Нефилимы

Иллюстрация Виктории Франсес

I
Когда-то, миллионы лет назад,
Об этом древний нам гласит апокриф,
Когда не разделялись Рай и Ад
И горний мир ещё парил аморфный,

То самый сильный ангел Самаэл,
Кто был главой когорты серафимов
И, словно Бог, творца желал удел,
И тенью был его неотделимой,

Красивый самый ангел Самаэл
Был изгнан и отвержен с укоризной,
Сонм ангелов небесных захотел
Попробовать на вкус творенье жизни.

Они служили в гвардии Царя,
Царя царей и Бога над богами,
Кто с белокрылым воинством, творя,
Крушил политеизмы полигамий.

Он покорял миры чужих богов,
Из побеждённых делая вассалов,
И, идолов, их разрушая кров,
Принудил к поруганию немало.

И звалось Йево это божество.
Оно было коварное и злое,
И ведало убийства ремесло,
Иной раз, прибегая и к разбою.

Потом, чтоб злодеяния сокрыть,
Оно зашифровало своё имя
В свой тетраграмматон, что, может быть,
Хранит его злодейства и доныне.

«Я Сущий, Элохим и Саваоф!
Мне жить без имени невыносимо,
Но, чтоб его сказать, не хватит слов.
Сокрыта в нём неведомая сила.

И имя моё тетраграмматон,
Шемхамфораш и не произносимо.
 И титулов под восемьдесят в нём.
Суть каждого и та непостижима.

Один из них Эхей-Ашер-Эхей.
Я новым стал хозяином Вселенной
И повелитель сущности в ней всей
Как первый среди равных Дух нетленный!»

Так Йево, чтоб создать свой новый мир,
Все разрушал и звёзды и планеты.
От них остались тени чёрных дыр,
Осколки – астероиды, кометы.

Пытался он создать свои миры.
Шедеврами они не получались.
Тогда с вершины неземной горы
В пучину им небытия бросались.

Он бог был не художник, а солдат.
Проста была его картина мира.
Идеями творений небогат,
Он насаждал везде свои кумиры.

Лишь воинство небесное его,
Нарядными доспехами блистая,
Не омрачало древнее чело
И никого к нему не подпускало.

Но как-то он богиню полюбил.
Звалась она Ашерою – счастливой.
Их возросла крепь творческих двух сил,
Слилась в одну божественную силу.

Планете нашей миллиарды лет
И Солнцу, впрочем, тоже миллиарды.
Когда возник его неясный свет,
Бог приступил к созданью новой правды.

Ашера здесь натурою была
Для нового небесного созданья.
Потом она планеты родила,
Как спутники земного мирозданья.

Бог Землю, словно женщину лепил.
Упругий зад с роскошными ногами
Он ей одним дыханьем сотворил,
Укрыв чело кудрявыми лесами,

Раскинул ей долины и холмы,
Засеял лоно плодородной нивой,
Сосуды рек, озёр лимфоузлы
Связал одной системою единой,

Наполнил плоть, скрепляя кости гор,
И плавности добавил океанов,
И родников неотразимый взор,
И водопад волос, и дух туманов,

И дал ей электро-магнитный пульс.
Как сердца бой, он нас века качает.
Пока его не кончился ресурс,
Биения своё не прекращает.

Когда к Земле из космоса глубин
Холодные летят чужые глыбы,
Она пульс учащает и морщин
Мы видим в руслах рек её изгибы.

Из праха, как и люди, наша Мать,
Жемчужина в безмолвном океане,
Лазурным светом призвана сиять,
Пока её кончина не настанет.

Присущ творенью мира эротизм.
Бог создавал, любя, живую клетку
И генным кодом шифровал он жизнь,
Ей проведя двуполую разметку.

Планета так понравилась ему,
Что Землю сделал Бог своим жилищем.
Деревьев насадил там по уму,
Чтоб воздух стал прозрачнее и чище,

И колдовал над мёртвою водой,
Добавив в форму ей кристаллы жизни,
С порфировой фасадною стеной
Дворца обставил быт в дороговизне,

Укутывая парками лесов.
С жемчужным блеском россыпь водопада
Осыпала его густой покров
Цветочным ароматом и прохладой.

С плющом увитой башни смотровой
Следил округу херувим дозорный,
Как грозный страж в кольчуге перьевой
С лазоревым орнаментом узорным.

И нежные душистые цветы
Весь дивный Рай красою окрыляли.
Ветвистые излучины тропы
В тенистые аллеи убегали.

II
Случилось, разоряя, как всегда,
Чужих миров неведомые дали,
Попалась Йево синяя звезда
Любви неразделённой и печали.

Он всё вокруг неё завоевал,
Пленил антропоморфные созданья,
Ребёнка, что был очень слаб и мал,
Услышал он над трупами рыданья.

Младенец потерял отца и мать,
На всё глядел бездонными глазами
И сам уже готов был умирать
При старом, непонятном Йево храме.

Но Бог призрел его без лишних слов
И умиленно взял на воспитанье,
Скитальца, сироту чужих миров,
Свободное и гордое созданье.

Тот рос, словно дитя, у его ног
И постигал науки превосходно,
И, как дитя, его лелеял Бог,
Но чувствовал в нём холод инородный.

Назвал младенца Йево Самаэль,
Что понималось просто Ядом Бога,
За то, что изменить способен цель
Он был, хотя и следовал ей строго.

- Учитель, научи меня творить! –
Сказал однажды он и Бог ответил:
- Зачем тебя мне этому учить?
Тебе ведь цель другую я наметил,

А впрочем, чтобы дар сей обрести,
Прилежности твоей здесь будет мало,
Тебе сначала нужно подрасти,
Ведь в творчестве дух зрелого начала.

- Зачем меня назвал ты Самаэл?
- Такое твоё ангельское имя.
- Но я во мраке памяти узрел –
Денница, звали так меня доныне.

Отец мой был великий Демиург
Змей Уроборос в красной колеснице.
Дракон, который кольцами свит в круг,
Был символ или герб моей столицы.

Нибиру, вот где родина моя.
Планета не из солнечной системы,
Что где-то у окраин бытия
Погибла от предательства измены.

Кто подкупил удельных в ней князей,
Раздул сепаратистский пыл восстанья?
Там мой отец как царь планеты всей
Погиб, а сын его теперь в изгнанье.

- Я подобрал тебя среди миров,
Где выжженное мёртвое пространство.
Я дал тебе защиту, тёплый кров,
Одежды принца знатное убранство.

Ты мне как сын, Денница-Самаэль.
Я научу тебя творенью мира,
Но мстить за смерть отца не ставь ты цель
И из него не сотвори кумира.

И увлечённо, как отец и сын,
К прекрасного творенью приступили.
Возник у них в трудах шедевр один,
Который они после раздвоили.

Вернее, создавал один Творец,
А юноша туда не допускался.
Но, чтоб возник творения венец,
В советах Самаэля Бог нуждался.

Самца и самку Йево создавал,
Как скульптор две скульптуры, день и нощно,
Красивые фигуры шлифовал,
Чтоб выглядеть им нежно или мощно.

- Зачем друг в друга людям проникать? –
Спросил его Денница за работой.
- Что смогут тем они друг другу дать?
- Какая в том тебе, мой друг, забота?

Им чувств физиология нужна.
Они, как мы, не ведают блаженства.
Мужчина крепок, девушка нежна.
Им вместе лишь достигнуть совершенства.

Позволит созидать мои миры
Энергия от их совокуплений,
Сокрытая до зрелости поры,
Как топливо для будущих творений.

- Зачем им разделение полов?
Пусть будут все они гермафродиты.
- Тогда зачем, скажи, нужна любовь?
- Мужское с женским в андрогине слиты.

- Не совершенство в нём, а эгоизм,
Законченное самолюбованье.
А творчество питает эротизм
И жизнь стремит лишь тягой к обладанью.

