Память о Финской. Бомбардир 1914. Партизан 1942. Т

Память о Финской...               
Для защиты кандидатской диссертации требовалась публикация двух статей. Одну публикацию мне твердо обещал мой научный руководитель, завкафедрой, в “Вестнике МГУ”, и он это исполнил. А другую – сказал он – пристраивай сама куда хочешь. У меня не было других хотений, кроме БГУ – университета в Уфе, от которого у меня и было направление в аспирантуру МГУ: иначе в аспирантуру не брали – только для местных вузов, желательно поболе захудалых. Прилетела я из Москвы в Уфу (в Черниковск) на побывку к сыну, к моим родителям, как обычно, раз в месяц на два дня, набраться сил от него, маленького, и на другой день поехала в университет. Там, на кафедре, выслушали мою просьбу о статье и развели руками:
- Рады бы помочь, да у самих два года сборник научных трудов лежит в полиграфкомбинате без малейшего движения.

-А если мне удастся сдвинуть дело с мертвой точки, куда можно поместить мою статью – вот она – небольшая, поллиста, мой руководитель, зав. кафедрой, расписался в ее годности – читайте.
-Да что вы! – замахали руками. – Мы его знаем! Мы ему верим! Вставляйте куда хотите, только предупреждаем: полная безнадежность, все меры были испробованы – и без толку.

Я поехала в полиграфкомбинат. Там меня еще не забыли, помнили в лицо, прошел всего год, как я уволилась из Башкнигоиздата и поступила в Москве в аспирантуру. В проходной пропустили без вопросов, и я поднялась на второй этаж, в наборный цех. Прошла его весь – длинный-длинный – и в конце нашла начальника, всегда хмурого, неприветливого человека. Я рассказала ему о своей нужде: защититься надо в срок, чтобы сразу хорошую работу найти, для этого нужна публикация. Я привезла ее, а сборник у вас.

Он молча пошел в угол, ногой растолкал кучу толстых папок и как-то неловко рукой подцепил с самого дна одну. Эта? Я прочитала название – эта самая! Мне бы сюда!

Он молча развязал, все также как-то неловко, папку, раскрыл ее и сказал:
- Клади свою статью. Я ее одну наберу и издам. Ты работница, тебе ребенка кормить, а они все болтуны.
Я ахнула! Так нельзя! Они мне не простят! А вдруг мне еще с ними работать?
Он согласно кивнул. Подумал. Решил:
- Тогда поставим твою статью первую. Знай наших!
Я перепугалась.
-Ой! Меня обвинят в зазнайстве, в нескромности, еще в чем-нибудь...
Он засмеялся:
-Ставь куда хочешь.

Я полистала сборник, вложила свои листочки, а он спросил:
-Что так мало написала? Хочешь – допиши сколько хочешь, мы подождем и все наберем.
Я объяснила, что мне и этого достаточно. Тогда он спросил, к какому сроку это надо. Я рассказала, что прилетаю раз в месяц, мой научный руководитель закрывает глаза на мое отсутствие.
-Значит – через месяц и получишь первую корректуру. Я ее отдам только тебе лично в руки. Им никому не дам, так и передай, пусть и не пытаются. Они все бездельники. Ты и учить будешь делу, ты и грамоту знаешь, и политику, а они болтуны.

Так неожиданно счастливо для меня разрешилась проблема. И я уже хотела идти,. как он тихо спросил:
-Мужик-то твой загулял?
Я кивнула.
-Это он зря. С тобой жить можно. Да. С тобой можно жить. Если бы ты была из наших, дала бы ему такую встряску, что он это дело навсегда бы забыл.
Я благодарно посмотрела на него и сказала:
-Моя мама тоже так говорит.
-Но ты не можешь.
Я опустила голову.
Он повторил:
-Ты не можешь. Значит, будешь разводиться?
-Да. Летом. Я сделаю все основные дела в аспирантуре: сдам экзамен, выйдут две статьи, начну писать уже текст диссертации.
-Будешь увереннее себя чувствовать, – понял он. - А ведь мужик твой был здесь. Его книжку печатали. Как ни в чем не бывало. Мы ему сказали кое-что. Он еще хотел окрыситься. Но один наш, да который тебе всё магазин менял, сказал:

-Только открой рот - у нас лестница железная, длинная, а я простой рабочий, даже беспартийный...С меня взятки гладки. Да и докажи, за что я тебя заставил долго лечиться.

Со сменой магазина была целая история. Тогда работали в типографии не как теперь на компьютере, работали с металлом. Я в издательстве специализировалась на выпуске партийной литературы. В ней исключены были любые ошибки и опечатки, поэтому я контролировала весь путь издания, начиная с типографии, но мне хотелось большего – подать материал поинтереснее, чем-то привлечь читателя, и я начала применять журнальные формы верстки, хотя никакого понятия о них не имела, так как окончила филологический, а не факультет журналистики. Директор типографии жаловался на меня директору издательства, что я скоро заставлю верстать текст поперек полосы. Мой директор, мягкий, тихий человек, ответил жестко:
- Что скажет - то и сделаешь. Ты простой технический исполнитель, а она проводник идей партии в массы. Как ей удобнее проводить, так и будет. И не смей ей возражать.

Об этом разговоре мне с удовольствием рассказал мой заведующий Хамит Назипович Гареев, которого я очень любила за тихий, кроткий нрав, за то, что прошел всю войну и брал рейхстаг и на нем расписался и сфотографировался! А он хорошо относился ко мне не знаю почему. Но могу догадываться. Однажды он со скрытой усмешкой тихо спросил меня:
- Вы ведь чистокровная русская?
-Да.
Он загадочно улыбнулся и ничего не сказал. Но однажды в его отсутствие (он болел) мне пришлось долго говорить по телефону, единственному в редакции, который стоял на его столе, и я села за его стол на его место и ахнула! Мой стол стоял перед его столом, я сидела спиной к нему. Ему видно было, значит, как я снимаю туфлю с левой ноги и закладываю ногу под себя, входящему этого не видно, так как мой стол стоял одним торцом ко входу, а другим торцом – к окну. Странная привычка подкладывать ноги под себя на диване была у моей мамы, и отец безуспешно с ней боролся, доказывая, что это вредно, что лично он никак не может так согнуть ногу, чтобы подложить ее под себя. Он показывал, что его нога не сгибается так. А его ноги – ноги кавалериста! Он с детства в седле! Мама ужасно смущалась этих сцен, стыдилась, но ничего сделать не могла. И мне было удобнее сидеть с поджатой ногой. Но только это не русская привычка.

Конечно, основные виды верстки я продумывала в редакции, а в типографии только контролировала, смотрела, как то выглядит в реальности. Но на месте, в типографии, мне в голову приходили разные решения, однако верстальщица говорила, что для этого надо менять магазин. Это означало: по рельсе, укрепленной на потолке, пригнать к ее станку тяжелую махину и с ней работать, а потом отправить обратно. В первый раз я растерялась: как же быть. Сама я не умею менять магазин, Люба тоже не обязана, она и так со мной тратит время, а ведь она на сдельщине, а не на окладе. Правда, ее зарплата в полтора или два раза больше моей. Она мне подсказывала: попроси Васю – вон он. Я шла в самый конец цеха к огромному человеку и начинала ласково его уговаривать помочь Любе:

-Будьте добры, пожалуйста,,,Все же она женщина, ей трудно, а мне так хочется эффектнее подать материал, а то ведь обычно такие статьи воспринимаются какскучная статистика, а за ней люди, их труд.

