Мореходка. Повесть. Часть 3 Их знали только в лицо

                Часть третья: «Их знали только в лицо!»


LVIII.

       Покрасоваться в Училище в форме с четырьмя курсовками на рукаве – это приятное, но кратковременное удовольствие. Сентябрь для четвёртого курса РТО проходит вне стен Училища. Сельскохозяйственные культуры ждут начинающих радиоспециалистов на  бескрайних угодьях колхозных полей Ленинградской области. Наша отглаженная форма №3, блестя нашивками, сиротливо оставалась дожидаться нас в опечатанном помещении роты. Рабочее платье и бушлаты придавали нам удалой партизанский вид. Мы уже имели внеплановый опыт сбора урожая в прошлом году и не питали иллюзий в отношении наших ближайших перспектив. Но Судьба сумела удивить некоторых из нас, внеся свои коррективы в устоявшийся график подготовки курсантов четвёртого курса Радиотехнического отделения. Как раз в эти сентябрьские дни в Ленинграде проходила очередная Спартакиада плавсостава пароходств Северо-Западного водного бассейна. На территории ЛМУ, в помещениях пустующих кубриков Экипажа №1, выделялись спальные места для участников Спартакиады и членов их семей, так как многие спортсмены приезжали вместе с жёнами. Питались они в буфете Экипажа №2, а отдыхали и набирались сил в Экипаже №1. Для поддержания чистоты и порядка в помещениях и несения дежурной службы несколько курсантов нашей роты были оставлены дневальными и дежурными по общежитию спортсменов. Меня же, по личному приказу Начальника ОрСО (Организационно-строевого отдела), оставили в Училище для обновления стендов наглядной агитации в Учебном корпусе, так как Начальнику ОрСО очень понравились стенгазеты нашей роты, в оформлении которых я принимал участие в качестве редактора и художника. Для работы мне предоставлялся личный кабинет Начальника ОрСО и достаточное количество времени. Питался я с нашими, оставшимися дежурить ребятами, а спал на свободных койках в Экипаже №1. В Увольнение мог ходить каждый день после 17.00. Ну, красота, да и только! Моя форма №3, как и форма всех оставшихся ребят, была заперта в помещении роты. Но мы продолжали быть одеты по форме №2, и у каждого из нас на левом рукаве белой форменки сияли золотом по четыре курсовки. Теперь для меня главное было - не торопиться. За две недели плевания в потолок и ненавязчивого вождения плакатным пером по ватману, как ни прискорбно, но мною всё было сделано. Я оставался безработным. Начальник ОрСО придирчиво принял мою работу и, не найдя недостатков, объявил мне благодарность. Отправлять меня в колхоз он не стал, а оставил в Училище, добавив меня к составу дневальных по общежитию. Потянулись бестолковые, дремотные дни. Они разбавлялись тем, что мой друг и одногруппник,  периодически просил меня помочь сдать в пункт приёма стеклотары собранные им на этаже общежития пустые бутылки из-под пива и алкогольных напитков. Спортсмены продолжали оставаться моряками и на берегу, поэтому всегда держали себя в форме: в форме лёгкого алкогольного опьянения! А уже после соревнований победа отмечалась ими по всем правилам, в соответствии с морскими традициями и флотским размахом!  На следующий день пустые бутылки заполняли два подматрасника, и мы тащили их в ближайший пункт приёма стеклотары на Большом Смоленском проспекте. Честно заработанные деньги всегда согреют душу курсанту! Да здравствует Советский спорт! Физкульт-привет участникам Спартакиады! Желаем всем новых побед!

LIX.

     Я встретился с Ириной после долгой летней разлуки, и мы не упускали возможность видеться с ней каждый день. Мосты и парки Ленинграда давно уже знали нас в лицо, а мы всё продолжали увеличивать километраж наших прогулок, не замечая ни времени, ни пройденного расстояния. Быть рядом с любимым человеком - это всё, что нам было нужно!
      Однажды мы забрели в Приморский парк Победы. Он был создан в послевоенные годы, и похоже с момента создания в нём ничего не менялось. Его раздолбанное состояние могло навести тоску на кого угодно, но только не на нас. Недалеко от деревянного моста, соединяющего Приморский парк Победы и ЦПКО им. Кирова, находились деревянные Американские горки. Летом здесь всегда было полно народа, но осенью количество посетителей парка резко уменьшалось, и на горках почти никого не было. Какой-то мужчина ходил вокруг горок и, тихо матерясь, искал слетевшую во время спуска шапку. Мы не придали этому значения и, озорно взглянув с Ириной друг на друга, решили прокатиться! Как выяснилось потом, никто из нас раньше с этих горок не катался, и, когда мы забрались на самый верх и взглянули на ужасно далёкую от нас землю, отступать было уже поздно! Удалой малый, который усаживал желающих прокатиться на низкие деревянные тележки на колёсах,  забрал наши билеты и усадил нас на это ненадёжное средство передвижения. Причём, Иру этот обормот посадил впереди, предвкушая, каким громким будет девичий визг при спуске с горы. Меня он разместил позади Иры, дав указание крепко держать её руками за талию. Что я с большой охотой и выполнил! Никаких ручек для того, чтобы держаться за саму тележку, не было. Нервно хихикая, мы заглянули в бездну, в которую уходили рельсы, по которым нам предстояло промчаться, и оба раздумали ехать. Но было уже поздно! Парень-тележечник, гаденько улыбаясь, подтолкнул нас к краю пропасти, и мы, вцепившись друг в друга, полетели навстречу нашей судьбе! После стремительного падения вниз мы в буквальном смысле взлетели на следующем подъёме! Тележка летела вместе с нами, но отдельно от нас! Когда мы в полёте всё-таки её догнали и опять плюхнулись на это деревянное, противно скрипящее на виражах средство самоубийства, половина трассы была уже нами пройдена. Вместо отчаянного визга парень-тележечник услышал наш весёлый смех, с каждым виражом всё больше переходящий в хохот! Финишировали мы совершенно обалдевшие от пережитых ощущений, хохоча и вытирая слёзы, выступившие на глазах от встречного ветра. Обнявшись, как космонавты, вернувшиеся на Землю из космоса, мы удалялись вглубь парка, весело вспоминая наш чудесный полёт! А мужик сзади всё ходил вокруг горки, искал свою шапку и матерился! На следующий год эти горки закрыли, а потом и совсем разобрали. Но мы с Ирой до сих пор помним тот наш незабываемый спуск и любим ходить, обнявшись друг с другом.      

LX.

       Наша рота вернулась из колхоза, поздоровевшая от работы на свежем воздухе и вынужденного периода трезвости. Готовая выполнять новые задачи, поставленные перед ней командованием Училища. Небольшой организационный период привёл личный состав «в чувство», и колхозная разболтанность улетучилась окончательно! Впереди нас ждал Военно-Морской Флот! Сменив бушлаты на шинели, одетые по форме «гвоздь» (шинель и фуражка придавали курсантам вид именно этого расходного строительного материала), с вещмешками за спиной, мы отправлялись «на войну». Сухой паёк на два дня был выдан каждому курсанту и размещён в «сидоре» (вещмешке) вместе с рабочим платьем, тельниками и туалетными принадлежностями. Собираться курсанту (как и солдату) недолго – только подпоясаться! Нам предстояло проследовать к месту прохождения нашей стажировки на кораблях Балтийского Флота на военно-морской базе в Лиепая. Прямых поездов до этого латвийского города не было. Поэтому нам предстояло прибыть в Ригу, а затем пересесть на поезд местного значения и добраться до Лиепая. Уезжали мы вечером, а наутро уже были в столице Латвийской Республики! Построив личный состав роты на перроне, наш отец-командир Ларионов Олег Николаевич, объявил, что поезд на Лиепае будет отправляться с этого вокзала поздно вечером. Поэтому своей властью он разрешает личному составу убыть в увольнение до 20.00 под ответственность старшин групп. Не явившиеся на построение курсанты будут рассматриваться как дезертиры, и их незавидную судьбу будет решать командование Училища. Далее последовала команда: «Вольно! Разойдись!» Таким образом, город Рига на 12 часов был отдан нам на разграбление! Шучу!
       Нашей группе очень повезло. Среди нас был Эдик Спиридонов. Он был уроженцем Риги, и вся его семья проживала в этом замечательном городе. Эдик заранее подготовил родных, что, возможно, он со своими товарищами по учёбе проездом навестит родной дом. Скоро вся наша группа в полном составе организованно проследовала в квартиру Эдика и была радушно встречена его мамой и бабушкой! Хотя Эдик и предупредил родных, что нас будет много, но в глазах его родственников поначалу читался некоторый испуг – поместимся ли мы все за накрытым к нашему приезду столом? Опасения были напрасными! Мы прекрасно разместились и единодушно приняли решение: отдать весь наш сухой паёк гостеприимным хозяевам! Консервы, сгущённое молоко, хлеб, печенье и сахар были выгружены на кухню и заняли всё её свободное пространство. Бабушка Эдика только всплеснула руками и хлопотала, чтобы всем достались тарелки и вилки для рассыпчатой варёной картошки. Этим, испускающим ароматный пар деликатесом были заняты все имеющиеся в доме кастрюли. Дополнив это традиционное блюдо консервами, хлебом и домашними заготовками,  хозяева устроили для нас настоящий праздник!  Низкий поклон этим гостеприимным и замечательным людям! После такого тёплого приёма мы попросили разрешения оставить вещмешки и шинели у Эдика в квартире. И налегке, одетые по форме №3 (так как на улице было достаточно тепло), условившись о времени встречи, мы отправились покорять город Ригу!

LXI.

        Рига! Старинный город, где всё дышит историей средних веков! Кинофильмы Рижской киностудии «Слуги дьявола» и «Слуги дьявола на Чёртовой мельнице» мы все  смотрели, будучи ещё школьниками. И вот мы идём по булыжным мостовым Старого города, смотрим на остроконечные крыши с флюгерами и наслаждаемся нашим первым «заграничным» увольнением! Латвия - это не Россия. Здесь все знают русский язык, но делают вид, что не понимают. Национальные особенности, чёрт побери! У меня с собой был простенький фотоаппарат «Смена». Он был древним, самого первого выпуска. На нём даже не было кнопки, которая управляла затвором при съёмке кадра. Вместо кнопки рядом с объективом был специальный рычажок, нажав на который можно было произвести фотосъёмку. Мне подарили его, когда я учился ещё в начальной школе! Несмотря на всю отсталость моей фотокамеры, оптика на ней была прекрасная, и снимки получались великолепные. Но, как только мы захотели сфотографироваться у очередной местной достопримечательности, и я нажал на рычажок фотоспуска, в камере что-то хрустнуло, и рычажок, потеряв упругость, стал болтаться, как флюгер на ветру! Картина Репина «Приплыли»! Другого фотоаппарата у нас с собой не было. Но курсанты четвёртого курса РТО ЛМУ ММФ СССР  не привыкли унывать из-за пустяков! Быстро разыскав ближайшую ремонтную мастерскую, мы вручили мастеру по ремонту фото- и кинотехники нашу древность! Мастер взглянул на нас, взглянул на фотокамеру и сказал напарнику: «Сто лет уже такого старья не видел! Ну ладно, сейчас посмотрим!» Выяснилось, что лопнула спусковая пружина. Мы поняли, что плакали наши флотские дембельские фотоальбомы, во-о-о-от такими слезами! Где найти в Риге запчасти, которые выпускались двадцать лет назад? Видя наши поскучневшие лица, мастер сжалился и сказал: «Ну и везёт же вам, мужики! У меня как раз завалялась именно такая пружина! Никогда не думал, что пригодиться!» Он быстро исправил фотокамеру и вернул её нам. На вопрос «Сколько мы должны за ремонт?»  он усмехнулся и сказал: «Что с вас, курсантов, возьмёшь?  Идите так! Всё равно у меня эта пружина валялась бы ещё целую вечность!» Мы горячо поблагодарили нашего спасителя и пошли фотографироваться в чудесных местах этого чудесного города Рига, в котором живут такие чудесные и замечательные люди!

LXII.

       Вскоре наша компания разбилась на группы по интересам, и мы растворились в этой средневековой сказке, которая разбавлялась шумом автомобилей и перезвоном трамваев. Часть ребят отправилась «по пиву». Они нашли прекрасный пивной погреб "Зем Озола" (“Под дубом”) на улице Блауманя 9. Обстановка в этом пивном баре располагала к приятному отдыху и новым впечатлениям. Пиво подавалось в керамических кружках, что придавало ощущение старины и погружало в атмосферу национальных традиций. Там ребята оставили почти все свои деньги, но никто об этом не пожалел. Так как каждый, уходя из бара, прихватил с собой по фирменной пивной кружке, заныкав её под фланкой и прикрыв фуражкой. За содеянное было стыдно, но не очень, так как хмель стирал некоторые грани восприятия действительности. Потом из этих кружек ребята пили чай на корабле и вспоминали добрым словом прекрасный город Ригу!
       В 20.00 рота стояла на знакомом перроне железнодорожного вокзала. Приятно пахнущий хорошим Рижским пивом, строй курсантов слегка покачивался и выражал полную готовность выполнить любой приказ командования! Кружки были заботливо помещены в вещмешки, среди мягких предметов обмундирования, чтобы (не дай Бог!) не разбить память о последнем увольнении перед службой! Командир и сопровождающие нас офицеры Военно-морского Цикла старательно нас пересчитали. «Убитых и раненых» не было. На сердце отца-командира немного полегчало, и все мы стали дожидаться посадки на поезд до станции Лиепая. В Ригу мы ехали в плацкартных вагонах, теперь же нас ожидала поездка в вагонах общих. Так как поезд до Лиепая ходил нечасто,  желающих попасть на него было предостаточно. Нам предстояло совершить стремительный захват свободных мест в отсеках общих вагонов и быть готовыми не проспать наш пункт назначения! Операция по посадке в вагоны прошла организованно и успешно! Занявшим верхние полки предоставлялась шикарная возможность совершить путешествие лёжа, так как остальным пришлось сидеть внизу, вперемежку с различными гражданскими лицами. Я прекрасно расположился на верхней полке, подложив вещмешок под голову и оценив все удобства, которые даёт курсанту флотская шинель! На неё можно лечь, ею же можно укрыться и погрузиться в сладкую дрёму, прерываемую лязгом тормозов во время частых остановок на промежуточных станциях.
        Было уже за полночь, когда мы прибыли в Лиепая. Нас построили на привокзальной площади и по спискам распределили на военные корабли Краснознамённого Балтийского Флота, группами по 15-20 человек. Нашей группе предстояло служить на эскадренном миноносце (эсминце) «Настойчивый». Сопровождающий нас офицер с этого корабля подал команду, и мы, построившись в колонну по четыре, ушли в ночь. Впереди, за воротами Военно-морской базы, у причала нас ждала железная громада военного корабля. На два месяца он становился для нас домом, местом службы и применения знаний, полученных нами на Военно-морском цикле Училища. Гражданская жизнь для нас закончилась. 

LXIII.

      Мы поднимались по металлическим сходням, на боковых поручнях которых по обеим сторонам были натянуты белые прямоугольные парусиновые полотнища с названием корабля - «Настойчивый». Караульный матрос и дежурный офицер встречали нас на борту. Ночь. Отбой уже давно сыгран. Корабль спит. Друг за другом мы следуем за сопровождающим нас офицером внутрь корабля. Спускаемся по металлическим трапам всё ниже и ниже. Кругом металл и тусклый свет зарешёченных светильников. В узких коридорах могут с трудом разойтись два человека. Но расходиться не приходится. По Корабельному Уставу личному  составу в случае тревоги положено перемещаться в сторону носа корабля по коридорам правого борта, в корму – по коридорам левого борта. Это правило исключает столкновение встречных потоков при перемещении личного состава. Нас размещают в кубриках БЧ-4 (боевая часть связи). В середине кубрика проходит шахта вентиляции. Вдоль переборок размещены трёх- и четырехярусные металлические койки. На уровне третьего яруса, на полке, закреплён телевизор. Дневальный по кубрику, с боцманской дудкой на цепочке, показывает нам свободные койки, где нам предстоит переночевать. Сонные лица обитателей кубрика настороженно смотрят сверху на наши золотые курсовки. Кого это принесло к ним, на ночь глядя? Мы стараемся не шуметь, но пивные пары ещё бродят в головах, и кое-кто из нас уже по-свойски переговаривается с хозяевами кубрика, а другие пытаются дунуть в боцманскую дудку дневального.
               
        Дневальный в ужасе прячет дудку подальше от греха, и ему на выручку приходит местный «годок», отправляя его с чайником на камбуз за кипятком. Флотское гостеприимство в первую очередь! Чай из металлических кружек и недолгий разговор знакомит нас с собратьями по воинской специальности. Завтра будет больше времени для общения, а сейчас спать! Дневальный гасит свет. Отбой!

LXIV.

       Нас будит звук трубы и голос по трансляции громкой связи: «Команде подъём! Приготовиться к зарядке!» Мы вскакиваем с коек вместе со всеми. С непривычки кое-кто прикладывается головой о койку верхнего яруса. На часах 06.00.  Быстро одеваемся. Из динамика трансляции голос: «Личному составу построиться на зарядку!» Народ в тельниках покидает кубрик. Нам-то что делать? Куда бежать? Знакомый «годок» - старшина 2-ой статьи - успокаивает нас: «Вы куда? Это молодые на зарядку идут! А вы-то уже по четвёртому году, небось?» - смотрит он на наши курсовые знаки. Мы пока не разубеждаем его относительно нашего статуса, а просим напомнить, как пройти в гальюн.
       После зарядки и уборки коек, народ умывается, а дневальный приносит с камбуза чайник с чаем, две буханки белого хлеба, сахар и масло. Извиняется, что на нас довольствие будет позже, так как рапортичка на нас на камбуз подавалась отдельно. Пока ребята завтракают, мы привыкаем к нашему нынешнему положению. Здесь всё происходит по команде. «Будет команда – будут манёвры!» Когда народ расходится на приборку, нам приносят завтрак. Быстро покончив с  этим приятным делом, мы чувствуем себя гораздо увереннее и готовы к нашей дальнейшей службе на ВМФ.

               
       Впереди нас ждёт построение на подъём флага. Одеваем шинели и по команде, вместе со всеми выходим на верхнюю палубу. К нам подходит мичман с нашивками Радиотехнической службы на рукаве. Это наш куратор. Знакомится с нами. Фамилия его Гусев. На вид ему лет 30. Загорелый, подтянутый. Мужик вроде бы нормальный. Мы выстраиваемся в шеренгу по двое, занимая место в конце общего строя. Светает. Мы стоим на корме, по левому борту, ближе к шкафуту (средней части судна). Позади нас леера вдоль борта, а перед нами кормовая палуба, на которой стоит дежурный офицер. За ним, по правому борту корабля, такой же строй, как наш, а у кормового флагштока флаговый матрос и горнист.  Появляется капитан 3-го ранга. Это командир корабля. Дежурный офицер даёт команду: «Напра-, налево равняйсь! Смирно!» и строевым шагом подходит к командиру для доклада. Командир принимает доклад и приветствует собравшийся экипаж. Экипаж в сотню глоток орёт: «Здрав! Жел! Товарищ капитан 3-го ранга!» Командир даёт команду: «Вольно!» Потом оглядывает строй и приказывает  дежурному офицеру: «Флаг и гюйс поднять!» Дежурный офицер вскидывает правую руку к фуражке и командует: «На флаг и гюйс смирно! Флаг и гюйс поднять!» Строй замирает, и под звуки корабельного горна флаговый матрос быстро расправляет Военно-морской флаг СССР и поднимает его на самый верх кормового флагштока. Звучит команда: «Вольно!» После чего вперёд выходит командир и обращается к экипажу с речью. Он освещает текущие задачи, которые стоят перед экипажем «Настойчивого». Такую речь экипаж слышит каждый день, но сегодня командир решил своё выступление несколько разнообразить. Он довёл до сведения личного состава, что на борт их славного корабля для прохождения военно-морской стажировки прибыли курсанты гражданского мореходного училища! Стажировка продлится два месяца, и за это время славный экипаж «Настойчивого» должен показать нам, что такое служба Родине: «Чтобы по окончании стажировки, каждый из этих господ курсантов, сидя в ресторане, помнил, что такое служба  на Военно-Морском Флоте и на Балтийском Флоте в частности!» По всему было видно, что вояка кап.три относился к гражданским морякам весьма предвзято! «Ни фига себе, представил нас!» – подумали мы. Нас официально объявили мишенью для всех желающих бросить в нас камень! Ну, что же, как говорится: «Нас куют, а мы крепчаем!» Два месяца – это не три года! Переживём, как-нибудь! После команды: «Вольно! Разойдись!» мичман Гусев, оглядев нас с состраданием, призвал нас не дрейфить, а вливаться в жизнь экипажа и достойно пройти стажировку! «А сейчас займёмся вашим размещением на корабле!» - завершил он свою речь и повёл нас на наше новое место жительства.


LXV.

       Поскольку нас было порядка пятнадцати человек, то в кубрик службы связи БЧ-4 мы все не помещались. Нам выделили отдельное помещение ниже ватерлинии, примыкающее к артиллерийскому погребу. Это был Г-образный отсек, в котором в три яруса над металлическими рундуками размещались койки. Подволок (потолок) пересекали многочисленные трубы и коммуникации. Расстояние между верхними койками и вентиляцией было такое, что лежащий на койке человек не мог повернуться набок. Но количество коек превышало наш численный состав, поэтому верхние ярусы остались свободными. Из мебели здесь был металлический стол, прикрученный к палубе, металлические скамейки вдоль него, бак с питьевой водой и привязанной к нему алюминиевой кружкой и встроенный в переборку металлический шкаф для хранения обеденных принадлежностей: алюминиевых мисок, ложек и кружек. Да, ещё громкоговоритель принудительной трансляции. Вот и вся обстановка! Вход в наш кубрик находился на подволоке и закрывался большой прямоугольной крышкой на задрайках. Помещение это было резервным и использовалось только, когда экипаж был укомплектован полностью. В настоящее время корабль находился в плановом ремонте и помещение пустовало. В дальнем его конце находился небольшой проход в артиллерийский погреб. Дверь в него была задраена и закрыта на замок. Боезапаса там не было. Это радовало, так как спать рядом с боевыми снарядами было бы как-то неуютно! Потом нам рассказывали, что здесь был несчастный случай, при котором пострадали члены экипажа. Снаряды из погреба поступали в артиллерийскую башню, расположенную на верхней палубе, при помощи специального загрузочного лифта. На лифте снаряды перемещаются без ударных взрывателей, которые устанавливаются непосредственно перед выстрелом уже в башне. По недосмотру одного из матросов после стрельб один из снарядов не был разоружён, и отправлен в погреб с установленным  взрывателем.  Во время транспортировки произошёл взрыв в шахте лифта. Были пострадавшие. Корабль долгое время находился в ремонте, а потом был снят с боевого дежурства, и из него сделали «корабль для визитов». То есть на нём осуществляли походы в иностранные порты стран Варшавского договора с дружественными визитами. Вооружение эсминца было уже достаточно устаревшее, но для дипломатических целей корабль ещё вполне годился.
        Мичман Гусев показал нам место нашего дальнейшего пребывания и приказал обживаться во вверенном нам помещении. Мы получили у баталера матрасы, одеяла, подушки и постельное бельё. Чайник, ложки, миски и кружки поместили в металлический шкаф. Мне досталось спальное место как раз напротив этого шкафа, на нижнем ярусе. Это была не койка, а поверхность верхних крышек металлических рундуков, в которые мы положили наши вещмешки и обмундирование. Сверху крышек укладывался матрас, застеленный одеялом. Подушка и простынь заправлялись поверх одеяла. Причём ширина свёрнутой и заправленной простыни должна была составлять на всех койках по 20 сантиметров, а подушка должна быть туго обтянута наволочкой и установлена треугольником поверх простыни. За неимением линейки нами использовалась сигаретная пачка. Её длина приблизительно равнялась десяти сантиметрам. К нам, конечно, никто измерять с линейкой заправку коек не приходил. Но, как говаривал наш отец-командир: «Пусть будет плохо, но единообразно». Когда мичман Гусев вернулся, чтобы проверить, как мы устроились, кубрик уже принял жилой вид. Гусев похвалил нас за оперативность и провёл с нами разъяснительную беседу относительно нашей дальнейшей службы. Мужик он был нормальный, служил на этом корабле достаточно долго, и ребята из БЧ-4 относились к нему уважительно. Он был заместителем начальника радиотехнической службы. Про него говорили, что он классный специалист и прекрасно поёт. Умеет играть на гитаре и фортепиано. Гитара в БЧ-4 имелась. Как нам рассказывали, хитом исполнения в репертуаре Гусева была песня из кинофильма «Операция «Ы» или новые приключения Шурика». Песня называлась «Постой паровоз, не стучите колёса». Но фишка была в том, что Гусев исполнял её на белорусском языке, и это звучало так уморительно, что все слушатели просто «лежали», покатываясь от хохота! По нашей просьбе Гусев исполнил для нас эту песню, и результат превзошёл все ожидания! Гусев был Звездой! С этим все мы безоговорочно согласились.   

LXVI.

