А. Глава третья. Главка 7

7


     Прозвучал пистолетный выстрел, сухой и резкий, и пловцы в разноцветных шапочках с номерами дружно замолотили руками по воде. Публика начала скандировать слова поддержки, кричать, свистеть, улюлюкать, аплодировать, так что вокруг нас образовался совершенный бедлам. Дистанция была всё по прямой, а финишная черта приходилась под следующим мостом, в двух километрах от нашего, который также весь был буквально усыпан зрителями. Подружки визжали и пищали, мигом позабыв обо мне и Николае, Юля приложила к глазам миниатюрный бинокль и следила за ходом гонки. Пловцы, однако, неуклонно удалялись, и она в неудовольствии прищёлкнула языком.
     “Так ничего не увидишь, – заявила она. – Помнишь, в прошлом году мы шли по берегу всё время, пока они плыли?”
     “Да, но сегодня холодно, и роса…”
     “Какой же ты неженка, братишка, самому-то не противно? Николай, – обратилась она к Смольянинову, притягивая его за рукав, – мы тут хотим пройтись вдоль берега, чтобы лучше видеть всю гонку. Ты с нами?”
     Он ни минуты не колебался и согласился. Подружки сделали кислые мины и отметили, что идти надо всё по траве, а у них такие парадные платья, да и несерьёзно это, так что они в любом случае останутся на месте. Я вздохнул с облегчением и тут же пообещал, что мы обязательно воссоединимся на церемонии награждения. Через минуту мы втроём протолкались сквозь толпу, спустились с моста и быстро зашагали по чуть заметной тропинке, бежавшей вдоль самой кромки воды.
     Догнать пловцов не составляло особого труда, так как двигались они медленно. Тем не менее уже определилась группа лидеров из пяти человек, остальные постепенно отставали, растягиваясь цепочкой. Два судейских катера сопровождали заплыв, следя за тем, чтобы соперники не мешали друг другу, не лягались и не толкались. Само собой разумеется, что самая серьёзная борьба шла в лидирующей группе, и катера сосредоточили всё своё внимание на ней. Зрители стояли также вдоль обоих берегов, мы то и дело натыкались на группы поддержки, выкрикивавшие имена своих любимцев, так что шум, хоть и стал несколько рассеяннее, был, тем не менее, непрерывный. Николай закатал свои брюки до колен и уверенно шагал по мокрой траве, почти не смотря на реку. Когда, наконец, вокруг стало несколько потише, он вдруг заметил, не обращаясь ни к кому из нас конкретно:
     “Да, именно это я хотел увидеть: как они стремятся к цели”.
     “К цели?” – спросил я.
     “Именно. А если задуматься, то какая у них цель? Выиграть, опередить других, прийти первым. Цель конкретная, понятная и кратковременная. Мне очень хотелось посмотреть на таких людей, потому что… потому что, наверное, я не способен ставить такие цели”.
     “Да разве в этой твоей столице люди не хотят выиграть и опередить других любой ценой?” – спросила Юля, невольно замедляя шаг.
     Николай некоторое время молчал, подстраиваясь под её новый темп.
     “Хотят, конечно, – ответил он с возобновившейся мрачностью. – Но это другое. Там цели совсем иного масштаба и иных сроков. Если уж побеждать – так всех и всегда. Стать самым богатым, самым влиятельным, самым известным. Цель заменяет жизнь, потому что она недостижима, она всегда впереди, и ты тратишь годы, десятилетия для её достижения, а она, как горизонт, неизменно отдаляется. Целей маленьких, сиюминутных и конкретных там почти не умеют ставить и тем более достигать. А самое ужасное – я ведь точно такой же. Я вчера обрушился на столицу и её подлость, но в этом (по крайней мере в этом) сам от неё ничем не отличаюсь. Стать спасителем – необозримая цель, гигантская, и уж точно на всю жизнь, если не на несколько. И она-то стала моей самой лелеемой мечтой! Масштаб ведь какой, гордость какая…”
     Он махнул рукой. Мы совсем замедлились, задумчивые, почти уже не слыша и не видя происходившего вокруг. Подобную обнажённую откровенность нелегко принять. Тем более нелегко её было принять от Смольянинова, всегда такого закрытого и застёгнутого на все пуговицы. Но неожиданное происшествие вывело нас из забытья.