Так я говорила, пока мы шли по длинному проходу, а он держал голову как-то в сторону. В последующие случаи – иногда Люба сама мне подсказывала: не поменять ли еще что-нибудь, смотри, какой однообразный текст пошел. Я радовалась за нее, что у нее развивается творческое начало, шла к Васе и опять начинала его уговаривать. Он никогда не возражал, даже иногда басил:
-Да об чем речь. Да я завсегда.

У меня были некоторые угрызения совести, что я трачу их сдельное время. Так, работая с наборщицей Аней, я научилась читать текст в металле: вверх ногами и в зеркальном отражении, чтобы Аня не теряла времени и не делала для меня оттиск на бумаге. Аня это ценила: никто так не делал, кроме меня.И я пыталась оправдаться в глазах Васи. Пока мы не торопясь шли по огромному пролету цеха, я быстро говорила своему недосягаемому ( в два раза выше меня) собеседнику:
-Считается: время – деньги. У вас это как будто бы точно так. Но уверяю вас - это совершенно несправедливо.

Он удивился:
-Как это? Вот мы сколько за час выработаем, то и получим. Если простой - время потерял и деньги потерял.
-Я знаю. Время, как и деньги, можно потерять, но деньги можно нагнать, а время не догонишь. Деньги можно проиграть, а потом столько выиграть, что хоть вовсе не играй! А время не вернешь. Юность прошла - и нет ее.
Он сказал:
-Значит, время мы только тратим?
-Нет, почему же. Его можно вкладывать и обогащать.
-Как? – крякнул он.
-Мы с вами вкладываем наше время в труд, делаем книги и посылаем их людям. Вы приносите зарплату домой, содержите семью, растите ребенка или двух (у меня один – сказал он), и если вы покупаете ему хорошие книги и развивающие игры, то вкладываете свое время и труд и деньги в сына, и он будет хорошо учиться в школе, опережая других, и будет вам благодарен. А в вашей старости будет вам опора, и не по обязанности, а искренне – помня вашу о нем заботу в детстве. Так вы обогащаете время – свое и его. Так что деньги нельзя обогатить, а время - можно.

-И что ты своему сыну покупаешь?
-Он еще маленький. Но еще до его рождения я подписалась на Детскую энциклопедию...
-Что? Неродившемуся? – он закрыл рукой рот и весь затрясся. Он так смеялся, что и я засмеялась и сказала:

-Наши соседи тоже смеялись. Посмотрим, как они придут к нам просить эти книги – 12 томов, когда их дети пойдут учиться. Эти книги заменят репетитора, домашнего учителя.В них всё написано очень понятно, просто и обо всем на свете. Кроме книг, есть еще диафильмы, дети любят их смотреть, это недорого.

Лишь однажды он все-таки сказал мне:
-А у Любки руки-то не твои, рабочие, она не слабее меня.
Но тут же добавил:
-Но ты завсегда обращайся, я тут как тут. В чем дело. Я завсегда.
Так мы и работали и иногда беседовали. Много позже Гареев осторожно рассказал мне, что весь цех веселится, когда я начинаю упрашивать Васю. С ним за всю жизнь никто так не говорил, не говорил с ним ласково, не посвящал в какие-то начинания, не раскрывал суть замысла статьи или целого сборника. Он же отворачивался от меня, чтобы я не увидела его довольной улыбки и не догадалась, что это он сам просит Любу почаще менять магазин. Гареев осторожно испытывал меня: не обижусь ли я на это. Но я только обрадовалась: очень хорошо, если ему это еще и приятно. А то я боялась, что эксплуатирую его.

А Гареев узнал это от директора, а наш директор – от директора типографии, когда тот по телефону спросил, что за редактор такая у вас Павлова, агитатор и пропагандист? Оказывается, случилось, что в типографиивдруг стало мало заказов, у рабочих простой, резко сократилась получка. Они – к директору. Среди прочего сказали:
--Мы тебе не Павлова, мы другие слова знаем, не такие елейные, мы такое тебе скажем, что свою зарплату нам отдашь – обеспечь заказы!

Еще позже Гареев с удовольствием, с улыбкой рассказал мне, что Вася перестал пить пиво после смены, что его теперь у проходной встречает жена с сынишкой, и они дружно идут втроем, держа ребенка за руки. А после того, как Вася договорился с продавщицей в книжном, что она будет лично для него за небольшую премию оставлять невыкупленные тома Детской энциклопедии, жена обеспокоенно захотела встретиться со мной. Гареев спросил:
-Не встречала?
-Нет, - с недоумением ответила я.

И лишь потом вспомнила, как однажды у проходной меня окликнула высокая яркая женщина:
-- Эй ... ты... в очках...стой. Ты Павлова?
Я оглянулась. Спросила:
-Вам что-то надо?
-От тебя? Нет. У тебя ничего нет . Ты же сейчас к свекрови, которой всю зарплату отдаешь за ребенка и за питание. Сама на что обедаешь? Тебя же на ходу качает. Ты хоть в зеркало смотришься?
Я удивилась: зачем? Мне не замуж выходить. Я знала, как выгляжу: папа как-то мне сказал:
-При людях не бери ребенка на руки.
-Почему?
-Ребеночек беленький, пухленький, а ты черная, худая.

Я удивилась, откуда женщина знает обо мне, но не могла не объяснить:

-- Это временно. Мама должна доработать год до высокой пенсии. Ведь пенсия на всю жизнь. А питаюсь я с родителями.
Потом я догадалась: она узнала это от Ани, наборщицы, с которой у меня завязалась дружба.

Я вспомнила то время и опустила голову, а начальнику цеха показалось, что я смотрю на его руки, и он сказал:
-Руки я на Финской обморозил. Конечно, не только руки, меня ранили, а подобрали не сразу, окоченел, тащили уже как труп, но вытащили, и вот - выходили. Только руки потеряли прежнюю чувствительность, потому что я и без сознания винтовку из рук не выпускал, вот они и промерзли больше всего. Я ведь по специальность наборщик, а не могу ни верстать, ни набирать, только начальником. Потому и на немецкой войне не был – не годен стрелять. Всю войну здесь, один среди баб простоял. Ноют они, неладные, день и ночь, сейчас будет перемена погоды - вот покой потеряю, летом легче. Жена чего только не вязала – двойные варежки с пухом. Ничего не помогает. Мне что надо – мне бы перчатки такие: сверху кожа, внутри мех. Вот бы я отогрелся.

О Финской я кое-что слышала. Мой дядя, мамин младший брат, все четыре года на Великой Отечественной не был даже задет, а на Финской ранен в правую руку и контужен. Почему-то она оказалась страшнее немецкой. А потому, что ее вел русский генерал, финн по крови, после революции остался на малой родине. Свои сражались со своим. Линия Маннергейма – это его оборона.