- Зачем невинность девушке ты дал? –
Не унимался ангел в час творенья
И, таинству мешая, вопрошал:
- И потерять обрёк совокупленьем?

- Тебе, Денница, это не понять.
В минуты сокровенного соитья
Мужчине важно девой обладать,
А ей быть жертвой этого событья,

Но жертвой добровольной и святой.
Она – сосуд гончарного искусства,
Наполненный той влагой неземной,
Которую испить желают чувства.

Я пробкой запечатал тот сосуд,
Чтоб аромат вина не источался
И чувств не расплескался ранних блуд,
Когда б жених с невестой обручался.

Оставил Бог шедевры, отошёл,
А Самаэль их отмывал до блеска,
Не постигая, как Творец нашёл
Изящность форм в своей скульптурной фреске.

Он вглядывался в девичьи черты
Лица и всей фигуры очертанья
Невиданной доселе красоты,
Неслыханной с основы мирозданья.

Ещё Господь дух жизни не вдохнул,
Ни имени не дал ей и ни цели,
А Самаэль лобзать уже рискнул
И в девушку влюбиться был нацелен.

- Зачем ты создал женщину, Господь?
Мужчина был бы ангелам подобен.
Но женщина, её такую плоть
Ты сам любить, Всевышний, не достоин!

- Ты прав, мой любопытный ученик, -
Хвалил в труде Саваоф Самаэля.
- Я вечный и бесчувственный старик,
Она – цветку подобная апреля.

Я назову сокровище Лилит!-
Воскликнул Саваоф Деннице с дрожью.
- Пускай же под мужчиною лежит
В смирении с покорностию божьей!

- А он тогда пусть будет Адамах, -
Ответил изречением Денница.
- И пусть его неутомимый прах
Всё время к этой тянется девице!

- Ему вдыхать той девы аромат, -
Бог указует на мужское тело.
- А если, предположим наугад,
Она б любить другого захотела?

- Безумец! Не надейся, не мечтай!
В такие игры нам играть негоже!
Не забывай - ты охраняешь Рай
И носишь титул первого вельможи.

А это только кукла, что умрёт,
Сломается, она не долговечна.
- Но дальше из неё родится плод,
Что будет смыслом счастья бесконечным.

- Да, цепь перерождений я создам,
Благословлю, но истина дороже.
Того, что я тебе, мой мальчик, дам,
Не сможет заменить тебе с ней ложе.

- Учитель, за одну лишь ночь с такой
Мне мало Рая, благ его всех мало!
Я б с вечностью простился и с тобой,
Коль знал бы, что она меня избрала.

- Она – рабыня страсти – adamah
И создана из мусора и праха.
Да знаешь ли ты, что такое прах?! -
Учитель в гневе, ученик без страха.

- Иди! Укрой скульптуры и ступай.
Безумные твои сегодня речи.
И пусть тебя заменит Шамхазай.
Ты сердце своим ядом искалечил.

Накрыл тела покровом Самаэл
И передал охрану Семиъйязе.
Он незаметно вырос, повзрослел
И укрепился Господу в отказе.

Лилит Бог тайно делал для себя.
Наскучили ему Ашеры ласки.
Но Самаэль в ночи её объял,
Придя в его отсутствье в божьей маске

И деву пылкой страстью заразил
Влечения до пика нимфоманства,
Как плод её, чтоб каждый бы вкусил
И оценил достоинства убранства.

Наутро Бог, опять придя творить,
Увидел в своей кукле перемену.
Она была способная любить,
Не чувствуя ни верность, ни измену.

Адам не получился у него.
Он был каким-то жалким импотентом.
А девушка была спелей всего,
Что сочного в Эдеме зрело летом.

Налились соком алые сосцы
И к персиковой коже бархатистой
Все потянулись ангелы-льстецы
В лукавой вакханалии игристой.

Бог разогнал любовников артель
И евнухами некоторых сделал.
К ней не допущен был и Самаэль,
Который красоту её отведал.

Бог создал с нею эликсир любви,
Желания и тайного либидо,
Когда всю ночь у девичьей груди
Лежал и любовался её видом.

Наутро Самаэля он призвал
И энергично принялся за дело.
Теперь он всё живое создавал,
Что на Земле ходило, спало, ело.

Потом он взглядом всё это обвёл
Великое разнообразье видов.
В руке его сиянием расцвёл
Флакон любви с табличкою «Либидо».

- Теперь всех будем духом оживлять,
Который называется любовью.
Лишь он способен жизнью прах питать,
А сам взамен питается их кровью.

- Но людям же дух разума ты дал!
Два духа эти так не совместимы.
- Но друг без друга б их огонь пропал.
Без разума любовь так уязвима.

- Сокрой любовь и разум, словно плод
На дереве в саду твоём цветущем.
И, если Адамах его найдёт
Или Лилит почувствует влекущим,

Тогда ты им их сможешь подарить.
А так они ещё не осознали,
Что значит понимать жизнь и любить,
Не ведая ни смерти, ни печали.

- Ты мудрый, Самаэль, не по годам.
Когда-нибудь твоё здесь будет царство.
Я передам те истины плодам,
Чтоб до поры не потребить напрасно.

А ты же будь флористом в том саду.
Эдем его Ашера называет.
Она больна, не выходя к столу,
Одна в своих покоях вышивает.

- И ты не можешь вылечить её?
- Болезнь такая Богу не подвластна.
- Что тяготит её?
- Небытиё
И то, что глубоко она несчастна.

- Ашера ведь счастливою была.
Вы вместе с нею занимались Раем.
Она с тобою столько создала.
Неужто, мы Ашеру потеряем?

- Все говорят, её я заточил.
Она теперь к Лилит меня ревнует.
Но это уже выше моих сил.
- Как женщина она тебя волнует?

- Мой мальчик, это высший пилотаж,
Чтоб добрым семьянином был любовник.
Мы с нею вместе создали мираж,
Который есть любовный треугольник.

- Но можно, словно дерево листвой,
Укрыться, наслаждаясь, в многожёнство.
- Забвенье только в этом, милый мой.
И ты не упрекай меня в пижонстве,

Но я Ашеру больше не люблю.
Ну, что поделать, если понимаю,
Что только то, что я один творю,
Меня сильней и глубже вдохновляет.

Оставим этот грустный разговор.
Я никуда её не выгоняю
И не таюсь, словно какой-то вор,
А лишь живу и дальше созидаю.

Бог сбросил полотно с красивых тел,
«Встань и иди!» - сказал им вдохновенно.
И Адамах всё взглядом обозрел,
Лилит пошла походкою отменной.

- Скажите мне, что чувствуете вы?, -
Спросил их Саваоф с пытливым взором.
Лилит, не поднимая головы,
Чертила на песке вокруг узоры.

Адам глядит Всевышнему в глаза
И говорит, что счастлив, верно, стал он.
- А ты, Лилит?
- Я не могу сказать.
Поскольку ничего не испытала.

Саваоф им о свадьбе говорит.
- Всё будет очень чинно, благородно.
Обоим к ней готовиться велит.
- Чтоб грех вы избежали первородный.

- Учитель, что такое этот грех?
- Всё то, что жизнь земную разрушает,
Когда она сгнивает, как орех,
Под действием того, что искушает.

Грех разрушает дух и красоту.
- Зачем ты его людям налагаешь?
- Чтоб дать им испытаний череду.
Всё остальное после ты узнаешь.

Отправил Бог людей в Эдемский сад.
Адам меж древом жизни и познанья,
Влюблённостью божественной объят,
Пытается Лилит обнять с лобзаньем.

Но дева уклоняется в кустах,
Осознанно оберегая тело,
Как будто плод познанья на устах
И даже, может быть, его уж съела.

