25 мяу

Они облюбовали заброшенный дом на окраине дачного поселка. Хозяин его, одинокий пенсионер, в прошлом году оставил земной мир, и теперь его заброшенный участок стал прибежищем представителей многочисленного хвостатого и ушастого племени. Под домиком было уютно, тихо, сюда не проникал пронизывающий зимний и сырой весенний ветер, поначалу здесь было полно мышей, которых быстро извели. Потому охотничьими угодьями стали сарай и прилегающие к нему сугробы. Но и там быстро растущая колония скоро подъела пищевые ресурсы. Стали делать набеги на соседние участки через дыры в заборах.

Зимой дачный поселок пустует. Редко кто наведается в свою «виллу» на десяти сотках, узнать, как там дела: не проникли ли на территорию воры или непрошеные лесные гости. А то несколько лет назад поздней осенью, когда урожай давно собран и дачники разъехались, забрел в их владения медведь-шатун, да и похозяйничал в окраинных домиках, перевернув все вверх дном: опрокинул мебель, побил посуду, съел все, что годится в пищу. А то еще забегала среди зимы рысь. Заглянула и в кошачью колонию. Хищницу проводили дружным угрожающим воем. Та, увидав, что силы не равны (одна против двух десятков котофеев) только фыркнула и ретировалась в свой лес за зайцами и куропатками. Последние, кстати, тоже появлялись в поселке. Одну из них добыли Черныш и Рыжий прямо на крылечке дома.

Представьте сцену: один тянет тушку за левое крылышко, другой за хвост, только перья кровавые разлетаются. Разделить лесную птицу пополам не получилось, и два охотника вступили в битву за право обладания всей птицей. Вместо перьев и пуха летели уже клочки шерсти, а какой вой разносился над сонным поселком! В конце концов, староста кошачьей колонии почтенный Кривохвост лично отправился разнимать драчунов – и сам получил когтистой лапой по морде. Был общий разбор происшествия, кошачий суд. Хотели приговорить их к изгнанию из кошачьего сообщества, да лапа не поднялась, ибо вспомнили печальные судьбы проказливых котов.

Черныша хозяйка выкинула на улицу в дождливую ночь после того, как черный с белой манишкой домашний любимец порвал обивку новенького кресла. Нет бы хозяйке купить когтеточку, тогда бы Черныш ни за что не покусился на мягкую мебель. «Вот вы, люди, ругаете нас, а представьте-ка себя в кошачьей шкуре, когда когти чешутся, а заострить их не обо что. Пьяницы да шпана в подъездах гадят, а валите все на нас, котов», - рассуждал он. В кошачью общину Черныш попал, узнав о ней через знакомых подвальных котов. Когда есть стало нечего (а ловить мышек и пташек домашний кот не приучен), он и двинулся через весь город, рискуя попасть под колеса, нарваться на таких же, как он, бродячих и голодных псов, злых мальчишек с палками и рогатками – и так добрел-таки по нужному адресу.

Рыжий был уроженцем подвала, не имел ни хозяев, ни человечьего имени. Просто Рыжий. И было у него семейство: жена Полосатка да пятеро котят. Однажды он отправился добывать своей многочисленной семье пропитание, долго охотился за увертливой крысой, лишился законной добычи в схватке с другими уличными котярами, хвостатыми и облезлыми, поймал другую серую тварь, но потерял ее, когда улепетывал от барбоса. Наконец, изловил бойкую трясогузку, которая беспечно бегала по дорожке и что-то чирикала. Видно, надеялась, что крылья выручат. Не спасли крылья. Когда же с птицей в зубах вернулся к подвальному окошку-лазу, то с ужасом обнаружил, что окошко замуровано. Это был единственный лаз, через который кошачье семейство выбиралось наружу. Бросив добычу, он кинулся в подъезд, но подвальная дверь была заперта на замок. Кошка и котята оказались в ловушке, из которой нет выхода. Рыжий снова устремился к окошку и, усевшись подле него, принялся отчаянно мяукать и скрести когтями по кирпичной кладке. Но никто не отвечал! Его жалобное мяуканье скоро сменилось истошным воем. Кто-то швырнул в небо с балкона огрызком яблока: «Достал ты, котяра, брысь отсюда!» Рыжий охрип, на глазах его выступили слезы, он приник ухом к кирпичам, пытаясь услышать призывный голос любимой или писк котят. На город опустилась ночь, хлынул дождик, а он все сидел, жалкий, мокрый, даже не прикоснувшись к добыче, и изредка подавал голос – надорванный, сиплый, дрожащий, как лист на ветру. Но сквозь шелест дождя и шум проносящихся мимо автомобилей не прорывалось знакомое мурлыканье. Так прошла ночь. Рыжий, который, как всякий нормальный кот, был большой любитель поспать, не сомкнул глаз. Лишь под утро он задремал, и в полусне явилась ему Полосатка, которая заботливо вылизывала самого младшего из котят. Она подняла голову, взгляды их встретились… Но тут резкий тычок под ребра заставил его вынырнуть из сонного омута, в нос ударил резкий запах. Кот открыл глаза – и увидел перед собой запачканный резиновый сапог рабочего.