И тут начальника цеха осенила мысль. Он с такой надеждой взглянул на меня:
-А вдруг в Москве есть такие? А? Ведь могут быть?
-Конечно, могут, - сказала я, про себя сильно сомневаясь. – Я постараюсь, поищу. Размер возьму самый большой – для удобства.
Так мы расстались. Я – прямым ходом в БГУ. Застаю там зав. кафкдрой и еще кого-то и объявляю:
-Корректура будет через месяц. Сама привезу сюда. Вы не ездите туда, не звоните, ничего не надо. Всё будет готово.
В ответ – немая сцена прямо по Гоголю. Все застыли в своих позах и ушам своим не верят. Смотрят на меня, и в глазах вопрос: ты кто?

Через месяц я – в полиграфкомбинат. Победным шагом к начальнику цеха. Кладу перед ним на конторку упаковку, разворачиваю, разрываю соединительную ниточку и протягиваю ему кожаные перчатки с мехом внутри. Он молча натянул и... закрыл глаза от удовольствия. Долго не открывал. Потом сказал:
-Ты человек.
И даже пояснил:
-Могла бы и не привезти, знала ведь, что набор сделаю, но ты не такая. Много по магазинам бегала? – догадался. И тут же: сколько стоит?
Я махнула рукой.
-Нет-нет! Что ты! У меня деньги есть. Это у тебя сейчас нет денег, на стипедию живешь да на самолете летаешь. Сколько? Пять рублей? Всего?
Он бросил деньги мне в сумку, туда же уложил подписную корректуру.

-За вторым экземпляром сами пусть едут. Нечего тебе такой груз таскать за них. Жалко – ты мало написала – мы все так тут говорили. В следующий раз больше пиши. Наберем без очереди. А перчатки я, пожалуй, и снимать пока не буду.
И еще раз с большим чувством сказал:
-Ты человек.
И, видимо, вспомнив моего “мужика”, добавил:
-Не пропадешь.

Я же в течение всего разговора боялась, как бы он не попросил еще об одной паре. Тогда пришлось бы рассказать, что в московских магазинах продавщицы по-разному смотрели на меня на вопрос о таких перчатках. Пока до меня дошло: со мной в блоке, в соседней комнате живут финки-стажерки, приехали всего на год, а постоянно ездят домой. Я сказала им, что моему старому учителю на Урале очень нужны такие перчатки, заплачу, сколько бы ни стоили. Они переговорили между собой и спросили: на Урале холод, как в Сибири? – Да! – сказала я. Они сказали мне, что на неделе кто-то из их компании летит в Финляндию и привезет. Какой размер? Самый большой! И привезли. И больше пяти рублей ни за что не хотели брать.

Еще через месяц была готова вторая корректура, еще через месяц я привезла на кафедру первые десять экземпляров и объявила: тираж готов, можно ехать забирать. Я спросила, сколько я должна за свои экземпляры – ведь издание платное. В ответ было такое возмущение: что вы! Что вы! Ничего! Это мы вам всем обязаны. Я замолчала.

Моя защита была обеспечена, и она состоялась в срок. Это имело большое значение: мне на месяц автоматически было продлено пребывание в общежитии МГУ (вместе с мужем), а этот месяц нам был совершенно необходим для оформления документов на кооперативную квартиру, которую дали по указанию знаменитого Фёдорова, но не давала – не выписывала - мне ордер, хотя деньги были уплачены, старуха в райисполкоме. Ее роль была самая техническая, но ее ответ мне был такой: понаехали всякие и сразу в трехкомнатную! Я ей принесла справки, что муж доцент и кандидат и я тоже уже защитилась. Она и ухом не повела. Тогда я принесла ей литровую банку меда. Она не хотела брать, отвернулась, у меня душа ушла в пятки, это был мой последний шанс до скандала, но старуха, в той же позе, отвернувшись, протянула мне руку за спиной, я вложила в руку банку, бабка удалилась и тут же вернулась, не глядя сунула мне ордер. Я помчалась куда надо было дальше, и мы успели. Выехали из МГУ почти ночью последнего положенного дня.

Аспиранты, как муравьи, носили связки книг и посуды до лифта, потом – до ворот проходной. Там на двух такси мы уехали и приехали в свой дом после полуночи.
Лифт был специально отключен, чтобы при вселении жильцы его не сломали, и мы вдвоем всё поднимали на руках на седьмой этаж. Муж так тепло вспоминал наших аспирантов! И сказал, что если я еще задумаю переезд, то должна сказать ему заранее: он купит ружье, чтобы застрелиться. Переезда не было. Но дело не в этом.Дело в том, что очень важно всё делать в срок!

Бомбардир. 1914   
          
На Вологодчине

      Известный Василий Белов о  своей деревне Тимониха на  Вологодчине писал: «деревенька моя лесная».   Однажды по такой вологодской деревне по широкой улице неслась крестьянская повозка.  Управлял ею молодой человек, а в конце ее каким-то образом прилепилась к возку маленькая девочка. Зачем-то она встала на задок возка, когда он стоял во дворе – старший брат собирался в дорогу. Она не заметила, как он вскочил в кибитку, и лошади помчались. Она не испугалась, потому что не поняла, что случилось, только тесно, всем тельцем прижалась к возку. В соседней деревне женщина вышла с помойным ведром и увидела – за возком раздувается широкая юбка девочки – это что? – подумала она, но не остановила.  И кони мчались до другой деревни. Только в третьей кто-то вскрикнул и замахал руками парню: Стой! – Тот натянул вожжи, лошадь встала. – Кто у тебя сзади едет? – крикнул прохожий. –Кто? – удивился тот, соскочил с козел и пошел назад, куда указывал мужчина. В ужасе увидел сестренку, бережно снял ее, прижал к себе, отнес в ближнюю избу. Там ребенка напоили теплым молоком, уложили спать, а в родную ее деревню послали верхового нарочного. Там мать ее уже подняла тревогу - пропала Настёнка. Ее вернули домой на другой день.

Через 50 лет молодой врач услышал эту историю и побледнел. Сказал:

-    Как это могло случиться? Девочка могла встать, могла уехать, но не могло же быть, чтобы никто ее не увидел в двух деревнях? Она могла упасть и получить сотрясение мозга, могла сильно испугаться – и последствия на всю жизнь, могла упасть и попасть под лошадь следующего ездока…  Ужас!... И ведь там жили верующие, в храм Божий ходили, исповедались… какое внимание к человеку? Вот так и революцию совершили – при полном равнодушии, попустительстве… Лучше бы я этого не слышал, – так он переживал, хотя ему сразу было сказано, что девочка жива и здорова поныне.

Он добавил:
-    А ведь ее сын Тимофей не производит впечатления такого человека. Очень здравый, со взвешенными решениями.