     По распоряжению Гусева наш знакомый «годок» из БЧ-4, угощавший нас чаем в ночь нашего приезда, знакомил нас с устройством корабля. Мы прошли все коридоры от носа до кормы и обратно. Выяснили, где что находится. Побывали в радиорубке, познакомились с личным составом радиотехнической службы. Серёга (так, кажется, если не ошибаюсь, звали нашего сопровождающего) был родом из Ленинграда. До конца службы ему оставалось полгода. Весной он должен был идти на «дембель». В общем, земляк! На флоте «земляк» - это понятие означает почти родственные отношения между людьми. Земляки своих в обиду не дают! На одного союзника у нас стало больше. Серёга многое нам порассказал о жизни на корабле. И дальше бы рассказывал, но тут его перехватил мичман Гусев и поручил ему изготовить из подручных материалов погончики на робу для всех прибывших на корабль курсантов, так как мы должны были соответствовать корабельному уставу. Настоящих погон нам давать не хотели. Дескать, и так перебьются, на два месяца всего прибыли! А вместо Серёги к нам приставили здоровенного матроса, тоже из БЧ-4. На рукаве его бушлата были не три шеврона (третий год службы), а четыре. Вид у него был мрачноватый. На наш вопрос относительно четырёх «шпал» на бушлате он нехотя ответил, что только недавно вернулся из «штрафбата». Куда он попал после того, как был осуждён военным трибуналом за неуставные отношения. Отсидел год. Теперь вернулся дослуживать. Впереди у него был ещё год службы. Станешь тут мрачным! Он-то нам и рассказал, что эсминец «Настойчивый» команда чаще между собой называет «Застойчивым» или «Настырным». Да, и вообще, на флоте у каждого корабля имеется своё прозвище. Потом, вспомнив, что ему поручено знакомить нас с радиооборудованием корабля, перевёл разговор на корабельные антенны и вооружение. Наш эсминец был совсем уже не молод. Раньше на нём стояло только артиллерийское вооружение. Но потом корабль был модернизирован. Артиллерийская  башня с двумя орудиями главного калибра, зенитные установки и пушки малого калибра были дополнены кормовой сдвоенной ракетной установкой. Для серьёзных боевых действий в современной обстановке этого было маловато, но всё-таки! Поэтому корабль оставался в составе Балтийского флота, выполняя задачи второго плана.
       Вечером мы зашли в кубрик к Серёге. Он коричневой краской наносил через трафарет буквы «БФ» на прямоугольные белые лоскуты, которые должны были заменить нам погоны. Как любил выражаться наш ротный отец-командир: «Порнография!» Но, что делать! «Пришьёте, когда краска высохнет!» - сказал нам Серёга, вручая нам эти знаки воинского различия. Мы пошли пришивать на наши робы эти белые погоны.
      Теперь мы на Военно-морском флоте! А как должен выражать радость по этому поводу военнослужащий? Правильно! Военнослужащий должен выражать радость громовым троекратным  «Ур-р-а-ааа!»

LXVII.

     Утром нас разбудил голос из громкоговорителя принудительной трансляции: «Команде подъём! Приготовиться к зарядке!» Тут и мёртвый проснётся! Пришлось нам вспоминать нашу молодость на втором курсе и строиться на верхней палубе в тельняшках. Зарядка заключалась в том, что все подразделения строились на корме, а потом начинался забег вдоль причальной стенки до ворот базы и обратно. Потом несколько минут махания всеми конечностями, чтобы окончательно согреться, и возвращение в тёплый кубрик. Наша железная коробка, которую представлял собой кубрик, обогревалась пока только нашим дыханием. Чтобы не было холодно, мы закрывали верхний входной люк. Становилось теплее, но кислорода становилось меньше, и, чтобы не задохнуться окончательно, приходилось снова люк открывать. Вот такая веселуха! После подъёма флага командир опять выступил с речью. Теперь «мальчиком для битья» был назначен наш вчерашний знакомый из штрафбата. Командир приказал ему выйти из строя и сорвать лишнюю нашивку с рукава бушлата. За нарушение формы одежды влепил ему два наряда вне очереди, прочитал всем «кузькину мать», чтобы остальным неповадно было «безобразие нарушать»!  И с чувством выполненного долга дал команду разойтись.
      Наши дневальные принесли с камбуза чайник с кипятком, масло, сахар и хлеб. После завтрака к нам пришёл мичман Гусев и объявил нам, что через неделю мы (те, кто не служил) будем принимать воинскую присягу. Поэтому он принёс нам Корабельный Устав и общевоинские Уставы. Нам следовало их изучить, знать и применять во время нашей службы. Ответственным назначил старшину нашей группы и приказал провести учебное занятие. Так началась наша боевая учёба. Старшин в нашей группе опять оказалось пятеро. Из них не служил только зам. старшины оркестра Алик Голенков. Остальные кратенько и доходчиво объяснили нам содержание Уставов и раздали их всем желающим, чтобы мы могли ознакомиться с ними самостоятельно. Застав нас за этим делом, заглянувший в наш кубрик «годок-земеля» Серёга из БЧ-4 притащил нам откуда-то военный русско-финский разговорник. Из него мы узнали, как будет по-фински «Доброе утро!», «Руки вверх!» и «Как фамилия командира части?» Произнести это вслух было невозможно, так как уже на втором финском слове, написанном в русской транскрипции, язык начинал заплетаться и произносимые звуки вызывали хохот не только у слушателей, но и у самого читающего. В самый «разгар» наших занятий к нам в кубрик спустился мичман Гусев в сопровождении нашего отца-командира Ларионова О.Н. и офицера ВМЦ нашего Училища. Мы все были рады нашим гостям, как родным. Старшина роты доложил по форме, что личный состав занят самоподготовкой. Командир улыбнулся, спросил, как мы устроились, есть ли просьбы. Просьбы были. У наших курящих товарищей кончались сигареты, а довольствие по этому направлению нам не выдавали. Мичман сказал, что на территории Базы есть военторг, где можно купить всё необходимое. Наш командир попросил его решить этот вопрос. Мичман согласно кивнул: «Сделаем, товарищ капитан третьего ранга!» Мы расспрашивали командира, где разместились остальные наши ребята.
Он рассказал, что рядом с нами ещё на двух кораблях размещены остальные курсанты нашей группы и часть второй группы. Остальные находятся на кораблях, которые стоят в соседней акватории Базы. Все готовятся к принятию присяги. Пожелал нам достойно нести службу и оправдать доверие руководства Училища. Мы дружно ответили: «Есть, товарищ командир!» На этом и распрощались.
       Мичман Гусев сдержал обещание и отпустил несколько человек из нашей группы сходить в военторг. Когда посланцы вернулись, то рассказали оставшимся, где, что и как! Нами была сформирована группа для следующего похода в магазин. Настало обеденное время. Дневальные принесли большую кастрюлю с первым блюдом и поменьше со вторым. Компот в чайнике и хлеб дополняли меню. В первой кастрюле в мутном бульоне плавала картошка и какой-то кусок жира то ли с костью, то ли с когтем. На второе были макароны «по-флотски». На вкус это варево было «не очень». В Училище вкуснее готовили. К куску с когтем так никто и не притронулся. Макароны «смели» быстро. А компот был сильно разбавлен и напоминал бурду. После такого обеда стало как-то тоскливо. Наши старшины, отслужившие срочную службу в ВМФ, Гриценко и Сидоренко сказали, что на стоянке всегда кормят не ахти! Камбузники «тырят» продукты и «толкают» их на берегу. В море кормят гораздо лучше. Поскольку в море в ближайшее время мы не собирались, то было предложено написать письма домой с просьбой прислать посылки с продуктами. Чтобы присылали сгущёнку, печенье, конфеты, тушёнку и сало! Скоро уже вся группа сидела и писала письма на родину. Теоретически дней через десять можно было ожидать первых поступлений. А пока мы отпросились у мичмана Гусева «сгонять» в военторг за конвертами. Среди «ходоков» оказался и я. Пройтись по берегу - уже счастье! В военторге был обычный ассортимент продуктов и товаров первой необходимости. Прикупив всё, что было нам нужно, мы возвращались на свой корабль, попутно выясняя, на каких соседних кораблях есть наши курсанты. На соседнем с нами ракетном катере мы нашли наших товарищей из второй группы. Обменялись новостями. Они тоже уже были с погонами на робах. Старшина второй группы Коля Теньков щеголял в настоящих погонах с металлическими лычками. Звание у него было «Главный корабельный старшина». Так у него в военном билете было записано. Так что на ракетном катере, который был в несколько раз меньше нашего эсминца, был командир капитан второго ранга (потому, что звание командира военного корабля зависит от уровня вооружения, а не от размеров корпуса) и главный корабельный старшина, хотя такого звания даже в штатном расписании экипажа ракетного катера не было! Вот такая военно-морская экзотика! Идея насчёт посылок ребятам из второй группы тоже понравилась! Хотя на кормёжку они не жаловались. Чем меньше экипаж, тем больше толку! Распрощавшись с однокурсниками, мы вернулись на борт «Настойчивого». При входе на корабль отдали честь кормовому флагу и спустились к себе в кубрик. Письма были готовы к отправке. Они передавались потом дежурному офицеру, который посылал раз в день нарочного на почту для их отправки. Осенний день заканчивался быстро. После ужина в свободное время мы заходили в кубрик к радистам смотреть телевизор. Военные моряки всегда, когда входят в чужое помещение, говорят: «Прошу добро!» Если хозяева отвечают: «Добро!»,  то можно войти. Вот такой флотский этикет. В 22.00 можно было уже начинать «отбиваться» в коечку. В 23.00 был отбой для всех.


LXVIII.

     Каждое утро начиналось одинаково. В 06.00 по трансляции громкой связи подавалась команда «Подъём!» Исключение делалось только в воскресенье. В этот день подъём был на час позже. Потом день был  расписан по минутам, согласно распорядку дня. Каждый этап сопровождался командой по громкой связи. Большинство команд нас не касалось. Но наш «матюгальник» в кубрике исправно повторял всё сказанное в микрофон дежурным офицером. Каждый раз приходилось вздрагивать, когда очередная команда или объявление передавалось по громкой связи. Например: «Баковым - на бак! Ютовым – на ют! Левошкафутовым – на левый шкафут! По местам стоять! Лодку с левого борта принимать!» Это означало, что с левого борта к нам швартуется подводная лодка, и швартовая команда должна занять места, согласно предписанию, и закрепить поданные с лодки швартовые концы за кнехты по левому борту. Уяснив, что все команды проходят мимо нас, а в случае чрезвычайной ситуации будет звучать сирена, которую мы и так услышим, старшины решили облегчить всем нам жизнь и потихоньку вытаскивали штекер из гнезда разъёма, через который громкоговоритель был подключен к трансляционной сети.  Это позволяло спокойно заниматься своими делами. Вечером штекер вставлялся на место, и таким образом день проходил в относительной тишине. Как-то раз штекер забыли вставить, и все мы успешно проспали подъём. На зарядке нас не было, но, видно, дежурный офицер не ожидал от нас такой «борзости» и не заметил нашего отсутствия. Потом мы заметили, что трансляция отключена, но последствий не было, и мы продолжали её отключать. Продолжалось так до того момента, пока один настырный мичман, по фамилии Полик, не озаботился нашим очередным отсутствием на зарядке. Он, открыв верхний люк, спустился к нам в кубрик  и увидел мирно спящих при дежурном освещении курсантов. Мичман был молодым, недавно закончившим школу мичманов «унтер-офицером», и его ещё слегка распирало от гордости, что он по долгу службы может отдавать приказы подчинённым. Про таких людей есть анекдот, переделанный на флотский манер:

        - Идёт, как-то мичман по дороге, а навстречу ему осёл. Осёл раньше мичманов не видел, испугался и спрашивает: «Ты кто?» Мичман оглянулся кругом, не слышит ли кто, и отвечает: «Я – офицер! А ты кто?» Осёл тоже оглянулся кругом, вроде бы никто не слышит, и отвечает: «А я – лошадь!»

          Вот такой мичман Полик, увидев, что распорядок дня самым наглым образом нарушается целым подразделением во время его дежурства, сначала не мог от негодования даже слова выговорить, а только хватал ртом воздух! Но потом его прорвало, и, истерически взвизгивая, он разразился потоком проклятий в наш адрес. Когда фонтан его красноречия слегка иссяк, и мичман прервался на секунду, чтобы набрать в лёгкие воздуха, кто-то из нас сумел вставить фразу, что команду «Подъём!» мы не слышали. «Как так, не слышали!» - в благородном гневе мичман обернулся к громкоговорителю и увидел отсоединённый разъём! От негодования он побелел, потом покраснел, и фонтан проклятий снова заработал в полную силу! Кончилось тем, что мы всё-таки вышли на зарядку, но оставшегося от начала зарядки времени хватило лишь на то, чтобы спуститься с трапа. Зарядка окончилась, и мы вернулись в кубрик.
         Перед подъёмом флага мичман Полик с наслаждением докладывал командиру корабля о нашем проступке. Командир в полной мере воспользовался шансом «опустить нас ниже ватерлинии» и «полоскал нас в дерьме» по полной программе! За отключение боевой трансляции в нашем кубрике мичману Гусеву было объявлено замечание! А нас было приказано отправить на штрафные работы – убирать грязь в трюмах из-под пайол. Пайола – это металлическая решётка, закрывающая специальные желоба в трюмах, в которые стекают различные жидкости и грязь, образующиеся при эксплуатации корабля. В машинном отделении туда попадает пролившееся отработанное масло, падают куски ветоши и всяческий мусор. В трюмах помимо этого бывает и вода, неведомо как поступающая из-за борта или стекающая с переборок в качестве конденсата. В общем, нам предстояла самая грязная и тупая работа на корабле. Хуже всего было то, что мы подвели очень хорошего и совершенно невиновного человека – мичмана Гусева. Из-за нас он был вынужден стоять перед строем и «обтекать» дерьмом, которое командир лил на нас! Мы видели в сощуренных глазах мичмана затаённую обиду, но, как настоящий мужик, он держал всё в себе и не позволял себе проявить какие-то враждебные  по отношению к нам эмоции. Он оставался теперь только нашим куратором. Защищать нас на корабле больше было некому!

LXIX.

        Мы спустились в "холодные, мрачные  трюмы". Мичман Полик разводил нас на работы по трюмным помещениям. В машинном отделении было сравнительно тихо. Главные двигатели стояли. Работали только вспомогательные. Электричество на корабль было подведено по кабелю с берега. Трюмные матросы выдали нам шанцевый инструмент: ветошь, обрезы (вёдра) и совки. Были ещё какие-то приспособления из толстой проволоки и лопата. Наша работа заключалась в том, чтобы металлическими крючками зацеплять решётчатые панели (пайолы), которые закрывали сточные желоба, и совками и лопатой доставать из них всякую гадость, которая колыхалась поверх чёрной мазутной жижи. Всю эту дрянь надо было загружать в обрезы и потом выливать в открытые металлические бочки из-под топлива. Нам надо было умудриться не вымазаться во всей этой  "прелести", так как сменной одежды у нас не было, а стирать имеющуюся и сушить её потом было негде. Правда, на верхней палубе были натянуты бельевые леера (верёвки с завязками, которые заменяли здесь бельевые прищепки), но погода была уже достаточно прохладная, и мокрое обмундирование сохло бы не менее суток. Вскрыв несколько пайол, мы поняли, что работа эта не имеет ни конца, ни края. За несколько часов нам удалось пройти метров десять вдоль бесконечных переходов машинного отделения, которые лабиринтом расходились среди кожухов механизмов, хитросплетением  труб, вентилей и шахт вентиляции. Тусклый свет, звяканье железа и вонь машинного масла навевали на нас грустные мысли: если бы тут ещё грохотали главные двигатели, то это место было бы сущим Адом. Работая "отсюда и до обеда", мы, верные курсантскому принципу "не спеши, а то успеешь", не старались быть "стахановцами", а размеренно черпали "дерьмо" и таскали его до места слива, делая перекуры после каждых пяти вёдер.  Мичман Полик пару раз спускался к нам проверить, как идёт процесс, и, довольно ухмыляясь, возвращался наверх. Перед обедом нам удалось вымыть руки горячей водой, которая была только в машинном отделении да ещё на камбузе. Холодной водой, которая была в умывальниках гальюнов, масло было бы просто не отмыть. За обедом мы обменивались впечатлениями. Работая группами по два-три человека, мы побывали во всех трюмных закоулках "Настойчивого". Ребята рассказывали, что нашли между механизмами крысиное гнездо, сделанное из рваного матросского гюйса (воротника), где были маленькие голые крысята. Трюмные машинисты вызвали судового фельдшера, и тот забрал всю эту живность на дератизацию. Крысы всегда были на кораблях. С ними борются, применяя различные средства, начиная от больших круглых фанерных противокрысных щитов, крепящихся на швартовых канатах во время стоянки,  до спецобработки корабельных помещений отравляющими средствами. Эффект, конечно, есть, но полностью крыс не извести никогда! Как-то раз мы смотрели телевизор в кубрике у радистов. Народу было много, показывали какую-то интересную телепередачу. Вдруг на глазах у всех, нисколько не стесняясь окружающих, по вентиляционной трубе не спеша прошла здоровенная крыса и уселась смотреть телевизор вместе со всеми. Она уставилась на экран бусинками своих глаз не обращая ни на кого внимания! От такой наглости все сначала просто опешили! Потом в эту "Шушеру" полетело всё, что попалось под руку! Крыса, обиженная таким негостеприимным приёмом, злобно зашипела на хозяев и, не торопясь, скрылась в дебрях вентиляции. А народ успокоился и продолжил телепросмотр.
         На флоте изобрели один варварский способ борьбы с этими грызунами. Заключался он в следующем. Крыс ловили всеми возможными способами, оставляя их живыми. Затем в столитровую пустую бочку, предварительно очищенную от остатков топлива, высыпались десяток-другой пойманных крыс. Бочку не трогали до тех пор, пока крысы из-за голода не начинали жрать друг друга! В результате крысиных разборок оставалась только одна, окончательно «съехавшая с катушек», самая сильная крыса. Эту крысу называли «Крысиный король»! В её помутившемся сознании все остальные крысы были врагами, которых надо было уничтожить! Крысиного короля свободно выпускали в помещения корабля, и он начинал жестокую охоту на сородичей. Через некоторое время на судне не оставалось ни одной крысы, кроме Крысиного короля. Он ценился на вес золота, и его могли обменять на невероятное количество ценных для каждого моряка вещей, если на другом корабле были проблемы с крысами! Рассказывали, что один раз эта схема борьбы с грызунами дала сбой. Так как на одном корабле, «купленный»  Крысиный король, уничтожив всех соплеменников, оставил лично для себя одну самку и обзавёлся семьёй. После этого всё «королевское семейство» попало под дератизацию.

LXX.

         За пару дней мы справились с нашим наказанием и стали приводить себя в порядок, готовясь к торжественному дню принятия присяги. Одеться по форме номер три - для нас уже было удовольствием! Золотой блеск четырёх курсовок на рукаве подтверждал, что мы курсанты-старшекурсники, а не салаги-первогодки, которых можно гонять всем, кому вздумается! Воскресным утром к нам в кубрик спустился наш ротный командир и  справился, готовы ли мы к принятию присяги. Наше дружное: "Так точно, товарищ командир!" было верным ответом. "Выходи строиться!" - подал команду мичман Гусев, и мы поднялись на кормовую палубу. Здесь уже находился дежурный офицер и наш знакомый "земеля" Серёга из БЧ-4, который принёс автомат Калашникова из оружейки и положил его на стоявший здесь стол, покрытый красным сукном. На нем лежала так же красная папка с текстом воинской присяги. Во второй папке лежала приказ с нашими фамилиями. Мы построились в одну шеренгу и мичман Гусев, увидев подходящего к нам командира корабля, скомандовал: "Равняйсь! Смирно!" Командир корабля приветствовал нас. Выслушал наше ответное громовое: " Здрав! Жел! Товарищ капитан третьего ранга!" Пожал руку нашему командиру и дал команду начать принятие присяги. Сама процедура этого воинского ритуала заключалась в том, что каждый из нас по очереди выходил из строя и строевым шагом подходил к столу. Затем докладывал командиру корабля, что курсант такой-то прибыл для принятия воинской присяги. Мичман Гусев находил твою фамилию в общем списке и ставил напротив неё галочку в пустой графе, где после принятия присяги каждому из нас предстояло расписаться.  Серёга помогал тебе правильно надеть автомат и вручал текст воинской присяги.  И вот перед лицом твоих товарищей, с оружием в руках, ты давал клятву быть верным своему воинскому долгу, выполнять приказы командования и защищать свою Родину - Союз Советских Социалистических Республик! Командир корабля жал тебе руку, и ты расписывался в приказе. Серёга помогал тебе снять автомат, и ты возвращался в строй.  После того, как каждый из нас принял присягу, командир корабля поздравил нас с этим событием и объявил, что сегодняшний день для нас является праздничным, и нам после обеда разрешено увольнение в город.  То главное, для чего все мы прибыли на стажировку, свершилось! 


LXXI.

       Лиепая - город военно-морской! Здесь всё подчинено главному - обслуживанию Военно-Морской Базы Дважды Краснознамённого Балтийского флота (ДКБФ). Учитывая, что в увольнении за всю стажировку мы были всего пару-тройку раз, воспоминаний о городе у нас почти не сохранилось. Но нам хотелось как-то запечатлеть пребывание в рядах ДКБФ, и мы выпросили у Серёги его военно-морскую фланку с погонами старшины второй статьи, где на груди красовались комсомольский значок и знак "За дальний поход". Также, нам была доверена и бескозырка, с надписью на ленточке "Балтийский флот". Гюйсы у нас были свои.

        В фотоателье нас сфотографировали во всей военно-морской красе. Фотографии были получены через неделю и отправлены в письмах родителям и родным. В ответ пришли первые посылки с долгожданным провиантом. "И раб судьбу благословил!" - как справедливо заметил когда-то наш всемирно известный великий поэт! То, что сало гораздо вкуснее сгущёнки и конфет, мы поняли на ДКБФ! Хотя эти сладости весьма приветствовались за кружкой чая! Посылки делились на всех и съедались за обедом и ужином, приятно дополняя осточертевшее корабельное меню. Если что-либо оставалось до следующего приёма пищи, то оно хранилось вместе с посудой в металлическом, встроенном в переборку шкафу. Железные дверцы шкафа надёжно защищали продукты от крыс, но были бессильны против тараканов, которые безошибочно находили их среди корабельного железа. 
        На флоте тараканов зовут «стасиками». Откуда пошло такое название, мне неизвестно. Но эти насекомые, с многомиллионным опытом жизни на Земле, на корабле чувствовали себя настоящими хозяевами! До появления в нашем кубрике посылок тараканов в помещении не было. Но как только мы поместили продукты в шкаф, то в нём на следующий день у «стасиков» была уже штаб-квартира! Самым эффективным средством борьбы с тараканами было полное уничтожение нами … присланных продуктов! Как только всё было съедено, «стасики» покидали помещение до следующей посылки.
         Поскольку никаких новых «залётов» у нас не было, про нас все как-то забыли! И после обеда мы обычно устраивали «Адмиральский час» - закрывали входной люк и выключали свет, чтобы  часок «придавить харю». Но про нас не забыл мичман Полик! Как-то раз, когда мы, строго соблюдая флотские традиции, устроили «Адмиральский час», к нам в кубрик спустился матрос-срочник и прошёл к артиллерийскому складу. Мы не придали этому особого значения. Помещение склада было пустым, без боезапаса. Туда иногда заходил тренироваться играть на горне новый корабельный горнист, так как старый уходил на дембель. Покопавшись в закутке у склада, матрос вышел, и мы не придали значения его визиту. А зря!
         Ровно через десять минут в закутке у артиллерийского склада что-то грохнуло и пошёл дым. Мы подумали, что произошло короткое замыкание, и хотели включить освещение, чтобы разобраться в обстановке. Но тут противный голос помощника дежурного по кораблю мичмана Полика объявил: «Учебная пожарная тревога! Пожар в кубрике курсантов! Пожарной команде устранить возгорание!» Мы слегка напряглись, но не очень, так как "учебная тревога" - это не "боевая тревога". Но, когда над нами распахнулся входной люк и в нас направили ствол пожарного брандспойта, а гаденький голос мичмана Полика подал кому-то команду «Включай!», мы поняли, что дело плохо. Из брандспойта ударила, сметая со стола кружки и миски, струя воды! Затем она щедро прошлась по помещению, не оставляя нигде сухого места! Наш дружный рёв звучал для мичмана Полика, как самая сладкая музыка! Насладившись нашими нецензурными воплями, он дал команду: «Отбой пожарной тревоги!»
        Когда, несколько лет спустя, уже во время моей работы в Мурманском морском пароходстве, мой начальник радиостанции произнёс фразу: «Нет страшнее зверя, чем матрос со шлангом!», то я вспомнил этот эпизод из нашей курсантской жизни. Хотя, употребляя эту фразу, мой ШРМ (условное обозначение начальника судовой радиостанции, используемое в служебных переговорах по радиосвязи) имел в виду, что матросы во время уборки судна имеют дурную привычку поливать из брандспойта не только палубу, переборки и ограждения, но и рупорные громкоговорители, расположенные на мачтах. При этом каждый из них вдумчиво и сосредоточенно прицеливается струёй в раструб громкоговорителя, а затем долго и тщательно водит там, вымывая только одному ему видимую грязь! При этом акустическая система громкоговорителя заливается напрочь! «Лучше бы ты себе мозги промыл!» - в сердцах говорил начальник радиостанции этому горе-матросу и с проклятьями лез на мачты  менять все эти залитые громкоговорители. Я же вспоминаю лица моих товарищей, койки которых были расположены в непосредственной близости от стола, по которым, как ураган, прошлась водяная струя под давлением в несколько атмосфер! Те, в кого струя не попала, были щедро окроплены потоками брызг, разлетавшихся во все стороны от стола, палубы и переборок. Хотя моё спальное место находилось за выступом переборки, моей постели так же как и моим ботинкам, была необходима длительная просушка. С остальных ребят вода просто стекала ручьями. То, что в обычной жизни называлось «злостным хулиганством», здесь, на корабле ВМФ называлось «учебной пожарной тревогой»! Поскольку на «Настойчивом» защитников у нас больше не было, нам и пожаловаться-то было некому! Поэтому нам оставалось лишь мужественно «проглотить» обиду, засучить рукава и штанины и начать приборку помещения, выгоняя воду в шпигаты и насухо вытирая пол швабрами. Те, кому пришлось сушить робу на бельевых леерах, были вынуждены переодеться по форме №3. Других сухих вещей в нашем распоряжении не было. Простыни сушили утюгом, одеяла проветривали, но помогало мало. Солнце уже совсем не грело, и вещи оставались сырыми. Хуже всего - было ходить в сырых ботинках! И поскольку первый Суворовский принцип «Держи ноги в тепле (ну, а далее по тексту - голову в холоде, а желудок в голоде)» не соблюдался, то некоторым из нас скоро «поплохело».
        В числе таких «раненых» оказался и я. В Училище мы болели редко. Соблюдение установленных правил внутреннего распорядка гарантировало всем курсантам здоровые санитарно-гигиенические условия проживания и учебы. Здесь же нам никто ничего не гарантировал, а уставы предписывали стойко переносить тяжести и лишения воинской службы! А военные специалисты, вроде этого мичмана Полика, такие тяжести и лишения нам успешно создавали! Здравоохранение на нашем корабле было представлено медико-санитарной частью в лице отсутствующего (по причине нахождения на переподготовке) начальника медсанчасти и присутствующего корабельного фельдшера, в звании старшего матроса. Поход в корабельную медсанчасть нужно было совершать в часы приёма, обычно утром. Фельдшер ставил тебе термометр, и, при наличии повышенной температуры тела давал таблетку. Эта «волшебная» таблетка выдавалась и в случае головной боли, и при расстройстве желудка, и при простуде! Твою фамилию он записывал в журнал приёма больных, и на пару дней ты считался «выздоравливающим». Если за это время ты не становился выздоровевшим, то процедура повторялась. Если и это не помогало, то тебя госпитализировали в береговой военно-морской госпиталь. В моём случае до этого не дошло, но полежать на ещё влажном матрасе, укрывшись шинелью, которая была значительно суше, чем одеяло, мне пару дней пришлось.
       Помню, когда я ещё только начинал заниматься греблей на байдарке, мне довелось зимой побывать в ледяной воде во всём своём зимнем спортивном обмундировании! Сидеть уверенно в лодке я ещё не мог, и во время разворота на нашей незамерзающей речке Тьмаке я не сумел сохранить равновесие и «вывернулся»! То есть перевернулся на лодке вверх дном, вывалившись в ледяную воду за полкилометра от нашей гребной базы! Наши ребята перевернули мою лодку и отбуксировали её к причалу. А я доплыл до береговых камышей, прихватив с собой весло, и выбрался на заснеженный берег. Бежать с веслом наперевес, заткнув за пояс прорезиненный фартук, чавкая водой в мокрых кедах, пришлось недолго, но изо всех сил!  Удивлённые прохожие, выдыхая пар, с недоумением смотрели на мокрого с головы до ног идиота с веслом, рысью бегущего по тропинке вдоль реки! В тот раз на базе меня отогрели чаем, и всё обошлось даже без насморка! Здесь же приходилось стучать зубами под шинелью и ждать завтрака и ужина, когда приносили чайник с кипятком. На третий день мне стало легче, а на четвёртый – фельдшер сказал, что я здоров! Пришлось ему поверить! 