- Уйди прочь! – человек грубо отпихнул кота. – Вон и птичку загрыз, негодяй, – он отшвырнул носком сапога трясогузку, о которой Рыжий совсем забыл. В руке его была решетка, которая должна окончательно отделить влажный, пропахший старыми тряпками, ветхими ржавыми трубами и мышами подвальный мирок от большого мира, где сияет солнце и заливаются птицы. Кот фыркнул, ощетинился, выпустил когти, собираясь пустить их в ход, но рабочий замахнулся на него решеткой, и Рыжий вынужден был ретироваться. Он бежал по мокрой траве, хлюпая по лужицам, по-кошачьи отдергивая лапы, и слезы душили его. Потом еще не раз он возвращался к зарешеченному подвальному оконцу, мяукал, дергал его лапой, пробовал на зуб, понимая, что это бесполезно. Он обежал всех котов в соседних дворах, но никто не знал о судьбе семейства. Месяц Рыжий слонялся по подвалам, пока, наконец, не услыхал про кошачью общину, живущую в дачном поселке на окраине города. «Быть может, они перебрались туда, пока я охотился? Но почему не дождались меня?» Кошачья колония приняла Рыжего хорошо, все сочувствовали его горю. Но и здесь никто не знал, куда пропали Полосатка с котятами, хотя кошачий «телеграф» отлично распространял любые слухи. Они исчезли, будто растворились в воздухе или провалились сквозь землю. Или обрели крылья и улетели, как та трясогузка, которой он собирался накормить семью.

И вот теперь Черныш и Рыжий в компании еще двадцати с хвостиком (с множеством хвостов) котов, кошек и котят на общем собрании слушали Кривохвоста.

- Что делать нам? – вещал он, взобравшись как на трибуну на старый ящик, как на трибуну. – Пищевые ресурсы на исходе, и мы скоро начнем голодать. Дачный сезон начнется не скоро, до него надо еще дожить.

- И как нам быть? – промяукали в унисон несколько гнусавых голосков.

- Не перебивайте! – фыркнул Кривохвост. – Я считаю, что нужно искать другое место обитания, где тепло, уютно и пищи вдоволь.

- Подадимся в город, - тотчас предложил сиамец по прозвищу Пхукет. Когда-то он был домашним любимцем, но «национальный» темперамент сыграл с котом злую шутку: обидевшись на хозяйского сына, который вздумал таскать его по комнате за хвост, Пхукет пустил в ход когти и зубы. И был в тот же день изгнан из дома.

- В городе, конечно, сытно, - урчал пушистый «сибиряк» с простым именем Василий. – Вот только опасности на каждом шагу подстерегают. Сами ж помните, большинство-то – бывшие горожане. Собаки, машины, мальчишки, да и все подвалы давно поделены. Хотите драться с местными за жизненное пространство? Да и какой подвал нашу кошачью общину вместит?