Так и мать его не была сумасбродкой, совсем нет. То был непонятный ей самой порыв. Она не собиралась ехать, она почему-то примерила ногами выступающие части сзади возка… А он взял и поехал…  Вообще Анастасия человек очень благоразумный. В коллективе она обычно была вроде третейского судьи.  Мало того – она уже тогда очень скоро проявила незаурядные способности: она выступила агитатором во время предвыборной компании. Ей поручили сказать слово о кандидате в депутаты райсовета. В свои шесть лет она хорошо читала, и она прочитала текст сначала про себя, а потом, почти не глядя в лист, отчетливо, выразительно, с политически правильными акцентами она, в сущности, не прочитала, а сказала то слово. Как ей аплодировали!
       Как ею гордился отец!  А ведь он прошел мировую войну – войну с германцами, был не рядовой, а артиллерист – элита армии, особенно в те поры. У него есть документ об обучении артиллерийскому делу, подписанный самим Императором Николаем Александровичем, и с разными соответствующими печатями. Такой документ в старое время вставляли в рамку и вешали на стену. Но теперь другое время. Документ он давно надежно спрятал. Сам не знал – зачем. Хранить его было небезопасно. Но не мог он так вот взять и уничтожить то, что свидетельствовало о важном этапе его жизни, о его военной службе. Уж никак не мог предвидеть (и даже предположить), что его дочка доживет и услышит о прославлении царя Николая Александровича! Значит, на его документе подпись святого человека! Вот, доченька, кому я служил, - сказал бы он ей. – И этот документ с портретом императора теперь вроде иконы! А там мое имя и мой портрет.

В те годы (до 1917) призыву подлежали все мужчины в возрасте 21 год – на 6 лет службы. Имевшие начальное образование, как Киселев Николай, окончивший церковно-приходскую школу, служили всего 4 года. После демобилизации они составляли ополчение - до сорокалетнего возраста. 

      Киселев Николай служил в Кронштадте, когда в 1914 году началась Первая мировая война, тогда ее называли сначала Великой войной, вскоре – Второй Отечественной, а в народе – германской, а сейчас в Европе называют Первой неудавшейся попыткой самоубийства человечества.  Из Кронштадта он – как бомбардир – дошел с боями до Польши. Там сфотографировался в 1915 году  - как бомбардир! При регалиях. Бомбардир - это чин в артиллерии русской армии, солдат, служащий при бомбардирских (артиллерийских) орудиях; степень между нижними чинами артиллерии, соответствующая унтер офицеру в пехоте. Воевали тогда «За веру, Царя и Отечество». Он имел по тому времени хорошее образование, раз окончил церковно-приходскую школу. Значит, не поленился, ходил в то село, где была церковь (в деревнях церкви не было, только в селе), и учился там.

Первая мировая война, активным участником которой стал Киселев Николай,  — первый военный конфликт мирового масштаба, в который было вовлечено 38 из существовавших в то время 59 независимых государств. Эта война  своими размерами и ожесточенностью далеко превосходила все войны, которые до того когда-либо велись человечеством. В прежних войнах выступали лишь действующие армии, и  только в 1870 г., чтобы одолеть Францию, германцы применили кадры запасных. В этой же войне начала ХХ века действующие армии у всех народов составили лишь небольшую часть, одну весомую или даже одну десятую всего состава мобилизованных сил. Англия, имевшая войско в 200—250 тысяч добровольцев, ввела у себя во время самой войны всеобщую воинскую повинность и обещала довести цифру солдат до 5 миллионов. В Германии взяты были не только почти все мужчины призывных возрастов, но также юноши 17—20 лет и пожилые люди за 40 и даже за 45 лет. Количество людей, призванных под ружье, во всей Европе дошло до 40 миллионов. 

Соответственно велики и потери в битвах; никогда еще так мало не щадили людей, как в эту войну. Но самой поразительной её чертой является появление техники. На первом месте в ней машины, летательные аппараты, бронированные автомобили, колоссальные орудия, пулеметы, удушливые газы. Теперь, в ХХ веке,  война — по преимуществу инженерное и артиллерийское состязание: люди закапываются в землю, создают там лабиринты улиц и поселков, а при штурме укрепленных линий забрасывают противника невероятным количеством снарядов.  Другой особенностью «великой»  войны является её беспощадный характер, повергающий культурную Европу в глубину варварства. В войнах XIX в. не трогали мирного населения.

 У войны 1914 – 1918 гг. был крестьянский характер. Впервые в истории человечества шла окопная война,  первой задачей солдата было – окопаться, вырыть в земле укрытие.  Копать – это привычное дело земледельца.  Материальную часть – артиллерийское орудие – тянули лошади, отсюда и термин: тягловая сила. Живая сила – артиллеристы, крестьяне по происхождению, как им не знать лошадь. Какой же крестьянин без лошади… это сейчас у войны научно-технический характер, а тогда  мужик и лошадь всё тянули на себе.  Что до техники…  К началу войны Германия имела 1688 тяжёлых орудий полевой артиллерии, Австро-Венгрия – 168, Россия – 240, Великобритания – 126, Франция – 84. Германское командование всегда исходило из того, что им придётся прорывать мощные линии приграничных крепостей и укрепрайонов, для чего существовали соединения мощной и сверхмощной дальнобойной и осадной артиллерии.

Артиллерия 1914 года

К началу 1 мировой войны в основу организации артиллерийских средств ведущих военных держав легла задача поддержки наступления своей пехоты на поле боя. Главные качества, предъявляемые к полевым орудиям, – подвижность в условиях маневренной войны. Легкие орудия тащили сами артиллеристы…

В 1915 году германские войска заняли царство Польское, войдя в пределы России,  а затем и части белорусских губерний..

Западный фронт. Протяженность 415 верст. На одну версту фронта приходилось гаубиц: у нас – 0,4, у врага – 0,6; тяжелых орудий: у нас – 0,5, у врага – 1,5.
 
С весны 1915 г. для Русской армии наступила, в полном смысле слова, трагедия. Как раз эта кампания ознаменовалась перенесением со стороны Германии ее главного удара с французского театра на русский. Вот несколько цитат в этой связи:
«Весна 1915 г. останется у меня навсегда в памяти. Великая трагедия русской армии — отступление из Галиции. Ни патронов, ни снарядов. Изо дня в день кровавые бои, изо дня в день тяжкие переходы, бесконечная усталость — физическая и моральная; то робкие надежды, то беспросветная жуть... Помню сражение под Перемышлем в середине мая. Одиннадцать дней жестокого боя 4-ой стрелковой дивизии... Одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывавшей целые ряды окопов вместе с защитниками их. Мы почти не отвечали — нечем. Полки, измотанные до последней степени, отбивали одну атаку за другой — штыками или стрельбой в упор; лилась кровь, ряды редели, росли могильные холмы... Два полка почти уничтожены - одним огнем...

«Господа французы и англичане! Вы, достигшие невероятных высот техники, вам небезынтересно будет услышать такой нелепый факт из русской действительности: когда, после трехдневного молчания нашей единственной шестидюймовой батареи, ей подвезли пятьдесят снарядов, об этом сообщено было по телефону немедленно всем полкам, всем ротам, и все стрелки вздохнули с радостью и облегчением...» (Антон Деникин).