Тут Самаэль Адаму говорит,
Стараясь, чтобы фразу осознал он
И изменил свой первобытный вид,
От робости сутулый, с грудью впалой:

- Ты хочешь с нею испытать любовь?
Она в плодах Эдема здесь сокрыта.
Найди её и попытайся вновь.
Не сможет отказать тебе Лилита.

И тот искал и хворост наломал,
Плоды вкушал, отрыгивая мякоть.
Но каждый плод ему любви не дал
И он тогда в отчаянье стал плакать.

Вновь ангел говорит ему:  - Адам!
Ты взять её тогда попробуй силой.
Поймай её и подчини рукам
И насладись добычею красивой!

Тут первый человек рассвирепел,
Помчался он за девушкой мгновенно,
Но, словно лань, девичий стан летел.
Адам споткнулся и разбил колено.

- Ты недотёпа! Увалень! Тюфяк! –
В сердцах воскликнул Самаэль Адаму.
- Тебе не овладеть ею никак.
Не избежать на свадьбе, видно срама.

Тут Самаэль зовёт к себе Лилит,
Но девушка из чащи не выходит,
Глазами недоверчиво глядит
И соболиной бровью только водит.

- Тебе совсем не нравится Адам? –
Взгляд Самаэля чащу пронизает.
Она в ответ: - Такому я не дам!
А что не даст, сама ещё не знает.

«Разгонит эту свадьбу Адонай», -
Подумал Самаэль, их оставляя,
И взмахом шести крыл окинул Рай
Как серафим и страж, летя над Раем.

И видит он прекрасные цветы,
Произросли откуда, нет известий,
Но, вместе с тем, на стеблях их шипы.
«Точь-в-точь Лилит, блюдут защиту чести».

Из лепестков их стелет он постель
В цвет розовой зари и ароматом
Их наполняет спальню Самаэль.
То людям дар любви его крылатой.

И вот настал день свадьбы роковой.
Придумал людям Бог обряд венчанья.
А первый акт готовить половой
Взял Самаэль им в обстановке тайны.

Бог в митре серебристо-золотой
И в ризе, словно как первосвященник,
Их объявляет мужем и женой,
И ангел над главой им держит венчик.

Невеста в ослепительной фате,
Красивая, закатывает очи.
Вот солнца луч уж меркнет в темноте,
Пришла пора и первой брачной ночи.

Невеста закатила тут скандал
И с брачного она сбежала ложа.
Когда её жених к любви призвал,
Она сказала, что любить не может.

- Что ты ей, Самаэль, добавил в плоть?
Должно быть, себялюбие, гордыню.
Коль их она не сможет побороть,
Я от любви её тогда отрину!

Иди и разыщи её, сараф.
Пусть учится и знает своё место!
Не сможет, с мужем раз не переспав,
Законною женою стать невеста!

Сеной, Семангелоф и Сансеной,
Три ангела, чтобы не ведать срама,
Пока Господь качает головой,
Летят за ней схватить, вернуть Адаму.

- Создай жену другую мне, Отец! –
Адам украдкой прячет свои слёзы.
- Пусть кротости главенствует венец,
А красота – удел метаморфозы.

- Ну что же, значит, так тому и быть!
Дам новую жену тебе послушной.
Ну а Лили возьму с собой творить.
Не тянет её к жизни простодушной.

Наутро Бог Адаму говорит:
- Ну, нравится тебе такая дева? –
Срывает ткани. Обнажённый вид…
- Она твоя! Её назвал я Ева.

Адам в восторге. Дева смущена,
Укрыться норовит обрывком ткани.
- Любовница послушная она.
Характер – даже бури нет в стакане.

Иди и покажи ей дивный сад.
Пускай вкусит она плодов Эдема.
Адам ретив, познать девицу рад.
Его одна теперь волнует тема.

Но следом им крадётся Самаэль.
Он принял тайное обличье Змея.
Адама усыпляет колыбель,
А Ева слышит речь, мечты милее.

- Красавица, откройся, не стыдись.
Тебя Господь украсил, создавая.
Послушай мои песни и ложись,
Усни в тени прохлады древа Рая.

Девица разомлела, разлеглась.
В ней Бог зажёг огонь для овуляций.
И Ева Змею тут же отдалась
С мечтами где-то в космосе абстракций.

А Саваоф с Лилит пошли творить.
Он показал ей новые созданья,
Которые не знали, как любить,
Чтоб путь пройти к соитью от признанья.

Бог нервничал и деву торопил.
Она решила быть ему угодной
И он весь на неё остаток сил
Потратил тут же в страсти первородной.

Когда он, обессилив, крепко спал,
Она в любовь добавила гормоны,
Чтоб краски жизни выброс их придал,
Но разуму не нанеся урона.

Добавила в любовный эликсир
Лилит тайком своё желаний зелье.
И, приказав размножить на весь мир,
С ним Йево растопил все льды капелью.

Но что же вдруг кругом произошло?
Друг к другу потянулось всё живое,
Мир, поделив на парное число,
Окутало влеченье половое.

Узрев соитий массовый процесс,
Взбесился Йево как любви создатель
И принялся валить Эдемский лес,
Кляня Лилит как чёртовую матерь.

- Любви я контролировал процесс,
Тем полнились божественные силы.
Теперь же всё нарушил твой эксцесс.
Бессмертная, закончишь жизнь могилой!

Как ведьму, приказал схватить и сжечь
Безумия любовное творенье.
И херувим над нею поднял меч,
На всё готовый по его веленью.

Лилит загнали ангелы в тупик.
Но вышло существо полуживое,
Носящее ещё Ашеры лик.
- Оставь ты эту девочку в покое!

Тебе что, не достаточно одной?!
Сломал мне жизнь и заживо замучил,
Всё извращался за моей спиной.
Ты был маньяк, пока не выдал случай.

А ну её немедля отпусти!
И поклянись мне, что её не тронешь!
Иль у тебя я встану на пути.
Умру, но знай – и ты меня запомнишь!

- Да если бы уйти она могла.
Ты, старая, что раскричалась, ведьма?!
Иль полная луна в ночи взошла
И к шабаша готовишься молебнам?

- Оставь её в покое, Саваоф!
Перед тобой ни в чём не виновата,
Она живым созданиям любовь
Дарует безвозмездно, не предвзято.

- Лилит тебя не любит, так и знай! –
Тут Самаэль к ним сделал шаг из строя.
- А с ней позволь и мне покинуть Рай,
Которого мы оба не достойны.

- Да что же это, бунт на корабле?!
Какой в Саду вы белены объелись?
Идите и страдайте на Земле!
Затем вы по походному оделись?

Лилит Денница за руку берёт.
Румянцем она, как заря, зарделась,
Послушная, за ангелом идёт,
Тая любовь, как вызревшую спелость.

Пусть будет с милым рай и в шалаше.
Не ждёт она второго приглашенья.
Их, проводы закончив на меже,
Исхода наблюдал весь Рай движенье.

Эдемские певцы, грустя о ней,
Баллады и стихи свои слагали.
И кто-то сочинил Песню песней,
Что Соломону позже подсказали.

Так за Лилит вступился Самаэль
С мотивом богоборческой основы
И вместе с ней покинул цитадель,
Царя оставив в бешенстве суровым.

За командиром верный легион
Пошёл, не побоявшийся проклятий.
В отходе понесли они урон
От серафимо-херувимской рати.

Они ушли, кто, потеряв крыло
Или прижав разорванные крылья,
Потупив взор и хмурое чело,
Ошмётками укрыв от бури пыльной.

Преследовал их с войском Михаил,
Архангел в чине зам. архистратига,
И речи царские им говорил,
В которых дипломатии интрига.

- Предатели! На вас взъярён Отец.
Ослушники Его великой Воли!
Немедленно вернитесь во Дворец!
Иль вам не знать Его прощенья боле!

Денница ему путь загородил.
- А ты ведь был всегда Его любимцем.
И ныне милость Он тебе явил.
Вернись и снова будешь первым принцем.