Сам Василий когда-то жил в торговом центре, в живом уголке. Взрослые и дети, пришедшие за покупками, любили, бывало, погладить котика, почесать ему за ухом. Ни поесть толком, ни вздремнуть – всякий норовит твою густую шерстку потрепать. В тот день у него, как назло, заболели уши. И, вот ведь: один из посетителей принялся теребить ушко. Тогда сибиряк поступил как сиамец – ударил человека когтистой лапой прямо по физиономии. А тот на беду каким-то большим начальником оказался. Раскричался, расшумелся, грозил наслать на торговый центр инспекции разные. После этого Ваську выкинули на улицу.

- А вот я хочу назад в город, - высказалась мальтийская кошка Марта. Когда-то она обитала в квартире предпринимателя, который ни в чем ей не отказывал, кормил самыми изысканными деликатесами, всячески баловал. Но еще больше баловал он молодую супругу, исполняя её малейший каприз. Красавица упросила его купить спаниеля. Увы, но, по мнению молодой дамы, два четвероногих не могли ужиться в одной квартире. Она в категорической форме потребовала от мужа избавиться от кошки и тот, дабы избежать ссоры, взял Марту, поцеловал ее в носик и отнес в городской сквер, где и оставил на скамейке. Дважды кошка пыталась вернуться в родное обиталище – и дважды хозяйка вышвыривала ее. Бывшей домашней любимице пришлось самой добывать себе пропитание – научиться охоте на птиц и мышей. Наконец, прослышав от серого дворового кота, с которым ее связывал недолгий роман, что в дачном поселке за городом есть настоящее кошачье царство, она отправилась туда. Собратья по кошачьему племени приняли мальтийку в общину. Правда, поселившись среди них, Марта решила вести прежний праздный образ жизни, мышей более не ловила, при этом требовала уважения к своей «аристократической» персоне. За это многие честные мышеловы бездельницу невзлюбили. Другие же, также осуждая лентяйку, в то же время любили послушать ее рассказы про былую красивую жизнь, которой они, приблудные коты и кошки, не знавали и вряд ли когда-либо изведают ее радости. «Сказительницу» начали подкармливать. Но, как уже сказано выше, пищевая база стала сокращаться – и отношение к Марте опять переменилось: ее воспринимали как нахлебницу, захребетницу на шее дружной кошачьей колонии.

- И чего ты там оставила в городе? – фыркнул Пушок. – Сегодня ты в неге и тепле, а завтра тебя выгонят или хозяин вдруг возьмет да помрет. – Пушок на собственной шерстке знал, что такое внезапно остаться без хозяина. Он был единственной отрадой одинокого старика Петра Сергеича, который однажды подобрал в подъезде голодного, мокрого и отчаянно пищащего котенка. На хозяйских харчах Пушок быстро вырос. Комфортная жизнь длилась несколько лет, пока в один ужасный день сердечный приступ не свалил крепкого деда. Мертвый старик лежал посреди комнаты, а Пушок, отчаянно мяукая, бродил вокруг него, лизал холодеющие руки, нюхал восковое лицо с заострившимися чертами. Дверь вскрыли только на четвертый день, когда запах мертвеца (было лето, жара, что ускорило разложение) проник на лестничную площадку. Все эти дни голодный кот дежурил у тела хозяина, который так заботился о нем. Соседи накормили исхудавшего кота рыбкой – и выпустили на улицу: пусть ищет пристанища, где хочет. Так он оказался в кошачьей «колонии» за городом.

Пхукет и Марта в один мяукающий голос стали доказывать, что надо двинуться в город: там есть заботливые люди, которые и обогреют, и накормят, и дадут приют.

- Чего это вы тут права качаете? – раздраженно зашипел Василий. – Мы, русские коты, должны решать, где нам жить. А вы, иноземцы, помалкивайте! Или проваливайте в Таиланд и прочие зарубежные края!

- Я родился здесь! – вскричал сиамец. – Какой я тебе «иноземец»? Может и тебе, Васька, посоветовать в родную Сибирь убираться? Что ты делаешь здесь, в европейской части?