«21 марта/3 апреля начальник Штаба Верховного главнокомандующего генерал Янушкевич, сообщая в письме генералу Сухомлинову о нашем дальнейшем отступлении, пишет:
«Свершился факт очищения Перемышля. Брусилов ссылается на недостаток патронов — эту b;te noire Вашу и мою... Из всех армий вопль — дайте патронов...» (в цитате речь идет о снарядах, которые автор называет «артиллерийскими патронами» – прим.)

А вот уже о ситуации со снарядным обеспечением летом 1915 года:
«То, что пережила Русская армия в летние месяцы 1915 г., не поддается описанию.
На массовый, «барабанный» огонь мощной артиллерии противника она могла отвечать лишь редкими выстрелами своей и без того во много раз менее численной артиллерии. Были периоды, в которые в некоторых армиях разрешалось выпускать в день не более десятка снарядов на орудие». И вывод, который делает генерал Головин: «Несомненно, что катастрофический характер, который приняла для России кампания 1915 года, в значительной мере обусловливался снарядным голодом».

Зимою 1915–1916 гг. снарядный кризис начал проходить. И к летней кампании 1916 г. наша легкая артиллерия оказалась уже в удовлетворительной мере обеспечена огнестрельными припасами. Труднее было со снарядами для легких гаубиц и для тяжелой артиллерии, но вопрос этот не обострялся, так как количество этого рода орудий было все время значительно меньше нужной для армии нормы. Наконец-то промышленность России вышла на пик своих возможностей (в 1917 г., с началом революции, производительность военных заводов империи упала). ИТОГО: 33 млн. 69 тыс. штук, что в 2,63 раза больше, чем количество снарядов, полученных армией в 1915 году. Из этого количества 29,76% снарядов было закуплено за рубежом, что в 7,42 раза (!) больше, чем было закуплено снарядов за рубежом в 1915 году.

Казалось бы, ну вот теперь, наконец-то, у армии есть чем достойно отвечать врагу на его артиллерийскую канонаду. Ан, нет! Поскольку нужно учитывать, что ситуация на фронте вносила свои коррективы в потребности армии в артиллерийских снарядах и по сравнению с голодным 1915 году, в 1916 году потребность эта еще больше выросла. Головин пишет: «Осенью 1916 г. Ставка исчисляет месячную потребность для легких пушек в 4 млн. 400 тыс., а для легких гаубиц и тяжелых орудий — в 800 тыс., т.е. в итоге 5 млн. 200 тыс. выстрелов в месяц.

Когда в начале февраля 1916 года немцы обрушились на Верден, русские, приходя на помощь союзникам, начали в начале марта Нарочскою операцию, которая заставила немцев прекратить в марте атаки под Верденом. Эта операция для русских превратилась в бойню - корпуса шли на колючую проволоку и гибли под огнем немецкой тяжелой артиллерии и пулеметов, подавить которые ввиду урезанных лимитов по снарядам они не смогли. Только 15 марта начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Алексеев приказал отходить. «Выручка союзников» обошлась в 20 000 погибших русских солдат. Позже были и другие попытки наступательных операций. Правда, цена у этих наступлений была уже посерьезнее.. Так освобождение Буковины и на бои на реке Стоход стоили русской армии 750 тыс. солдат и офицеров, заменить которых было уже абсолютно некем.

Беспримерное напряжение повлекло за собой и беспримерные потери. Размеры этих потерь никогда не удастся определить в точности. Подсчёты потерь производились во время войны и после неё отдельными лицами по неполным и несистематизированным данным.

      Расход снарядов в летнюю кампанию 1916 г. является не нормальным расходом, а урезанным. И при таком положении вещей русская армия все-таки наступала. Честь ей за это и хвала!

По мнению такого умнейшего человека, как Уинстон Черчилль, Русская Армия и Российская империя стояли на пороге победы. В своей известной характеристике императора Николая II, сэр Уинстон однозначно подчеркнул что «режим, который он возглавлял, выиграл войну для России» к моменту, когда та предпочла отказаться от его услуг царя и главнокомандующего. С известными для себя последствиями.

"Итак, начиная с осени 1915 г., что совпадает с принятием царем на себя верховного руководства вооруженными силами Империи,  наступление германских войск было остановлено в Западной Белоруссии и Прибалтике. Не на берегах Волги, Невы и Кубани, как при Сталине, не в Москве, как при Александре I и Кутузове, и не у Полтавы, как при Петре Великом!  Было установлено абсолютное господство русского флота на Черном море, что повлияло на следующие события:  а) Разгром турецких сил в Лазистане и взятие Трапезунда. б) Срыв попытки Германии обойти русский фронт через Румынию: благодаря быстрой переброске войск по Черному морю нами был оперативно создан румынский фронт. 3. Проведено наступление Юго-Западного фронта – Луцкий прорыв, нанесший катастрофический удар по силам Австро-Венгрии. 4. Был взят Эрзерум.  5. Создана флотилия Северного Ледовитого океана, для обеспечения связи с союзниками через Мурманск.  6. На весну-лето 1917 г. был подготовлен одновременный удар по Германии и Турции (Босфорская операция), который должен был поставить точку в затянувшейся войне.

За три года исключительно тяжелой борьбы Русской Армией было взято 2 200 000 пленных и 3 850 орудий.   Из этого числа  германцев ; 250 000 пленных и 550 орудий, австро-венгров ; 1 850 000 пленных и 2 650 орудий и  турок – 100 000 пленных при 650 орудиях.  За то же время Францией было взято 160 000 пленных и 900 орудий, Англией ; 90 000 пленных при 450 орудиях, а Италией ; 110 000 пленных и 150 орудий.  Русские трофеи в шесть раз превысили трофеи остальных армий Согласия, взятых вместе».

По данным Военного ведомства, представленным незадолго до Февральской революции в Совет министров, наши «окончательные потери» – убитыми, умершими от ран и болезней, инвалидами, пропавшими без вести и взятыми в плен — определялись с начала войны по декабрь 1916 года в 5,5 млн. человек
 
Вот и судите, легко ли воевалось Николаю Киселеву… . Спасали умение воевать и физическая выносливость.

Не случайно западные писатели назвали выживших участников Первой мировой потерянным поколением: бывшие фронтовики не сумели найти свое место в жизни. Читайте Ремарка «Три товарища»: фронтовики, горожане, работающие в ремонтной мастерской, заявили, что они жили «в эпоху отчаяния». Хемингуэй  «Прощай, оружие!» - тоже о той войне, нелепые судьбы героев в ненужной им войне. А русские вернулись домой как после тяжелого физического труда. Дома их ожидал тоже физический труд, но другой. На войне был труд от смерти, дома - труд для жизни. Хотя они и не рассуждали на эту тему. В жизни вообще золотое правило: живи без рассуждений. Как написал Фадеев в «Разгроме»: надо жить и исполнять свои обязанности. Ведь русская изба – не «дом городской, где я празднично жил» (писал Симонов), она сама по себе требует труда: отопить, осветить – дрова нужны, лучина хотя бы и керосин… а какая прелесть у нее? Другой поэт писал:  всего-то три березы за углом, да только «при жизни эти три березы никому нельзя отдать»- вот в чем дело.  Значит, тут и устраиваться.