LXXII.

        Мы не стали мстить мичману Полику. Просто не мешали ему самому «упасть в яму, которую он рыл другим»! Дело было так. Мичману Полику приказали доставить с материального склада сурик для покраски корабля. В качестве рабочей силы ему выделили несколько наших курсантов. На складе металлические ёмкости с суриком, литров по 20 каждая, были погружены в кузов грузового автомобиля и доставлены к борту корабля. При выгрузке мичман особенно суетился, желая показать экипажу «Настойчивого», как лихо он нами командует! Ребята подносили ёмкости к краю открытого заднего борта, а потом снимали их на землю. Мичман Полик, желая увеличить скорость выгрузки, приказал поднести все ёмкости к заднему краю кузова, а потом уже снимать их на землю. Ребята не торопясь занялись перемещением ёмкостей с краской из передней части кузова в заднюю. Мичман решил сам показать нам пример ударного труда и, недовольно ворча, что курсанты возятся, как беременные тараканы, для убыстрения процесса попробовал сам снять  одну из банок вниз. Ухватившись за металлическую ручку, он придвинул банку к краю, но, видимо, не ожидал, что она окажется такой тяжёлой! Он поднапрягся и дёрнул на себя! Но банка уже достигла края кузова и, потеряв опору, рухнула вниз! Мичман, сообразив в последний момент, что банку ему не удержать, выпустил металлическую ручку и, подпрыгнув, как заяц, еле успел отскочить в сторону! Банка торжественно рухнула вниз и перевернулась! Крышка соскочила, и оранжевый  сурик выплеснулся на причальную стенку, расползаясь по ней огромным ярким пятном, с каждой секундой всё больше увеличивающимся в размерах! Мичман Полик, осознав, что он спас своё обмундирование, но «уделал» краской всю подконтрольную кораблю территорию причала, аж взвыл от досады и ужаса! Территория причальной стенки, где пришвартован корабль, является зоной ответственности экипажа этого корабля и должна содержаться в чистоте и порядке. Побелев, как полотно, мичман заметался по причалу! Потом рванул по сходням на корабль, где другой мичман, помощник дежурного офицера, наблюдал всю эту «картину маслом» (точнее суриком)! «Мичман мичману глаз не выклюет», - гласит морская поговорка. Пом.деж, понимая, что промах Полика аукнется и дежурной службе тоже, приказал матросам вооружить пожарный брандспойт, чтобы напором воды смыть краску в воду. Приказание было исполнено. Мичман Полик слегка воодушевился, что можно как-то, хотя бы частично, сгладить ситуацию. Он приказал шофёру отогнать машину в сторону, а курсантам заняться уборкой причала. Совковыми лопатами мы сбрасывали сурик в воду, а Олежек Козловский по приказу мичмана взял брандспойт и стал струёй воды смывать за нами остатки краски с причальной стенки. Дело сдвинулось с мёртвой точки, и потихоньку краски на причале становилось всё меньше. Мичман Полик, совсем уже успокоившийся, опять взялся нами распоряжаться, указывая Олегу, куда надо направлять струю воды. Олежек добросовестно водил шлангом туда-сюда, а мичман вертелся вокруг нас и всё командовал. Он не замечал, что попавший в лужу с суриком, брезентовый пожарный рукав щедро вымазал его новые брюки в живописный оранжевый цвет, эффектно смотревшийся на чёрном фоне. Когда мичман увидел, что его брюки по цвету стали напоминать Георгиевскую ленточку, то издал нечеловеческий вопль! И, проклиная последними словами всех курсантов, которые свалились на его голову, он умчался на корабль искать ацетон, чтобы спасти своё обмундирование! Мы потихоньку закончили разгрузку машины и уборку причала. С берега стенка выглядела почти прилично, а оранжевые разводы со стороны корабля не просматривались с доступных точек обзора. Задание по доставке сурика на корабль было выполнено, а мичмана Полика в этот день мы больше не видели.
          Когда на следующий год, весной, после дембеля, к нам в Училище в гости, зашёл наш «земеля» Серёга с «Настойчивого», то он рассказал нам историю, произошедшую с мичманом Поликом после нашего отъезда. На корабле проходили очередные учения по борьбе за живучесть. Мичман был в это время помощником дежурного по кораблю и  умудрился объявить по громкой связи учебную пожарную и водяную тревоги следующим образом: «Учебная пожарная тревога! Топит каюту командира!»  Когда в каюту командира стали ломиться матросы аварийного пожарного расчёта с брандспойтами и баграми, взбешённый командир снял мичмана Полика с вахты! А потом потихоньку и совсем от него избавился, переведя на другой корабль. Больше о мичмане Полике мы никогда ничего не слышали.

 LXXIII.

       Между тем наступил праздник – День Великой Октябрьской Социалистической Революции! День 7 ноября 1980 года пришёлся на пятницу. «Настойчивый», как и все другие корабли, стоявшие в акватории Базы, был украшен сигнальными флагами расцвечивания. На подъёме флага командир корабля поздравил всех с 63-й годовщиной Великой Октябрьской Социалистической Революции. Он пожелал всем успехов в боевой и политической подготовке, объявил благодарности от имени командования нескольким особо отличившимся членам экипажа и сообщил, что после обеда состоится спортивный праздник, в котором будут участвовать команды всех боевых частей корабля. Праздничный завтрак экипажа был дополнен конфетами и печеньем. Была произведена приборка корабля и подготовка к спортивному празднику. Мы защищали спортивную честь БЧ-4. Составам команд боевых частей предстояло сразиться между собой в нескольких спортивных дисциплинах: перетягивании каната, гиревом спорте и ещё нескольких видах флотских спортивных развлечений. Опыт в перетягивании каната у нас был ещё со второго курса Училища. Дело это нехитрое, но требует слаженных действий всех участников команды. Надо не просто тянуть канат на себя, а делать это согласованными мощными рывками, не давая сопернику закрепиться на месте. Если соперник упирался и не хотел сдавать своих позиций, можно было прибегнуть к различным уловкам, пытаясь вывести его из равновесия, неожиданно ослабляя сопротивление. А затем, мгновенно перехватив инициативу в свои руки, продолжить стремительно развивать атаку до того момента, пока контрольный флажок на участке каната соперника не пересечёт разделительную линию.  Занятие это тяжёлое для участников, но удивительно азартное для зрителей! Во время состязаний все члены экипажа «болеют» за свои команды, и шум стоит, как на футбольном стадионе после забитого гола! И эта поддержка твоих товарищей даёт тебе новые силы бороться и побеждать! Кого-то победили мы, кто-то победил нас, но, как говорится, всегда побеждала Дружба!


         На гири послали меня, поскольку наши ребята доверяли мне это дело, помня, как я тренировался со спортивным «железом» в спортзале Училища. Упражнение заключалось в том, чтобы поднять от плеч две гири по 24 кг на вытянутые руки вверх и зафиксировать их в верхнем положении столько раз, насколько хватит сил. Если бы это была штанга, то было бы гораздо легче, так как держаться за гриф двумя руками проще, чем фиксировать две гири, которые норовят вырваться из рук. В училище гирями мы не особо занимались, всё больше штангой. Но тут выбора не было. Терпи, но делай!
        Терпеть меня учили в  родном городе Калинине в спортивной секции гребли. В байдарке-двойке я был загребным. Мой напарник, Юра Шапкин, сидевший сзади, исправно получал от меня в лицо  по «кружке» воды, слетающей с моего весла после каждого гребка, а я мог получить он него веслом по спине, если он чуть задерживал во время гребка погружённую в воду лопасть весла. Только чёткая слаженная работа обоих участников экипажа байдарки позволяла разогнать лодку до максимальной скорости и держать заданный темп гребли. У меня всегда была мокрой  спина, а у него грудь и голова. Летом это даже приятно, но мы тренировались почти круглый год, а осенняя водичка не доставляет такой радости, как летом. На соревнованиях при мощной синхронной силовой работе приходилось выкладываться полностью, когда руки не слушаются, становясь «деревянными», дыхание  срывается в судорожный хрип, грудная клетка готова разорваться, а в голове, как огромный церковный колокол, гудит каждый удар твоего сердца! Ты в буквальном смысле «умираешь» на дистанции, в глазах носятся миллионы ярких точек, но ты продолжаешь делать то, что должен, не снижая темпа и вкладывая в каждый гребок последний остаток сил. Ты знаешь, что твоему напарнику также тяжело, но вы не можете подвести друг друга и несётесь вперёд, краем глаза выхватывая сбоку носы лодок соперников. Бороться до конца! – вот чему нас учили.
 
        Наука эта пригодилась мне и теперь. Мне удалось выжать гири 16 раз, прежде чем я не смог их больше удерживать и мои руки потеряли хватку. Меня обошёл только один соперник, явно не новичок в этом деле, да и то, только на пару раз. Второе почётное место – тоже призовое! Так что старались мы все недаром! Ребята хлопали меня по плечу и хвалили. Было приятно!


LXXIV.
         
         В одно из увольнений, мы, во главе со старшинами нашей группы отправились на другой конец Базы навестить наших «однополчан». Мы знали, как называются корабли, где находились наши ребята, но, как туда добраться среди лабиринта складов, пакгаузов и всевозможных портовых сооружений, для нас было сложной задачей. Придерживаясь направления по солнцу и опрашивая встречных моряков, мы, наконец, вышли к причалу, где кормой к причальной стенке стояли несколько военных кораблей. Стоял здесь и «Прозорливый», на котором были остальные наши одногруппники. С разрешения дежурного офицера мы поднялись на борт. Встретить своих ребят, с которыми ты два года провёл бок о бок, было здорово! Как будто родственников встретил! После объятий и рукопожатий обменялись новостями. Ребята тоже приняли присягу. Так же, как и мы, приписаны к БЧ-4, условия на корабле нормальные. Услышав, что мы уже побывали в трюмах под пайолами, а потом нас поливали из брандспойта, наши товарищи слегка оторопели! У них на «Тёще» (так здесь экипаж называл свой «Прозорливый») такого беспредела не было. Посочувствовав нам и наверняка подумав, как им повезло с кораблём, ребята сообщили, что на соседних кораблях тоже размещены наши курсанты из других групп. Когда мы прощались, ребята вышли нас проводить. На соседний корабль нас не пустили, но позвали наших курсантов из кубрика подняться на верхнюю палубу. Ребята из пятой группы тоже были рады нас видеть. Переговорив с ними, мы оправились в город.
         Могли ли мы думать, что очень скоро увидимся со своими товарищами снова? Надо сказать, что, как раз в это время в Польше происходили события, которые во многом изменили нашу дальнейшую жизнь. Противостояние руководства Польши и объединения профсоюзов «Солидарность» привело к обострению международной обстановки. В один из тех осенних дней, утром, к нам в кубрик спустились наши ребята с «Тёщи» в сопровождении командира роты. «Принимайте пополнение!» - невесело пошутил Олег Николаевич. Оказалось, что в связи с событиями в Польше по приказу Министра Обороны СССР кораблям Балтийского флота приказано осуществить боевое патрулирование в районе морской границы между СССР и Польшей. Несколько кораблей, размещённых в Военно-морской Базе Лиепая, погрузили на борт боезапас и вышли в море.
        Наших курсантов в спешном порядке было приказано перевести на корабли, оставшиеся в Базе. Но не все курсанты успели сойти на берег. На тех кораблях, где на борту находился боезапас, была объявлена боевая тревога, и корабли немедленно вышли в море с нашими курсантами. На нас повеяло дыханием войны. Дело начинало принимать серьёзный оборот. Никто не знал, что нас ждёт впереди.
        А пока же наши товарищи занимали свободные койки у нас в кубрике, складывали обмундирование в рундуки и обживались на новом месте. Так как «Настойчивый» находился на капитальном ремонте, часть судовых механизмов была разобрана, поэтому ни в каких боевых действиях он в ближайшее время участвовать не мог. Это несколько нас успокаивало, но обстановка была достаточно нервозная. Уже к вечеру стало известно, что корабли возвращаются в Базу. Наших ребят с «Прозорливого» так и оставили у нас на «Настойчивом». Стали мы теперь жить одной большой «курсантской семьёй». Ну, что же, парни, с новосельем!
 
 
LXXV.

       Понемногу обстановка в мире стабилизировалась, и жизнь продолжала идти своим чередом. С каждым днём мы приближались к заветной дате окончания стажировки. Но каждый день надо было ещё прожить, а тянулся каждый такой день очень и очень долго. От вынужденного безделья наш народ искал, чем бы заняться. Наши старшины, уже прошедшие воинскую службу, знали, что игра в карты на флоте запрещена, но запретный плод всегда сладок. Они изготовили из тетрадных листов колоду карт и резались в моём закутке в «дурака», «буру» и в «тысячу». Мне приходилось или вжиматься в переборку, чтобы они могли усесться на мой матрац, лежащий на рундуках, или идти к кому-нибудь из ребят на койку. В конце концов и я нашёл себе занятие по душе. Я принёс гитару из кубрика радистов, и, когда все известные нам песни были сыграны и спеты, родилась идея – сочинить свою песню! Идея была подхвачена всеми, но за дело в конечном итоге взялись только мы втроём: Володя Артушников, Ильдар Кутушев и я. Мы «зашхерились» в закутке, перед запертой дверью в артиллерийский погреб, прихватив неиспользованный старшинами на карты тетрадный листок, гитару и карандаш. Для песни требовался мотив. Поскольку композиторами мы не были, то решили использовать готовую песню из телефильма «Ах, водевиль, водевиль!», сохранив мелодию и переделав текст. Дело пошло после первой строчки: «Ежедневно меняется мода, но покуда стоит белый свет …» Кто-то из нас тут же добавил: «На эсминце с названием гордым хоть один, да найдётся кадет!» И понеслось!
         Из нашего закутка периодически раздавалось то бормотание, то гитарные аккорды, то дружные взрывы хохота! Народу было интересно, что у нас там происходит, но мы просили остальных не мешать и продолжали «шаманить» втроём. Через пару часов состоялась премьера новой песни! Наше трио исполнило её хором под гитару.




 "Курсантская  стажировочная"
               
на мелодию песни  “Ну, что сказать!” из к/ф  “Ах, водевиль!”

               
                Слова:   В. Осипов
                В. Артушников
                И. Кутушев



Ежедневно меняется мода,
Но покуда стоит белый свет
На эсминце с названием гордым
Хоть один, да найдётся кадет!
В ожидании поры долгожданной
В душном кубрике чахнут они,
Утешаясь лишь тем, что в колоде
Благородные есть короли!

Ну, что сказать, ну, что сказать!
Так было и так будет.
Курсанты знать, желают знать,
Кто «дураками» будет!


Если спишь – ты почти уже счастлив,
А вокруг тишина и покой.
Если выбрать подушку помягче,
Можно спать до доски гробовой!
Спят курсанты и в лучшее верят,
Позабывшись полуночным сном.
Утром мичман со шлангом проверит
Производство команды «Подъём!»

Ну, что сказать, ну, что сказать!
Устроены так люди,
Хотят подальше посылать
Тех, кто нас утром будит!


Приближается время обеда,
В животе всё сильнее урчит!
Прихватив для похлёбки кастрюльку,
Наш дневальный на камбуз спешит.
Он приходит, объятый зловоньем,
И, конечно же, каждый кадет
О посылке, вздыхая, мечтает,
Доедая вонючий обед!


Ну, что сказать, ну, что сказать!
Так было и так будет.
Курсанты жрать, желают жрать,
Желают жрать, как люди!

(борт эсминца «Настойчивый»  База ВМФ Лиепая  1980 г.)


      Наши слушатели ревели от восторга! Даже старшины побросали свои карты, и «ржали» вместе со всеми! Потом к нам пришёл «земеля» Серёга из БЧ-4, и мы исполнили эту песню уже специально для него. Он хохотал до слёз, а потом устроил нам «гастроли» уже в кубрике радистов. Пришлось нам давать целый концерт, не ограничившись только этой песней. На флоте ценят людей, которые могут что-либо «изобразить», поэтому мы стали «звёздами» местного масштаба и с тех пор были желанными гостями в кубрике БЧ-4.

LXXVI.

      Чтобы служба нам не казалась раем, периодически нас привлекали к работам на объектах военно-морской базы. Казалось бы, наша стажировка должна заключаться в знакомстве с радиооборудованием кораблей ВМФ, получении новых знаний и навыков, которые могут пригодиться нам в освоении наших военных специальностей. Но эта красивая теория подготовки офицеров запаса в нашем лице безжалостно разбивалась о суровую действительность! На корабле всё, что связано с секретностью (а с секретностью связано всё), требует особого допуска. Такого допуска у нас не было. Поэтому, побывав всего один раз в радиорубке «Настойчивого» с краткой обзорной экскурсией (которую проводил нам в начале стажировки мичман Гусев в плане общего знакомства с кораблём), мы больше не занимались вопросами радиосвязи, а использовались командованием корабля, как безропотная рабочая сила. С другой стороны, если вдуматься, эта работа была для нас единственным развлечением, позволяющим, хоть как-то отвлечься от однообразия монотонных будней.  Мы побывали на продовольственных складах военно-морской базы. Видели бесконечные ряды штабелей из ящиков, коробок и бочек,  в которых хранились продовольственные запасы флота. Перебирали множество продуктов, отделяя просроченные от ещё годных. Вдыхали в тускло освещённых кирпичных казематах запах сырости и гнили, но даже эта грязная и трудоёмкая работа была нам более приятна, чем бесцельное убийство времени в душном кубрике! Особо интересно нам было работать на складах хранения стреляных гильз от артиллерийского вооружения. После каждых учебных стрельб гильзы подлежали сдаче на склады для их дальнейшей утилизации. Каждая гильза – это сплав ценных цветных металлов, который имеет достаточно высокую цену. Поэтому все гильзы учитывались и сдавались на склад по документам прихода. Наша задача заключалась в сортировке гильз по видам и калибру. Мы загружали однотипные гильзы в оружейные ящики и складировали их в штабеля. Сопровождающий нас мичман, служащий на этом складе, был человеком понимающим и разрешал нам взять по паре небольших гильз от зенитных снарядов на память, с обязательством спрятать их и никому не рассказывать об этом. Мы свято выполняли обещание. Гильзы нам были нужны для того, чтобы потом сделать из них сувениры на память о ВМФ. Для изготовления сувенира требовалось аккуратно, под углом в 45 градусов, отпилить ножовкой по металлу верхнюю часть гильзы, зачистить срез и надраить оставшуюся часть с капсюлем до золотого блеска. Получалась прекрасная пепельница в стиле «милитари». Сам я не курю, но на память о стажировке пригодится! Подарю отцу.
        Старшины не входили в рабочие группы, они только нас в них назначали. И поэтому приходилось старшинам маяться от безделья и изобретать для себя забавы, чтобы как-то убить время. Когда все способы этого «убийства» были ими перепробованы, то четверо наших старшин (за исключением зам. старшины оркестра Алика Голенкова) решили прогуляться по городу, выпросив увольнение у мичмана Гусева. Причиной прогулки была выбрана банальная покупка сигарет. Идея тупая, но она «прокатила», и после обеда старшины оделись по форме №5, собрали всю имеющуюся денежную наличность в сумме 00 рублей 38 копеек и убыли в город, оставив старшим над нами Алика Голенкова.
        Обычно все, увольняемые в город, возвращались на корабль к 18.00. Но старшины не вернулись ни к 18.00, ни к ужину. Алик Голенков не хотел никого «закладывать», но доложить мичману Гусеву об отсутствии старшин был обязан. У мичмана по крайней мере была связь с нашим командиром роты. Мало ли, что могло случиться. Мичман Гусев выслушал доклад, чертыхнулся про себя, и дальше события развивались уже без нашего участия.
          Утром наши старшины с «помятыми» физиономиями спустились к нам в кубрик в сопровождении командира роты. Нам было приказано «покурить» полчасика где-нибудь, пока командир будет говорить с провинившимися. Опустив крышку входного люка, мы пошли дышать свежим воздухом. О чём командир говорил со старшинами, мы могли только догадываться. Но когда он, уходя с корабля, проходил мимо нас, то вид у него был злой. Прощаясь с нами, он что-то тихо добавил себе «под нос»: « … на мою голову!»
          Как мы узнали потом, наши старшины умудрились «нажраться в хлам», (пардон!), привести себя в состояние алкогольного опьянения, быть задержанными военным патрулём и провести ночь в военной комендатуре города Лиепая. Парадокс ситуации заключался в том, что всё это им удалось сделать на имеющиеся у них 38 копеек! Вот такой, можно сказать, «рекорд книги Гиннеса»! Будь на их месте кто-нибудь из обычных курсантов, последствия были бы самые печальные. Но когда в «залёте» участвовали старшина роты вместе со своим замом и старшина группы со своим замом, все уже отслужившие срочную службу в Армии и на Флоте, то дело принимало совсем другой оборот. Удар пришёлся бы не только на них, но и лично на командира роты. Это ЧП имело бы громадные последствия для всей роты, её руководства и командования Училища! Я не знаю, что предпринял наш командир роты для того, чтобы этот инцидент был исчерпан, но последствий у этого происшествия не было. До окончания стажировки оставалось чуть больше недели, и про нас всем было легче забыть, чем принимать какие-то карательные меры. Все старшины остались на своих должностях, командир роты отчитался перед командованием Училища об успешном прохождении курсантами стажировки на ВМФ, а мы вернулись в родное Училище, отдав долг Родине и приняв воинскую присягу!
         Когда мы покидали борт «Настойчивого» и в последний раз сходили с трапа корабля, в душе у нас играла «Славянка», а под ногами было воображаемое «вафельное полотенце», что должно было по флотской традиции олицетворять пожелание «скатертью дорога!» Провожал нас вахтенный матрос, дежурный офицер и «годок-земеля» Серёга из БЧ-4. Мы оставили ему адрес училища, и он обещал зайти к нам в гости после дембеля. Домой мы ехали поездом без особых приключений.

LXXVII.