- Нет, Михаил, средь ангельских князей,
Лишь я один познал путь демиурга.
И мне не нужно божьей власти всей.
Я счастлив тем, что у меня подруга!

А полуобнажённая Лилит
В глаза глядела гордо Михаилу.
- Идти назад нам сердце не велит.
Эдем для нас отныне стал могилой!

III
Они ушли, скитались по земле,
Красоты мира вместе открывали.
С огнём любви и страсти на челе
Собой они друг друга опьяняли.

И вот нашли уютный скрытый грот,
Овитый серебристым водопадом,
Где сумерками соловей поёт
И сочный плод свисает авокадо.

Там новый Рай стал строить Самаэль,
Назвав его в отместку Йево Адом.
Из грота он воздвигнул цитадель
И укрепил в периметре оградой.

А преданные воины его
В окрестностях у грота поселились.
И каждый развивать стал ремесло,
К которому способности открылись.

Так город Пандемониум возник
С названьем, как столица на Нибиру.
И вид его стал чуден, многолик,
Эдему уступающий полмира.

Там строились проспекты и дворцы,
С колоннами и арками палаццо
И золотые ставились тельцы
Для праздных шарлатанов и паяцев.

И корень мандрагоры, словно бант,
От сглаза, наговора и проклятий
Вплетали чернокнижник, некромант
В свой чёрный фрак и бархатное платье.

И первый рукописный гримуар,
Магическую книгу заклинаний,
Лилит дал ангел падший Велизар
Для зова демонических созданий.

Был пышный бал венчания богов.
И для неё, для королевы бала,
Денница подарил весь мир цветов,
Но и его для чувства было мало.

Его жена прелестно хороша.
Был вид её красив и непорочен.
Сошла в альков к супругу, не спеша,
Потупив гиацинтовые очи.

Густая прядь распущенных волос
И аромат духов из пряных зелий,
Кошачий глаз и чуть курносый нос,
И низки самых древних ожерелий.

С рубиновым кулоном на шнурке
Сиянье алебастровое шеи
И локоны в изящном завитке
Ей придавали чары ворожеи.

На ней был флёр ажурный на плечах
И с чёрным шлейфом бархатное платье,
В лиловых его шёлковых тенях
Клубилась мгла неведомых заклятий.

Был скрыт кристалл драконовой слезы
В топазовом налобном украшенье,
А на руке браслет – стрела грозы
Пронзала ядовитых змей сплетенье.

Страж девственности – ангел Цафуель
Как паж Лилит идёт за нею следом.
Ревнивый шестикрылый Самаэль
Узрел, что грех пажу её неведом.

- Теперь до окончанья бытия
Рогатый Бог и Белая Богиня,
Природу почитая и любя,
Пускай все люди нас зовут отныне!

Шедеврами творений и чудес
Романтика подлунной субкультуры
Божественным даёт в противовес
Нам ценности с готической фактурой,

Пророчит ведьм, вампиров, колдунов,
Кровавых жертв узорные стигматы
И лунных парков, замков и дворцов
Туманный вид с оскалом бесноватых,

В разбитых склепах мрак пустых могил,
Ажурные вуали и корсеты,
И розы, и венки, и трепет крыл,
В старинных рамах бледные портреты.

В небесном знаке молодой луны
Среди деревьев крон в рогатой кике,
Где заклинают тайны колдуны
На бледной девы образ луноликий.

Всё это Пандемониума вид.
В нём тайнописи лунные моленья
На кладбищах среди могильных плит
И демонов ужасные явленья.

Так говорил Денница на балу.
Свой вещий сон и в ужасе пророчеств
Тайбериус и Ахриман в углу
Пир охраняли, соблюдая почесть.

Вальсировали ангелы, кружась,
В расписанных пещерных анфиладах.
Творящие земную ипостась,
Как факелы дозорные в нарядах,

Пылая, трепетали на ветру.
Слиянья ждать им не было уж мочи,
Влюблённые, прибегнув к колдовству,
Уединились к первой брачной ночи.

Пред мужем обнажённая Лилит
Богиня в лунном свете мирозданья.
Всё тело её звёздами горит
И в трепете готово к обладанью.

Денница, озаряемый луной,
Глядит на свою юную супругу
С проникновенной, томной глубиной
И сердце открывает ей, как другу.

- Напрасно ты встревожена мечтой.
Не наготой греховных обольщений,
Я жажду обладать в тебе иной
Свободой и возможностью творений.

Хочу я от тебя наследный плод,
Наследника моей нибирской расы,
Свершился чтобы мщения исход,
Какие Бог не корчил бы гримасы.

Он погубил родителей моих.
Такое не прощают на Нибиру.
Любовь не остановит глаз твоих
Всю ненависть мою к такому миру.

Я отомщу, а ты его дитя.
Ты, верно, почитая божье слово,
Покинула отцовский дом, шутя,
Смиряясь с воспитанием суровым?

- Сама Творца отвергла я любовь! –
Воскликнула девица молодая,
Нахмурившись и гордо вскинув бровь.
- Поскольку я свободу выбираю!

Вынашивая тайную мечту,
Бог создал моё тело в миг блаженства.
Он дал мне неземную красоту,
Которая за гранью совершенства,

Бессмертие Творец в меня вдохнул,
Чтоб я его по - рабски почитала.
Выходит, и меня он обманул
Отсутствием свободного начала.

Он губы наклонил к её губам.
Она его безропотно впустила
С невинностью, подобною богам,
Расставшись, ведь она его любила.

Они слились, но страсти их стихий
Себя, сплетясь, друг в друге погасили.
Он стан её обвил, как скользкий Змий
Или Дракон со шкурой крокодильей.

Чтоб в человечьем облике предстать
В момент любви, в нём не хватило силы.
А разве можно путное создать,
Когда с людьми сольются крокодилы?

В избытке чувств воскликнул Самаэль:
- Мой проклят Богом промысел творенья!
И ум его затмил любовный хмель.
Вулкан взорвался семяизверженьем.

Но в лаве плазмы семя всё горит.
Зачатья нет в страстей кипящем варе.
Иль примет плод уродливый лишь вид,
Иль демонов и бестелесных тварей.

Истерзанная в схватке половой,
Лилит стонала в ссадинах и шрамах.
В её утробе зачинался рой
Чудовищ, кем детей пугают в храмах.

Солёная горячая слеза
Прожгла её земную оболочку.
И бушевала яростно гроза
В теченье всей их первой брачной ночи.

Наутро он к супруге охладел
И ей назвался Сатана и Дьявол,
Драконом обернувшись, улетел,
Чтоб жертв вкусить охотою кровавой.

IV
И Ева, понеся от Змея плод,
Была с Адамом изгнана из Рая.
В терпении лишений и невзгод
Их протекала тихо жизнь земная.

Но перед тем, как женщине рожать,
Явилось Еве Господа явленье
И принялось корить и унижать,
И делало всё это с упоеньем.

На небе видит Ева злой укор.
Он в тучах ей луч солнца закрывает.
И к небу поднимает она взор,
И с небом разговор свой начинает.

- Вся жизнь моя проходит на виду.
В чём пред тобой, Господь, я виновата?
В том, что однажды у тебя в Саду
Я отдалась изгнаннику когда-то?

- Убийство сын познает твой и суд.
Блудница и распутница ты, Ева!
И люди его Каин назовут.
Беспутный плод питает твоё чрево.

- Что место безопасное Эдем,
Я верила тебе, я доверяла.
Наивная, что там полно проблем,
Об этом я тогда ещё не знала.

Пусть соблазнил меня блудливый Змей
В Эдеме твоим яблоком оргазма.
Но это чувство мне других милей.
Им заменила Рай я не напрасно.

Он пожалел меня и приласкал.
Он знал, что некрасива я, но всё же
Меня своей любимою назвал.
За это разделила я с ним ложе.

- Нет жизни в чёрном семени его.
Оно гнилое семя – эйцехоре.
Зачать никто не сможет, от того
Он места не находит себе в горе.