- Кончайте спорить, ребята! – вмешался кот Бусик из породы «архангельская голубая». – Я тут самый, что ни на есть, коренной житель. И я как коренной абориген заявляю: сиамца и мальтийку в обиду не дам. – Он мрачно посмотрел на присмиревшего Ваську. – Давайте спросим Мурку, что она думает на этот счет? Она – кошка многодетная. Пусть скажет, может ли она прокормить своих четверых здесь, в обезлюдевшем на зиму поселке? Или, чтобы ее детям выжить, надо перебираться в город?

- Вот это дело сказал! – заметил Кривохвост, молчаливо следивший за развернувшейся среди котов полемикой. – Скажи нам, Мурка: сможет твое семейство протянуть до весны?

Мурка встрепенулась. У нее было четверо детей, пятого нагло похитила ворона, когда он впервые вышел прогуляться. Несмотря на имя, общее с героиней воровского шансона, Мурка была очень серьезной и ответственной матерью, заботившейся о своем потомстве. Отец котят, которого звали Белек (он был белый и пушистый, как детеныш тюленя), погиб под колесами лихого водителя, и забота о добыче пропитания всецело легла на хрупкие плечи Мурки. Впрочем, кошачье сообщество помогало ей, выделяя из общего котла пойманных воробьев, мышей и землероек. Все глаза устремились на Мурку.

- Надо идти в город! – вздохнула она. – Иначе нам тут не выжить.

- Вот бы в соседний поселок? – подал голос Серый. – Там, говорят, один мужик на огороде валерьяну выращивает. Может, как снег сойдет, и травка пробьется, туда двинемся?

Коты и кошки дружно засмеялись.

- Тебе бы все валерьянку, алкаш!

- До весны еще дожить надо.

- Так по весне туда и наведаемся, - не унимался Серый.

- У него забор высокий и собака злющая, - прервал мечтания Серого Кривохвост. – Мурка дело говорит. Вот только город большой, куда пойти конкретно?

- Давайте к городской администрации двинемся! – предложил Пушок.

- Чего я там не видал? – мяукнул Корноухий. – Лучше уж к какому-нибудь кафе или столовой. Там еды вдоволь! А у этих в мусорном баке ничего, кроме рваной бумаги. Кто из вас бумагу есть готов?

- Придем на площадь и все в один голос потребуем, чтобы наши права уважали, - заспорил Пушок. – То есть, чтобы каждому коту, кошке и котенку – хороших хозяев и квартиру.

- А нас не разгонят? – выразил сомнение Васька. – Все ж таки нарушение порядка…

- Да будь что будет! – воскликнул Пхукет. – Уж лучше по мягкому месту дубинкой, чем страдать тут от голода. Будь что будет!

- Голосуем поднятыми хвостами! – подытожил Кривохвост. – Все, кроме котят как не достигших избирательного возраста.

- А я тоже хочу! – пропищал старший сын Мурки, но, получив лапой по затылку, притих.

Из двадцати пяти обитателей кошачьей колонии двадцать один высказался за поход к городской администрации, двое были против, двое воздержались.

- Большинством голосов предложение проходит! – торжественно проурчал Кривохвост. – Через час выступаем в поход.

Длинной вереницей шли котофеи по обочине шоссе, шарахаясь от проносящихся мимо автомобилей. Некоторые несли в зубах котят. Кошачья колонна вошла в город, к изумлению прохожих, провожавших долгими взглядами шествие. Даже собаки уступали им дорогу, а один бродячий пес даже пристроился в хвосте колонны, узнав, куда и зачем направляются коты. Несколько часов длился марш, и казался он бесконечным, многие стали уставать. Их лапы промокли от хождения по рыхлому снегу и оттепельным лужам, Но вот, наконец, площадь с казенными зданиями. По команде Кривохвоста колонна рассыпалась, а затем сосредоточилась на пятачке напротив крыльца. И так же по команде Кривохвоста  двадцать пять глоток издали дружное «мяу», и даже котята (а их было с десяток) пропищали в унисон своим родителям. И прибившийся к кошачьей колонне барбос громко залаял.

- Хотим крыши над головой и добрых хозяев! – неслось над площадью снова и снова.