       Николай демобилизовался и  вернулся в родную деревню на Вологодчине – в  Чикусово, завел семью. Пошли дети, радость и утешение.
А чем не жизнь? Вологодская область богата водными ресурсами. Здесь густая речная сеть, протекают крупные реки: Сухона с шестью притоками и другие. Почти полгода реки покрыты льдами. В области около 4 тысяч озёр, в том числе Рыбинское водохранилище, а также Онежское озеро, соединенное с Волгой Волго-Балтийским водным путем. Много болот (12 % территории области), копилок пресной воды.

Вологодская область стоит на первом месте среди всех других регионов России по доле русского населения в регионе (96,56 % русских среди всего населения области).
С 1918 года в Вологодской губернии земства прекратили своё существование, а к власти на всех уровнях пришли Советы.
Чикусово — деревня в Чагодощенском районе Вологодской области, входит в состав Лукинского сельского поселения], в Лукинский сельсовет. Расстояние по автодороге до районного центра Чагоды — 44 км, до центра муниципального образования деревни Анишино — 3 км. Ближайшие населённые пункты — Анишино, Красная Горка, Лукинское.

Анастасия родилась в конце декабря 1918 года в Вологодской губернии – в земле, которая когда-то давно входила в Новгородские владения, но в 1918 году советской властью была определена именно как Вологодская губерния.  Когда ей было шесть лет и она произносила свою искреннюю агитационную речь, шел 1924 год, год смерти Ленина вследствие его ранения, было напряжение в политической жизни. А тут звучал такой чистый девичий голосок…  Сердца млели и наполнялись надеждой.

1941. Июнь  22
В О Й Н А

Когда отставной солдат, по возрасту уже не подлежащий призыву,  в разгар лета  услышал о войне, у него, как он тихо признался жене, «внутри всё оборвалось». Еще бы: и второго сына возьмут и останутся три дочки-девочки, бескрылые. Он тогда строго наказал жене: девчонок учи!  А сам он – словно знал – уже не жилец. Чахотка. Во время войны неизлечимая. 

       -      Когда началась война, мой старший брат Александр уже воевал, на финском фронте. Тогда это называлось: на Карельском фронте. Считалось, что с финнами мы не воюем, а только лишь защищаем нашу Карелию. Там и остался навсегда. Сейчас общее мнение, что финская война была страшнее германской. Потому что сражались со своими, ведь финнами руководил Маннергейм, русский генерал, долго живший в Петербурге. А страшнее войны со своими ничего не может быть. Если с той войны кто и вернулся, так только раненые. Их вынесли с поля боя. Своими ногами никто не ушел. Стояли до последнего. Что ж. И выстояли. Границу от Ленинграда-Петербурга отодвинули солидно.

-      Брат Михаил был призван на Ленинградский фронт. Он перед самой войной закончил сельскохозяйственный техникум, получил направление на работу в Никольский  район, только приехал туда и сразу был мобилизован и получил направление на курсы военных командиров. Уже лейтенантом заехал домой попрощаться перед отъездом на фронт. Конечно, отец был горд его офицерским званием и мундиром. До революции младший офицерский чин еще не давал дворянства, но открывал путь в это сословие, и его реально можно было пройти, многие проходили. Конечно, это ушло в прошлое, но всего не вытрешь из памяти человеческой.

Второй сын Николая Киселева уходил на войну. И опять в памяти всплывает: при царе единственного сына не брали в армию, он оставался для продолжения рода. Тогда сохраняли не только дворянские, но и казацкие, и крестьянские роды. Тогда Михаила  не взяли бы. Но вспоминать бесполезно. Все равно его офицерский чин был утешением. После ухода сына Николай, видимо,  затосковал, болезнь начала прогрессировать. Он скончался 14 марта 1942 года. Ему было 57. А ведь какой крепкий был….

      В сентябре 1943-го Анастасии еще не исполнилось 15, а надо продолжать учебу. Она пошла. Пошла в люди. Буквально пошла пешком по грунтовому большаку за 80 верст. С котомкой за плечами. Внучка через 60 лет спросила:
- А что, автобусы не ходили?
-   Какие автобусы… сейчас-то в той нашей глуши машин не много, а тогда… да еще война третий год… идем мы с подругами, мимо проходят полуторки – грузовики, но если не помашешь бутылкой – мимо. А где ее взять, бутылку водки. Так и идем. За спиной несем картошку, пшено. Там в общежитии сварим. Изредка из деревни кто-нибудь вдруг оказывался попутчиком- это счастье. Довезет. Не до конца, конечно, а до того места, где ему надо сворачивать, а мы пёхом дальше. Ничего. Обратно на длинные каникулы почти бегом бежали, потому что налегке и потому что были хронически голодными. В день пробегали километров 30, если не сорок, с утра до заката, а ночевать останавливались в знакомой избе. Чуть свет вскакивали и бежали дальше. Легкие были, худые. К вечеру прибегали. Счастливые. Радостные, что дома. Что еще кусок отучились и перешли на другой курс. И что теперь отдых. Отдых – голове, конечно, в крестьянстве никогда отдыха нет рукам. Но это совсем другое дело.

      Внучка слушает внимательно, сочувствует, сострадает, хочет проникнуться, но как-то всё звучит по-сказочному: пятнадцатилетняя (бабушка) с мешком на спине идет учиться через поля, через леса. Лично она, внучка, завтра уезжает в Москву, где из Шереметьева их повезут в огромном самолете за океан в США, потому что она победила в двух всероссийских конкурсах: по математике и по русскому языку и была замечена - ей прислал поздравление сам президент, американский, а также сдала экзамен по английскому и вместе с подобными ей – их немного, полтора десятка по России набралось по подсчету Госдепа, целиком оплатившего годовое пребывание (обучение по программе выпускного класса, включая питание, проживание и передвижение и страховку, о которой дети понятия не имели и их родители тоже),  юных гениев в богатой стране, потому и богатой, что собирает умы со всего  света… Хорошие гены ей оставила эта бабушка, в ее 15 лет с сумой за плечами шагавшая учиться… Без охраны, без старшего, вообще без всякого сопровождения и пешком…

-      Как я была одета. После призыва брата Михаила ему там выдали обмундирование, а его одежду нам вернули, из пиджака мне сделали куртку, простегали ее ватой. Стало тепло. А уж как выглядела – а было мне тогда 12 лет - это никого не интересовало. 