     “Эй, смотрите! – закричал вдруг кто-то в нескольких шагах от нас. – Тонет! Вот тот, в красной шапочке, тонет ведь!”
     Встрепенувшись, мы все разом обернулись к реке. Человек, произнёсший эти слова, указывал на последнего пловца в цепочке, с которым действительно творилось что-то неладное. Как выяснилось впоследствии, у него неожиданно свело сильнейшей судорогой обе ноги, что, в общем-то, было и неудивительно, учитывая температуру воды в тот день. К тому моменту он уже отстал от основной группы и плыл последним, а потому ни судьи, ни остальные спортсмены не могли видеть, что с ним произошло. Несчастный отчаянно замолотил руками по воде, закричал от боли и действительно начал тонуть.
     Основная масса зрителей, располагавшихся на двух мостах, не могла, однако, видеть этого из-за дальности расстояния. Заметили его лишь те, кто стоял в непосредственной близи, у самой середины дистанции. Они начали махать руками и кричать, пытаясь привлечь внимание судей, однако в общем гаме, царившем вокруг, их усилия были бесполезны.
     “Потонет же совсем!” – крикнул в отчаянии чей-то женский голос. Пловец держался на поверхности из последних сил и уже почти захлёбывался, шансов на спасение у него уже почти не оставалось.
     Признаюсь, что сам я в тот момент словно оцепенел, как нередко и случается с людьми в таких ситуациях. Но Николай не колебался ни минуту. Как был, в щёгольских брюках и рубашке, он в мгновение ока преодолел несколько метров, отделявших его от кромки воды, пробежал по мелководью, прыгнул вперёд и мощными гребками поплыл к утопавшему. Физическая подготовка, как я уже упоминал, у него была отменная, и пятьдесят метров, отделявших его от цели, он преодолел за считанные секунды. Пловец ушёл под воду за мгновение до того, как Николай поравнялся с ним, но Смольянинов нырнул, схватил его и поднял на поверхность.
     Тут уже и на мостах заметили, что происходит нечто неординарное, и через полминуты по громкой связи судейским катерам было приказано повернуть назад. Помощь подоспела, впрочем, когда Николай уже почти вытащил несчастного на берег. Подбежавшая медицинская бригада, дежурившая на соревнованиях, начала делать искусственное дыхание. Вскоре вода выплеснулась из лёгких утопленника, и он снова начал дышать.
     Люди сбегались со всех сторон к месту происшествия, заплыв был прерван. Собралась порядочная толпа. Николай стоял чуть в стороне, мокрый, неподвижный и не отрываясь глядел на спасённого. Тот постепенно приходил в себя. Вскоре его уложили на носилки и унесли. “Вы так простудитесь, возьмите”, – протянули Смольянинову полотенце, он машинально взял его и так же машинально закутался.
     “Да парень-то герой”, – раздался чей-то голос. “Герой, самый настоящий”, – подхватил другой. “Его к награде надо!” – воскликнул третий. Шум нарастал, все вокруг как будто вдруг вспомнили, кому следует быть благодарным за спасение жизни пловца. К Николаю начали подходить, жать ему руку, хлопать по плечу, директор соревнований, буколический старичок, распорядился немедленно найти для него сухую одежду. Тут же появились журналисты, начавшие приставать с вопросами и просьбами об интервью. Буквально на глазах рождалась новость для первой полосы.
     “Он заслуживает аплодисментов!” – закричал кто-то. Его крик подхватили, стоявшие вокруг начали хлопать. Рукоплескания распространялись, охватывали всё больше людей, добежали до мостов, переметнулись на другой берег, и вскоре уже вся река слилась в дружной и самозабвенной овации, притом что вряд ли большинство знало, чему и зачем оно аплодирует.
     Николай некоторое время слушал всё это с отстранённым видом, словно в глубоком раздумье, как будто не до конца понимая, где он находится и чего хотят от него все эти люди. Затем он кинул на меня взгляд, один только быстрый, тёмный свой взгляд, но во взгляде этом читалось столько боли и невыносимой, как бы просящей пощады тоски, что никогда прежде и никогда после не приходилось мне видеть такого выражения глаз. Затем он круто повернулся, и как был, окутанный большим белым полотенцем, спадавшим до пят, пошёл прочь, сопровождаемый не прекращавшими греметь аплодисментами.