- Безобразие! – вскричал мэр. – У меня через десять минут важное совещание, а эти хвостатые шумят, не дают спокойно работать. – И он позвонил начальнику полиции. А тот, в свою очередь, набрал номер командира ОМОНа.

ОМОН прибыл быстро и оперативно. Командир с удивлением оглядел толпу котов и кошек.

- Вот если бы толпа людей собралась, мы бы сразу разогнали, - вслух думал он. – А тут – кошачий концерт. Про котов в инструкции ничего не говорится.

Впрочем, омоновцам нашлась-таки работа. Увидев и услышав в окно кошачий «хор», возмутитель спокойствия горожан, профессиональный митингующий Саня схватил плакат и побежал на площадь, где, присоединившись к кошачьей компании, принялся кричать:

- Депутатов долой! Мэра на мыло!! Губернатора в отставку!!! – и при этом выразительно потрясал плакатом «За справедливые выборы!», хотя ближайшие выборы должны были состояться только через восемь месяцев. Его тотчас скрутили и отвезли в участок, чтобы понапрасну не будоражил граждан.

Но что было делать с котами? Они продолжали выдавать жалобные рулады, на площади стали уже собираться люди – к счастью, без плакатов и лозунгов. Командир ОМОНа звонил начальнику полиции, тот – мэру, важное совещание в администрации откладывалось.

Наконец, нашелся один догадливый – зам мэра. Он и подсказал шефу:

- Надо звонить защитникам животных. Тут у нас в городе есть несколько организаций.

- Так звоните! – раздраженно отмахнулся мэр. – А то у меня от этого концерта уже мигрень.

До первой в списке экологической организации дозвониться не удалось: контактные телефоны не отвечали. Во второй заму ответили:

- Извините, но мы кошками не занимаемся. Наша специализация – защита прав морских млекопитающих: тюленей, белух и прочих. Нам на это зарубежный фонд грант выделил. А что до кошек… извините.

И только в третьей, приюте для бездомных животных, откликнулись. Уже через двадцать минут на площадь прибыли девушки-волонтеры. Они брали продрогших котов и кошек в свои теплые руки, отогревали в ладонях котят и относили их в микроавтобус. Последним туда запрыгнул примкнувший к «демонстрации» пес-барбос.

Старый деревянный домик заботливо встретил пополнение.  Молоко, рыба, кошачьи корма, уютные вольеры и теплые лежанки – что еще надо мяукающему племени для полного счастья? В доме обитало еще с дюжину котов, кошек и котят, встретивших новую партию приютских обитателей дружным «мяу». Места здесь хватало всем: и кошкам, и их извечным врагам – собакам, и извечной кошачьей добыче – птицам. И старому дому, чей возраст давно перевалил за столетний рубеж, нашлось достойное применение. Иначе, без хозяйского ухода, развалился бы от ветхости, сгнил или сгорел, а на его месте вырос очередной торговый центр.

- Мяу! – знакомый голос заставил Рыжего встрепенуться. Из дальнего угла во все глаза смотрела на него Полосатка, живая и невредимая. Он радостно бросился навстречу любимой, вцепился когтями в проволочную сетку, принялся грызть ее. Полосатка тоже кинулась к нему, отчаянно мяукая, дружно заголосили подросшие котята.

- Ты как здесь очутилась? – спросил кот.

- Кто-то позвонил в приют, и, пока ты добывал пропитание, приехали люди, забрали нас и привезли сюда. Я очень скучала по тебе, думала – пропал. Жаль, что я не умею говорить человеческим языком, а то бы объяснила им, что надо дождаться главы кошачьей семьи.

- А я тогда всю ночь прождал, звал тебя, сидя у замурованного окошка.

Волонтер Тамара, догадавшись, чего добиваются кот и кошка, извлекла Рыжего из вольера и заботливо перенесла его к возлюбленной. Рыжий и Полосатка терлись носами, вокруг папы вертелись котята, вдыхая подзабытый аромат папиной шерстки. На глаза кота и кошки навернулись слезы радости и умиления.