Внучке перед отъездом ее в Америку сказала:
-     Вот ты и уходишь из дома.
-     Как это?
-     Так это называется: ты покидаешь дом, едешь учиться, как я когда-то  в таком же возрасте, как Горький писал: в люди. Он пошел работать по найму, а я пошла на большую дорогу, буквально, на дорогу, ведущую в педагогический техникум. Прежней ты уже не будешь. Вернешься другой. С другим опытом знаний и жизни. Между моим уходом и твоим прошло 60 лет. Много ли?  Зависит от века. В какие-то века это было очень мало. А в наш век – это пропасть. Так стремительно все развивается.
-      И ничего не остается?
-      Остается человек. Какой есть, таким и будет. Ты хороший человек, я тебя с детства воспитала и знаю, ты отзывчивая, спокойная, не капризная, без претензий. Знаешь, как Бисмарк писал о нас: русские страшны неприхотливостью. Ты настоящая русская девочка. Значит, не пропадешь. И в Америке помяни мое слово: русские везде дома. Во всех смыслах. Всем почтение и никакого пресмыкательства. Кто-нибудь там назовет тебя белой, не соглашайся, не отрицай,  ответь: я русская. И не объясняй разницу. Им не понять. Мы другие.
-       Ты сейчас говоришь как выпускница Высшей партийной школы и пропагандист и агитатор или как бабушка? – серьезно спросила Женя.
-       А меня уже не разделишь. Прими как есть. И это правда. Сама увидишь. Мы другие.
--      Диплом педагога я получила и направление в начальную школу. Там я начала работать 1 сентября 1946 года. Дети были тихие – голодные. Вопросов дисциплины не было. Они заглатывали каждое мое слово, потому надо было каждое слово произнести с толком, навсегда. Так оно и запечатлевалось в их сознании.

22 июня 1941. Внучка все спрашивала: ты помнишь, как началась война?

В деревне Чикусово на Вологодчине, как и в другом русском селении, была страда сенокосная, стояла жаркая погода, очень для этого благоприятная. Вестовой прискакал утром. Не ранним. Радио не было. И телефона не было. Известие он привез часам к 11. Он привез не просто сообщение, или, как сейчас говорят, информацию, нет – он привез повестки. На фронт. Пошли быстрые сборы. К правлению  колхоза собирается вся деревня. Мы, детвора, притихли, смотрим. Подводы запрягли лучшими лошадьми. Мужики с самосшитыми вещевыми мешочками и всякими пожитками грузятся на телегу. Рядом с отъезжающими их матери, жены. дети. Тишина.  Ни возгласа. Ни вскрика.

Помнятся лица уезжавших. Они строгие. Эти дяди, которые с нами возились и шутили, теперь совсем другие. Сейчас бы я сказала: уже не от мира сего. А тогда мы были далеки от таких выражений. На лице женщин слезы, но безмолвные. Четверо ставших солдатами уехали на телеге. До околицы мы все их провожали. Не знали, что не все из них вернутся. Но по сути – прощались.

    За годы войны погибло сорок мужчин и парней из нашей деревни. Еще мои братья были призваны не из деревни.

       Сейчас в деревне по переписи 2002 года — 19 человек. А была большая деревня.

Вернулись с войны пятеро: Семен Кочкарев, Григорий Богачев, Кузьма Качалов и Смолкин Никита и еще один, забыла имя. Вот куда ушла наша деревня. Теперь, считай,  один погост.

     Когда началась война. Анастасии было  12 лет и 5 классов отличной учебы. В селе Лукинское построили новую школу. То была обычная из бревен постройка, но дом вышел с просторными классами и широким коридором . Освещение - керосиновые лампы. Там была семилетка. Она пришла туда  в шестой класс. В Новый год с 1937 на 1938 разрешили праздновать с ёлкой! Такой был праздник! Больше такого и не было.
-     Я в шестом классе – идет первый военный учебный год. Новый предмет обучения- военное дело. Наша местность не была прифронтовой. Ночью слышалась канонада – шли бои за Ленинград, и видны были отблески пожарищ. Немцы стояли в Тихвине – 250 км.
 -     Чему нас учили на военном деле? И сейчас помню: команда: «длинным коли!» и «коротким коли!» Мы выполняли их  с деревянными болванками винтовок, изображая рукопашный бой. Мне подруга рассказывала, как им в первом классе – в глубоком тылу на Урале – учительница рассказывала, как воюют наши: догоняют врага, повергают его, отнимают у него оружие и убивают этим орудием. Та девочка недоумевала: как же немец так мог отдать свое оружие?  Как может безоружный победить вооруженного? Но учительница убеждала: так учит товарищ Сталин. И правда, потом я прочитала у него такие строки: отними у него оружие и добей его!
 
И теперь я смогла бы ползти по-пластунски, то есть плотно прижавшись к земле, опираясь на локти. По военному времени перестроился и наш учебный год. Теперь занятия начинались с октября и заканчивались раньше. Наши руки нужны были в хозяйстве. И в целом резко сократилось число учащихся: детей держала дома работа по дому, нехватка обуви, одежды. У иных и просто нежелание учиться - было тоже.

  -     Картофельные чипсы – такая модная сейчас еда. А сколько мы их делали! Наша деревня была не так далеко от фронта – немецкие войска заняли Тихвин, это в 250 км от нас. Мы промывали картошку, чистили, чистили осторожно, чтобы не срезать лишнего, опять промывали и нарезали ломтиками тонко-тонко, как только могли. Потом отправляли в печь на сушку. Они там высыхали, мы их собирали и складывали в мешочки. Отправляли на передовую. Везти было недалеко.

-    Весеннее время в колхозе – самая страда. Я навозница. На поля вывозили накопившийся за зиму навоз (первейшее удобрение!), на телегу грузили женщины, а наше дело – погонять лошадь до пашни. Там выгрузят взрослые и так весь день. Лошадь старая, послушная, а молодая лошадь только мужицкий голос признает и может иной раз девочке и не подчиниться. Больше времени занимали работы по подготовке к весеннему севу. Пахота. Работала жена старшего брата Александра – Мария. Мы жили одной семьей и после войны. В плуг впрягались две лошади. Они были закреплены за нами. Я – в погонщиках, Мария –  пахарь.

И пара коней: каурый – звали: Ной и сивка – Коршун. Каурый – значит, коричневый.
Сивка, сивый –  серый или старый
Как после всемирного потопа они вывозили наше существование. В обеденный перерыв, а также после трудового дня надо было выгонять их на пастбище. Здесь уж верхом. Я, конечно, боялась скачки, галоп – аллюр, а трусцой – медленнее. Ной хорошо знал езду вскачь, бег лошади бегом- аллюр. Когда его разогнали мальчишки, я чуть не упала со страха. Потом понравилось…
     В колхозе был грузовик – полуторка. Но на полевых работах – только лошади. Лето и осень были трудовыми для детей войны. И были мы уже тружениками тыла – так официально были названы с выдачей удостоверений и прибавкой к стажу работы и к пенсии некоей суммы. Удостоверения выдавались на основе трудовой книжки или свидетельских подтверждений тем, кому к началу войны исполнилось 10 лет.  На производстве у станков стояли мои ровесники – на ящики вставали, чтобы достать до станка. Примеров много. Так и выжили. Так и победили.

    Теперь ваша очередь жить и побеждать.

