061. Принцесса Аликс - Цесаревичу Николаю

Письмо принцессы Гессен-Дармштадтской Аликс Цесаревичу Николаю Александровичу.
На английском языке с переводом на русский.


№ 25.       Harrogate, May 25th, 1894.

My only darling Boysy,

Most loving tender thanks for your dear long letter I received this morning, & for the cutting from the papers wh(ich) interested me muchly.

I shall try & get a frame for the photo, but I fear none is to be got for that size, if not I shall cut the three heads out, & put them separately into frames. No, Sandro may be handsome but won’t be a third ;R; as you, old wretch, dared to propose.

How unpleasant always having always to go to funeral services.

I wonder whether it is the Wife of one of my old neighbours at St-Petersburg, the dinners at the halls at the Winterpalace—the one was the nice old Admiral who had a beautiful ring, & one// was rather deaf.

You cannot make out how it is that the number of my letters is greater than yours. Why I wrote sometimes three a day & before you had arrived. Yours are the greatest joy possible.
 
I am trying hard to learn more now—yesterday we read an anecdote about Lisa & her canary bird wh(ich) she let starve till it died.

I am only so stupid & Я всегда забываю слова.

Мы уже пила кофе, и теперь я буду писать.—There, I hope it is correct.—By the by the Bishop of Ripon sent me his sermon this morning, wh(ich) he has especially written down for me, as he really otherwise never does it. When you come you must read it, only it is written so small, it will take one a good time to read it. – He has// proposed to me to go to Ripon wh(ich) is only 20 minutes by train, & he will show us all that is interesting – it is most kind & we shall certainly go.

Yesterday morning after an hour’s lesson I was driven in a bathchair, into wh(ich) the others forced me to go, & they walked along side. We went a very pretty road, but warm—later got higher up & stopped under a tree where the air was perfectly delicious & fresh, one thought the sea might be quite close.

After luncheon I read a novel & then drove with Gretchen, as Schneiderlien had to write, through a very pretty town & Park. Then learned again an hour & wrote to A(unt) Helena wh(ose) Birthday is today, little Louise arrives too.//

I am improving in my carving,—the chickens, курица, are the easiest, but when parts of other four legged beasts come, I feel rather lost.

The Dr. from here coming at 11.30, & he will tell me when I am to begin drinking the waters, & then about 12 I shall plunge into the rotten egg baths.

Now the sun is coming out again.

You know whenever I am in the midst of a Russian lesson, marvellous musicians turn up at the corner of the улица. – It is such a nuisance I have such a mass of letters still to answer, it makes me frantic and inclined to use your shocking language.//

Мои ноги are still very painful that is why I hope he will allow me to take many baths in a week.

How awfully kind of your dear Father allowing you to come over in his yacht, as it is such a much nicer way of travelling, than by land.

Gretchen is learning away with Schneiderlein, & I hear tscha tscho tschi going on, as if so many cats were spitting.

I got a most touching letter from Friederich August of Oldenburg to-day, he is such a nice fellow, tho’ a little cracked.

I read about the Russian rivers to the Ladies last night, & we stared our eyes nearly out over the maps – a weakness of yours, it is not, sweet one?

Then I had my head washed, which takes an hour, as one’s hair will// never dry. Shall I cut mine off & appear like you? Eh? Well, that not looks imposing? Of course it is in all the papers that I am here, & all the trades people send epistles & beg of one to order things, even a piano and tea were offered. The rude people stand at the corner & stare; I shall stick my tongue out at them another time.

Now, my beloved child, I must say good-bye. God bless & keep you, my own beloved Nicky.
Ever your own, true, loving and devoted girly
Alix.

Many loving kisses.

Севодня тёплая погода.
Какъ ваше здоровье?
Я дурно говорю мне трудно произносить (выговаривать) выговаривать русския слова. Я уже немняг понимаю, надеюсь скоро выучиться.
Прощайте, душки.


№ 25.       Хэррогейт. 25 мая 1894.

Мой дорогой мальчик,

Бесконечно благодарю за твое длинное письмо, которое пришло сегодня утром и за вырезку из газеты, которая меня очень заинтересовала.