Лилит ему лишь демонов плодит,
Другим судьба готовит смерть до родов
Иль с выкидышем, чей ужасен вид,
Кошмарных неоморфов и уродов.

Лишь двум удастся от него зачать,
Но будут их плоды страшней друг друга.
Ты будешь первой с муками рожать.
Вторая ещё дальняя подруга.

И сын её – страшнее всех людей.
На нём лежит печать проклятья Зверя
И он придёт в конце последних дней,
Обманет всех и все ему поверят.


V
Прошло с тех пор уж несколько веков
И люди, словно твари, расплодились,
Сынов взрастили – первых пастухов.
И дочери прелестные родились

И было в их невинной красоте
Наследственное Бога завещанье –
Ценить её и множить в пустоте,
Чтоб каждый плод тому был обещаньем.

И в каждой узнавались той черты,
Кто для любви пожертвовала счастьем.
И призрак её вечной красоты
Сулил земным девицам лишь несчастье.
***
Усталый Сатана летел домой,
Лилит где одинокая скучала,
И вдруг ручей увидел под горой
И деву, что в нём воду набирала.

И он спустился к ней и зашептал.
И речь его ручьями зажурчала.
Но девы слух в журчанье различал
Того, о ком она давно мечтала.

- Красива ты, на радость родилась
Тому, с которым сердце расцветает.
Твоя краса звездой в ночи зажглась
И счастлив тот, кому она сияет.

- Я знаю, кто ты. Я тобой живу! –
Воскликнула девица молодая.
- И кто же, коль не бредишь наяву?
- Красивый ангел, изгнанный из Рая.

В тот час, когда пастух свои стада
Вгоняет на далёкие кошары,
Ты в небе – одинокая звезда,
Пленяешь красотой своей тиары.

Ты ангел смерти. Утренней звездой
Приход зари ты нам сияешь чаять.
И мы встаём на зов небесный твой,
К трудам земным себя предназначая.

Зачем же, шестикрылый серафим,
Отца ты моего забрал до срока
И мне теперь под небом голубым
Так грустно, сиротливо, одиноко?

- Да только, чтобы встретиться с тобой,
Чтоб ты меня однажды полюбила!
Я подарю тебе весь мир земной,
Коль быть согласна будешь моей милой!

Хочу, чтоб всё, что было до меня,
Ты, в будущее глядя, позабыла
И, зов не отвергая мой, любя,
Наследника чтоб ты мне подарила.

- А что же это ты, Денница князь,
С Лилит потомство не плодишь, случайно?
Ужели с ней не мог, в ночи резвясь,
Детей зачать от сладострастной тайны?

- Бесплодная. С ней тщетно быть вдвоём.
Она крадёт впустую моё семя.
Лишь демоны выходят из неё.
Отцовства их мне опостыло бремя.

Она неугомонна и пуста.
Бог наказал её за отреченье
Пылать любовной мукою костра
С бесплодной неуёмностью влеченья.

- Довольно! Расскажи мне про Эдем,
Про Бога расскажи и про изгнанье.
Поведай мне, что неизвестно всем,
Про Ад, про его муки и страданье.

- Эдемский сад божественно красив.
Там древо жизни, дерево познанья.
Но кто был горд, Творца в нём оскорбив,
Заслуживает вечного изгнанья.

Семь ангелов, пылающих огнём,
Семь серафимов, огненно прекрасных,
Летая, охраняли его днём
И ночью семь в дозорах ежечасных.

И я был самый главный среди них.
Другие, Асмодей с Левиафаном
И Вельзевул, что был бесстрашен, лих,
Творцу служили преданно и рьяно.

Когда среди разрозненных миров
Бог начинал своё творенье жизни,
Из нас любой был вместе с ним готов
Принять участье в таинстве капризном.

Но ангелам нельзя было творить.
Бог всем творцам был ревностный гонитель.
А ангел должен преданно служить
И охранять господскую обитель

Гордынею он это называл –
Стремленье наше быть ему полезным.
И из Эдема Бог нас всех изгнал,
Кто был подозреваем им в скабрезном.

Ораторством увлёкся Сатана,
Но девой не успел он насладиться.
От ласк его она была мертва.
Пред ним лежал лишь хладный труп девицы.

Вновь проклял Дьявол божию печать
На все его любовные творенья.
Не могут девы от него зачать
И тщетно его семяизверженье.

И разъярённый он летит домой,
Дракон в размахе крыл своих винтажных.
И бункер его с чёрною стеной
Хозяина встречает с грозной стражей.

И Сатана их взмахом осенил,
Сойдя к ним в человеческом обличье,
К тем демонам, кто Богу изменил,
Трепещущим перед его величьем.

Лилит не уходила от него,
Сменив свою гордыню на смиренье,
Поскольку для неё важней всего
Была с ним тяга страстная к творенью.

Лилит рожала каждый день подряд,
Чуть разрешась, беременела снова.
Сначала нимф красивых и дриад,
Потом чертей и демонов суровых.

А Сатана хотел иметь детей,
Наследников из плоти и из крови,
И портил человечьих дочерей,
Не ведающий меры в своём зове.

Лилит ему русалок родила.
Но люди этих тварей перебили,
Таская гарпунами на суда,
Кто голод, а кто похоть утолили.

Хотя красивый вид их очень был
Из получеловека, полурыбы.
Когда в подводных травах он скользил,
Блестя на солнце чешуёй в изгибах,

Причудливых мерцаний дивный блик
Манил под колебания санара,
А водорослей девичий парик
Тянул на дно, как омутные чары.

Однажды в муках и без повитух
Лилит родила странное созданье.
Как бледный мотылёк, с крылами дух
Вспорхнул на свет в безмолвном заклинанье.

С копытцами, с рогатой головой,
С фигуркою, как девушка-подросток,
Он весь дрожал и взгляд печальный свой
Он укрывал в бельмовые наросты.

- Ты кто? Зачем явился в этот мир?
Лилит его спросила, поднимаясь.
И дух сказал уклончиво: «Вампир»,
Бесчувственно и мёртво улыбаясь.

Неся крылами холод ледяной,
Он вылетел из грота в новолунье,
Рогатый под рогатою луной,
С мордашкой, заострённою по куньи.

Он полетел, но был его полёт
Изломанным причудливым движеньем.
У пастухов стал пропадать их скот
В клубящей мгле без тени отраженья.

А в это время в бункере Творца
У Йево совершалось совещанье.
Как избежать печального конца
Людского мира с горним назиданьем.

- Наивный, несмышлёный ученик!
Он думает, что дело только в этом -
Мужчина в лоно женщины проник
И с нею жизнь творит своим секретом.

Он забывает, что рождает плоть
Не плоть, а дух, сошедший в её тело.
Той истины ему не побороть.
И действует он слишком неумело.

- Но, мой Господь, его войска сильны.
Он множит день и нощно легионы!
Века мы в состоянии войны,
А не добрались до его притона.

Воскликнул боевой архистратиг,
Архангел, первый после Самаэля
И образ его огненный возник
Из самых первых скромных райских келий.

- Денница с ополчением своим,
Пожалуй, ратоборствует на славу.
На то он и мой первый серафим,
Теперь Дракон, должно быть, многоглавый.

Я вас созвал, всех ангельских князей,
Чтоб утвердить стратегию победы,
Чтоб штурмом взять то логово, где Змей
Творит свои тантрические Веды.

Оставим этот ангельский совет,
Чтоб не лишать интриги пересказа.
Сражаются доныне с тьмою свет,
И нет нигде победного экстаза.

И взоры обратим в кромешный Ад,
Озлобленный, жестокий, беспросветный,
Куда спешит укрыться всякий гад,
Обласканный вниманием приветным.

С огромными рогами Сатана
Там восседает на древесном троне
И бледной чашей полная луна
Сверкает, как алмаз, в его короне.