                Партизан . 1942

   Саша Старостенков родился в смоленской деревне в 1937 году. Он был очень хорошеньким ребенком с вьющимися светлыми волосами и голубыми глазами. Вся родня в нем души не чаяла. Его жизнь проходила во дворе бревенчатого дома среди домашней птицы и на лугах, куда его брали с собой взрослые. Брали и в лес, когда ходили по ягоды и по грибы. Этим питались. И Саша собирал ягоды. Ему говорили: ешь. Но он следовал примеру старших и ягодку нес в большую корзину. Это очень забавляло всю семью. Его хвалили и гладили по головке, хотя времени на ласку совсем не было. Лето в деревне - время страды.

   Война все нарушила. Сначала на фронт ушел отец. Потом - один за другим два старших брата. Немцы заняли Смоленск. Какая-то их часть заняла даже их деревню. В доме, где жил Саша, остались одни женщины и девочки: дед ушел в партизаны. В их дом встал на постой немецкий офицер. Видимо, он занимал крупный пост, так как к нему протянули телефонный кабель для связи. Кабель присыпали где землей, где песком. Присыпали неглубоко, скорее - для вида. Кто будет рвать кабель на виду у всей деревни?

   Ночью дед приходил в деревню, но не в дом, а в сарай. Бабушка выносила еду и молоко. Немцы ночью из избы ни ногой. Что хочешь кричи - не выглянут даже - очень боялись партизан. Саша не мог знать о приходе деда, он в это время всегда спал. Но однажды работящий мальчик копался в сарае и нашел ножик. Не иначе его забыл дед или кто-то, пришедший с ним. Саша был уже по-взрослому хитрый и никому о своей находке не сказал. Он вообще был неразговорчивый. О ноже узнали следующим образом.

   Немецкий кабель оказался перерезанным. Поднялась страшная тревога. Забегали солдаты, загремели мотоциклы. Офицер тряс молчаливой трубкой. Саша подошел к нему и спокойно сказал: "Гитлер капут". Солдаты оттащили его, но офицер, живший в их доме, приказал не трогать. Один из них пошел проверить, где обрыв кабеля, и нашел совсем недалеко. Прозвучало страшное для немцев слово: партизан. Вечером того дня офицер указал, что рядом с ним на кровати с краю ляжет Саша. Мать сразу поняла: защита от партизан. Вот почему он не тронул ребенка за его выкрик.

   Утром связь была восстановлена. Саша понял это и вновь приступил к своей работе: он уселся на землю и начал медленно пилить кабель. Тут его схватили. Солдаты побоялись убить его сразу и понесли к офицеру. Тот приказал обыскать мальчика и допытаться, откуда нож. Притащили мать. Она в ужасе кричала: "Вы что! Ему всего четыре года! Какой он партизан!" Ей отвечали: раз умеет резать кабель - значит партизан. А Саша нисколько не смущался происходящим. Он твердо сказал: «Гитлер капут». "Кто тебе сказал?" - взвыла мать. Он ответил: "Сам знаю". Она закричала: "Ничего он не знает. Это у него такая присказка с раннего детства. Его чему ни учи, он не слушает, не любит, когда его учат, говорит: сам знаю, и все делает по-своему. А как же в хозяйстве без ножа! Он же мужик!"

И что же. Офицер приказал отпустить Сашу, только нож отняли и крепко наказали матери следить за ребенком. Так они боялись партизан. Они же понимали, что если в доме столько женщин и детей, то где-то есть и мужчины, и наверняка они воюют.

   Отступая, немцы сожгли деревню. Партизаны предупредили женщин, и они заранее убежали в лес с детьми и старухами. Но без скотины и вещей. А как дальше жить? Вернулись на пепелище. Начали рыть землянки.

   После войны Смоленская область оказалась чуть ли не самой пострадавшей, и жители получили указание ехать в бывший Кенигсберг - занимать опустевшие дома и квартиры бежавших немцев. Нелегко было покидать родные места, но другого выхода не было.

   Саша вырос. Он получил высшее образование и ходил в далекие загранплавания. У него рос сын, такой же, как отец: спокойного нрава и правильной жизни, и тоже начал ходить в море. Александр дожил до пенсии, но не смог перенести бездействия - ведь он жил в городской квартире со всеми удобствами, даже нож ни к чему. И он умер.
   В тот день он сказал жене с утра, чтобы она никуда не уходила. Она немного удивилась: как ты себя чувствуешь? Он промолчал. От еды отказался. В обед отхлебнул чая и отодвинул стакан. Она еще больше удивилась. Но он и всегда-то был молчалив. Пришла к ней подруга юности, тоже смоленская. Они попили чая. Жена вышла проводить подругу до остановки и вернулась через десять минут. А муж лежал на полу. Неживой.
   "Скорая" приехала сразу. Врач спросил, разве не знала жена, что у него было слабое сердце. Она удивилась. "Тромб", - сказал врач.

   Приехал сын и увидел на столе открытую Псалтирь и длинный лист, очень мелко исписанный. Он пригляделся - покаянная молитва. Где отец ее взял?
   Как жил спокойно, так и умер тихо. Сын его отвез в храм - только что освященный, там его отпели и предали земле. А что еще нужно русскому человеку?

                Танк

В Калининграде прекрасный рынок, всем рынкам рынок. От него хорошая аллея к нашему дому через скверик. Посреди сквера танк. На пьедестале. У пьедестала пологий спуск - говорят, танк настоящий, действующий.

Кто идет с рынка, часто присаживается здесь на скамейку. И я сегодня решила отдохнуть со своими сумками. Вскоре ко мне подсели две моих ровесницы и прошептали: ты откеле будешь? Я как-то сразу нашлась и сказала: тамбовские мы.

Потом дома подруга, у которой я гостила, спросила меня, с каких это пор москвичка стала тамбовской. Так Москва – это место проживания, а корнями-то мы откуда… вот то-то и оно. И почти вся Москва из приезжих, как вторая Америка. А коренные москвичи - кто где. Хоть взять моих родных… Один такой – и не один – далеко от дома голову сложил, другой, мой кузен, в Фергане остался. А кто-то в Одессе и еще дальше. А родом мы тамбовские.

Мои новые подружки шептали мне:
-   Мы все здесь с разных мест, давно уж – (как тайну открывали) – и хорошо живем.
Я согласилась. Они по очереди сообщали: я-то смоленская, а я – вологодская. Дома продали свои, внукам отдали. И внуки такие хорошие… У нее внук – в бальных танцах премии берет. А у нее – скоро диплом защитит. А до тех пор ни одна девица в его новой квартире не была. Хорошие ребята. А квартиры-то их на бабкину хату куплены. Вот внуки и отчитываются. Хорошие парни.

     Мы сделали передышку в признаниях и как снова видели танк. Подружки заворковали мне:
- А ты знаешь – танк настоящий, может идти и стрелять.
Я кивнула: знаю, действующий. Потому и спуск пологий.
-   Во-во… Хорошо бы еще надпись сделать: стреляет. А то мало ли полоумных. И знаешь – они там, в танке, ребята-то, ведь с разных мест, но меж собой не пытают, кто откеля, нет, все свои. Все заодно. Танк надежный. Говорит, у нас и ракеты есть. Это ничего, пусть и ракета будет. Да только кто же ее, ракету, видит. А танк - вот он. Танк надежный.