         Как же хорошо было войти в свой родной кубрик, увидеть вокруг привычную обстановку и не бояться, что в дверь могут просунуть пожарный брандспойт и включить воду на полный напор! Ужин в столовой Училища был для нас, как банкет в ресторане! Мы вернулись домой! Сознание того, что мы теперь без пяти минут, младшие лейтенанты Флота Российского, будоражило кровь! У кого-то из ребят в рундуке завалялись парадные погоны одного из офицеров военно-морского цикла. Погоны были золотистые, с четырьмя капитанскими звёздочками. Хозяина этих погон с позором выгнали из Училища за пьянку, а погоны эти валялись где-то в кабинете ВМЦ, пока ребята не забрали их в роту. План розыгрыша мгновенно созрел в наших головах. Жертвой розыгрыша был выбран Алик Морозов, наш сосед по кубрику. Алик был отличным парнем из Тосно. Он был чемпионом России по радиоспорту (в личном зачёте) и кандидатом в Мастера спорта. Был он высоким, здоровым (что называется «кровь с молоком»), сильным и очень доверчивым! Мы не раз по-доброму, разыгрывали Алика к всеобщему удовольствию! Алик «вёлся» на розыгрыши, но потом весело «ржал» вместе со всеми, нисколько не обижаясь на нас. Миша Ломакин и Лёша Глазеев быстренько превратили капитанские погоны в погоны младшего лейтенанта. Когда в кубрик вошёл Алик, то Серёга Придатко на полном «серьёзе» примерял себе на плечи эти погоны и красовался перед ребятами. Алик сразу же «заглотил наживку»!
     - «Это … чего это у вас?» - загорелись его глаза.
     - «Да, вот, погоны получили! Ларионов всем у себя в кабинете выдаёт!» - серьёзно ответили ему мы. 
      Через секунду Алик уже стучался в дверь кабинета командира роты.
     - «Разрешите, товарищ командир?»-
     - «Что вы хотели, Морозов?» - недоумённо спросил Алика Олег Николаевич.
 Ребята, зажимая себе рты, чтобы не рассмеяться, сгрудились у закрытой командирской двери.
     - «Погоны получить, товарищ командир!» - бодро отрапортовал Алик.
     - «Какие погоны?» - глаза командира полезли из орбит.
     - «Ну, эти … Младшего лейтенанта! Вы ведь всем выдаёте! Я, вот, и пришёл …» -
 Командир, аж, дар речи потерял! Он открывал и закрывал рот, но сказать ничего не мог!
     - «Морозов! Какие, на фиг, погоны?! - наконец, взорвался он. - Никаких погон! Идите … в баню!»
         Когда Алик, красный как рак, вылетел из кабинета командира роты, мы, уже не в силах сдерживать смех, грохнули таким хохотом на всю роту, что все остальные выглянули из кубриков в коридор, не понимая, что случилось! Алик с кулаками гнался за нами до дверей кубрика, но мы успели вбежать раньше него и захлопнуть дверь! Ручку двери мы держали втроём, а Алик пытался её повернуть и дёргал дверь, чтобы осуществить свою «кровавую месть»! Наконец мы бросили держать дверь и встретили Алика «артобстрелом» из подушек! Алик, не зная, на кого броситься первым, схватил свою подушку и принял участие в нашей «баталии»! Когда пух и перья от подушек улеглись вместе с нашими бушующими страстями, мы ещё долго смеялись вместе с Аликом и всеми, кто заходил к нам в кубрик узнать, что у нас тут произошло. Мы опять были курсантами четвёртого курса РТО ЛМУ ММФ СССР! Стажировка закончилась! Впереди нас ждал Новый год, короткая учёба и следующий этап нашей жизни – плавательная практика! 

LXXVIII.

        Время летело незаметно. Мы что-то учили, что-то сдавали. Заступали в наряды, ходили в увольнения. Танцевали с девушками на училищных вечерах отдыха. На один из таких вечеров я пригласил Ирину и мою сестру Ольгу. Мои спутницы познакомились и быстро нашли общий язык.  Мы танцевали, я знакомил девушек с моими товарищами. Всем было весело и хорошо. Впереди у всех нас было светлое будущее, полное радужных надежд и ожиданий. А пока мы наслаждались молодостью, общением с друзьями и всеми прелестями студенческой и курсантской жизни!
       Любимым местом встреч для наших курсантов были пельменные. Одна из них находилась на Невском проспекте, а другая на Большом проспекте Васильевского острова.
Пельменями в Училище нас не кормили никогда! Поэтому этот «деликатес» мы вкушали в увольнениях, в хорошей курсантской компании. Походы в пельменные стали для нас традиционными. Так как под пельмени можно было полулегально распить на четверых бутылочку портвейна и приятно провести время в тёплом помещении и в тёплой дружеской обстановке. Как-то раз мои друзья собрались в очередное увольнение, посетить пельменную на Невском проспекте. Я же собирался на свидание с Ириной. Поскольку я был неотъемлемой частью нашего сплочённого, «крепко споенного» коллектива, то возникла дилемма: я не мог оставить моих товарищей в их благородном стремлении провести приятный вечер в компании друзей и не мог не повидаться с самым дорогим для меня человеком – Ириной. Ребята, узнав причину моего замешательства в принятии решения, как провести субботний вечер, быстро нашли компромиссный вариант, удовлетворяющий всех! «В чём проблема? Пригласи свою Даму с нами в пельменную, и всё будет хорошо!» Я помчался звонить Ирине, чтобы озвучить ей наше предложение. Она слегка удивилась, но предложение приняла. Через час ребята уже занимали столик в зале пельменной на Невском проспекте 88, а я дежурил на улице у входа, поджидая Иру.
        А вот, и она! Мы вошли в тёплый зал, где в середине за столиком уже расположились наши ребята. Наш приход был встречен восторженно! Красивая девушка в окружении моряков в форме, что может быть прекраснее! Официантка приняла у нас заказ, и вскоре уже за нашим столом царила весёлая и непринуждённая обстановка. Я познакомил Иру с ребятами. С Евсеем Фрейдзом она уже встречалась ранее, когда была вместе со мной на танцах в нашем Училище. С Ильдаром Кутушевым и Сергеем Зайцевым познакомилась сейчас. Когда мы провозгласили тост за встречу и за дружбу, вечер превратился в весьма приятное для всех мероприятие. Мы шутили, смеялись, рассказывали разные истории из нашей жизни в Училище и на стажировке. Пельмени были особенно вкусными, а атмосфера в нашей компании особенно тёплой! Когда мы расставались с ребятами, прощаясь на улице, Ильдар с Сергеем украдкой показывали мне из-за спины Евсея большие пальцы рук, одобряя мой выбор Дамы сердца! Иринка смеялась, заметив, как они выразили своё одобрение, и мы расстались с ребятами самыми лучшими друзьями. Я провожал Иру до дома. Мы медленно шли, обнявшись, по аллеям Александровского парка. В воздухе кружил лёгкий снежок, и нам было хорошо вдвоём. «Хорошие у тебя друзья!» - сказала мне Иринка. «Да! - согласился я. - Мы с ними в огонь и в воду! Классные ребята!» Тот вечер мы помним до сих пор. Ира не забыла имён моих друзей даже после стольких прошедших лет. А тогда, в тот памятный вечер, мы были молоды, мы были вместе, и нам было хорошо!


LXXIX.

       А весна уже была рядом! Скоро, скоро зазвенят ручьи! Воздух напитается теплом южных ветров, и осевшие сугробы поплывут прочь, освобождая место пробивающейся молодой зелени. Скоро поплывём и мы! Впереди плавательная практика! Некоторые говорят, что корабли не плавают, а ходят! Но почему-то практика называется плавательной, а не ходовой! Да, пускай, хоть как называется! Главное – мы скоро будем в море! Наши документы уже поданы руководством Училища в соответствующие инстанции на визирование. Это означает, что скоро у каждого из нас будет паспорт моряка! Он позволит побывать там, куда ты стремился всё это время! Куда тебя звала твоя Мечта! Пробыв два месяца на Балтийском флоте, море мы так и не увидели (за исключением тех из нас, кому пришлось «сгонять» почти до Польши и обратно). Не думаю, что этот поход доставил много радости нашим ребятам. Теперь же впереди нас ждало новое, не познанное пока, ощущение первооткрывателей! Мы открывали для себя мир! До этого он казался нам большим и сложным, пыльным и суетливым, окружавшим нас каждый день и ночь, и заканчивался за соседним углом, куда не мог проникнуть прямой взгляд наблюдателя. Он был знакомым и обыденным. Теперь же нам предстояло попасть из этого мира в совершенно другое пространство! Где нет углов, где взгляд упирается только в линию горизонта между двумя стихиями – водной и воздушной! Где всё живёт, дышит и никогда не остаётся неподвижным! И всё это – было у нас впереди! Пока же мы что-то сдавали, получали зачёты и решали текущие задачи.
       А задачи перед нами стояли самые, что ни на есть серьёзные! Во что одеться, чтобы не быть за границей огородным пугалом? За время учёбы мы привыкли, что на каждый случай у нас есть форма. Есть форма для работы, есть форма для вахты, есть форма для занятий спортом, есть форма для увольнения в город. Формы для пребывания за границей у нас не было! 
       Быть одетым «по гражданке», в нашем понимании, было быть одетым так, чтобы не очень отличаться от окружающих тебя обычных людей. А теперь представьте, что в таком «совдеповском» виде вы стоите где-нибудь в Гамбурге, или Копенгагене. Как вы будете выглядеть? Будете вы отличаться от обычных окружающих вас людей? Вот, то-то и оно!
И решать эту проблему предстояло каждому из нас в индивидуальном порядке. Как выглядит молодой человек нашего возраста, проживающий за границей? Очень просто: джинсы, кроссовки, майка с каким-нибудь рисунком и логотипом, куртка-ветровка, бейсболка и модные солнцезащитные очки. Ничего этого у большинства из нас не было. Каждый курсант в душе мечтал приобрести всё это за границей во время плавательной практики. А пока все мы старались найти в магазинах Северной столицы хотя бы какое-нибудь подобие заграничной «фирмЫ»! Мои старания привели лишь к тому, что мне удалось купить чешские спортивные туфли, отдалённо напоминающие кроссовки. Остальной мой «гардероб» школьных времён висел в шкафу у моей тётушки и ждал своего часа.   
         И скоро час настал! Нас распределяли по пароходствам, где четыре месяца нам предстояло жить настоящей жизнью моряков! Мне повезло попасть на практику в Балтийское морское пароходство. В зависимости от наличия возможностей плавательная практика для курсантов могла быть либо групповой, либо  индивидуальной. Часть наших ребят попала на групповую практику на УПС (учебно-производственное судно) «Профессор Хлюстин». Остальных распределяли на суда, которые находились к этому моменту в порту. Я, в составе группы из пяти курсантов, был направлен на т/х (теплоход) «Братск». Этот ветеран торгового флота, построенный двадцать четыре года тому назад, дохаживал свой последний год в морях, чтобы по достижении двадцатипятилетнего возраста быть пущенным на «иголки», т.е. быть списанным на металлолом. Для нас же этот дедушка российского торгового флота был тем самым «белым пароходом», которому предстояло увезти нас за семь морей!
    

LXXX.

       Я прощался с Ирой. Это не было расставанием на неделю, до следующего увольнения. Начиналась настоящая жизнь моряка, полная разлук и встреч. Мне предстояло уйти в море, а Ире заканчивать обучение в фармацевтическом техникуме, сдавать выпускные экзамены и быть готовой к распределению. Впереди у нас была неизвестность, но мы твёрдо знали, что жить дальше друг без друга уже не сможем! Некоторым утешением для меня было то, что я буду проходить плавпрактику в Балтийском морском пароходстве. Это не Мурманск, не Архангельск. И мы не рыбаки, которые по полгода берега не видят, мы - торговый флот! Рейсы по Европе. Ну, от силы недели на две, самое большее. Но, как знать, что будет на самом деле? Весна уже выгнала снег из города. На Неве закончился ледоход. Мы с Иринкой знали, что сегодня наш день прощания перед долгой разлукой. Будущее одновременно и манило, и страшило нас. Но этот шаг вперёд мы должны были сделать, и нам хотелось сделать этот шаг вместе. Когда мы, исходив все наши маршруты вокруг Петропавловки, вернулись в квартиру к Ирине, то уже стемнело, и на небе появились первые звёзды. Мы пили чай на пустой кухне, и из открытой оконной форточки на нас глядели две звезды. Одна поярче и побольше, другая не такая яркая, но они всегда были вместе. Мы часто видели их в ночном небе во время наших прогулок. «Давай, это будут наши звёздочки!» - предложила Ира. «Хорошо! - сказал я. - Когда я буду в море, я найду на небе эти звёзды и вспомню о тебе!» «А я - о тебе!» - ответила Ира. Мы стояли, обнявшись, в пустой и тёмной коммунальной кухне и были счастливы. А время неумолимо тикало, собираясь проверить нашу любовь разлукой. До этого момента всё было легко и просто. Когда мы скучали друг без друга, то для того, чтобы услышать голос любимого человека, достаточно было взять трубку телефона и набрать знакомый номер. Теперь же это будет сделать весьма проблематично. Ира подарила мне золотистую шариковую ручку. «Ты будешь мне писать?» - спросила она. «Конечно! Но письма из-за границы идут долго. Ну, ничего, не грусти, я что-нибудь придумаю!» - ответил я. Тогда я ещё не знал, что добросовестно выполню своё обещание. Идея пришла мне в голову перед самым отходом судна. «Дневник!!! Я буду вести дневник! – решил я, и каждый день, перед тем как лечь спать, записывал в обычную общую тетрадь в клеточку всё, что произошло со мной за день. Мои записи не были обычным перечислением событий дня. Это были письма к любимому человеку, к моей Иринке. Раньше я думал, что дневники ведут только изнеженные барышни, томно вздыхающие о любви. Нет, друзья! Когда ты, дождавшись ночной тишины, открываешь свой дневник и на бумагу ложатся все твои мысли, все твои чувства, всё то, что ты пережил за день, то начинается неслышный никому разговор между тобой и тем, кому ты адресуешь эти строки. А в иллюминатор каюты глядят на тебя с чужого чёрного неба две далёкие, но такие близкие тебе звёздочки. И ты пишешь, пишешь и не можешь оторваться от такого общения с дорогим тебе человеком! И только тогда, когда ты ставишь последнюю точку и падаешь на свою, покачивающуюся на волнах вместе с судном и подрагивающую от вибрации судового двигателя койку, последней твоей мыслью в этот, один из многих бесконечно долгих дней, будет: «Спокойной ночи, Иринка! До завтра! Люблю тебя»!  Потом ты проваливаешься в тёмную пучину сна, а звёзды всё смотрят и смотрят на тебя сквозь толстое стекло задраенного иллюминатора.
        За всё время плавпрактики я исписал три общих тетради. В них поместилось всё, что было со мной за четыре месяца моей морской жизни. Первую тетрадь я вручил Ире после окончания моего первого рейса. Она сначала удивилась, потом заглянула туда и, прочитав несколько строчек, рассмеялась счастливым смехом! Я выполнил своё обещание:  думать о ней каждый день! И доказательство этому Ира держала в своих руках. Потом она рассказывала мне, что когда всё прочитала, то её хозяйка, Полина Васильевна, часто просила у неё разрешения почитать мой дневник. Поскольку там не содержалось ничего предрассудительного, то Ира разрешала. И семидесятилетняя пожилая женщина, вдова военного моряка, надев очки и лёжа в своей постели, при свете ночника ещё и ещё раз перечитывала написанные мною строки, вздыхала и украдкой вытирала слёзы. А потом тихо засыпала, улыбаясь и видя во сне свою далёкую довоенную молодость.
         Ирина всё это время хранит все письма, радиограммы и дневники, написанные мною. Я достал их из нашего семейного архива через тридцать пять лет, и они очень помогли мне написать последующие главы этой повести. Если вам покажется, что их содержание изобилует лишними подробностями и малозначительными событиями, то прошу меня извинить! Для нас все эти события тогда были нелишними и немало значащими.
          Итак, продолжим!    

LXXXI.


       Ну вот, всё позади! Нас пятеро. Мы занесены в судовую роль теплохода «Братск» в качестве практикантов. Сегодня 25 апреля 1981 года, суббота. Наш теплоход выходит из планового ремонта, и мы поднимаемся на его борт, чтобы совершить своё первое плавание. Судно кажется нам огромным! Это сухогруз. Построен в 1957 в Финляндии. Водоизмещение  5456 регистровых тонн. Три надстройки: две в середине судна и одна в корме. Нас поселили в кормовой надстройке. Везде была страшная грязища. Пока мы всё мыли и драили, наступил вечер. Мы уже стали сомневаться, что сегодня уйдём. Но где-то часов в девять вечера нам раздали таможенные декларации для того, чтобы мы их заполнили. А через час пришли пограничники. Было их человек двадцать. Нам сказали, что, поскольку судно стояло на ремонте, решено произвести тщательный досмотр с целью выявления контрабанды и посторонних лиц. Целый час погранцы лазали по судну, но никого и ничего не нашли. Мы не видели, когда приходила таможня, потому, что слишком умотались за день и просто уснули. Так, в субботу, мы и не ушли.
      Нас разбудили только утром и отправили помогать матросам на отходе. Я попал на корму. Дело оказалось нехитрое - знай, выбирай канаты, но требовало определённой сноровки. Погода была ясная, солнечная. Вот только ветер был ещё холодный. Буксиры отвели нас к воротам порта, потом развернулись и пошли обратно. Мы с ребятами всё это время были  на палубе. За кормой был виден Исаакиевский собор, шпиль Петропавловской крепости и портовые краны. До свидания, Ленинград! До свидания, Иринка! «Братск» дал прощальный гудок, и наше плавание началось! Я пошёл в каюту.
       Живём мы по двое. Хорошо слышно, как работает судовой двигатель. Немного трясёт. Обстановка в каюте небогатая. Двухъярусная кровать, стол, деревянная скамья (почти как в вагоне электрички), два рундука для одежды, круглый иллюминатор и какой-то разломанный комод. Есть ещё два кресла: одно без ножки, а второе без подлокотника. Скромненько, в общем. Но нам не привыкать! Скоро мы уже проходим Кронштадт. Я не знал раньше, что остров такой большой! В гавани стояли подводные лодки. А дальше мы увидели форт! Представьте себе круглую чёрную пятиэтажную крепость, поднимающуюся прямо из воды! Везде только камень. Стены смотрят на нас грозными провалами бойниц. Что ни говори, впечатляет! Сразу за Кронштадтом начался лёд – битая каша с глыбами и отдельными льдинами. Так мы и «шлёпали» по этой каше, пока Кронштадт не скрылся из вида. А потом мы встали. Говорят, что трубы, через которые поступает вода для охлаждения машины, забились льдом. Мы оказались словно на Северном полюсе. Кругом льды, берега не видно. Солнце над головой, и никого вокруг. Стало даже обидно: только вышли  и уже стоим. Картина Репина «Приплыли!»
        Втроём мы поднялись в радиорубку – наше будущее рабочее место. Второй радист, молодой парень, закончил наше ЛМУ два года назад. Посидели с ним, поболтали, посмотрели, как несёт вахту радиооператор. Вроде бы ничего сложного. Попробовали передавать на электронном ключе. С первого раза ничего не получилось. Ну, ладно, за четыре месяца, думаю, научимся.
        После ужина попросил у матросов гитару.  Дали, даже две! Но одна уж очень разбитая, а вторую удалось настроить. Звучит довольно сносно. Из нас пятерых играть умею только я. До половины первого давал ребятам сольный концерт. Потом отправился спать. Мы всё ещё стоим во льдах.

LXXXI.

       Утром меня разбудили ребята. Мы чуть было не проспали завтрак! Вскочили, глянули в иллюминатор – море! Чистое, безо льда! И главное – мы идём! Вышли на палубу. Красотища! Синее море, синее небо и восходящее солнце! Наша кильватерная струя бежит за кормой прямо по солнечной дорожке! А над нею кружатся чайки! Романтика!
      Перед отходом нам говорили, что мы идём во Францию, в порт Руан. Он расположен на реке Сена, довольно далеко от побережья Северного моря. Но это было вчера. А сегодня утром мы узнали, что направляемся в Голландию, в порт, название которого никто не может не только запомнить, но и произнести правильно. Говорят, что это просто большая деревня. Ладно, пусть деревня, но валюта-то нам уже «капает»! Старинная морская поговорка «Тише едешь – больше купишь!» уже начала оправдываться. В Голландию идём с пустыми трюмами. Там будем загружаться мукой.
        После завтрака нас сразу же «припахал» боцман. Вооружившись вениками и совками с вёдрами, мы отправились подметать переднюю надстройку. После ремонта наше судно очень грязное. Работы хватило до обеда. А перед обедом старпом предложил нам «встать на штат». На судне было две вакантные должности – матроса и моториста. Надо было стоять вахты и участвовать в судовых работах. Посоветовавшись, мы решили втроём работать на этих двух должностях. Если на штат не встать, то «пахать» всё равно придётся, только задаром! Так я стал «матросом 2-го класса», и после обеда мы, уже как штатные члены экипажа, были отправлены на зачистку трюмов. Если судно возит однотипный груз, то зачищать трюма необязательно. Но нам предстояло грузиться мешками с мукой, а до этого наш «Братск» перевозил что-то типа руды. Поэтому представляете, что творилось в трюмах! Нам предстояло сделать из всего «этого» конфетку! Мы вооружились мётлами, совковыми лопатами и спустились по металлическим  трапам на дно трюма.
         Когда спускаешься в трюм, главное не сорваться вниз. Высота неслабая! Надо спуститься на два яруса, чтобы оказаться на дне трюма. На нас каски, респираторы и страховочные пояса. Кругом железо, над головой квадрат неба, ограниченного краями грузового люка, а за бортом и под днищем Балтийское море! Невольно прикидываешь сначала: «А если пробоина? За сколько секунд ты доберёшься до палубы по всем этим трапам?» Но потом понимаешь, что добираться не особо-то и придётся. Надо будет бороться за живучесть судна, а этим здесь поначалу, кроме тебя и твоих товарищей, заниматься будет некому! Если кто и доберётся до верха, то только один – сообщить о случившемся вахтенному помощнику. И не факт, что это будешь ты! Поэтому нечего рассуждать, а надо приниматься за работу. Быстрее сделаем – быстрее уйдём отсюда! 
         Работа нехитрая, но одно дело мести палубу, а в трюме пыль поднимается столбом и никуда не уходит! Ты работаешь в этом пылевом облаке в респираторе, но дышать всё равно тяжело. Теперь понятно, почему за зачистку трюмов силами экипажа существует отдельная оплата! За границей этим занимаются специальные портовые бригады, но за валюту! А тут за рубли, да ещё не факт, что эти деньги нам достанутся. Это на усмотрение пароходства: за аварийные и авральные работы оплата не предусмотрена! Вот скажут нам, что это аврал, и плакали наши денежки! Так что после первого трюма мы вылезли на палубу грязные как черти, и не могли надышаться морским воздухом! Ах, какой он приятный! Но наши воздушные процедуры были прерваны боцманом, и мы отправились во второй трюм. Не везёт нам что-то с трюмами: то на «Настойчивом» чистили их, теперь на «Братске». Радовало только одно: мы идём за границу!
         За пару часов до ужина мы «добили» второй трюм и потом, с наслаждением отмывались от рыжей пыли, которая у нас была даже, пардон, в трусах! А перед ужином нас вызвал первый помощник капитана – замполит (на флоте его ещё за глаза называют «помпей»). Он записал наши домашние адреса и распределил между нами общественные поручения: кому быть библиотекарем, кому стенды наглядной агитации оформлять - мне досталось подшивать газеты. После ужина решили в столовой команды показывать кино. Киномеханика среди экипажа не оказалось. Поэтому вызвался я, так как ещё в школе посещал кружок киномехаников. Вот и пригодилась мне школьная наука! Сначала дело не заладилось: то звуковая лампа в усилителе не хотела гореть, то у проектора пустая катушка отсутствовала. Но потом лампу я заменил исправной, а пустая катушка нашлась у замполита. Увидев, что у меня всё получилось, замполит очень обрадовался и подрядил меня быть штатным киномехаником. За это мне к окладу матроса второго класса полагалось 15 рублей сверху. Я с радостью согласился: это ведь полторы курсантских стипендии! Буду теперь богачом!
         Показываю  я  кино  и  вдруг  вижу за иллюминатором  – огни  на берегу! Швеция!
А после фильма, по левому борту и Дания показалась. Входим в Датские проливы! Весь берег в огнях, это город Мальме! Видны дома, заводские трубы, автострады, маяки. Заграница, вот она какая! Пока собирал всё своё кинохозяйство, показался Копенгаген! Вышел на палубу. Виден Шведский и Датский берега. Всё рядом! Огни реклам на улицах, автомобили. На нас с берега направили прожектор. За кормой прошёл то ли шведский, то ли датский паром весь в огнях! Очень красивое зрелище! Побежал в каюту, накинул фуфайку и быстрее обратно! Сидел на корме, смотрел на всю эту красоту, а потом посмотрел вверх. И тут увидел две наших с Иринкой звезды: одну яркую, большую, а вторую рядышком поменьше! Ошибиться я не мог, эти звёзды самые первые появляются на ночном небе! Это я знал точно! На душе сразу потеплело. Смотрел я на звезды и мысленно передавал привет моей Любимой! Может быть, и она сейчас смотрит на эти звёздочки? Эх, поскорее бы нам снова увидеться! Замполит говорил, что мы вернёмся в Ленинград где-то к 12-му мая. Не так уж и долго нам быть в разлуке! Ну, а пока кругом - море огней! Но вот уже виден последний маяк. Мы выходим в Северное море. Говорят, там нас покачает. Поживём – увидим!

LXXXII.

      Утром мы видели рассвет. По корабельному времени было уже 07.30, но здесь местное время отстаёт на один час, и поэтому мы перед завтраком увидели всю эту красоту! Большое яркое солнце поднимается из моря, вода синяя-синяя, а небо алое! Красотища!  Место здесь узкое, и вокруг нас много судов. А после завтрака, будьте любезны, опять пожаловать в трюм! Во втором трюме нам осталось только выгрести мусор из льял. Это специальные сливные желоба в трюме, куда конденсат с бортов собирается. Чертовски интеллектуальное занятие, как раз для будущих радистов! Согнёшься в три погибели и шаришь совком в грязной трюмной воде.  Ну прямо, как на «Настойчивом»! Пока мы этим занимались, наш «Братск» оказался в Северном море! Море здесь не синее, а зелёное. Мы заметили это, когда шли на обед. Слева по борту мы обогнали крохотное рыбацкое судёнышко. Оно отчаянно тарахтело двигателем и старалось помочь себе двумя треугольными чёрными парусами. Рыбаки приветственно махнули нам руками, мы им тоже помахали. Это морская традиция - приветствовать друг друга! За обедом узнали, что завтра придём в порт назначения. Ну что же, скоро будем на голландской земле!
       После обеда нас «обрадовал» старпом: сказал, что «деду» (старшему механику) моторист не нужен! Так от нас «уплыл» один «штат». Плакали наши денежки! Ну, да ладно! Теперь у нас на троих одна должность. Будем получать в два раза меньше, но свободного времени у нас будет в два раза больше! Можно будет всерьёз заняться освоением электронного телеграфного ключа и работой с радиоаппаратурой. А сейчас мы идём в «последний бой»! Добьём третий трюм и будем свободны!
       После ужина по каютам ходил 4-й помощник капитана с большой ведомостью и у всех спрашивал: имеются ли у кого-нибудь сигареты, водка, фотоаппараты, магнитофоны и т.п.– в общем, всё то, что теоретически можно продать за границей. Если у кого-нибудь что-либо присутствовало, то всё это вносилось в ведомость, чтобы голландская таможня могла побыстрее нас оформить, без дополнительного осмотра кают экипажа. Четвёртый помощник немногим старше нас. Он в прошлом году окончил «Макаровку» и, видно, ещё не забыл «синдром дедовщины пятикурсника»! С нами он держится нарочито официально, но нам всё равно. Он только на вахте над нами начальник! Пришлось его разочаровать, ведь у меня, кроме старенькой фотокамеры «Смена», ничегошеньки не было! Завтра мы увидим Голландию, которую ещё называют Нидерланды. Поскорее бы уж! Порт, куда мы идём, называется  Делфзейл. Там нас будут загружать мешками с мукой. Только побывав в пустых трюмах и увидев их объём, понимаешь, что такое водоизмещение 5456 регистровых тонн! Это очень, и очень, и очень много!

