залюбовался новым красавцем приятеля. Шикарная машина черного цвета даже в непогоду впечатляла блеском покрытия, совершенством японского дизайна и мощью внедорожника. Хозяин чудо-техники суетился здесь же: то протирая зеркала заднего вида, то хлопая дверью, заглядывал в кожаный салон, то зачем-то проверял багажник. Григорий Павлович восхищенно обошел вокруг машины:
- Вот это да! Мечта каждого водителя!
- Это точно. У моей прежней движок всего 1, 6; под капотом всего 117 лошадей; да и багажник маловат. Если что объемное перевозить, надо сиденья раскладывать, а это целая морока для меня. Скорость максимальная у прежней 190 километров в час, правда, расход бензина относительно небольшой - 7 литров на 100 километров. Салон тоже ни то ни се - дешевенький. Конечно, машина трудяга, но ведь в нашем то возрасте уже хочется что-нибудь посолидней.
- Когда возможности есть, почему не взять посолидней, - поддержал Григорий Павлович.
- А у этого, смотри: салон в коже, приборная доска как в самолете с кучей разных приборов. Я, честно говоря, еще не все изучил. Посадочные кресла удобные, знаешь, все продумано до мелочей. На машину целых два климат-контроля: для передней зоны и свой для пассажиров. Лошадей – 146 и в багажник любая бытовая техника поместится. Одно плохо - расход топлива большой, жрет, блин, много, - взахлеб расписывал прелести покупки хозяин.
- Дорогая машина дорогого обслуживания требует, - уже несколько раздраженно заметил собеседник. -  Ты бы ворота гаражные побыстрей открывал. Я тут ненадолго.
                Дмитрий Яковлевич с трудом отошел от любимца и величественно подойдя к воротам гаража, не менее величественно принялся открывать их: сначала отвел до упора левую половину, затем чинно проследовал с правой. В это время Григорий Павлович, прислушиваясь к шуму мотора, передвигающемуся вдоль строений, с обратной стороны гаражей, пристально всматривался, не вывернет ли из-за угла ожидаемый покупатель на мясо. Но невидимая машина так и не появилась, постепенно шум удалился.
- Я буду въезжать, а ты приглядывай, чтобы я ненароком ничего не зацепил, - распоряжался Дмитрий Павлович, грузно усаживаясь в машину.
- Тут и цеплять то нечего. И потом, я же сзади буду стоять, как увижу, куда ты метишь?
                Разумное замечание повисло в воздухе, потому как хозяин уже хлопнул дверью. Ласково заурчал мотор и машина начала осторожно совершать задуманный маневр. Когда внедорожник медленно наполовину въехал в помещение гаража, порыв ветра, внезапно налетевшего из неоткуда, медленно потащил левую створку металлической двери. Григорий Павлович кинулся было закрепить массивную конструкцию, но в этот момент следующий, более мощный удар воздуха со всей природной силы, обрушил ее на боковину несравненного красавца. От ужаса мужчина врос в асфальт, лишившись напрочь дара речи. Прижатая дверью, машина сначала встала как вкопанная, затем вдруг рванула с места. Раздался ужасный, раздирающий скрежет металла, потом глухой удар и грохот отлетающих частей автомобиля.
                Через мгновение из гаража вылетел разъяренный хозяин машины. Его оглушительный крик переходил то в угрожающее рычание обиженного зверя, то сыпал отборным, устрашающим матом. Он в два прыжка настиг обомлевшего помощника и, что было мочи вцепился ему в горло.
- Ты . . . куда смотрел . . . я же тебя . . . просил. Ты . . . завидуешь мне! Я тебя . . . засужу! Ты . . . у меня . . .
                Пытаясь освободиться от цепких рук озверевшего приятеля, Григорий Павлович хрипло оправдывался:
- Ты же сам . . . того . . . ворота открывал. Видел же . . . того . . . ветер на улице. Сам же . . . того . . . ворота не закрепил.
- Ах ты, гад, еще оправдываешься . . . Я на тебя . . . в суд подам. Я тебя . . . посажу . . . - гремел на всю округу пострадавший, размахивая кулаками. - Ты . . . мне весь ремонт . . . оплатишь. Я тебя . . . уничтожу.
                Под натиском окончательно обезумевшего приятеля, Григорий Павлович, еле передвигаясь, попятился. Вдруг его ноги неожиданно подкосились, тело непроизвольно начало оседать и пожилой мужчина опустился на землю. Он уже не видел и не слышал как в это время к нему, спотыкаясь, падая и опять поднимаясь, бежала его сердобольная Раиса и, обгоняя ее, спешил тот самый первый покупатель - Петр Семенович и еще неизвестно откуда взявшиеся мужики. Его грудь сдавили раскаленные клещи, немыслимая боль пронзила все тело. Он, с трудом приоткрыв глаза, из последних сил попытался улыбнуться, словно оправдываясь за собственную невиновность. Устало вздохнул. Снежинки падали на его лицо и смешавшись со слезами Раечки, стекали на воротник старенького пальто. Ему уже было все равно . . .