Товарищ хирург предисловие

Никто не знал, как этот старик появился в их дворе. Загадочным было его появление. Он принёс с собой, — в прорезях своих карманов и складках своих морщин, в потаённых теневых уголках несуразной фигуры, закутанной в затрапезную, гнилую и грязную без живого места шинель, — какую-то муть и хмарь, которая расползалась от него в разные стороны и заражала души смотревших на него людей.

Он втащился в их двор-колодец, тяжко опустился под усыпанную плодами ранетку, — и тут же от него ореолом стало расползаться чёрное пятно, яблочки вмиг налились кроваво-красной зрелостью и стали падать на его голову, словно крупные капли адского дождя.

С его появлением вс; во дворе замерло, словно трупным холодом скованное. Люди смотрели на него странно, в какой-то инстинктивной тревоге, малые дети бросили сосать и открыли ему навстречу свои беззубые ротики в гримасе необъяснимого ужаса. Окна захлопнулись, кошки разбежались, собаки шарахнулись в подворотню, поджав облезлые хвосты. Замер стрекот домино, затухли папироски.

Ноги старика были обмотаны толстым слоем каких-то тряпок. Полина видела столь монументальные ноги только раз в жизни, — в зоопарке, у слона. Казалось, что старик не ходит, а передвигается, как циркуль, — на двух огромных, толстых столбах. Вонючая кожа была сплошь покрыта какими-то струпьями. Болячки мокли, источая зловоние, потом ссыхались и осыпались с его лица отвратительным струпом. Голову венчала какая-то несуразная вязаная шапочка.

Он вздрагивал от малейшего шороха — и начинал беспорядочно озираться своими сумасшедшими глазами, в которых не разобрать было, где — зрачок, где — белок. Вс; сплошь какая-то серая, гнойно-гнилостная муть плавала в его глазницах. Его нижняя челюсть постоянно дрожала, как будто беззвучно объясняла что-то или в чем-то оправдывалась. И он вс; время нюхал воздух, как делают слепые собаки, чтобы угадать, не угрожает ли им с какой стороны опасность. А потом вдруг брал и быстро тёр нос, — словно сбрасывал с него что-то досадливо-мешающее, — сразу обеими руками, глубоко запрятанными в неестественно длинные, как у арлекина, рукава.

— Разве такие блаженные ещё бывают? — изумилась Полина, оглядывая старика взглядом, в котором смешались жалость и отвращение.

— Видимо, бывают, — грустно отозвалась сопровождавшая е; мать. — Пойдём, не нужно смотреть, особенно в твоём положении.

Полина была в прекрасном положении: из-под не застегнутого бежевого плаща выглядывала полоска нежно-розового ситцевого платья, — а из-под него торчал, словно в полёте округляясь навстречу новому миру, животик. Круглый драгоценный ларец — хранитель очередной человеческой жизни.

— Так странно, — задумчиво произнесла Полина, — я полагала, что в советском государстве уже не встретишь такого рода классовых контрастов.

— Эх, детка, — прошептала мама еле слышно, — есть явления, над которыми не властны ни время, ни политические режимы.

Мальчишки, что постарше и посмелее, подкрались к старику сзади и, набрав в пригоршни ранеток, принялись обстреливать спину бродяги импровизированной шрапнелью. Сердце комсомолки не выдержало: Полина, смешно ковыляя со своим животом наперевес и грозно потрясая бутылкой молока в авоське, заступилась за старика.

Он показался ей таким жалким и дряхлым, — как будто пришелец из прошлого века, — а в прошлом веке, до победы советской социалистической революции, всем, как известно, жилось не сладко. Полина посчитала своим долгом урезонить толпу неразумных ребят и попутно показать им коммунистический пример.

Старик вдруг зашамкал беззубым ртом, замахал руками, — дескать, не надо трогать детей, пусть веселятся в порыве своей, хоть и циничной, младости.

— Не надо, пусть, пусть!

— Вам нужна какая-нибудь помощь? — осведомилась Полина и вздрогнула, встретившись с совершенно больными глазами старика.

— Уже не знаю. Разве что немного молока? — попросил старик. Полина, не раздумывая, вынула из авоськи бутылку молока, открыла и подала бродяге.

И тут волна какого-то примитивного, плохо объяснимого страха прокатилась по девичьему стану. На её глазах старик ловко засучил рукава своей шинели, оголяя две культи, в которые и принял аккуратно вожделенную бутылку. Слои обмотанного вокруг него тряпья скрывали, насколько на самом деле этот человек был истощён. У него не хватало кистей сразу обеих рук, и, видимо, — довольно давно, так как своими обрубками он управлялся с ловкостью циркача. Стало понятно, откуда взялось обманчивое впечатление неестественно длинных рукавов.

Старик следил за покачиванием Полининого живота под одеждой с выражением какой-то одержимости, которая смутила даже юную комсомолку.

— Берегите дитя! — хрипло сказал старик и закашлялся, брызгая себе на подбородок зеленоватой слюной.

— А что, ему разве что-то угрожает? — решительно произнесла Полина, но голосок девушки слегка дрогнул.

— Да, — такие, как я! — глухо произнёс старик, и тут же грохнул пугающим смехом. — Если бы вы знали, с кем теперь беседуете, не стали бы, наверное, так отчаянно защищать меня.

— А кто вы? — спросила Полина, но тут подоспела её мать, требовательно взяла дочь за руку и увела в тень парадного, журя за легкомыслие.

Старик, механически посмеиваясь, ещё какое-то время посидел под деревом, которое, казалось, не хотело давать ему даже тени. Потом с трудом, сдерживая стон, поднялся на больные ноги и опять отправился в путь, продолжая своё скитание, которое с высоты прожитых лет уже начало казаться ему проклятой вечностью…

Продолжить чтение http://www.proza.ru/2019/03/14/777