LXXXIII.

        В Делфзейл мы пришли рано утром, где-то часа в четыре. Именно в это время мы сквозь сон чувствовали, как сильно трясётся корпус судна – это мы вставали на якорь на рейде порта. Эта тряска вызвана тем, что якорная цепь, устремляясь вслед за якорем, проходит клюз (отверстие в борту судна). Грохот при этом стоит неимоверный! Но мы спали как убитые, и только в половине восьмого нас разбудили на завтрак. Глянули в иллюминатор – сплошная мгла. Ничего не видно – туман! Когда перешли на другой борт умываться, то в иллюминатор увидели совсем рядом берег. Это Голландия! Пейзаж довольно скучный: вход в порт, с маяком на моле. За молом два длиннющих грузовых судна. Слева какое-то здание: не то завод, не то склад. В тумане не разобрать. Справа видны деревья и какие-то одноэтажные домики. Действительно, деревня!
         После завтрака боцман сказал нам, что мы отрабатываем свои положенные «курсантские» четыре часа до обеда, а потом занимаемся своими делами. Сегодня работы почти не было: мы собрали по всему судну люстры (это такие осветительные фонари), потом перетащили мешки с цементом в кладовую и убрали кое-где мусор на палубе. Сделали всё и сидим на корме – «курим» (ребята в прямом, я – в переносном смысле). И тут мы увидели первого живого голландца! У нас на корме была специальная «лоцманская» каюта. Вот, видно, из неё и появился высокий незнакомый мужчина со светлой «шкиперской» бородой, в капитанском кителе и фуражке. Увидев нас, он улыбнулся и сказал: «Morning!» (т.е. «Доброе утро!» по-английски). Мы сначала слегка опешили, но автоматически кивнули в ответ, и кто-то из нас даже успел сказать «Morning!» Как оказалось, это был голландский лоцман. Мы взяли его на борт ещё ночью с лоцманского катера. Так вот для кого был вчера вечером приготовлен шторм-трап по левому борту! Лоцман, видно, заметил наше замешательство и поспешил скрыться за надстройкой. Потом мы видели его на капитанском мостике. В порт мы пока не заходим. То ли из-за тумана, то ли потому, что нет свободного причала. Ну что же, после обеда пойдём в радиорубку. Будем заниматься практикой!
        Радисту на рейде работы хватает. Если судно стоит на ближнем рейде, то выходить в эфир на передачу не разрешается, чтобы не создавать помехи береговым радиостанциям и местным жителям. Так как мощный судовой передатчик «забивает» теле- и радиотрансляции береговых широковещательных сетей, создавая помехи приёму. Судно может только принимать корреспонденцию в свой адрес без подтверждения приёма. Это происходит дважды в день, в определённые сеансы связи. Информация дважды в день передаётся судам от береговой радиостанции пароходства. А судовые радисты принимают её и после выхода судна в море дают подтверждение сразу на все принятые радиограммы. Информация поступает быстродействием, с записью на магнитофон. Или поступает на буквопечатающий аппарат, который позволяет сразу распечатывать принимаемую корреспонденцию. Мы помогали радисту Саше, по его команде включая БПЧ (буквопечатающий) аппарат. Потом тренировались передавать на электронном ключе без выхода в эфир. Уже кое-что получается, правда, на маленькой скорости. Ну, ничего, скорость – дело наживное! Будем постепенно осваивать профессию радиста! Завтра праздник – 1 Мая! С наступающим вас!

LXXXIV.

     Как отмечают праздник на берегу? Весело отмечают! Демонстрация, флаги, воздушные шары, народ улыбается, оркестры играют! Потом все спешат за праздничный стол. А вечером ещё и салют бывает! Красота! Но это – на берегу. А у нас, на судне, 1 Мая – это лишь первое число месяца. Не изменилось почти ничего в нашей размеренной судовой жизни. Вот только часы перевели на один час назад, чтобы быть ближе к местному времени. Да ещё о празднике напоминало только то, что каждый из членов экипажа, входя в столовую на завтрак, помимо «Приятного аппетита!», говорил еще «С Праздником»! А в остальном всё было как всегда. Нет у моряков выходных в море!
     Сегодня моя очередь заступать на вахту. С 08.00 до 12.00 и с 20.00 до 24.00. Стоять вахту буду на мостике. Работы на стоянке у вахтенного мало. Сначала подшил истрепавшийся от ветра красный вымпел. Потом подмёл палубу на мостике и в штурманской. Отдраил с песочком раковину в туалете рядом с мостиком. Вот и вся работа. А потом меня забрал первый помощник раскладывать газеты. Довольно нудное это занятие, но, что поделаешь, это моё общественное поручение. Провозился до обеда. После обеда, позволил себе ради праздничка вздремнуть до вечернего чая. Моряк спит – служба идёт! После вечернего чая опять взялся за газеты, и тут приходит радист Саша и протягивает мне радиограмму от родителей! Они поздравляют меня с праздником! А мы ничего пока передавать не можем, работаем только на приём. Обидно! Но мысленно и я поздравил всех с Первомаем, пожелал всем здоровья, счастья и радости!
      Погода сегодня свежая! Сильный ветер. Он завывает в корабельных снастях, а мы болтаемся на якорь-цепи на рейде Делфзейла и довольно ощутимо раскачиваемся, когда судно встаёт носом к волне. А мимо нас, по правому борту, проходит небольшая яхта с двумя косыми парусами. Ох, и трудно ей приходится!  Ветер кладёт её почти на бок, зарывается она носом в каждую волну, но упрямо идёт вперёд! Ничего не скажешь: отважные ребята на этой яхте! А тут пришёл боцман и сказал, что, возможно, простоим на рейде до вторника, так как сейчас в Голландии празднуют День рождения королевы. Празднество растянется почти на неделю. А сегодня ещё только пятница! Пять дней нам ещё болтаться! Тоска!
       От берега мы стоим недалеко. Даже телевизор работает! Но тут опять незадача!  Телевизор у нас советский, чёрно-белый «Горизонт». А звук в наших телевизорах принимается на других частотах. Поэтому мы смотрим телевизор как немое кино, без звука. А жаль! Показывают концерты каких-то ансамблей, видно, что музыканты здорово выкладываются, но мы ничего не слышим. Чувствуешь себя как глухой в Опере!
       Ну, мне снова пора на вахту. Третий штурман послал меня включить клотиковые огни и спустить наш и голландский флаги. Ветер ещё больше усилился и старался вырвать фал из рук, но я с ним справился. Когда я был на баке, то моросил дождь, но закатное солнце впереди ещё светило. Я оглянулся и посмотрел на мостик. И тут я увидел радугу! Наш «Братск» стоял как раз под её дугой! Радуга начиналась из моря, где-то метрах в тридцати от левого борта, и уходила в море по правому борту. Мы как будто стояли под радужной аркой! Так близко радугу я ещё не видел! Чудесное зрелище! Потом солнце село, и радуга исчезла. Небо было затянуто тучами, ветер ещё больше усилился. Но тут опять случилось чудо! В разрыве облаков показались две звезды, одна яркая, большая, а вторая поменьше. Я сразу их узнал! Это были наши с Ирой звёзды! Вот так: всё небо в тучах, а наши звёзды – вот они! Значит, и Иринка помнит обо мне! Спросил у штурмана, что это за звёзды. Он сказал, что сейчас точно не скажет, но скорее всего это Вега или Арктур. Потом я сменился с вахты, и первый день праздника для нас закончился.

LXXXV.

       Когда стоишь на рейде в ожидании разрешения на вход в порт, то время тянется медленно. Каждый день ожидания похож один на другой как две капли воды. Одни и те же люди, одни и те же вахты, одни и те же новости, точнее их отсутствие. Всё на судне вроде бы крутится, все при деле, а в результате – бег на месте! Вот тут и понимаешь, что самое трудное – это ждать! Ждать, когда от тебя мало что зависит. Боцману приходится каждый день придумывать нам работу. Нам же - каждый день придумывать, как от этой работы «отмазаться», чтобы побольше времени оставалось на собственно саму нашу практику в радиорубке. Так как в помещении радиорубки с трудом могут развернуться только три человека, то только двое из нас, курсантов, могут находиться на вахте с начальником радиостанции или вторым радистом. Остальные просто физически не поместятся! Находиться в радиорубке без начальника радиостанции или радиста нам запрещено, так как они отвечают за все наши действия в этом помещении. Посторонним в радиорубку вход, вообще, запрещён! Капитан, старпом и первый помощник – вот те люди, которые могут находиться в радиорубке вместе с радистами. Мы, как практиканты, являемся исключением из этого правила, но и мы можем бывать здесь только в сопровождении лица, ответственного за нас. Устав службы на судах министерства морского флота СССР гласит:
 
 …    465. Вахтенному радиооператору запрещается отлучаться из радиорубки и отвлекаться от своих прямых обязанностей, а также допускать в рубку посторонних лиц и членов экипажа без служебных надобностей.
В радиорубке разрешается находиться только капитану судна, старшему помощнику капитана и первому помощнику капитана. Вахтенный радиооператор может оставить радиорубку только с разрешения капитана или начальника судовой радиостанции.

     Так что «живи по уставу – завоюешь честь и славу»! Говорят, что капитан покидает судно последним. Правильно! Но предпоследним его покидает радист, если только, вообще, покидает! Во всех приключенческих фильмах про моряков или враги всегда хотят радиста убить первым, или свои же товарищи забрать его из радиорубки последним, когда он по колено в воде пытается передать сигнал бедствия! Вот такие издержки производственной деятельности! Такая вот, понимаете, «судовая интеллигенция», как любят называть на судне радиослужбу.

       Курсант, как электроток, всегда идёт по пути наименьшего сопротивления. Поэтому каждый из нас решал проблему, как убить свободное время, в зависимости от личных желаний и возможностей. Если тебе, сменившемуся с вахты, не удавалось проникнуть в радиорубку, или очередь на игру в биллиард была непомерно большой, или при игре в настольный теннис был неосторожно раздавлен последний целлулоидный шарик, а просмотр кинофильма, который все уже посмотрели по 4 раза, не вызывает у тебя никакого желания посмотреть его в пятый раз, то ты всегда можешь залечь в свою коечку и погрузиться в объятия Морфея. Курсант спит – служба идёт! Это золотое правило всегда работало на 100 процентов! Особенно, когда знаешь, что тебе скоро надо будет заступать на «собачью вахту» - с 00.00 до 04.00 часов. И все кругом, кроме тебя и вахтенного штурмана, будут спать. А лично ты по распоряжению неугомонного боцмана будешь на ветру пытаться отодрать засохшую краску со стенок различных «кондеек», которые боцман собрал по всему судну, с намерением использовать их в дальнейшей покраске. И эта тупая и бесполезная работа будет средством занять тебя чем-то, что позволит сократить время ожидания входа в порт ещё на четыре часа. И так день за днём! Романтика!
       И всё же вечером 4 мая, настал желанный миг! В половине десятого к нам подошёл лоцманский катер. Вдвоём с матросом мы спустили штормтрап с левого борта, и по нему лоцман перешёл на наше судно. Он очень похож на немца: высокий, худой, стрижка  под «ёжик», волосы светлые. Глаза тоже. В чёрном форменном мундире и в белой фуражке с «крабом». Одновременно с этим корпус судна стал вибрировать, это заработала наша машина. Кажется, сейчас пойдём! Лоцман поднялся на мостик. Они с капитаном говорили по-английски, но, удивительное дело, я почти всё понял! Не зря всё-таки меня три года учили этому языку! Буфетчица принесла лоцману кофе на мостик. Тот выпил, а потом стал прохаживаться по мостику взад-вперёд, что-то насвистывая. Потом спросил у третьего штурмана про осадку судна, тот что-то подсчитал и ответил. Потом я пошёл будить следующего вахтенного матроса и сменился с вахты. Следующую вахту мне придётся нести у трапа, так как мы уже будем стоять у причала. А сейчас – спать!

LXXXVI.

       Открываю я утром глаза – из иллюминатора видна акватория порта. Наконец-то мы стоим у причала! Порт совсем небольшой. К причалу одновременно могут встать только два судна. На причале два портовых крана. Двухэтажное кирпичное здание – здесь и Управление порта, и склады. Сразу же за портом начинается автомобильная дорога. За ней – шлюз. Дорога проходит через небольшой подъёмный мост. За нашей кормой, у стенки, стоит много-много катеров. Все такие маленькие и чистенькие, словно игрушечные! Здесь, на первый взгляд, всё игрушечное: дома, деревья, машины. Везде очень чисто! Наш «Братск» среди всей этой частоты кажется чумазым и обшарпанным. За автодорогой стоят двухэтажные современные коттеджи с голландскими флагами. Здесь, наверное, всё ещё празднуют День рождения королевы. Вокруг акватории порта зелёный травяной газон. На нём пасутся овцы! За коттеджами видна старинная ветряная мельница.  Ну, точно, деревня! Утром был туман, пасмурно. К обеду пошёл дождь, прямо ливень! А потом выглянуло солнце! Сразу вокруг стало очень красиво! Здесь уже распускаются листочки на деревьях, даже черёмуха начинает цвести! Всё почему-то кажется очень знакомым. Опять верится и не верится, что мы за границей!
         С утра начали погрузку. Как оказалось, грузим мы не пшеницу, а крахмал. На причал подъезжают машины с поддонами, на которых уже уложены в штабеля большие пакеты с крахмалом. Кран опускает поддоны нам в трюм. Грузят голландцы. Их на судне работает человек пятнадцать. Старые и молодые. Почти у всех светлые глаза и волосы. Работают  слаженно, поэтому кажется, что погрузка идёт очень быстро. Сегодня двое наших курсантов уже пошли с судовым врачом и четвёртым помощником в увольнение в город. Вернуться – расспросим их обо всём. Грузиться мы будем долго. Одни говорят, что дней десять, другие – неделю. Так что ещё успеем прогуляться по голландской земле. А сейчас, мне пора на вахту.      
           Стою я у трапа. Смотрю, как голландцы загружают наше судно. А тут вижу: подъезжает к трапу какой-то долговязый парень на велосипеде. Моего примерно возраста. Послонялся он по причалу, поболтал с грузчиками, которые были на берегу, а потом  стал подниматься по трапу к нам на борт. Ну, я его спрашиваю по-английски: “What do you wont?” (Что вы хотите?). А он мне отвечает на ломаном русском: «Привет! Как поживаешь?» На этом, кажется, его словарный запас русского языка и заканчивался. Ну, я ему по-английски отвечаю, что хорошо живу, спасибо!  В общем, парень пришёл поболтать. Стоим мы с радистом Сашей на борту у трапа, а парень тем временем уже поднялся к нам. И, когда он ступил на палубу, мы с Сашей понимаем, что он очень высокий, метра под два ростом! Я ему до подмышек еле достаю! А он улыбается во весь рот и уже по-английски спрашивает, есть ли у нас почтовые марки и олимпийские рубли. Ничего этого у нас с Сашей не было. А парень достаёт из кармана пачку фотооткрыток и протягивает нам по одной. На открытках виды городка с высоты птичьего полёта. «Это Делфзейл?» - спрашиваем. Он радостно кивает: «Да, да! Делфзейл!» А потом спрашивает нас, у других матросов есть ли марки? Мы говорим, что не знаем. Он попросил разрешения пройтись по судну, спросить у других моряков. Поскольку по трапу на борт то и дело поднимались и спускались грузчики, мы не стали препятствовать ему в этой небольшой экскурсии. Саша пошёл с ним по судну. С непривычки этот долговязый парень трахнулся головой о верхнюю переборку. Ну, и  жердина! Я до этой переборки и рукой достать не могу, а он головой её задевает! Побродив по судну, парень, довольный, вернулся к трапу. Ребята подарили ему щипчики для ногтей с олимпийской символикой – он был на вершине счастья!
       Потом пришли из города наши ребята. Принесли с собой большой деревянный башмак. Его им какой-то старичок голландский подарил, когда узнал, что они из России. Он в войну был антифашистом и к русским относился очень хорошо. В башмаке была насыпана земля и рос цветок. Вот он и подарил его ребятам на память, в знак российско-голландской дружбы! Ребята рассказали, что в городе есть всё, но очень дорого! Завтра моя очередь идти в увольнение. Посмотрю, что это за город такой, Делфзейл!

LXXXVII.

     Ну, вот мы и на берегу! Можно сказать,  что  я  впервые ступил на заграничную землю!
Голландия встречала нас солнечной погодой, жизнерадостными улыбками местного населения и радужными перспективами предстоящих покупок! Наша группа из трёх человек: судового доктора (старшего группы), матроса и меня - после обеда направилась в увольнение в город. Город был преимущественно двухэтажным. На первом этаже каждого дома размещался магазин, а вторые этажи были жилыми. Там, вероятнее всего, и проживали хозяева этих магазинов. Витрины в каждом магазине большие, от этого в помещениях очень светло. Товаров любых – море! Некоторые товары выставлены на специальных лотках и корзинах на улице, перед входом в магазин. Выбирай, что нравится, а потом иди внутрь и оплачивай свою покупку. Чистота везде и порядок! Мостовая выложена камнем. Приятно пройтись по загранице!
      
       На судне нам выдали полагающиеся нам деньги в местной валюте – гульденах. У меня оказалось 31 гульден 25 центов. Распихал я эту «кучу» денег по карманам, ну, думаю, вперёд – за джинсами! Джинсов оказалось полно. Продаются они в фирменных магазинах, всех фирм и размеров. Но цена у них такая, что мне и на одну брючину не хватает. Доктор сказал, что есть ещё магазины «секонд-хенд», где можно купить сравнительно неплохие вещи дешевле. Мы зашли в такой магазин, хотя там и были джинсы по цене 10 гульденов,   но не было моего размера. Доктор повёл нас на городскую ярмарку, там всё должно было быть ещё дешевле! Ярмарка располагалась на центральной площади, как раз там, где стояла мельница. Чего тут только не было! Начиная от собачьих консервов и заканчивая газонокосилками. Джинсы тоже были, по пять гульденов! Но все маломерки, на меня ничего не подошло. Доктор с матросом копались в грудах разных шмоток, набрали себе много чего по дешёвке.

      Ярмарка была сегодня последний день, и другой такой возможности отовариться больше не предвиделось. На судно мы вернулись так: впереди доктор и матрос с охапками пакетов с покупками, а я позади налегке, с тридцатью одним гульденом и мелочью в кармане и фотоаппаратом в руке. Ну, что же, буду дальше копить деньги на осуществление заветной мечты. А пока надо собираться на вахту.
        Чтобы на вахте мне не было скучно, боцман опять поручил мне красить трап, теперь уже шаровой краской. Взял я кисточку и только начал покраску, как вижу: идёт к нам наш вчерашний знакомый – долговязый парень. Улыбается во весь рот! Ну, думаю, опять чего-нибудь клянчить будет. И, не дожидаясь, решил «бить его первым его же оружием»!
«Привет! – говорю по-английски. - Как поживаешь?» Он мне тоже, только на ломаном русском: «Привет! Как поживаешь?» «Very good!» - говорю. Так, слово за слово, поболтали мы с ним. Я спросил, как его зовут. Он в ответ выдал что-то такое длинное, что я не запомнил. «Ну, - говорю, - ты даёшь! А покороче как-нибудь?» В конце концов сошлись на том, что его можно называть просто Рон. А меня он окрестил Володей. Ну, Володя так Володя! Расспросил я его, как мог, кто он, чем занимается. Оказалось, ему тоже 20 лет, как и мне. Живёт он с матерью, учиться уже закончил. Не работает. С работой трудно. Выменивает всякую всячину у моряков, тем и живёт. Ищет Олимпийские рубли, у всех спрашивает: «Олимпик рубл? Олимпик рубл?» Подошёл наш замполит, дал ему пачку открыток о Ленинграде. Рон вроде бы успокоился, а, поняв, что больше ему ничего «не обломится», сел на свой велосипед и уехал. А я продолжал красить трап. Доступ в порт здесь свободный, и часто вдоль причала медленно проезжают легковые автомобили – рассматривают нас голландцы, как зверей в зоопарке. Ну, а мы на них смотрим. Они от скуки катаются, а нам скучать некогда: к концу вахты надо мою часть трапа докрасить.

      Заступаю я, значит, утром на вахту. День солнечный, тепло. Красота, одним словом!
На нашем кормовом флагштоке развивается наш родной Советский красный флаг, а на гафеле – трёхцветный голландский. Это означает, что мы стоим в голландском порту и флаг - это дань уважения к той стране, в которой мы находимся. А трап, который ведёт с берега на наше судно, – это как бы проход на территорию нашей Страны. Так вот, боцман решил этот официальный проход покрасить для подъёма престижа Страны. Сказано – сделано! Вахтенные матросы с нолей до восьми утра по очереди красили трап (так же, как и я вчера), и к утру всё было готово! И только я в восемь часов заступил на вахту, как прибегает боцман и чуть ли не рвёт на голове волосы: краска-то не нитро, а обычная! И сохнет она, о-о-х, как долго! А тут в девять придут голландцы на погрузку, начнут подниматься по трапу и влипнут в свежую краску, как мухи! И где тогда будет престиж нашей Страны? Во-о-от! Как раз в том месте, куда бы переместился боцман, чтобы на том месте продолжить вырывать волосы, закончив рвать их на своей голове!  Но боцман не хотел становиться лысым, а приволок канистру с растворителем, кучу тряпок,  и стал я в спешном порядке оттирать свежевыкрашенные поручни трапа от только что нанесённой краски! Пришлось попыхтеть, но к приходу голландцев всё было сделано! И волосы на голове (а может быть, и ещё кое-где на теле боцмана) были спасены!

LXXXVIII.

      А работяги-голландцы не сачкуют, грузят нас в хорошем темпе, без задержек. То и дело к нашему борту подъезжают грузовики с фургонами, в которых на поддонах сложены штабеля мешков с крахмалом. Дизельные погрузчики быстро разгружают эти поддоны на причал, а потом их краном загружают нам в трюмы. Тягачи у грузовиков выглядят очень живописно. Каждый водитель – владелец собственного грузовика, и украшает своё транспортное средство по своему вкусу. Машины все разных марок: Ford, Scania, Volvo. Кабины у всех разноцветные, украшены всевозможными надписями и изображениями. На дверях обычно написаны имя и фамилия владельца, город и телефон. На радиаторе присутствует голландский флаг или два перекрещенных голландских флага. На крыше впереди тоже написаны имя и фамилия владельца, да ещё там размещают какие-нибудь смешные фигурки в виде кукол. У одного грузовика на крыше сидят два поварёнка с ложками, у другого – утята, у третьего – пара белых надутых человечков, рекламирующих шины «Мишлен». А один из водителей прикрутил на радиатор пластикового рыцаря. В общем, выездная выставка народного творчества на колёсах! В каждой кабине телевизор и оборудованное спальное место. Этакий дом на колёсах получается! Мы уже наполовину загружены. Если так будет продолжаться и дальше, то мы скоро уйдём домой. Скорее бы уже. Торчать по четыре часа у трапа уже опротивело! Стоишь чучелом и изнываешь от безделья. Даже у боцмана уже закончилась фантазия придумывать нам работу! Вот, опять припёрся долговязый Рон. Привёз какой-то замусоленный болгарский вымпел и долго у всех расспрашивал, что на нём написано. Так никто ему ничего и не сказал. Надоел он всем уже. Шёл бы уже искать работу, орясина, а не болтался тут по чужим судам! Скорее бы вахта закончилась, мы с Юркой собрались в город сходить. Но день, видимо, не задался. Пошли мы с Юрой после обеда к замполиту, мол, в город хотим прогуляться в свободное от вахты время. А он нам: «Вы сегодня не пойдёте – нет старших группы. И, вообще, вы каждый день в город ходите!» Ну, мы с Юркой, конечно, вскипели благородный негодованием! Это мы-то каждый день ходим? Я лично и был-то в городе всего один только раз! Но против начальства не попрёшь! И завалился я с горя спать. Проспал до ужина, а потом опять заступил на вахту.
       Стою я, значит, трап охраняю. Тут подъезжает легковая машина, из неё вышел какой-то тип, поднялся по трапу на борт и на чистом русском языке попросил позвать вахтенного офицера. Нажал я звоночек, а тут вместо вахтенного помощника дружно выбегают капитан и помпей. Видно, они знали друг друга, потому что руки жали как старые знакомые. Оказалось, что этот тип – капитан-наставник. Для меня это звание ничего не значило, поэтому и не впечатлило. А наш капитан меня подзывает, поручает мне забрать из машины и перенести в пассажирскую каюту два огромных ковра. Таскаю я ковры и думаю про себя: «Начальству даже в город ходить не нужно, и так всё доставят прямо на борт! А нас и прогуляться не пускают. Ну, да ладно, чего мы в этой деревне не видели. Без денег и один раз там побывать достаточно». А тем временем потихонечку  начался  отлив  и наше судно  намного  опустилось  относительно  причала. Трап нам пришлось убрать совсем, а вместо него поставить деревянные сходни. Да, значительные здесь перепады между приливами и отливами. Недаром Голландию ещё называют Нидерланды (низкие земли). Не будь тут дамб, которые защищают страну от приливов, тут бы всё плавало. А так, пожалуйста, живут же себе на отвоёванных у моря землях и неплохо живут! Ну вот, и моя вахта заканчивается. Наступает 9 Мая! С Днём Победы вас!