- Мои бойцы! Мой верный легион!
Не предали меня, не усомнились.
Вот Астарот, вот Анку, Аббадон,
Вон Вельзевул с Левиафаном скрылись.

Со мною Люцифер и Азазель,
Инкубус, Бельфегор с Данталианом
И Аластор – глашатай. Самаэль
Ораторством его доволен рьяным.

А вот поборник похоти, страстей,
Ему другого дела не поручишь,
Мой славный, мой летучий Асмодей,
Как вихрь, обрушающийся с кручи.

А вот мудрец мой главный, Бафомет.
Его не обмануть, он сам лукавый.
Такого в целом мире больше нет.
Козлина с пентаграммою кровавой.

Вот Бальтазар, вот всадник Абигор.
Командуют передовым отрядом
И насылают на округу мор,
Коль чувствуют, когда опасность рядом.

А вот и Ахерон, и Верделет,
А там Адрамалех без Велизара.
А где мой Велизар?
- Его уж нет.
Погиб от серафимского удара.

- А где же верный демон мой Баал?
Не вижу я давно средь вас Баала.
- Мой сир, Баал в неравной схватке пал
И от смертельных ран его не стало.

- Помянем самых преданных бойцов.
Не выветрит из памяти их время.
Ну что же, пусть Лили плодит юнцов –
Младое демоническое племя!

- Мой Государь, - нагнулся Азазель
И прошептал на ухо Самаэлю
- Сонм ангелов небесных захотел
Прелестных дев земных познать в постели.

- Поддержим их отчаянный порыв!
Их сколько, кто над ними командиры?
- Их двести, себя крыльями укрыв,
Уже спустились на Ермон для пира.

Начальник их Семъйяза удалой.
Он спас меня при битве под Содомом.
- То имя, закалённое войной.
Ну что ж, пускай Земля им станет домом.

Ну что, мой друг, глашатай Аластор!
Настало время лучших дипломатов.
Труби везде с вершин высоких гор,
Что от Йево бегут в мои пенаты!

Бегут из Рая, оставляя пост,
От тошноты, пресытившись, для жизни.
Здесь мир иной. Он плотен, груб и прост,
Но на любовь здесь нет дороговизны.

Сманили этих евнухов-самцов
Прелестные и плотские созданья.
То дочери от первых пастухов.
Красивей нет с начала мирозданья.

То юбки задерут, когда в ручей
Идут набрать воды в кувшин старинный,
То взором своих пламенных очей
Обворожат, как одарят алтыном,

Пастушки. Я, бывало, в летний зной
Их соблазнять не прочь был сам любитель,
Являясь им с козлиной бородой,
И осквернял невинности обитель.

Но чудно. Это новая струя.
Они вольют в них новое потомство.
Предсказывать боюсь вот только я
Значенье его степени уродства.

Я понял, горьким опытом учён,
Что помысел благой здесь, преломляясь,
На ужас и страданья обречён,
Пусть даже для любви сюда являясь.

VI

Нагая, но в порфире королей,
Лилит к себе призвала Вельзевула.
- Владычица и Свет моих очей!
Зачем я нужен Вам?
- Не для загула.

Как часто изменяет мне мой муж?
Скажи, его всех дел ты соучастник.
И сколько погубил невинных душ?
- То знает лучше Азазель проказник.

Я воин и в таких делах профан.
- Не скромничай, скорее профанатор
И осквернять святыни ты шайтан,
Опошлишь, бес, любую Alma mater.

Лилит и Азазеля в свой черёд,
Красивым не пренебрегла нарядом,
В покои свои царские зовёт,
Служанок отпуская, тех, кто рядом.

- Скажи, мой друг, а что же Сатана?
Всё также атлетически прекрасен
И верен той, что так ему верна?
Замялся ты – вопрос мой не напрасен.

- Давно меня козлёнком он призрел,
Спас из огня жестоких живодёров
И страстью заразил познанья тел,
На что я променял и чин престолов.

Мой дух кохены выгнали в пески
Из скинии с козлами отпущений.
Любуюсь я на женские соски,
Придумывая страсти извращений.

Я друг менад, я аркадийский Пан.
Я первый в мире чувственный любовник.
Чуть вижу у воды девичий стан,
Преследую и паники виновник.

А также источаю аромат,
Чтоб женской красотою насладиться.
Они прильнуть к шиповнику спешат,
А там час и козлу вдруг появиться.

- Наслышана о подвигах твоих.
Но ты мне про другое, Азазелька,
Открой те тайны тягот дум моих,
На что я намекаю тебе мельком.

Куда летает ночью Самаэль?
- Об этом Пандемониум весь знает.
- Все знают, ну а ты скажи мне цель.
- Но он меня за это покарает.

- А женщины ты не боишься гнев?!
- Не гнев это, тебя съедает ревность.
Когда твой муж земных вкушает дев,
Ты ставишь под сомненье свою спелость.

Но ты, Лили, безумно хороша.
- Вот льстец и быть достоин фаворитом! –
Она сняла порфиру, не спеша.
- А не боишься, Пан, Им быть убитым?

- Коварная! Неблагодарна ты.
Тебе я столько делаю подарков.
С фигурою богини красоты
Не похоти, любви достойна жаркой.

- Довольно, мой любовник-фаворит!
Чтоб больше я не слышала такого.
Довольствуйся развратом, сибарит,
Вкушая плоть невинности земного.

Спросил Лилит лукавый Азазель.
- Лили, за что ты любишь Самаэля?
Я твой поклонник пылкий, менестрель,
Пою тебе, играю на свирели.

- Ступай, развратник, ты наскучил мне.
И трель твоя бесстыдная не нова.
Дурман любви мешаешь ты в вине,
Подтачивая верности основы.

Люблю я Самаэля ни за что.
Он – жизнь моя и счастья половина,
Любви моей нездешней божество,
Перед которым слабы твои вина.

VII
И было их не более двухсот.
Они спускались группами с Ермона
В селение, куда ручей несёт
Серебряные струи с горных склонов.

А следом Азазель и Бальтазар
За ними пробирались и следили,
Как ангелы, как будто полк гусар,
В селение торжественно входили.

Старейшины их пригласили в дом,
Где общие пиры они справляли
И длинные столы и лавки в нём
Всё яствами, гостями наполняли.

Две девушки носили им вина.
И звали их Элейна и Ишхара.
И каждая из них была стройна.
И каждая в любви искала пару.

Как рыцари неведомых миров
На братчине-пиру сидят, гуляют
Те ангелы и ходит меж рядов
Элейна и вина им подливает.

И спрятаны в джалабии шитьё,
Как в тайну, все прекрасные изгибы.
Но тело сексуальное своё
Она таит кому-то на погибель.

Другое дело – девушка Ицхар,
Ишхара, как оливковое масло.
Румянит её вид в крови пожар
И чувственность подчёркнута в ней страстно.

Искусство знает приворотных чар
(Их Азазель во снах ей шепчет тайны)
И источает, как цветок, нектар
В движенье с обнажённостью случайной.

Глаза зелёно-чёрною сурьмой
Ишхара каждый день себе подводит.
Украшена одежда бахромой,
Когда она на улицу выходит.

Идёт, как будто бабочка летит.
Сандалий её твёрдые подмётки
И бус искусных синий лазурит
Сверкают в красоте её походки.

На коже татуировано хной
С эмблемою – размах крыла дракона,
Послание богам «Владейте мной!»,
Дух-шеду на шнурке висит кулоном.

Браслетов и серёг причудлив вид,
Подвески в виде виноградных гроздьев,
Маслами умащение ланит
И нежный взгляд на всё готовой гостьи.

За дочь царя её могли принять.
Проворная прядильщица виссона
Навязывала всем себя считать
Царевною, живя своим законом.

Она жила при храме у отца,
Обласкана была его заботой.
И не было на свете подлеца,
Который знал ловчей его работы.

