А. Глава четвёртая. Главка 3

3


     Но на выставку мне так и не суждено было попасть. Решил сесть на автобус, так как путь и вправду предстоял неблизкий, но автобус пошёл почему-то не по своему маршруту и без предупреждения завёз меня в пригород, чего я, снова глубоко задумавшийся, не успел вовремя заметить. Попрепинавшись с шофёром, я махнул рукой и вышел на конечной остановке. Хорошо ещё, что до дома родителей – до нашего дома, как мы с Юлей по-прежнему его называли, – было рукой подать. Я медленно побрёл по пыльной дороге назад, не обращая ни на что вокруг внимания и снова отдавшись воспоминаниям. Неудобная мысль, обронённая вчера Маргаритой, требовала какого-то решения. И найти это решение можно было лишь в прошлом.
     …Именно после того достопамятного дня города и наступил решительный перелом в наших со Смольяниновым отношениях. Он, конечно, подготавливался уже давно и разность наших жизненных путей играла тут далеко не последнюю роль, но после происшествия на реке всё словно покатилось под гору. Николай в мгновение ока стал знаменит, и слава его отличалась какой-то въедливостью, невыводимостью. Не было у нас в городе газеты или радиостанции, которые бы не взяли у него интервью. Приезжали даже с центрального телевидения, и на одном из государственных каналов появился целый сюжет о “юном герое, спасшем утопающего”. Мэр города вручил ему почётную медаль и присвоил звание заслуженного гражданина. В течение лета популярность Николая неуклонно набирала обороты. От предложений не было отбоя. Один местный режиссёр намеревался снять о нём фильм, девушки писали ему письма с просьбой спасти их от “обыденной скуки жизни” (он как-то с кривой усмешкой показал мне несколько таких посланий, и мне запомнилось это выражение в одном из них), его приглашали на все сколько-нибудь заметные городские мероприятия. Одним словом, звезда его взошла.
     Но странное дело – чем большей известности и внимания он удостаивался, тем мрачнее и погружённее в себя становился. Мы встречались с ним ещё несколько раз в то лето, и создавалось впечатление, что слава тяготит его неимоверно. “Какие же они все глупцы!” – вырвалось у него однажды, когда мы втроём сидели на скамейке возле нашего университета. “Почему глупцы?”– поинтересовалась Юля. Но Николай уже, видимо, пожалел об этой своей вспышке и ничего не ответил. “Уж не зазнался ли он? – шепнула мне сестра. – Не в его духе, но кто знает...” “Не думаю”, – сказал я, нахмурившись. Однако мне была решительна непонятна эта угрюмая и резко раздражительная реакция Смольянинова на всё с ним произошедшее.
     Должен, впрочем, признаться и в том, что поступок Николая вызвал во мне какое-то едва ли не подобострастное восхищение. Он не просто спас человека – он проявил решительность и силу, которые я всегда угадывал в нём и которых, как мне представлялось, был лишён я сам. Николай был возведён мною на пьедестал, высокий и недоступный, на который можно было лишь смотреть снизу вверх со смешанным чувством изумления и досады. Разумеется, я старался не подавать вида и держать себя с ним ровно так, как и раньше. Это было тем более разумно, что любые разговоры о том событии на реке раздражали Смольянинова до чрезвычайности. “Хоть вы-то не будьте как журналисты”, – с отвращением заметил он однажды.
     От Юли, впрочем, не так легко было утаить даже и небольшие перемены во мне. “Уж не создал ли ты себе кумира, братишка?” – спросила она меня после одной из наших встреч с Николаем. “Что ты имеешь в виду?”– притворно удивился я. “Ну, не фокусничай, – безапелляционно заявила она, – я же тебя знаю, ты тем случаем весьма… озадачен”. Слово было подобрано хоть и неточное, но весьма верное. Всё произошедшее действительно представлялось мне некой задачей, требовавшей решения, которое мне, однако, так и не удалось найти.
     Николай вскоре уехал, на две недели раньше, чем планировал. Истерия в городе несколько поутихла, но ему по-прежнему не давали покоя. “Там, по крайней мере, меня мало кто знает, – заметил он, стоя перед вагоном и пожимая нам руки. – Раньше я как-то совсем не ценил преимущества анонимности”. “Значит, и у столицы есть кое-какие плюсы”, – весело заметила Юля. “Значит, есть”, – осклабился он.