LXXXIX.

      «Этот День Победы порохом пропах! Это праздник …!» - эти строчки из знаменитой песни, которая так хорошо отражает отношение всех советских людей к этому великому дню. А для нас этот праздничный день - всего лишь один из рабочих дней. Экипаж «Братска» продолжал исполнять свои служебные обязанности и трудился совершенно так же, как и в обычные дни. Чего не скажешь о голландцах! Они в этот день не работают, видно, тоже отмечают Победу над фашизмом! День выдался тёплый, солнечный. Почти лето! Хорошо в такой день отдыхать! Мы с ребятами вышли на корму, чтобы сфотографироваться на фоне иностранного судна, стоящего рядом с нами. Кормового флага судна не видно, поэтому нам трудно судить о его принадлежности к какой-либо стране. Хорошо-то как! Солнышко пригревает, вода за бортом плещется. Мы решили немного продлить минуты отдыха и задержаться на кормовой палубе, пока нас не нашёл настырный боцман. Я принёс из каюты гитару, и мы спели «День Победы». Получилось здорово!
        Ребята обнаружили в ящике на корме две шестнадцатикилограммовые гири, и мы размялись в своё удовольствие, устроив по флотской традиции небольшой спортивный праздник. Погода была шикарная! После обеда, в «Адмиральский час», нам удалось даже позагорать! Вечером ребята собирались сходить в город, а мне надо было заступать на вахту.

           День продолжал оставаться для меня приятным вплоть до самого ужина. А после ужина вдруг произошла небольшая стычка между боцманом и мной. Едва я успел расправиться в столовой с огромной половинкой праздничной жареной курицы и взять повязку вахтенного у подменявшего меня Серёги, как, брызжа слюной и багровея от злости, ко мне подлетел боцман с намерением вылить на меня всё содержимое своей возмущённой души! Его, оказывается, только что пропесочил капитан за то, что трап перекосился, поскольку начался отлив. Видно, здорово ему досталось от кэпа, и он решил сорвать злость на мне. «Почему у тебя трап перекошен?!!» - орёт, аж пена изо рта! Я ему так спокойно говорю:

- Чего вы орёте? Я только что пришёл.
- Ты на вахте!
- Да, я на вахте, но когда я уходил, всё же было нормально. А пришёл я только что.

Всё это я ему говорил, уже подтягивая лебёдкой трап. А он мне:

- Ты у меня договоришься! Ишь, детский сад здесь развели! -  и т.д.  и  т.п.

      Короче, чувствую, разговор переходит на личности. Ну, я ему со всей учтивостью, говорю, что не стоит поливать грязью друг друга, что я могу послать его ещё похлеще, чем он меня, и что "давайте, товарищ боцман, не будем …!»
     Боцмана, видно, моё спокойствие убило. Он страшно обиделся и, как маленький, пошёл жаловаться на меня старпому. И что же вы думаете? Привёл! 
     Ну, старпом, видимо, был умнее боцмана. Мы с ним очень достойно, без нервотрёпки, поговорили, прекрасно поняли друг друга, и дело закончили мирным путём. Но боцман, мне кажется, ещё долго собирался на меня дуться. Потом я сменился с вахты, и День Победы окончился для меня без приключений.

XC.

       Утром я опять заступил на вахту. До обеда воевал с трапом. Здесь очень большие приливы и отливы. Мы два раза в сутки поднимаемся и опускаемся на два метра. Вот и приходится то парадный трап подтягивать, то совсем его убирать и ставить сходни. Веселуха, одним словом! А солнце припекает! Ребята даже загорали после обеда. Они слышали по радио, что в Ленинграде сегодня +25 градусов! Да и здесь почти такая же температура. Всё цветёт, деревья уже зелёные, и тюльпаны распускаются! Вот, действительно, Голландия – страна тюльпанов! И тут к нам на борт поднимаются два парня в спортивных костюмах. Ну, я к ним обращаюсь по-английски, чего вам, мол, ребята, надо? А они мне по-русски: «Здравствуй, товарищ!» Оказались – поляки, с соседнего парохода. Пришли пригласить нас сыграть в футбол! Вахтенный помощник сказал им, что мы можем сыграть с ними только вечером, так как сегодня рабочий день до 15.00. Согласовали мы всё это предстоящее спортивное мероприятие с первым помощником, и потом уже наша делегация, состоящая из второго и третьего штурманов, пошла к полякам договариваться об игре. Заодно обменялись с ними фильмами, чтобы вечером их посмотреть, а утром – вернуть.
      Начало игры назначили на 18.30. Замполит выдал нам спортивную форму: футбольные трусы, майки и бутсы. Ну, просто смех, а не форма! Футболки оказались всем коротки, почти весь живот оставался голым. А трусы такие, что у нас их называли «50 лет Советскому футболу!» Повезло нам только с бутсами. Замполит расщедрился и выдал нам несколько новых пар. К назначенному времени мы отправились на поле. Шли пешком. До поля было недалеко, минут десять ходьбы по дорожке вдоль берега моря. По обеим сторонам дорожки были зелёные газоны, на которых свободно, как на пляже, загорали голландцы. Это, похоже, была зона отдыха, отделённая вместе с парком от остального пространства решётчатым забором с калиткой. А за забором уже мирно паслись местные овцы. Идиллия! Вот только всё поле было усеяно овечьими «плюшками». Не здесь же мы будем играть?! Слава Богу, нет, не здесь! Впереди, за деревьями уже было видно игровое поле. Оно оказалось не футбольным, а для регби. Но нас и такое устраивало! На поле уже разминались поляки. Ох, и дылды же собрались с нами играть! Все высоченные, здоровые, как кони! На их фоне мы выглядели довольно мелковато. Ну, отступать некуда!
Переоделись мы в нашу смехотворную форму и игра началась!
       Договорились играть два тайма по 40 минут. Сначала мы поляков здорово прижали к их воротам. Они, хоть и высоченные, но играют не лучше нас. Я бы сказал, мы их поначалу давили своей игрой! Мы даже сумели открыть счёт, забив первый мяч в их ворота. Но потом поляки освоились и пошли в контратаку. Вратарь у нас был просто анекдот! Здоровенный детина, моторист Валера. На воротах он никогда в жизни не стоял, но ради такого случая встал. Два мяча в наши ворота прокатились у него буквально под ногой. После чего мы сказали ему, что, поскольку он вратарь, может брать мяч руками. Обрадовался он или удивился, понять было трудно, так как мы устремились к воротам противника. И тут мне удалось забить полякам два мяча подряд! Дело было так.
        Первый гол был забит мною довольно смешно! Я прорвался с мячом к их воротам и ударил. Удар не получился, и мяч попал как раз между двумя поляками, а они уже сами затолкали его в свои ворота! Зато второй гол получился красивым! Я опять вышел к воротам команды соперника, но позиция была неудобной: я находился у края поля. И навстречу мне бежал уже польский защитник, на две головы выше меня. Бодаться с ним у меня не было никакого желания. Ну, думаю, не пропадать же атаке, будь что будет! И ударил по мячу изо всех сил! Мяч взвился в воздух, как пушечное ядро! Сначала я подумал, что он перелетит верхнюю штангу ворот, но он опустился ниже и попал точно в «девятку»! Польский вратарь только и сумел сделать, что выругаться по-польски! Вообще, в пылу нашего спортивного сражения мы не стеснялись в оценках действий своих и чужих и применяли короткие, но весьма эмоциональные общеизвестные выражения русского нелитературного языка! Поляки ничем не отличались от нас в выражении своих эмоций и кричали друг другу то же самое, но только на своём родном языке! Ни те, ни другие выражения нисколько не смущали наших и чужих болельщиков, среди которых были и женщины (буфетчицы и уборщицы), пришедшие поддержать игру своих команд. На перерыв мы ушли со счётом 3:3.
        После перерыва поляки стали «жилить»: толкали наших игроков, ставили подножки; но мы не поддавались на провокации, а продолжали атаковать, так как судья не останавливал матч. Но стоило нашему игроку задеть поляка, как тот падал на траву «в страшных муках», пытаясь довести дело до штрафного удара. Мы опять «дали им прикурить»! Они огрызались, и мячи продолжали влетать в наши и в их ворота. Один наш мяч в их ворота всё же не засчитали, и  встреча закончилась со счётом 5:5. Опять победила Дружба! На судно мы возвращались в приподнятом настроении, хотя наши прокуренные и пропитые матросики изрядно выдохлись. Наш ждал вечерний чай и просмотр фильма с польского судна. Фильм был на английском языке, производства США 1977 года и назывался  «Saturday Night Fever/Лихорадка субботнего вечера», с молодым тогда ещё Джоном Траволта в главной роли. Фильм был музыкальным и красочным, поэтому знание английского языка не особо и требовалось. Под музыку «Би Джиз» мы славно провели вечер этого трудного дня, а потом пошли с ребятами в душ смывать с себя пот и грязь нашего спортивного сражения. Завтра нас, вероятно, загрузят окончательно, и мы отправимся домой. Скорее бы уже!   

XCI.

         Сегодня понедельник. Вероятность нашего отхода так и не сработала. Нас медленно, но верно продолжают загружать. Осталось совсем немного. Мы же, стараясь использовать последнюю возможность посетить берег, записались с Юрой Вихровым у старпома на увольнение в город. Договорились с радистом Сашей, что он нас поведёт как старший группы. Но тут нас перехватил начальник радиостанции и слегка «пропесочил» за то, что мы уже неделю не появляемся в радиорубке. Мы покаялись и клятвенно обещали исправиться. После чего помогли Саше принять карту погоды на факсимильном аппарате и с чувством выполненного долга отправились к замполиту за разрешением убыть в город. А замполит, оказывается, уже всех перетасовал и старшим в нашей «тройке» назначил четвёртого помощника. Хорошо, что хоть мы с Юрчиком оказались вместе! А день выдался яркий, солнечный! Побродили по городу. Неожиданно в большом супермаркете наткнулись на распродажу солнечных очков! Долго выбирали и приценивались. Мне повезло! Нашёл очки-пилоты, зеркальные, со стёклами, а не c пластмасской. Четвёртый помощник аж губу закусил, когда понял, что за 10 гульденов я держу в руках настоящие «пилоты». А когда я их вернул на стенд, чтобы померить другие, то он в них вцепился и уже больше из рук не выпускал. На моё счастье, тут было ещё две пары таких же очков, и из магазина мы все уже вышли в фирменных «пилотах»! Так состоялась моя первая покупка за границей! К слову сказать, эти очки сохранились у меня до сих пор! Сколько раз мне предлагали их продать, но я с ними так и не расстался. Со временем оправа у них несколько расшаталась, и приходится подкручивать винты, но они всё ещё «живы». Мой друг даже снимался меня в них в музыкальном клипе на киностудии «Ленфильм», когда я исполнял свою песню «Ледокольная». Но это уже совершенно другая история!

XCII.

         Всё! Сегодня мы покидаем Голландию и уходим из Делфзейла. Голландцы заканчивают погрузку в нашем последнем трюме, и настроение у нас «чемоданное». После обеда мы пошли в радиорубку «замаливать грехи» перед начальником радиостанции. Он принимал карту погоды, а нам поручил разматывать рулон бумаги для телетайпного аппарата. Бумага была намотана в три слоя: три слоя обычной бумаги, а между ними копировальная. Поскольку печатать под копирку обычно на телетайпе нечего, то в целях экономии бумаги нам предстояло сделать из одного рулона бумаги с копиркой три рулона обычной бумаги без копирки. Задача нетрудная, но требует сноровки. К нам на помощь пришёл потом радист Саша, и мы, чтобы совместить приятное с полезным, вышли на крыло мостика, где, загорая под щедрым голландским солнцем, перемотали ещё два рулона бумаги, обеспечив работу телетайпа на два рейса вперёд! Начальник радиостанции был счастлив, и мы были им прощены!
       Вечером, в половине шестого, погрузка была закончена. Наш «Братск» ощутимо кренился на правый борт. Даже, когда буксиры оттащили нас от причала, крен остался, и, чтобы перейти на другой борт, приходилось подниматься по палубе, как в горку. Загрузка у нас была полная, под ватерлинию. Когда балластом мы выровняли крен, то ходить по палубе стало легче. А буксир тащил нас прочь из порта. Уже далеко позади остался причал, где мы стояли. Прошли мимо польского судна, с экипажем которого мы играли в футбол. Помахали им на прощание. Буксир протащил нас вниз по реке до выхода в море, «ухнул», прощаясь, и вернулся в порт. А мы пошли своим ходом. Нас начало болтать с борта на борт. Мы медленно, как тюлень, переваливались с одного борта на другой. В десять вечера мы подошли к границе территориальных вод Голландии. Лоцман перешёл на лоцманское судно, а мы медленно, но верно пошли в Ленинград. Домой, домой! Говорят, что придём в воскресенье. Дай Бог, чтобы было так!
        На следующий день мы стали ещё на 300 миль ближе к дому. С утра начали приводить наше судно в порядок. Нам предстояло скатывать палубу из брандспойтов, а потом мыть щётками наружные переборки первой и второй надстроек. Погода была свежая. Волна слегка расходилась, и нас то и дело обдавало фонтаном солёных брызг. Так мы попробовали, какова на вкус вода в здешних морях! Хорошо, что оделись мы подобающим образом. На мне были литые противоипритные резиновые штаны с лямками, непромокаемая дерматиновая куртка и рыбацкая жёлтая кожаная зюйдвестка. На руках толстые резиновые перчатки, которыми я держал  пожарный брандспойт.  Ни дать ни взять – морской волк! Когда боцман увёл Серёгу в среднюю часть судна, а я остался смывать палубу в одиночестве, то море решило со мной познакомиться лично. Я стоял спиной к борту, и тут на меня обрушился поток воды. Он ощутимо прошёлся по моей спине, причём удар был точным: ни справа, ни слева никаких других волн не было! Да и сами волны были не такими уж и большими, чтобы перекатываться через борт. Было полное ощущение, что кто-то живой по-приятельски хлопнул меня по спине, приветствуя как друга! Чувство было настолько реальным, что я оглянулся, ожидая увидеть Серёгу, который приложил меня в спину струёй из своего брандспойта. Но сзади никого не было! Я всё понял и посмотрел на море. Вспененные морские валы размеренно катились  навстречу, лизали борта нашего судна и с шипением уносились за корму, а ветер срывал с них клочья морской пены и бросал их мне в лицо. «Ну, здравствуй, море! - сказал я бескрайней водной стихии. - Я тоже рад тебя приветствовать!» 

XCIII.

        После вечернего чая весь экипаж собрали в столовой команды. Всем раздали батарейки с лампочками для спасательных жилетов. Батарейки работают от морской воды. Когда через специальные отверстия вода попадает внутрь корпуса такой батарейки, то происходит химическая реакция и лампочка начинает светиться. Нас всех распределили по тревожному расписанию, показали, где что лежит на случай аварии или пожара. Завтра объявят учебную тревогу. А пока мы идём вдоль датского берега. В Датских проливах будем, скорее всего, ночью. Жаль. Хотелось бы увидеть Замок Гамлета при дневном свете.
        С ноля часов переходим на московское время. По радио сообщают, что в Ленинграде прекрасная погода и что на рейде Ленинграда стоят около двадцати судов в ожидании выгрузки. Обидно будет простоять неизвестно сколько на рейде, когда до родного города рукой подать! Ну, да там видно будет.

        Предпоследний день нашего плавания выдался солнечным и тёплым. На море полный штиль. Волны расходятся только от нашего судна. Горизонта не видно, он закрыт туманной дымкой. Получается, за весь рейс нас даже и не качало серьёзно! Только покачивало иногда. До обеда мы с Серёгой выкрасили душевую, и боцман никакой другой работы для нас так и не смог придумать! После обеда мы пошли в радиорубку, но начальник радиостанции печатал какие-то отчёты и предложил нам «погулять», чтобы мы ему не мешали. От нечего делать мы достали из ящика на корме гири и «поразмяли свои косточки». Ветерок был несильный, но прохладный. Поэтому мы зашли за надстройку, где ветра не было, и загорали в своё удовольствие часа полтора. Красота!
         А после вечернего чая была объявлена общесудовая тревога. Сначала пожарная. По громкой связи объявили, что очаг возгорания находится в плотницкой. Наш пожарный расчёт побежал туда «тушить». Мы размотали пожарные рукава, а я притащил огнетушитель. Условный пожар был успешно потушен!
         Потом, сразу же за пожарной, была объявлена водяная тревога. Мы стали заводить «пластырь» на воображаемую пробоину в районе 125-го шпангоута, находящуюся на два метра ниже ватерлинии. Тут все долго суетились, бегали, но в конце концов завели. Уф!
         А на «сладкое» нам была объявлена шлюпочная тревога! Все бросились к шлюпкам. Кое-как спустили их на воду. Стали садиться в них. И тут вышла заминка: оборвался штормтрап, который вывалили за борт. Хорошо ещё, что по нему никто не спускался! Притащили новый. А время-то тикает! С грехом пополам отошли от борта. Тут выяснилось, что грести вёслами умеют только двое: я и матрос Юра. Мы сидели загребными, а остальные пыхтели за нашими спинами и бестолково шлёпали вёслами по воде или топили их, зарывая лопасти в воду. Пришлось провести разъяснительную работу, и дело сдвинулось с мёртвой точки! Прошли мы два круга вокруг нашего «Братска». Оказалось, что в спасательном жилете грести очень неудобно. А наш «Братск» с воды очень даже неплохо выглядит! Заодно уточнили осадку по носу и по корме. Потом подошли к борту и поднялись по штормтрапу. Подняли шлюпки. А потом ещё полчаса собирали разбросанное повсюду во время тревог снаряжение.
          В заключение этих учений, капитан собрал весь экипаж в столовой команды и сделал замечания по тревогам. Из его слов получалось, что мы и сгорели, и утонули! Так что делайте выводы! Ну, что же, на то они и учебные тревоги! Будем дальше тренироваться. А пока нас ждал ужин и просмотр очередного фильма. 

XCIV.

       Вот мы почти и дома! Говорю «почти», потому что мы стоим на рейде Ленинграда в компании ещё четырнадцати судов, которых тоже не пускают в порт. В нескольких милях от нас виден Кронштадт. Душой мы все уже находимся в Ленинграде, а наши бренные тела всё ещё болтаются тут, на дальнем рейде. Сегодня моя очередь отрабатывать восемь часов на вахте. Затейник-боцман придумал для меня работу – резать на кусочки прогнивший штормтрап, тот самый, который вчера оборвался во время учений. Работа скучная и однообразная, но мои руки делали её автоматически, а сам я был уже не здесь, а в мыслях вместе с моей Иринкой. Три недели я ничего не знал о ней. Только вчера удалось отправить ей радиограмму, что мы приходим. И вот торчим здесь, на солнышке, и ждём команды на заход в порт. И если спросить любого из нас: «Какое сейчас твоё самое заветное желание?» Ответ у всех будет один и тот же: «Хочу оказаться дома!» Вот ведь как устроен человек: мы так рвались в море, мечтали о нём, а теперь нам хочется домой и только домой! Время тянется как резина, и даже когда солнышко скрывается за горизонтом и мы засыпаем с единственной надеждой, что завтра всё изменится, время продолжает топтаться на месте.
        Утро следующего дня не приносит никаких изменений в нашу жизнь. Единственное утешение, что телевизор теперь показывает со звуком. Но до вечера ещё далеко, а дневные передачи о грандиозных стройках в Сибири и вести с полей уже успели нам осточертеть! Настроение отсутствует! Осталась одна тоска. Мы болтаемся, как привязанные (в прямом смысле этого слова) на якорь-цепи, и ждём новостей из порта. Вот второй штурман сообщает нам, что на сегодня в плане разгрузки порта нас нет и что до 16.00 завтрашнего дня мы «железно» проторчим здесь. Таким образом, мы являем собой картину художника Репина «Приплыли» и начинаем читать роман писателя Чернышевского «Что делать?» На этот риторический вопрос у нашего боцмана всегда найдётся для нас ответ. Но любая, даже самая тяжёлая и грязная работа, не способна отвлечь мои мысли от моей любимой. Крепись, моряк! Это только начало твоей морской жизни. Даже не начало, а так, репетиция. Это твоё первое плавание. И таких рейсов впереди будет столько, что ты  в дальнейшем, не будешь их считать. Их надо просто прожить, так что наберись терпения и жди. Недаром говорят: «Ждать и догонять – это самое трудное!» Догонять тебе ещё придётся всё, что ты не успел сделать на берегу. А сейчас – ждать, ждать, ждать …

       Вот и подходит к концу наше плавание! Сегодня в 12.00 мы снялись с якоря и малым ходом идём в порт. Наконец-то сегодня я увижу тебя, Иринка! Скоро, очень скоро мы будем вместе! Вот уже проходим Кронштадт. Идём мимо грозных фортов, мимо подводных лодок, стоящих в базе, мимо Кронштадтских маяков. Впереди – Ленинград! Иринка, остались считанные часы до нашей встречи! И теперь уже не на бумаге, а я сам, лично, расскажу тебе о нашем плавании. До скорой встречи, дорогая моя! Я иду к тебе! Здравствуй!

XCV.

         Мы с Саней сидели на раскачивающихся обрезках досок, из которых были сделаны «люльки», подвешенные с правого борта передней надстройки, и, пристегнувшись карабинами страховочных поясов к удерживающим «люльки» канатам, отбивали молотками старую краску с внешней переборки ходовой рубки. Слоёв краски было много. Мы могли наблюдать под нашими ударами всю историю покраски нашего «Братска» с момента его спуска на воду! Слои краски разлетались разноцветными сухими брызгами во все стороны, щедро осыпая нас с ног до головы. Защитные очки предохраняли наши глаза, но всё остальное на нас было густо покрыто разноцветной пылью. Шёл четвёртый день нашей стоянки в Ленинградском порту. Нас продолжали выгружать, а неутомимый боцман вознамерился занять палубную команду подготовкой к покраске судна. Вчера старпом сказал нам, что после разгрузки нас опять отправят в ремонт, так как в судовом двигателе обнаружены достаточно серьёзные неисправности. Наша перспектива снова выйти в море становилась всё более отдалённой. Второй день мы долбили эту чёртову краску, и утешало лишь то, что в 17.00 мы будем опять свободны до 08.00 следующего утра. А это значило, что я опять увижусь с Иринкой, и мы снова будем вместе! У неё начинались выпускные экзамены, и решался вопрос о её дальнейшем распределении как молодого специалиста. Наше будущее на тот момент было туманным, но мы точно знали, что дальше жить друг без друга не сможем!
           Перед обедом мы с ребятами устроили небольшой «военный совет». Перспектива провести на берегу значительную часть нашей плавпрактики, толком так и не увидев «заграницу» и не купив вожделенные джинсы, нас совсем не устраивала. Было решено отправиться в отдел кадров пароходства с требованием перевести нас на суда, которые выходили в море, так как на берегу проходить радистам плавательную практику невозможно! «В виду того, что судовая радиостанция в порту не работает, изучение действующей радиоаппаратуры и приобретение практических навыков работы в соответствии с планом прохождения плавательной практики для нас не представляется возможным» - этот аргумент был нашим главным козырем! Поговорив с начальником радиостанции, а потом и со старпомом, мы укрепились в нашем решении и после обеда отправились навстречу своей судьбе.
            В Отделе кадров пароходства удивились нашей настырности, но отнеслись с пониманием и велели прийти всем завтра утром. Окрылённые надеждой, мы известили старпома о распоряжении отдела кадров. Старпому жаль было терять дармовую рабочую силу. Он вяло пытался повлиять на нас, чтобы мы передумали, но, увидев нашу решимость, плюнул и отпустил.
             Вечером я рассказал Ирине, что впереди меня ждёт новое назначение. Она ответила, что очень рада за меня, но немного волнуется перед сдачей выпускных экзаменов. Я обнял её и успокоил, сказав, что всё у неё получится! Так, окрылённые радужными надеждами, мы гуляли, обнявшись,  по вечернему Ленинграду и верили, что всё у нас будет хорошо.

XCVI.

        В 09.00 мы с ребятами уже были в Отделе кадров. Курирующий нас инспектор сказал, что сейчас в порту мало судов, куда нас можно было бы определить. Всех вместе разместить нас на одном судне нереально. Поэтому каждого из нас будут распределять по судам в индивидуальном порядке. Таким образом, наша групповая практика переходила в разряд индивидуальной для каждого из нас. В течение дня нас развели по инспекторам отдела кадров, каждый из которых занимался определённой группой судов. В моём случае это была группа лесовозов. После ряда всяческих согласований инспектор сообщил мне, что самое ближайшее судно, куда меня можно направить, через три дня прибывает в Калининград. Поэтому «бери ноги в руки, получай деньги на проезд до Калининграда и дуй в железнодорожные кассы за билетом!» Повторять второй раз мне было не нужно. Я сорвался с места и вечером уже прощался с Иринкой, имея на руках билет в купе поезда Ленинград – Калининград. Отправляться в путь надо было уже завтра, поэтому этот вечер был для нас особенно грустным. Мы провели его, обнявшись, бродя по хорошо знакомым нам маршрутам Петроградской стороны. Две наших звёздочки в небе смотрели сверху на наше прощание. Мы пожелали друг другу удачи и нашей скорейшей встречи снова. Мы опять расставались, но впереди нас ждало наше светлое будущее!
        Следующую ночь я провёл уже в купе поезда, который вёз меня в город, где я ещё ни разу не был – Калининград! Лёжа на второй полке, я смотрел на пробегающие мимо меня деревья, дороги и населённые пункты и думал о том, что меня ждало впереди. Но, поскольку мне было известно лишь только название судна - «Ижоралес», и то, что оно гораздо меньше «Братска», мысли были совсем короткие, как у Винни Пуха, и всякий раз я ловил себя на том, что опять думаю об Иринке! А потом даже видел её, но это было уже во сне. Две звёздочки за вагонным окном светили всю ночь и дарили мне счастливые сны. 