Отец Ишхары храмовый был жрец
И самый первый ювелир-меняла.
Он в долг на разведение овец
Давал кредиты под процент немалый.

За ссуды те из храмовых монет,
Что как приёмщик культового сбора
Он собирал, несли ему в ответ
Соседи свой доход по договору.

Он был богат, богаче всех вокруг.
Само собой все это разумели.
Своих долгов больших порочный круг
Они уж разорвать бы не сумели.

Ицхар уже испортил Сатана,
Поставил ей тату – печать дракона.
Искусственной невинностью она
Вся укрывалась, как листвою крона.

Но Дьявол Азазелю уступил
Её, кому она была по нраву.
И тот секреты знаний ей открыл
И первым дал понятие о праве.

А ловкий и пронырливый старик,
Отец её на этом заработал.
И первый в мире так делец возник,
Пуская капиталы в обороты.

Так взор Ицхар был, как разящий меч.
Она им жертву новую искала.
Семъйяза вёл приветственную речь
И ангелов пьянил уж хмель немалый.

«Прекрасен и цветущ Эдемский сад.
Мы все его красою упивались.
Увитый зеленью дворцов фасад,
В которых мы в дев-ангелов влюблялись.

Но были они очень холодны.
Сказать по правде, и не сексуальны.
Болезненно-изнежены, бледны,
Не темпераментны или печальны.

Трудов они не знали никаких,
Влачили без движенья жизни праздно,
Лишь пели, декламировали стих
И были все фригидностью заразны.

Другое дело, девушки Земли,
У водопада юбки подбирали
И энохои на плечах несли,
Смеялись, словно дети, и играли.

И каждый ангел, духом молодой,
Влюбился пылко в девушку земную.
Мы так решили – жертвуем собой,
Но всех себя любовью одеснуем!»

Та речь имела чувственный восторг.
Все люди ангелам рукоплескали.
Меняла с ними вёл успешный торг,
Те что-то за постой ему отдали.

И ангелов селили по домам,
Квартировав, не отказав в постое.
И те прильнули к девичьим телам,
Ломая им соблазнами устои.

Но не прошло и сорока недель,
Не скрыть позора явного сношенья,
Как тайная их брачная постель
Развёрзлась язвами плодоношенья.

Те ангелы, как вирусы, пришли
И избранно в красавиц проникали.
А те чудовищ из глубин земли
Им в муках, надрываясь, нарожали.

Нет силы удержать, когда влюблён,
Потоки демонических гормонов.
И что такое целый легион?
В них семени на сотни легионов!

Был ангел среди них Еммануил.
То имя «С нами Бог» обозначало.
Он тоже обнажённый вид явил
И тоже недалёк от идеала.

И вот к Ицхар пришёл Еммануил,
Как образ Микеланджело Давида.
Мужчина к ней ещё не приходил,
Хотя уж многий любовался видом.

- Алмах! – сказал кудрявый удалец,
То женщина, ну значит, молодая.
Она глядит на ангела венец,
Какой её чарует, окрыляя.

- О, Боже! – пылко вскрикнула она
И пала перед духом на колени.
- Что я одна, в том не моя вина,
Никто не упрекнёт меня в измене!

- Встань, женщина, я буду говорить.
Мои слова должны тебе поведать,
Что ангел тоже может полюбить,
Хоть и затем его не минут беды.

А ты за мою душу помолись.
- Я лучше на ночлег тебя устрою
И буду рядом, чтобы не случись.
- Да разве время думать о постое?

- А разве ты не хочешь быть со мной?
Хочу, но только права не имею.
- Я назову тебя любимый мой!
- А я коснуться губ твоих не смею…

Невинным духом был Еммануил,
Фигуристую сочницу увидел
И сгусток эрегированных сил
Кого угодно правдой бы обидел.

То мифы, что бесполые они.
Бесполому неведомо творенье
И высший дар Божественной Любви
Не явлен под родительскою сенью.

Она была всемерно хороша.
В ней чувственная взрослость созревала
И, как весна, осколки льдов кроша,
Вся солнечной энергией сияла.

- Я мир земной с небес обозревал,
Красоты обегал тоскливым оком,
Прекрасную богиню в нём искал,
Скитался, озираясь, одиноко.

И вот среди кудрявых крон дерев
Тебя я встретил, девушка земная.
Прекраснее ты всех небесных дев,
Поскольку плоть твоя милее Рая!

«О, Боги!» - восклицание души
Затмило все их плотские стенанья
И замер мир для них двоих в тиши,
И обнулилось время мирозданья.

Всё это видел падший Самаэль,
Кто Ядом Бога звался изначально.
«Влюблённым я стелю из роз постель
На миг блаженства в бездне их печальной».

Во всех домах стенания и стон.
Скорбят отцы. Плоды рвут плоть наружу.
И светлый материнский лик икон
В последний миг лишь наполняет ужас.

Кто дети их? Чудовища земли
Из матки выползают, как из торфа,
С их аппетитом Землю б съесть смогли.
Да это нефилимы – ксеноморфы!

А кто такой есть ангел – нефилим?
В значении, суть, падший, на иврите,
Огромный, изуверский исполин,
Как Минотавр – монстр, что был на Крите.

И рост его три тысячи локтей.
Сегодня это больше километра.
- Вот это мощь плодить таких детей! -
Воскликнул Сатана со шквалом ветра.

Но свет развёрзшихся небес явил
Архангела святого Михаила.
Он с воинством великим райских сил
Спустился уничтожить нефилимов.

Сказал архангел, крыльями взмахнул:
- Крушите их с тоскою нелюдимой! -
И в море крови меч свой окунул.
- Иначе всё погубят нефилимы.

Неистовство в сплошной смешалось гул
Под хруст костей, ударом перебитых,
Пока с Ермона шквальный ветер дул.
О том Енох писал свой первый свиток.

- Лети им на подмогу, Люцифер!
Недаром ты был раньше херувимом.
Бей ангелов из всех небесных сфер
И защити малюток-  нефилимов!

А лучше, научи их воевать.
Возьми с собой всю бездну Аббадона.
Пусть время потечёт отныне вспять
Или настанет день Армагеддона!

И полетел на битву Люцифер.
Где ангелы крушили исполинов,
Был свет сиянья падших тускл и сер
И ангельские главы в шлемах – нимбах.

- И ты здесь?! – Михаил поднял копьё
И опустил небесное забрало.
- Пусть будет имя проклято твоё! –
И то копьё дракона пронизало.

Семъйяза или ангел Шамхазай –
Начальник был небесных тех двух сотен,
Покинули кто ради женщин Рай,
Чтоб плотский мир познать тем, кто бесплотен.

С ним было десять высших горних душ,
Сановников архангельского чина
И Рамуел – был самый из них дюж,
От женщины хотел иметь он сына.

С ним Тамиел, Данел и Сартаел
Хотели научить людей искусствам,
Саракуйял, Анани и Турел,
Расширив, показать глубины чувства.

Цакебе, Батраал, Акибеел –
Простые ангельские командиры,
Но грунт под их сандальями хрустел
Во всех труднодоступных точках мира.

Сто девяносто ангелов – солдат
Поверили семъйязовскому слову,
Что в грубом теле каждый будет свят
И чувств познает райскую основу.

Средь них и знаменосец Аразъйял,
Темел и Армарос – два ординарца.
Из них любой восторженно сиял,
Когда они спускались к людям в танце.

Но бой размыл их краски и черты.
Осколками осыпанной лепнины
Тонули они, рухнув с высоты,
В потоках гибнув бешеной стремнины.

Бог Рафаилу с неба указал:
- Я вижу среди них и Азазеля.
Мой гнев господний на него упал.
Убей и погреби в пустыне Зверя!

Идите к любодейцам непотребств –
Добавил он Уръйяну с Гавриилом.
- За каждого не пожалею средств,
Коль принесёте мёртвым и бескрылым!