Я постараюсь достать рамку для фото. Но, боюсь, будет трудно найти именно этого размера, в таком случае я вырежу три изображения и помещу их отдельно, в разные рамки. Нет, Сандро, может, и хорош собой, но он не будет 3-им Р., как ты, старый негодник, осмелился предложить.

Как неприятно все время ходить на похороны и заупокойные службы.

Интересно, это не жена одного из моих старых соседей в Санкт-Петербурге; на обедах в холлах Зимнего Дворца одним из моих соседей был бравый старый адмирал, с изумительным кольцом, довольно// глухой.

Ты не знаешь, почему количество моих писем больше, чем твоих? Я писала иногда по три в день до того, как ты приехал. Твои – для меня всегда источник огромной радости.

Я честно пытаюсь выучить больше. Вчера мы читали рассказ о Лизе и ее канарейке, которую она морила голодом, пока та не умерла.

Я такая глупая. Я всегда забываю слова.

Мы уже пили кофе, и теперь я буду писать. Вот, надеюсь это правильно. Кстати, епископ из Рипона послал мне сегодня текст своей проповеди, которую написал специально для меня, так как обычно он никогда этого не делает. Ты должен прочитать это, когда приедешь, только написано все мелко, так что понадобится много времени. Он// предложил мне съездить в Рипон, который находится всего лишь в 20-ти минутах езды на поезде отсюда; он покажет нам все самое интересное. Это очень любезно, и мы обязательно поедем.

Вчера утром, после часового урока меня везли на коляске, куда меня принудили сесть, остальные шли рядом. Мы прошли прелестной дорогой, было тепло, потом поднялись выше и остановились под деревом, воздух был чудесный. Можно было подумать, что море совсем близко.

После обеда я читала роман, потом каталась с Гретхен, так как Шнайдерляйн должна была писать, по очень красивому городку и парку. Потом снова занималась час, потом писала тете Элен, у которой сегодня день рождения.//

Я уже лучше нарезаю цыпленка, курица – самое простое, но когда настает очередь других четвероногих, я чувствую себя в замешательстве.

Здешний доктор приходит в 11.30. Он скажет мне, когда я смогу начать пить воды, и потом к 12-ти я нырну в зловонную ванну.

Сейчас снова выходит солнце.

Ты знаешь, что когда бы я ни занималась русским языком, на углу улицы появляются чудесные музыканты. Это вызывает такую досаду. У меня накопилось столько писем, на которые надо ответить. Это приводит меня к сумасшествию и вызывает желание использовать твои нелестные выражения.//

Мои ноги все еще очень болят, вот почему я надеюсь, что он разрешит мне принимать ванну много раз в течение недели.

Как ужасно мило со стороны твоего отца позволить тебе приехать на его яхте. Это гораздо более приятный способ передвижения, нежели чем по суше.

Гретхен усердно занимается со Шнайдерляйн, и я все время слышу эти «ща-, що-, щи-», как будто шипят много котов.

Я получила сегодня очень трогательные письма от Фридриха Августа Ольденбургского. Он очень хороший, но немного измученный.

Вчера вечером я читала дамам про русские реки, у нас буквально вылезли глаза, когда мы разглядывали карты. Не твоя ли это слабость, дорогой?

Потом я помыла голову, что заняло около часа, ибо волосы// никак не сохли. Может быть, я подстригусь, как ты? А? Что ж, это не будет смотреться величественно. Конечно же, все газеты уже прознали, что я здесь, все торговцы шлют послания и предложения заказывать товары. Предложили даже чай и пианино. Нахалы останавливаются на углу и смотрят. В следующий раз я покажу им язык.

Теперь, мой милый, я должна прощаться. Да благословит тебя Бог и сохранит, мой возлюбленный Ники. Твоя искренне любящая и глубоко преданная девочка
Аликс.

Множество нежных поцелуев.

Севодня тёплая погода.
Какъ ваше здоровье?
Я дурно говорю мне трудно произносить (выговаривать) выговаривать русския слова. Я уже немняг понимаю, надеюсь скоро выучиться.
Прощайте, душки.