XCVII.

       Калининград встретил меня тёплой погодой и ярким солнцем! Мой попутчик рассказал мне, как добраться до порта, и мы расстались на привокзальной площади. На проходной порта моё имя нашли в судовой роли т/х «Ижоралес» и объяснили, где сейчас  стоит моё судно. Когда я до него добрался, то слегка удивился, насколько оно меньше «Братска». Это был лесовоз, построенный в Финляндии в 1963 году, с водоизмещением  2901 регистровых тонн. Выходило, что я на два года старше этого судна! У него было два трюма и надстройка на корме. У трапа стоял на вахте рыжеусый парень, примерно моего роста и возраста, и хитро мне улыбался. Я поздоровался и сказал ему, что направлен практикантом на это судно. А когда он узнал, что я из ЛМУ, то его улыбка стала ещё шире! Оказалось, что он тоже из ЛМУ и тоже здесь на практике. Только он с судоводительского отделения, тоже четверокурсник, и зовут его Серёга Сухов. Вахтенный помощник вызвал начальника радиостанции. Начальник оказался небольшого роста, и на вид ему было лет пятьдесят. Фамилия ему была Ефимов. Он проживал с семьёй в Ленинградской области. После знакомства с капитаном и остальными членами экипажа т/х «Ижоралес» я стал членом команды и занял должность радиопрактиканта. Меня поселили в двухместной каюте с матросом Саней. Я занял верхнюю койку и понял, что мне здесь всё нравится! После того как начальник радиостанции показал мне всё своё хозяйство, он выяснил, что я уже умею делать, и проверил мою работу на ключе (я, пока  мог работать на электронном ключе только как на «пиле»). Сказал мне, что для первого раза не плохо, но надо учиться. И завтра мы вместе будем готовиться к предстоящему рейсу. Вечером, когда матрос Саня был на вахте, а я сидел в каюте и записывал всё происшедшее за день в свой новый дневник, дверь в каюту с грохотом распахнулась и на пороге предстал улыбающийся во все 32 зуба мой новый знакомый Серёга Сухов!           «Я мысленно вхожу в ваш кабинет!» - пропел он басом строчки из модной в то время песни с диска «По волнам моей памяти» композитора Давида Тухманова. Мы оба «заржали»! Такие шутки были в духе нашей родной Системы. Серёга порассказал мне многое из жизни нашего судна, и, проболтав до ночи, мы расстались лучшими друзьями.
 

                XCVIII.

            Мы стояли под погрузкой три дня. Я успел побывать в городе. Это сейчас он называется Калининград, а до войны он был Кёнигсбергом (Королевская гора). Название города происходило от названия замка на горе, вокруг которого и стал развиваться город. Город был переименован в 1946 году. Так Кёнигсберг стал Калининградом, а Восточная Пруссия стала называться Калининградской областью. Исторический центр города очень отличался от современных новостроек. Старинные дома даже сейчас сохранили благородство своих очертаний, и от них веяло вековой стариной. Новые кварталы были типовой современной застройкой и мало отличались от таких же зданий, которые строили по всей России. Пользуясь возможностью пребывания в Калининграде, наш первый помощник организовал выездную экскурсию для членов нашего экипажа на Куршскую косу. Это уникальный природный заповедник, национальный парк, представляющий собой узкую и длинную песчаную полосу суши (косу) саблевидной формы. Мы поехали туда на экскурсионном автобусе, заказанном специально для нашего экипажа. Ехать туда было не очень далеко, примерно час по времени. Вокруг дороги зеленели поля с различными сельскохозяйственными культурами, населённые пункты утопали в зелени деревьев. Всё было чистенькое, ухоженное. Дороги прекрасные! Видно, в Восточной Пруссии к этому делу подходили серьёзно, и до нашего времени кое-что сохранилось в приличном состоянии. На Куршской косе всё уникально: от её расположения и протяжённости до огромного количества разнообразных природных достопримечательностей. Мы посетили «Пьяный (или Танцующий) лес». Для туристов здесь проложены специальные деревянные дорожки с ограждениями, чтобы не травмировать лесную почву. Деревья (в основном сосны) действительно были самых причудливых форм. Стволы их загибались в спирали, были скручены самыми невообразимыми способами. Лес был сказочным и живым! Поразительно!
       Потом мы вышли на берег моря. Кругом были дюны и прекрасный песочный пляж! Вода в море была холодная, но загорать было вполне можно. Наш коллектив расположился в живописной ложбинке между дюнами. На брезенте разложили сухой паёк, который мы взяли с собой с судна, и началась наша «зелёная конференция». Пикник удался на славу! Потом мы загорали, играли в волейбол и в футбол, в общем, культурно отдыхали. Вечером мы уже были на судне. Поездкой все остались довольны.

XCIX.

       Уходили мы из Калининграда в субботу, шестого июня. Моё второе плавание я начинал, как мне тогда казалось, бывалым моряком, побывавшим уже за границей. Но на поверку оказалось, что я ещё зелёный салага, а не мореман! Дело было так.
        С прошлого рейса у меня оставалась валюта – двадцать гульденов, которые я копил для следующих покупок. Эти деньги были мною указаны в таможенной декларации, когда мы вернулись в Союз (Советских Социалистических Республик) после окончания рейса на «Братске». Наши декларации с отметками таможни хранились у первого помощника «Братска». Но, когда я уходил с судна, не озаботился тем, что эту декларацию надо взять с собой, чтобы подтвердить происхождение этих, честно заработанных мною денег. Незаконное владение валютой иностранных государств на территории СССР было в то время уголовно наказуемым преступлением. Поскольку я столкнулся с валютой первый раз в жизни, то и всех правил валютного законодательства я в то время не знал. Но незнание закона не освобождает от ответственности! Когда мы сдавали первому помощнику наши заполненные таможенные декларации на выезд, то он спросил у меня въездную декларацию. Я ответил, что она осталась на «Братске». Первый помощник, кстати, мой однофамилец, с сожалением посмотрел на меня и предупредил, что эту мою валюту таможенники могут изъять, так как у меня нет официального документа, подтверждающего, что я владелец этой валюты. Он, правда, обещал поговорить с таможней, но гарантий не было никаких.
         И вот, когда у нас на борту начала работу таможенная комиссия, меня вызвали в кают-компанию, где таможенник объявил мне, что задерживает мою валюту до момента предоставления мною приходной таможенной декларации, когда я опять буду в Калининграде. Всё, приплыли! Цепочка действий, которые мне предстояло совершить, чтобы получить мои деньги обратно, пронеслась в моём мозгу, как молния! Это означало, что я каким-то образом должен буду побывать на «Братске», забрать свою декларацию, вернуться когда-нибудь в Калининград, предъявить эту декларацию в Калининградской таможне и получить свои деньги обратно! Теоретически – возможно! Практически – НИКОГДА! Морально я был раздавлен и убит наповал! Аут!   
          Вы верите в чудеса? Нет? А вот мне пришлось поверить! Таможенник уже начал заполнять акт об изъятии у меня валюты, когда я вспомнил, что перед началом комиссии, наш камбузник Серёга сказал мне, что «Братск» тоже пришёл в Калининград и будет вставать под загрузку на наше место. Как это могло случиться, я не могу объяснить до сих пор! Ведь «Братск» должен был находиться в ремонте! А он здесь! Его даже в иллюминатор видно! Для меня блеснул робкий луч надежды! Это был мой единственный шанс, и я его использовал. Я быстро изложил первому помощнику ситуацию с «Братском», и он мгновенно среагировал, проникшись ко мне, как к однофамильцу, некоторой симпатией. Попросив таможенника подождать немного, он побежал на мостик, где по УКВ радиостанции вызвал первого помощника т/х «Братск». Тот подтвердил таможеннику наличие моей декларации на борту. Таможенник спросил у нашего первого помощника, что можно купить за границей на двадцать гульденов. Помощник ответил, что немного: покрывало какое-нибудь или очки. Но, поскольку я практикант, и для меня и эта валюта много значит, может быть, можно будет что-нибудь сделать? Таможенник подумал, а потом по рации предупредил первого помощника «Братска», что завтра зайдёт к ним на судно и заберёт мою декларацию. На том и порешили! Я был спасён! Ну что, дорогой читатель, как теперь на счёт веры в чудо?

C.

        Самым малым ходом мы шли по каналу к выходу из порта. Я поднялся на верхний мостик. По левому борту у шестого причала на нашем месте швартовался «Братск». До свидания, мой первый теплоход! Спасибо тебе, выручил!
        Сверху было видно, какой большой Калининградский порт. Кругом очень много судов. Вот мы прошли торговый, рыбный порт. До свидания, «рыбкин флот»! Мы уходим!
Самым последним у причала стоит ветеран науки – научно-исследовательское судно «Витязь». Вот ты какой! Много читал о тебе ещё в детстве! А вот теперь встретились! Пускай ты больше не будешь плавать, а станешь музеем. Ты честно выполнил свой долг.
Теперь настала наша очередь. Наш второй механик, закадычный приятель моего начальника радиостанции, оказывается, ходил на «Витязе». Как «загорелся» старик, когда рассказывал мне о нём! Видно, вспомнил свою молодость! А мы идём всё дальше и дальше. Канал очень длинный. Порт уже давно закончился. Мы замёрзли стоять на ветру и спустились вниз. А канал всё тянется и тянется. Думал, что всё интересное уже закончилось, но нет! Когда смотрел в столовой телевизор (он у нас здесь цветной), заметил в иллюминатор авиационные винты! Думал, что это гидросамолёт. И ошибся! Это были военные корабли на воздушной подушке! Они были огромные, серые, с мощными моторами и огромными воздушными винтами. На корме у каждого два больших вертикальных руля, как у самолёта хвост. Корабли стояли на берегу. Видно было, что туда они забрались сами, без посторонней помощи. Да, силён наш военно-морской флот! Даже не верится, что такая махина может летать над водой и сушей.
         Вот наконец и закончился канал. Мы повернули на 90 градусов правого борта и вышли к морским воротам Калининграда. Здесь обычная картина: на рейде толпятся суда, ожидающие разрешения на заход в порт. Прощаясь, подмигивают нам огни маяков. Прощайте, прощайте! Мы уходим к берегам Голландии, наш порт назначения - Велзен. 

CI.

        За следующий день мы проскочили Балтику и вошли в Датские проливы. Из Калининграда до Европы гораздо ближе, чем из Ленинграда. Ведь Петербург был «окном в Европу», а сейчас мы входили в неё практически через «дверь». День пролетел незаметно. Наконец-то я занялся своими прямыми обязанностями радиопрактиканта. Мне удалось принять от зарубежной береговой радиостанции навигационное предупреждение “Navarea”. Это означало, что я уже способен применять на практике знания и навыки, полученные в училище! С передачей на электронном ключе успехи были пока скромные, но постепенно всё будет получаться. Стоял вахту с начальником радиостанции. Узнал много нового в отношении моей будущей профессии. Радиовахты не всегда приходятся на одно и то же судовое время. Они смещаются во времени в зависимости от координат, в которых находится судно. Время берётся по Гринвичу, т.е. относительно Гринвичского меридиана. Существуют специальные зоны несения радиовахт при одном и двух радиооператорах. Как только судно входит в новую зону, время несения радиовахты сдвигается на определённое количество часов относительно Гринвича. А если учесть, что сеансы радиосвязи с Ленинградом, когда судам передаются циркулярные сообщения, привязаны к московскому времени, то радист появляется в радиорубке не только во время несения радиовахты, а и в часы, когда передаются такие циркулярные сообщения. В добавление к этому, в обязательном порядке при нахождении судна в море необходимо дважды в сутки (в дневное и ночное время) передавать на обслуживающий радиоцентр текущие координаты местонахождения судна («точку»). То есть жизнь радиста на судне подчиняется не только судовому времени, а и ещё, как минимум, двум временным графикам! Поэтому иногда приходится или спать во время завтрака и обеда или работать, когда все спят. Голодным не останешься: на камбузе оставят расход. Но когда ты спишь после ночной вахты, а буфетчица по местному телефону будит тебя на завтрак или на обед, это заставляет просыпаться и засыпать снова. Поэтому в сознании начинается некоторая путаница в отношении текущего времени и географического местоположения. Но и к этому в конце концов привыкаешь.
          Позывной нашего судна UEYD.  Его надо помнить, как собственное имя, поскольку в радиоэфире это уникальное сочетание латинских букв и является идентификацией нашего судна. Этот позывной записан во всех международных справочниках, и, услышав его в эфире, можно установить название судна, его тип и принадлежность флоту определённой страны мира. Позывные присваиваются специальной комиссией по радиосвязи, и бывали случаи, когда сочетание четырёх букв позывного сигнала читалось как бранное или нецензурное слово. (Я сам видел в справочнике позывные UEBY и UEBU! Такие позывные потом официально заменялись другими, не ассоциативными. У меня лично был случай, когда ледокол «Капитан Драницын», где я работал впоследствии, при постройке получил позывной UROD, который потом был заменён на URNN.)
          Основным документом в радиорубке является вахтенный журнал. Он ведётся радиооператором, и в него записывается всё, что произошло во время вахты и вне её в отношении переданной и принятой корреспонденции, так же в «минуты тишины» периодов SP. Каждое событие отражается в журнале с точным указанием московского времени, поэтому по вахтенному журналу всегда можно установить, что и когда произошло. При аварийных ситуациях, если потребуется покинуть судно, вахтенный радиожурнал должен быть сохранён наряду с документами для служебного пользования, и передан соответствующим береговым службам для расследования аварийного происшествия.

          Вечером я был на собеседовании у первого помощника капитана. Он прочитал мне лекцию о том, что можно и что нельзя делать на судне и на берегу за границей, и дал мне общественное поручение – подшить газеты в библиотеке. Да, ничего не меняется! Ну, это дело мне знакомо, поэтому я согласно кивнул и отправился выполнять поручение. Потом взял у второго помощника судовую электрогитару. Подключить её было не к чему, поэтому пришлось «бренчать» в каюте почти беззвучно. Но всё же как-никак, тренировка для пальцев. Надо будет где-нибудь потом добыть обычную акустическую гитару, а пока обойдусь и этой!
        В иллюминатор увидел близкий берег. Вышел на палубу. Ребята сказали, что подходим к Копенгагену. Нас обогнал огромный паром. На берегу видны заводы с дымящими трубами, нефтехранилища. А вот и аэропорт. Взлетают и садятся самолёты. Проходим между двух островов. На одном видны бетонные колпаки ДОТов, фортификационные укрепления. Весь остров представляет собой огромный форт! Появились чайки с чёрными крыльями, знакомые мне по первому рейсу. Парят над нами, изредка падают вниз за рыбой. Удивительное дело! Наглядный пример теории относительности: чайка парит над нашей палубой, но она так же парит и над морем! Она и судно двигаются с одинаковой скоростью относительно воды. Следовательно, судно и чайка остаются неподвижными относительно друг друга. Я гляжу на чайку, которая в метре от меня просто висит в воздухе, ничуть не шевеля крыльями. Мы смотрим друг на друга довольно долго. Мне кажется, что я могу сейчас подойти и дотронуться до неё. Но чайка бдительна! Она смотрит не только на меня, но и за нашей кильватерной струёй.      И чуть только заметит в ней рыбёшку, как тут же пикирует вниз и взмывает уже с рыбиной в клюве. Ну что же, удачной тебе охоты! Вот мы  едва разошлись с маленькой парусной яхтой! Она прошла совсем близко от нашего борта. В яхте трое. Помахали нам, показывают, что идут к берегу. Мы помахали им в ответ. А вот уже и пролив Каттегат. Места мне уже знакомые. Узнаю заводы, доки, автостраду. Скоро берега скроются, и надо посмотреть, что показывают по телевизору, пока сигнал не ослаб.

CII.

       Когда ты не стоишь на штате и никто тебя не будит на вахту, то, если у тебя нет будильника (а это, как выяснилось потом, для радиста - предмет первой необходимости), ты рискуешь проспать завтрак. Что со мной и случилось! Выспавшийся, но голодный, я решил скоротать время до обеда в радиорубке. Начальник радиостанции был на вахте и пытался установить радиотелефонную связь с Ленинградом. Для ознакомления с судовой радиодокументацией он дал мне две папки с принятыми и переданными радиограммами. Хватило меня ненадолго. Опять стал клевать носом. Решил проветриться. Взгляд мой скользил по бескрайней глади моря, а мысли лениво плескались в голове. И тут меня осенило: можно использовать для электрогитары усилитель от киноаппарата! Весь обед я лелеял эту мысль, но после обеда в столовой команды устроили производственное совещание, и реализацию идеи пришлось отложить до ужина. Когда я после ужина пришёл с электрогитарой, то застал в столовой изрядное количество народу. Все с воодушевлением стали мне помогать подключиться к усилителю, но всё оказалось не так просто! Требовался провод с другим штекером. Пока я его искал, народ запустил киноустановку для показа вечернего фильма. Пришлось мне в третий раз посмотреть фильм «Пена». Зато после просмотра я с помощью «метода тыка» нашёл нужные клеммы в разъёме, и гитара зазвучала! Но качество звука было не на высоте. Надо будет завтра «раскрутить» первого помощника: если есть электрогитара, то должен быть к ней и усилитель! С такой мыслью я и уснул. 

         Утром я вскочил без пяти минут восемь и, проклиная себя, что опять проспал завтрак, рванул в столовую. Там было пусто. Навстречу мне вышел Серёга-камбузник. «О! – говорит - Здорово! А я как раз иду тебя будить на завтрак!» Ну, думаю, спасибо, удружил! Чего меня будить после завтрака! А Серёга мне отвечает: «Так завтрака ещё не было! Сейчас только семь часов утра! Мы же время на час назад перевели!»
         Ну, что за жизнь пошла! Вчера проспал завтрак, сегодня встал ни свет ни заря! С горя вышел на палубу и сделал зарядку! Погодка была свежая, но солнечная. Нас заметно покачивало. От брызг за кормой стояла радуга! Красота! После завтрака занялся делом – поупражнялся на электронном ключе. А ведь получается уже! Осваиваю технику! Потом нашёл провод для гитары. Можно будет побренчать на ней теперь со звуком. После вечернего чая объявили общесудовую учебную тревогу. Поскольку я не был нигде расписан, то начальник радиостанции оставил меня сидеть в радиорубке. Я листал схемы радиоаппаратуры и ждал окончания тревоги. Ветер усилился, и нас начало качать всерьёз. Мы шли навстречу волне, и качка была килевая. Ощущение качки на «Братске» было гораздо меньше, так как размеры судна позволяли качку несколько сгладить. А тут море взялось за нас основательно! Килевая качка неприятна тем, что судно не просто болтает туда-сюда, а оно ещё и взлетает на несколько метров вверх, взбираясь на волну, а потом падает на столько же вниз, зарываясь носом. Амплитуда получается - с десяток метров! Наименее всего качка чувствуется в середине судна, но надстройка-то расположена на корме! Поэтому передвигаться по судну в качку весьма проблематично. Выход на внешние палубы во время большого волнения моря без страховки, вообще, запрещён! А перемещение внутри помещений с непривычки вызывает некоторую растерянность. Но очень скоро приходит навык. Сразу начинаешь держаться руками за всё, что можно. Для этого в коридорах и на трапах есть специальные поручни. Интересный эффект наблюдается при перемещениях внутри надстройки. Если ты идёшь по направлению к борту судна, то получается, что идёшь не вперёд, а вбок. А если перемещаешься в нос или в корму, то или стоишь на месте, перебирая ногами, или несёшься вперед чуть ли не бегом! При подъёме и спуске по внутренним трапам та же история: то еле ползёшь вверх, то пулей слетаешь вниз, стараясь не удариться головой об подволок! 
               
         Морской болезни я не испытывал, но общее самочувствие было довольно паршивое. От длительной качки сильно устаёшь. Организм всегда находится в напряжении. Как я лично для себя выяснил, качка легче всего воспринимается на ходовом мостике. Там ты видишь надвигающуюся волну и подсознательно готовишься к её удару. А в закрытом помещении чувствуешь себя, как шарик с номером в барабане лотереи «Спортлото»! На обеде буфетчица поливала скатерти на столах водой из чайника, чтобы тарелки и супница не скользили по столу. Больше одного черпака щей в тарелку наливать было не надо, так как был риск, что всё содержимое выплеснется из тарелки на скатерть.  К концу дня нас швыряло так, что аппетит за ужином у меня пропал. Волны плясали вокруг нас как бешеные! Но всё же в иллюминатор мне было интересно наблюдать, как огромные водяные горы клокочут и пенятся за бортом. И, хотя мой желудок болтался у меня не в животе, а гораздо выше, мне нравилось смотреть на эту ревущую стихию. Она вызывала восторг и уважение! Вот она, романтика моря!
           В половине девятого вечера на горизонте показалась земля. В десять вечера к нам на борт поднялся лоцман, и мы пошли в порт. Длинный мол отделял акваторию порта от моря, и волнение здесь было гораздо меньше. Впереди нас ждал шлюз. На правом берегу уже видны дома, улицы с машинами, две высокие башни с часами. Повсюду горят огни реклам. На левом берегу дымят разноцветным дымом трубы заводов. Между труб горит газовый факел. Возвышаются горы каменного угля. Ну что же, здравствуй, Велзен! 
            В шлюз вместе с нами зашли ещё три низкие самоходные баржи и небольшой танкер. Уже достаточно стемнело. Весь правый берег в огнях! Вероятно, Велзен больше по размерам, чем Делфзейл, или это только кажется? Ну, ничего, завтра увидим! А сейчас мы стоим у причала на левом берегу и наслаждаемся отсутствием качки. Господи, как же хорошо!

CIII.

           Утром по сложившейся традиции меня опять не разбудили на завтрак. Пришлось прыжками мчаться в столовую без десяти минут восемь. Народ уже планировал поход в город. Я никак не мог решиться, пойти или нет, так как погода была пасмурная, а мокнуть под дождём не хотелось: в моём «гардеробе» не было ни куртки-ветровки, ни зонта. Положившись на волю случая, я отправился в радиорубку заниматься делом: собирать материалы для отчёта о практике. Как гласит старинная курсантская мудрость: «Без отчёта - нет зачёта!» Два часа я «пытал» начальника радиостанции обо всей регламентирующей и отчётной документации, которая должна присутствовать на судовой радиостанции, старательно записывая получаемую от него информацию. Исписал два листа мелким почерком, после чего начальник попросил пощады, и мы отправились готовиться к обеду. Погода прояснилась, выглянуло солнышко, и я пошёл к первому помощнику записываться в увольнение на берег. Замполит традиционно сказал, что списки желающих пойти в увольнение уже составлены, но он будет иметь меня в виду. За обедом меня «поймал» второй помощник и сказал, чтобы в три часа я был готов отправиться вместе с ним в город. Предвкушая предстоящий поход, я сидел в радиорубке и печатал первые страницы моего отчёта о практике. После нескольких попыток, испортив кучу бумаги, мне удалось напечатать две первые страницы. Ну, что же, как говорили капитану Жеглову из кинофильма «Место встречи изменить нельзя»:                «С почином вас, Глеб Георгиевич!»
         В начале четвёртого наша «троица» - второй помощник, матрос Саня и я - отправились в город. Голландия приветствовала нас уже знакомым пейзажем: такие же, как и в Делфзейле, двухэтажные коттеджи с садиками перед окнами. У каждого коттеджа – машина. Везде чистенько, уютненько, много зелени. Прошли мимо своеобразного зоопарка, большая зелёная лужайка с прудом огорожена невысокой деревянной изгородью. А за ней, на зелёной травке млели на солнышке пятнистые олени, козы с козлятами, куры и утки. Чуть дальше, ещё за одним заборчиком, в небольшом стойле размещалась лошадка-пони, а рядом с ней резвились на лужайке молодые козлята и бычки. Среди этой живности весело прыгала местная детвора дошкольного возраста. Наглядная иллюстрация слияния человека и природы! За железной дорогой начинались дома побольше, в три этажа. Начинались торговые улицы. В домах на нижних и средних этажах располагались магазины и кафешки. Мы обошли всё, что можно. Товары были на любой вкус, но с нашими деньгами и их ценами купить нам было почти нечего! Как настоящие русские люди, мы с Саней зашли в магазин радиотехники и набрали кучу рекламных каталогов. Каталоги были красочные и бесплатные! Мы делали вид, что нам некогда выбирать технику в магазине и мы займёмся этим делом дома, по каталогам. Наивные продавцы улыбались нам и согласно кивали. Второй помощник был ценителем музыки и надолго застрял в отделе грампластинок. После продолжительных поисков купил одну пластинку, и мы стали собираться на судно. По дороге Саня купил упаковку пива и картофельные чипсы. Угостил меня и второго помощника. Спасибо тебе, Саня! Добрый ты человек! 

CIV.

        Почти весь следующий день лил дождь. В дождь голландцы нас не разгружали, поэтому выгрузка затянулась. Вероятно, уйдём отсюда завтра. Несмотря на дождь, утро для меня началось прекрасно: меня впервые разбудили на завтрак! Настроение сразу повысилось! Воодушевившись, после завтрака я пошёл в радиорубку и дописал в отчёт всё, что касалось судовой радиодокументации. Потом мы с начальником радиостанции залуживали держатели на запасной приёмной антенне. Сначала всё шло хорошо, но потом перегорел тигель, в котором мы плавили оловянный припой, и нам пришлось провозиться до обеда с его починкой. А после обеда первый помощник озадачил меня ещё одним общественным поручением: заполнять квитанции на подписку газет для всех членов экипажа. Пришлось мне из лудильщика переквалифицироваться в писари. Пока занимался этим делом, вспомнил диссидентский анекдот:

Подходит работяга киоску «Союзпечать» и спрашивает у продавца, какие есть газеты.
Киоскер заученно отвечает:
- «Правды»  нет! «Известий» никаких! «Россию» продали!
- А что есть?
- «Гудок» и «Труд» за три копейки!