А ты, мой лучезарный Михаил,
Казни их командира Шамхазая!
Он души сладострастием смутил –
Главу его прибей к воротам Рая!

VIII
Лачугу окружила у Ицхар.
Она спала в любви с Еммануилом.
Нанёс ему свой рубящий удар
Какой-то херувим и обескрылил.

Еммануил закрыл её собой.
- Беги! – вскричал, путь с кровью пробивая,
На копий ангельских бросаясь строй,
Но женщина упала молодая.

Её пронзил калёною стрелой
Один юнец в карательном походе,
То ангел с белокурой головой,
Кто Богу был вельми других угоден.

И в это миг пал и Еммануил.
Его на восемь копий нанизали.
Не поцелуй в его губах застыл –
Проклятие на сломанном кинжале.

Архангелов сумел жрец обмануть,
Молитвою от кары откупиться.
Он распахнул стареющую грудь
И прокричал истошно им: «Убийцы!»

- В своём колене я, как Лот и Ной,
И в храме славлю имя Элохима.
И что свершите вы сейчас со мной,
То вскоре станет Господу вестимо.

Ему ответил грозно Михаил.
- Ты в доме приютил вертеп разврата!
И если б ты, как Лот, таким же был,
Тебя б минула за грехи расплата.

- Я знаю, где скрывается их князь,
Кого вы называете Семъйяза –
Жрец посмотрел на стрелы, покосясь.
- В пещеру скрылся он в горах Кавказа.

О, пощади, крылатый серафим
Иехоэл и враг Левиафана!
О, славен будь деянием своим
И милостью к несведущим профанам!

О, Господи, пускай твой херувим
Разит меня лазоревым сияньем,
Чтоб мне предстать перед судом твоим
Как грешнику и блудному созданью!

- Уйди, презренный! Суд твой впереди.
Не время мне внимать твоим молитвам.
Но пусть тебя век совесть бередит.
А нам пора – неконченая битва!

Помчался шестикрылый серафим
И рать четырёхкрылых херувимов,
Чтоб справиться с архангелом одним,
Кто стал отцом чудовищ – нефилимов.

И был он на Казбеке окружён,
Мечом ряды напавших сокрушая,
Сражался, но не лез к ним на рожон,
Пощады не просил у них от Рая.

Он был сражён и прах его во льдах
Осыпался в сиянии алмазов
В расщелины с проклятьем на устах.
Титаном пал, вот так погиб Семъйяза.

Смотрел на эту бойню Самаэль.
Кипело зло в горниле философском.
Злорадствовал: «Ну, что же, не ужель
Всё сделано у Бога с шиком, лоском?!

Любви он создал людям кабалу.
Я дал им кабалу ещё сильнее –
Богатства или бедности нужду,
Как скрылся из Эдема в виде Змея.

Не будет человек свободно жить.
Он кем-то управляем непременно.
Страстей ли станет смерч над ним кружить
Иль тайной тирании гнёт система,

Есть у людей всегда поводыри.
Свободы настоящей не бывает.
Их души жизнь томятся взаперти
И после смерти ими управляют.

А сами, что даёт им ремесло,
Не поровну, а способом лукавым
Всё делят меж собой и это зло
Привносят в жизнь им маги и менялы».

А Бог с триумфом вышел на крыльцо
Эдемского дворца в порфире тронной.
По Раю гнали пленных беглецов
С оборванными крыльями, согбённых.

- Зачем вы осквернили горний дух?
Познать чтобы волнение и трепет,
Пульсирующий при соитье двух,
Союз которых только этим крепят?

И что я вижу в сонме ваших лиц?
Пороки – признак вашего паденья.
Беснуемое сокращенье мышц
И одухотворённых тканей тленье.

Ну что вы испытали в этот миг?
Не более, чем выброс дофамина.
И вряд ли кто-нибудь из вас постиг,
Что истинная есть тому причина.

Блаженство, наслаждение, оргазм –
Вот люди чем цепляются за счастье.
Но счастие – удел для Высших Рас,
А для людей – вид душеловной снасти.

Глупцы, безумцы, предали меня.
Единой своей властью, неделимой
Я вас клеймом позорным, заклеймя,
Навечно нарекаю – нефилимы!

Вам больше не подняться в горний мир,
Ведь падший вознестись туда не может.
Крылатых вы лишаетесь порфир,
В прах облачившись загрубелой кожи.

IX
В столице Ада траур на устах.
Весь Пандемониум скорбит потере.
Приспущенные флаги на дворцах,
В густом покрове мрака галереи.

Выхватывают души мертвецов
Под всполохи каминные жаровни.
Их судьбы, словно сучья тех костров,
Трещат в котлах геены преисподней.

Лилит и Самаэль наедине.
Им хочется сказать друг другу много.
Бокал вина у каждого в руке,
Но время к ним неумолимо строго.

Он гладит её волосы рукой.
Она к нему сидит, прижавшись грудью.
В его глазах один вопрос немой,
В её укор их беспросветным будням.

- Давай оставим этот скорбный мир
И улетим с тобою на Нибиру!
Грохочут легионы тебе «Сир!»,
Но мелко быть для демонов кумиром.

Ты – созидатель. Ты – большой Творец!
А Саваоф от зависти и злобы
Для чад твоих терновый сплёл венец
И проклял материнские утробы.

- Древнейший символ, данный людям мной –
Змей Уроборос, хвост свой поглотивший,
В цепи перерождения земной
Бессмертие творящий как Всевышний.

- Нибиру приближается к Земле.
Об этот говорят все звездочёты.
С забытым просветленьем на челе
Давай, Зорник, готовиться к полёту!

Наместником пусть будет Азазель.
Он любит, как никто, людей, природу.
А мы с тобой, мой милый Самаэль,
Томимся здесь, Саваофу в угоду.

Войдём же внутрь космической ладьи,
К Нибиру улетим с клубами пара.
Там в зиккурате склеп твоей родни,
Со скипетром рогатая тиара.

- Любимая, там будет только прах,
Неведомый тебе и не знакомый.
Лишь местью на родительских гробах
Я буду изнуряемо влекомый.

Я не смогу там ничего создать.
А прежний мир погиб в опустошеньи.
Чтоб мёртвую пустыню увидать,
Бросать цветущий мир – умалишенье!

- Ну, что ж, тогда я полечу одна.
И буду новый мир творить на диво!
Как в чёрном небе белая луна,
Сиять он будет отблеском красивым.

Мы больше не увидимся с тобой.
Прощай! Ищи любовь себе моложе,
Ночами вспоминая лишь о той,
О ком ты никогда забыть не сможешь.

- Лилит! Моя красавица, Лилит!
Не покидай меня, я умоляю!
С тобой лишь моё сердце говорит,
Другого собеседника не зная.

Один, что буду делать без тебя?!
Чего найду, всё больше потеряю.
И как прожить смогу я, не любя?
Я битву с Саваофом проиграю.

- Прости, но, видно, я уж не твоя.
Не чувствую тебя, не понимаю.
Меж нами только мёртвые моря,
Вулканы тонны пепла изрыгают.

Ты изменился, стал совсем чужой,
Жестокий, мрачный и неумолимый.
С грехами осквернённою душой
Уже ли ты тот ангел, мной любимый?

- Лети! Здесь разгорается война.
И прелести твоей не пощадит Он.
А я наш долг Ему отдам сполна,
Паду во прах когда-нибудь убитым.

О, вечно моя юная Лилит!
Мы будем бесконечно разделимы
Скитаться, не скрестив своих орбит,
Два падших пандемона – нефилима.

Лилит в полёт никто не провожал.
Летучая лишь Асмодея свита
Вскружила её дамский дирижабль
И вывела на дальнюю орбиту.

И лишь её корабль улетел,
Напал Господь на Ад с несметной ратью
И в месиве затих убитых тел
Стон апокалиптических проклятий.