     Поезд растворился в лёгком утреннем тумане и увёз его, овеянного славой и уже едва ли не легендарного. На следующий год Николай не приехал, и в городе начали потихоньку подзабывать о его подвиге, хотя нет-нет да и проскакивали ещё воспоминания очевидцев или очередная хвалебная статейка в газете. Вестей от него мы почти не получали. Появился он у нас уже с дипломом юриста, изменившийся, шикарно причёсанный и одетый, и совсем какой-то нездешний. “Решил всё-таки довести до конца”, – объяснил он, неприятно улыбаясь. Он вообще теперь стал очень много улыбаться и был с нами необыкновенно ласков и любезен. О прошлом, впрочем, по-прежнему не заговаривал. “Прошлого не существует”, – коротко отрезал на мои слабые намёки. “Оставь ты его, – советовала Юля. – Ну не хочет человек быть героем, не насильно же тащить”. Я вынужден был с нею согласиться.
     Вместе с Николаем приехал в тот год в наш город и его столичный приятель, Олег, бритоголовый молодой человек в маленьких неприятных очках. Смольянинов сразу поспешил представить его нам при первой же встрече. “Олег Подрезов, акушер-гинеколог”, – сказал он с плохо скрываемым сарказмом, знакомя нас. “Занимательная профессия”, – заметила Юля. “Вы думаете? – серьёзно спросил её Олег. – А по-моему, довольно скучная, хотя и денежная, разумеется”. Оказалось, что этот бритоголовый господин намерен открыть в нашем городе практику, потому и приехал. “В регионах это направление ещё очень не развито”, – с лёгким апломбом заявил он. Как оказалось, он вовсе не шутил, и уже спустя полгода открылась небольшая, но аккуратная “Клиника доктора Подрезова”, которая со временем даже заработала известную репутацию, что очень меня удивляло.
     “А ты не думаешь открыть у нас практику?” – спросила Юля Смольянинова чуть погодя. Он улыбнулся этой своей новоприобретённой улыбкой и покачал головой. “После всего, что я тогда наговорил? Ни в коем случае. У меня есть предложение от одной фирмы, им нужен юрист для оформления сделок с французскими коллегами. Совсем не то, о чём я мечтал, не правда ли?” – зло усмехнулся он.
     Тут я остановился прямо посреди дороги. Да, ведь именно так сказал Николай тогда! Удивительной цепкостью обладает иногда память, стоит лишь немного её расшевелить. Французские коллеги… Связи с Францией и Парижем. Здесь может быть зацепка, которая поможет всё объяснить. Рассказ Маргариты может иметь какое-нибудь весьма невинное объяснение, потому что нельзя же всё-таки предположить…
     Маргарита… О её существовании я узнал спустя год, когда Смольянинов в последний раз навестил нас. Он сам познакомился с ней незадолго до того в столице. Она подошла к нему прямо на улице и спросила без всяких предисловий: “Вы ведь тот самый человек, который спас тогда пловца, не правда ли?” Николай рассказывал, что в тот момент он даже вздрогнул, и не столько от неожиданности, сколько от безотчётного страха – признание для него удивительное. “Совершенно верно, но кто вы и что вам нужно?” – спросил он в ответ. “Мне ничего не нужно, – спокойно сказала Маргарита. – Просто я подумала, что было бы интересно познакомиться с вами”. Они разговорились, точнее, конечно, разговорилась Маргарита, Николай же больше молчал и хмурился. Завязалось какое-то странное и неопределённого характера знакомство. Затем Маргарита уехала домой, но спустя пару месяцев, когда и Смольянинов оказался у нас в городе, связь их возобновилась.
     Слово “связь” я употребляю здесь в самом непосредственном его значении, потому как иначе и нельзя было бы назвать то, что между ними происходило. Они иногда встречались, общались на самые разные темы и как будто были друзьями – но именно что как будто. “Я хочу познакомить тебя кое с кем, – сказал мне однажды Николай. – Уверен, она тебе понравится, у меня же… мурашки от неё бегают”.
     Стоит ли говорить, насколько прав он оказался. Однако спустя всего лишь две недели после этого Смольянинов вдруг неожиданно исчез из города. Никто не мог сказать ничего определённого о его местонахождении. Впрочем, я был в то время настолько увлечён Маргаритой, что не слишком заботился о его отсутствии. Впоследствии, когда угар той влюблённости несколько поостыл, мне стало ясно, сколь многое я потерял с исчезновением Николая. Хотя, если говорить откровенно, он всё ещё был для меня героем и образцом для подражания, а героям лучше пребывать в туманной дали неизвестности и не быть доступными простым смертным. Меня вполне устраивало такое положение вещей и та тайна, что покрывала дальнейшую судьбу Николая.
     И вот теперь покрывало было сорвано, и как бы я ни старался убедить себя в возможности какого-нибудь простого и невинного объяснения того, о чём рассказала Маргарита, но в глубине души был уверен, что подобного объяснения нет. И впервые за долгое время я почувствовал, насколько мне необходимо увидеться со Смольяниновым.