          Вот такая невесёлая иллюстрация окружающей нас действительности. Но когда ты молод, находишься за границей и впереди у тебя целая жизнь, то этот анекдот кажется даже смешным! Окончив писанину, я отправился в столовую команды смотреть телевизор. Как обычно, звук отсутствовал, поскольку звуковые частоты наших советских телевизоров не совпадали с зарубежными. Но наши моряки нашли выход из положения:  судовой токарь принёс свой транзисторный приёмник, и на нём мы настроились на частоту УКВ, где транслировался звук, сопровождающий программу по телевизору. Впервые нам удалось полноценно посмотреть музыкальную программу. Выступал ансамбль “Pussycat”. Советским морякам было приятно смотреть на буржуазных соблазнительных голландских девиц, которые ещё и пели неплохо!  Чтобы стереть из нашего сознания «тлетворное влияние Запада», после ужина экипажу был показан отечественный фильм «Подвиг разведчика». Поэтому ночью все спали спокойно, с уверенностью, что «Наше дело правое, и Победа будет за нами!» 

CV.

         Сегодня 12 июня, пятница. Этот день не только день нашего отхода из Голландии, а ещё и день рождения нашего судна! Оно теперь «совершеннолетнее» - ему 18 лет! Праздник был отмечен буднично, по-деловому. Все праздничные мероприятия ограничились лишь улучшенным питанием на завтрак, обед и ужин. После обеда мы отошли от причала, развернулись и пошли по каналу в сторону шлюза. Там уже стояло какое-то судно, и мы составили ему компанию. До свидания, Голландия! Мы идём во Францию, в порт Кале. Навстречу нам два буксира ведут огромное судно под Бразильским флагом. Мы подходим к оконечности мола, и лоцманский катер, следовавший за нами, забирает лоцмана  и спешит обратно, в порт. А мы уже вышли в открытое море. Начинает ощутимо покачивать. Лучшее средство от качки – наличие работы. За работой о качке как-то забываешь и не обращаешь на неё внимание. Начальник радиостанции передал радиограмму в радиоцентр пароходства о нашем выходе в море, и, поскольку время вахты ещё не наступило, мы занялись  запасной антенной. Требовалось собрать несколько изоляторов в одну цепочку, чтобы они изолировали антенну, когда она будет растянута над палубой. Мы с начальником радиостанции спустились в машинное отделение, где он показал мне, что нужно делать, а сам пошёл заступать на вахту. Мне нужно было кусками стальной проволоки соединить изоляторы между собой, при этом не расколов сами фарфоровые изоляторы. Проволока никак не хотела гнуться, и приходилось бить по ней молотком «осторожно, но сильно», как говорил герой Анатолия Папанова (Лёлик) из кинокомедии «Бриллиантовая рука». Провозился до ужина, но всё получилось хорошо, и я с гордостью понёс свою работу в радиорубку, чтобы показать начальнику. А он, хитрец, нашёл, оказывается, где-то мягкую проволоку и самостоятельно уже скрутил две цепочки изоляторов.  А я четыре часа пыхтел, связывая их стальной проволокой, и весь мой труд оказался теперь не нужен! Начальник меня утешил, что пусть будет одна запасная цепочка изоляторов, глядишь, пригодится когда-нибудь. Ну, запасная, так запасная!
         После ужина мы смотрели фильм – советский боевик «Право на любовь». Когда добро победило зло и фильм закончился, то я вышел на палубу. Был чудесный вечер! Море – синее-синее! Солнце садилось за горизонт. Видимость отличная, видно далеко-далеко! Такое на море редко бывает, то дымка мешает, то тучи. На горизонте видно много судов, а за кормой на синих волнах остаётся белый пенный след от нашего винта. Ну, прямо картина Айвазовского!
          То ли ради праздника, то ли по какой-то иной причине, в столовой команды появился ещё один телевизор, английский! Мы подключили к нему антенну, и я поднялся на палубу, чтобы развернуть её в сторону устойчивого телесигнала. Ребята из столовой через иллюминатор руководили моими действиями. Наконец, сигнал был пойман, и все мы собрались у голубого экрана. Там показывали фильм на английском языке про Николая II и революцию в России. Интересно было посмотреть, как излагают нашу историю зарубежные кинематографисты. Ленин был показан этаким монстром, смахивающим на Фантомаса. Распутин был цыганом, а революционные матросы и солдаты – бандой пиратов! Мы мало чего поняли, но от души посмеялись над этим «киношедевром». В половине первого фильм закончился, и я перед сном вышел на палубу. Ночь была ясная, звёздная. Вдруг одна звезда упала! Я успел загадать желание! Оно обязательно сбудется! (Так оно впоследствии и вышло.) В три часа ночи мы должны будем прийти в порт Кале. Завтра увидим Францию! Ура! 

CVI.

         Утром я проснулся, и первым делом, выглянул в иллюминатор. Мы стояли на рейде порта Кале. Виден берег. Слева он пологий, там находится порт, а правее берег переходит в горы, круто обрывающиеся в море. Тихо. Над морем лёгкая дымка. Франция – вот она, уже совсем близко! В голове сумбурно бродили мысли: мушкетёры, Парижская коммуна, французские духи и Эйфелева башня! Всё это из разных эпох, но находилось в той стороне, где вход в порт. Я коротал время ожидания до встречи с Францией, периодически забираясь на турник и размахивая гантелями на кормовой палубе надстройки. Тут меня и нашёл мой начальник радиостанции. Ему самому, видно, захотелось поразмять косточки, и он с удовольствием присоединился к моей зарядке.
          Вскоре к нашему борту подошёл лоцманский катер, и под управлением лоцмана наше судно самым малым ходом пошло в порт. Мы с начальником радиостанции забрались на самую верхнюю палубу надстройки, откуда наслаждались открывающимися видами порта Кале. Сверху нам был виден город: дома, ратуши, автомобили на улицах. Через полчаса мы уже швартовались к причалу. Ну, здравствуй, Франция!
         На противоположной стороне канала стоит под погрузкой ещё одно судно под Советским флагом – теплоход «Порхов». Нас же до обеда не загружали: что-то выясняла местная таможня. Мы с начальником радиостанции спустили главную антенну, чтобы она не мешала при погрузочных работах. Потом принимали радиобюллетень. После обеда решили заменить приёмную антенну. Погода была отличная: солнечная и жаркая! Мы работали и загорали одновременно. Когда стали натягивать новую антенну, та - возьми и оборвись! Пришлось переделывать всё заново. Но до вечернего чая мы управились. После чая решили идти с начальником в город. Первый помощник сначала мялся в нерешительности (всё-таки два радиоспециалиста уходят одновременно с судна), но потом, рассудив, что радиоспециалист – это начальник радиостанции, а я всего лишь практикант, а не специалист, выдал нам паспорта, и мы отправились в город. Нашу «тройку» возглавлял начальник радиостанции, я и ещё один матрос составляли ему компанию. Начальник уже не раз бывал в Кале и стал нашим гидом.
         Кале – городишко небольшой, но туристов здесь полно! Это главный перевалочный пункт на пути между Францией и Англией. Улицы Кале заполнены автомобилями и народом различных национальностей. Кого здесь только нет! Навстречу нам идут обнявшись два изрядно подвыпивших англичанина с раскрасневшимися физиономиями и горланят какую-то песню! Вот компания парней, очевидно, немцы, оккупировала пивной бар. Сидят на ступеньках, сосут пиво, галдят о чём-то. Кое-где у стеночки уже лежат изрядно «набравшиеся» граждане. Их не трогают, проспятся – сами уйдут. На фоне этих туристов местное население, французы, выглядят весьма достойно. Во-первых, они в большинстве своём трезвые. Во-вторых, ведут себя гораздо скромнее, гуляют, болтают с приятелями, улыбаются, делают покупки. Настоящая французская речь звучит, как музыка!
           Городок Кале нам понравился. Очень уютный, зелёный. Первым делом мы отправились к городской ратуше. Это огромное старинное готическое здание с высокой башней с часами. Здесь размещается местный муниципалитет. Перед ратушей – памятник  «Узникам Кале» работы скульптора Огюста Родена. Начальник радиостанции рассказал нам, что когда-то давно, англичане осадили Кале и были согласны снять осаду только после того, как им выдадут самых знатных людей города. Их выдали, и осада была снята. Памятник из позеленевшей бронзы изображал кучку измождённых людей в цепях и с верёвками на шеях. Толпы туристов охотно фотографировались на фоне этой достопримечательности. Везде очень много зелени: аккуратно подстриженные кусты и деревья, зелёные газоны. На газонах запросто сидят и лежат все желающие – здесь так принято, даже в центре города. Потом мы пошли в парк, который начинался сразу же за оживлённой автомобильной дорогой. В парке та же картина: все валяются на травке, греются на солнышке или играют в национальную французскую игру «петанк» - бросание шаров. Все отдыхают, потому что сегодня суббота.
           Мы вышли из парка и пошли по улочкам города. Они неширокие, но машин на них много. Дома в большинстве своём двухэтажные, старинные. Сплошной вереницей тянутся магазины и кафе. Столики стоят прямо на улице. Мы заглянули в один из сувенирных магазинов. Чего здесь только нет! Фигурки из дерева и металла, морские раковины и кораллы, модели парусников, всяческие побрякушки и открытки, ну, просто, море сувениров и поделок! Но цены совсем не демократичные! Дорого обойдутся вам воспоминания о Кале, если вы купите себе что-нибудь на память!
            Пора было возвращаться на судно. Пришли как раз к ужину. После ужина занимался уборкой каюты. Сегодня санитарный день и моя очередь убираться. Потом крутили кино. После фильма вышел на палубу, посмотреть на наши с Иринкой звёздочки. Вот они – светят! Уже собрался уходить спать, но тут меня окликнул третий штурман. «Пошли, – говорит, - там ребята с «Порхова» в гости к нам пришли, вашу Систему оканчивали!» Мы пошли к нему в каюту, где сидели двое парней. Один из них был радист, окончил ЛМУ в прошлом году. Посидели, поговорили о жизни. Потом проводили их до трапа. Завтра боцман меня ставит на вахту дневальным у трапа, чтобы освободить матросов, задействованных на погрузке. Ну, что же, дело привычное. Надо – так надо! Вот таким был у меня первый день во Франции.   

CVII.

       Второй день во Франции не обещал быть для меня интересным. Но в результате он стал для меня счастливым и радостным! С утра я заступил на вахту у трапа. День был солнечный, но стоять приходилось в тени надстройки, и прохладный ветерок заставил меня одеться в ватник. До обеда ничего интересного не происходило. Утром из порта ушёл «Порхов», а на его место встало эстонское судно «Кохра». Оно тоже было под советским флагом, но экипаж был эстонский. Об этом мы узнали от их начальника радиостанции, который пришёл к нам за помощью. У них сломался радиопередатчик, и эстонец просил у нашего начальника запасное реле. Я спросил его, есть ли на судне практиканты. Он сказал, что есть, но все они из Таллиннской мореходки. Что ж, надежда увидеть кого-нибудь из однокурсников у меня отпала. А после обеда боцман сказал мне, что на следующие четыре часа вахты я буду заступать с 20.00. Мой начальник радиостанции предложил мне пойти с ним на эстонское судно, так как их начальник радиостанции, попросил помощи в починке передатчика. Когда мы пришли к эстонцам, то оказалось, что их начальник уже справился с ремонтом, и наша помощь не потребовалась. Судно у них было меньше нашего и показалось нам тесноватым. Взяли у них парочку фильмов, чтобы посмотреть вечером. Но на кинопросмотр я не попал, так как заступил на вахту у трапа. Стою, смотрю по сторонам, думаю о своей возлюбленной. Скучно и грустно. И тут приходит мой начальник радиостанции и протягивает мне радиограмму от Иринки!  И сразу мир засиял всеми цветами радуги! Я был счастлив и в сотый раз перечитывал текст радиограммы. Ура! Моя любимая не забыла меня, помнит и ждёт! Перед рейсом я звонил ей из Калининграда и рассказывал, как нужно отправлять телеграммы на суда. Что часто случаются задержки в доставке сообщений из-за отсутствия связи с судном. И, если долго нет известий обо мне, то я всё равно помню и люблю мою дорогую Иринку. В радиограмме Ира поздравляла меня с Днём рождения.  Чтобы точно успеть к моему празднику, она написала мне пораньше. Так что мнение, что поздравлять с днём рождения заранее – плохая примета, в случае с моряками не работает! Узнать на два дня раньше, что тебя любят и ждут – это очень хорошая, прекрасная и великолепная примета! Когда стемнело и взошла луна, на небе прямо передо мной появились две наших с Иринкой звёздочки. Я смотрел на них и мысленно передавал привет моей любимой. Завтра, похоже, будет наш последний день пребывания в Кале. Нас следующий порт назначения – Рочестер, Англия.

CVIII.

          Последний день моего девятнадцатилетия я провёл во Франции. Всё было как обычно. После завтрака мы с начальником собрали ещё одну связку изоляторов для антенны. А потом меня разыскал Серёга Сухов, практикант-судовод,  и предложил мне идти вместе с третьим помощником в город. Им как раз не хватало одного члена группы. Я сразу согласился. Мы отправились знакомым маршрутом. Нового мы увидели мало, так как почти везде уже побывали. На улицах было малолюдно: в понедельник все работают. Хотя и светило солнце, ветерок был прохладным. Магазины только-только начали открываться. Во Франции не любят рано вставать. Полтора часа нам хватило, чтобы прогуляться и вернуться к обеду на судно. Пока мы шли, погода испортилась, с моря пришёл туман и похолодало. Было приятно вернуться в тепло родного судна.
          После обеда начальник сподвиг меня сделать ещё одну связку изоляторов, и на этом мы решили остановиться. Теперь мне можно было заняться своими непосредственными обязанностями – подготовкой отчёта о практике. Достал своё задание на практику и составил небольшой план. Получилось двадцать пунктов. Посмотрел, что можно сделать сейчас, и сразу же приступил к исполнению. В результате к моему отчёту добавились ещё три страницы. Ну что же, понемногу, но дело двигается!
          Сегодня на верхней палубе мы видели голубя. Голубь был необычный! Он нас совсем не боялся, и на каждой его лапе было по металлическому кольцу. На одном из них можно было прочитать цифры 1955, а на другом – 1957. Если это года, когда на эту птичку одевали кольцо, то этот «дедушка» вылупился из яйца ещё до моего рождения! Голубок чинно прохаживался по палубе и отказавался клевать хлеб, которым мы его угощали. Видно, был не голодный. 
           Всё, что можно было сделать в этот день, я сделал. И, перед своим днём рождения решил устроить себе банный день. Захотелось вступить в свой третий десяток лет чистым. Надо сказать, что душевые есть на каждом судне. Если повезёт, то душ может быть расположен в каюте, в совмещённом с туалетом помещении. На больших судах бывают ещё и сауны. Но самые шикарные банные помещения я видел (впоследствии) только на ледоколах. Там имеются не только душевые, сауна, но ещё и бассейн с забортной водой! Это настолько здорово, что посещение бани превращается в праздник! На ледоколе «Капитан Драницын», где мне пришлось работать в Мурманском морском пароходстве, в бассейн наливали чистейшую забортную воду арктических морей. Нагревали её до приемлемой температуры, и окунуться в неё распаренным после сауны было величайшим наслаждением! В бассейне также можно было заниматься плаванием, хотя размеры бассейна были весьма скромными (5х3 метра). Плавать можно было в специальном приспособлении, которое представляло собой страховочный пояс с верёвкой. Пояс одевался на талию, верёвка была закреплена к краю бассейна, и, когда включалась система принудительной фильтрационной системы, струя воды, бившая из стенки бассейна под водой, обтекала тело пловца с достаточной скоростью, снося его всё время назад. Получалось, что можно было плыть против течения струи, гребя руками и ногами. А страховочный пояс с верёвкой не давали струе унести пловца к противоположной стенке бассейна. Самое главное – не прыгать в бассейн, когда воды в нём нет! А то бывали случаи … Но, как говорится, это уже совсем другая история!
            А пока – я был девятнадцатилетним радиопрактикантом, который готовился к своему двадцатилетию.

CIX.

           И вот этот день настал! Ощущение праздника мы помним с детства! Дня своего рождения ты ждёшь, как самого большого события! Больше, чем Новый год! Кажется, что в этот день обязательно будет хорошая погода, все будут радоваться вместе с тобой, и, конечно же, тебя подарят великолепный, самый желанный и  самый радостный для тебе подарок! А потом будет много гостей (тоже с подарками), много разных вкусных угощений, игр и сюрпризов! Всем будет весело, и все будут счастливы! Любой ребёнок, без запинки может рассказать вам, каким должен быть День рождения!
           В двадцать лет мы уже не дети. Но где-то в глубине души у каждого ещё живёт затаённая надежда, что всё будет именно так, как хотелось в детстве. И с этим чувством, лёгким и радостным, ты просыпаешься в своей койке, в каюте на двоих, на борту сухогруза «Ижоралес» Балтийского морского пароходства, который стоит под разгрузкой у причала порта Кале во Франции. Если ещё эту мою тираду закончить фразой: «В доме, который построил Джек!», то всё будет точно по Самуилу Яковлевичу Маршаку!
           Погода за иллюминатором была великолепная – тёплая и солнечная! Можно сказать, что первый пункт празднования Дня рождения был выполнен! Настроение у меня было прекрасное! Пора было переходить ко второму пункту, где все «будут радоваться вместе с тобой». Кроме меня, на судне о моём дне рождения знали только начальник радиостанции и первый помощник капитана. Но первый помощник молчал как рыба и вместо поздравлений послал меня на эстонское судно «Кохру» отнести назад взятые на прокат фильмы. Видно, забыл о моём дне рождения. Когда я вернулся обратно, то пошёл в радиорубку. Начальник радиостанции тоже сначала забыл о моём празднике, но я ему напомнил, и он от души меня поздравил! А потом вышел из радиорубки, и через десять минут меня уже поздравлял и первый помощник! Он вручил мне поздравительную открытку от экипажа т/х «Ижоралес» с традиционными пожеланиями здоровья, счастья и успехов в трудовой деятельности за подписями капитана, первого помощника и председателя судового комитета. Так что третий пункт празднования дня рождения формально был выполнен – подарок был вручён! Жизнь наглядно мне показывала, что дорог не подарок, а внимание! И это было правильно! На душе было тепло и радостно, поскольку я знал, что самый главный подарок я уже получил от моей Иринки. Что она помнит обо мне, и это было для меня самым великолепным, желанным и  радостным подарком! Четвёртый пункт празднования я лично для себя переместил в будущее, когда снова увижусь с моей любимой на берегу, и мы вместе отметим мой День рождения. И тогда уже будет всё, что положено по распорядку Праздника. Нам будет весело, и мы будем счастливы! Таким образом, все пункты  празднования были соблюдены, и моя душа пела от счастья! Что касается игр и сюрпризов: мы с начальником потом вдоволь наигрались на верхней палубе, натягивая антенну, а ожидаемым сюрпризом была поздравительная радиограмма от родителей. Праздник удался!
         Всё же необычный у меня получился День рождения! Никогда я ещё не встречал его за границей, в иностранном порту. Не каждый встречает свои двадцать лет во Франции! Я – один из таких людей! Страшно подумать: теперь мне пошёл третий десяток! Старею, старею … Помню, десять лет назад, в мой День рождения, когда мне исполнилось 10 лет, мы с моим отцом стояли на набережной реки Волги, у Городского сада, где мы катались на разных аттракционах и ели мороженое, мне подумалось: «Вот, мне уже и десять лет! Я школьник и учусь в четвёртом классе. А, ещё через десять лет, мне будет двадцать! Интересно, каким я буду?» И вот, пожалуйста, мне – двадцать! Я курсант радиотехнического отделения Ленинградского мореходного училища, нахожусь во Франции, в городе Кале. Как мой знаменитый земляк, тверской купец  Афанасий Никитин, совершаю своё «хождение за три моря». Скажи мне это кто-нибудь десять лет назад – я вряд ли бы поверил!
          Интересная она штука – жизнь! В детстве я ещё задумывался, что будет через десять лет. А теперь и задумываться страшно – «каким я буду в тридцать?» Казалось мне, что  тридцать – это уже начало старости. Нет, не буду думать! Хочу насладиться молодостью и силой. Будем жить настоящим!
           В общем, весь День рождения у меня было хорошее настроение! Это здорово! Не знаю почему, но я был доволен! Сегодня вечером мы покидаем Францию. Нам предстоит небольшой переход – шесть часов хода через пролив Па-де-Кале и Северное море, и уже утром мы  будем в Англии, в Рочестере. 

CX.

           Проснулся - мы уже у берегов Англии. Идём по заливу Ривер-Медуэй. Справа и слева на берегах видны городки и деревни. Мы проходим совсем близко от торчащих из воды сильно поржавевших мачт и рубки затонувшего корабля. Он огорожен специальными красными буями. Возможно, эти корабельные останки тут ещё со времён Второй мировой войны находятся. Подошли к приёмному бую, ждём лоцмана. В полумиле от нас берег. Видна береговая радиолокационная станция. Рядом с ней, у небольшого причала, разгружаются два судна. К нам идёт небольшой катерок с надписью на борту «Pilots». Принимаем с него к нам на борт лоцмана. Но, оказывается, сейчас заходить в порт нельзя – надо ждать прилива. Я пошёл в радиорубку, где мы с начальником приняли повестку и частные радиограммы. Что-то молчит пароходство о следующем нашем порте загрузки.
          После обеда по большой воде мы вошли в русло реки Медуэй и пошли по ней вверх к Рочестеру. Погода была классическая для Англии – облачная, ветреная. Оделся потеплее, чтобы осмотреть окрестности. Тут меня и нашёл начальник радиостанции. Вместе с ним мы сняли главную антенну, чтобы не мешала выгрузке. Минут сорок добирались до порта. Берега зелёные – кругом трава и леса. Очень много населённых пунктов на берегах. Справа и слева от фарватера стоит на якорях множество прогулочных яхт. Вот уже видны коттеджи и многоэтажные дома Рочестера. На берегу стоит старинный каменный замок с прямоугольными зубчатыми башнями. Это Рочестерский замок, а рядом какой-то храм в романском стиле. Замок был построен около 1089 года здесь, в Юго-Восточной Англии, в графстве Кент. Неплохо, надо сказать, он сохранился для своих девятисот лет!
          Наш курс пересекают несколько небольших учебных яхт под синими парусами. Их сопровождает моторная лодка. Вероятно, яхтсмены тренируются в сопровождении тренера. А вот и порт! В гавани стоят несколько серых военных кораблей. Видны их артиллерийские башни и большие антенны локаторов. Через акваторию порта к этим кораблям несётся большая надувная моторная лодка, заполненная людьми в камуфляже. Вероятно, местные вояки возвращаются к себе на корабль. Вот оно – НАТО, перед нашими глазами! Подходим к причалу. Буксиры разворачивают наше судно, и мы швартуемся. Ура! Мы в Англии! Сегодня будет смотреть передачи по телевизору со звуком, так как телек у нас английский! Программ несколько, но все не очень интересные. Часто идёт реклама.
          Вечером вышел на палубу. Был отлив. Вода опустилась на 3 метра. Гавань сильно обмелела. Днём мы спускали на причал парадный трап, и тот едва доставал до земли. А сейчас наш борт ниже уровня причала. В акватории порта некоторые небольшие суда оказались прямо на песке. Осохли полностью! Да, приливы и отливы здесь – будь здоров!
Разница во времени составляет два часа. Поэтому по судовому времени у нас уже полночь, а по местному – десять часов вечера. Через полчаса по телевизору будут показывать какой-то боевик с ковбоями, индейцами и самураями. Похоже, там также снимался Ален Делон! Интересное должно быть кино. Называется «Красное солнце». Это мы в анонсе телепередачи увидели. Ну что же, посмотрим фильм на языке оригинала! 

CXI.

         Ох, как же тяжело было сегодня подниматься! Вчера смотрели кино до половины третьего ночи. Это был боевик, здесь его называют «вестерн», с участием Чарлза Бронсона, Алена Делона и Тосиро Мифуне. Фильм 1971 года выпуска. Здесь его по телевизору показывают, а у нас в Союзе он ещё не шёл. Это, как «Золото Маккены»: снимали в 1969, а когда весь мир его тысячу раз посмотрел, включая телепоказы, этот фильм и мы закупили по дешёвке. Ну что же, хотя бы так, с опозданием, посмотрели. А «Красное солнце» мы вчера видели. В кино его уже смотреть не будем. Там, конечно, артисты хорошие,  играют прекрасно! Но смысл фильма не соответствовал нашим морально-политическим принципам строителей коммунизма и служил нам иллюстрацией тлетворного влияния Запада и загнивания чуждого нам, капиталистического мира наживы и угнетения трудящихся масс! Мы досмотрели его до конца, под синхронный перевод с английского нашим  старшим помощником. Поскольку слов было гораздо меньше, чем звуков выстрелов и погонь, то в целом весь сюжет был нам понятен. Когда единственный выживший главный герой фильма уезжал на своём коне в закатное солнце с надписью «The End», мы выключили телевизор и пошли спать.
         После завтрака, зевая и периодически впадая в дремотное состояние, мы с начальником радиостанции какое-то время занимались судовой антенной. А потом пришёл второй помощник и предложил мне сходить в город в составе его группы. Я моментально взбодрился, и с разрешения зевающего начальника был отпущен в увольнение. Третьим в нашей троице был судовой кок. И вот мы идём по земле «старой доброй Англии». Это уже третье иностранное государство, которое я посетил за две недели нашего плавания! Интересно будет найти различия между Голландией, Францией и Англией! Если идти по дороге, то расстояние от порта до города километра три. И, хотя «для бешеной собаки семь вёрст не крюк, а для советского моряка двадцать километров не расстояние», мы решили пойти коротким путём. Второй помощник нашёл какую-то заросшую тропку, вьющуюся между кустов, и уже через пятнадцать минут мы были у моста «Рочестер бридж». Интересная деталь: город Рочестер находится на левом берегу реки Медуэй, и начинается он сразу за мостом; а на правом берегу, с другой стороны моста, тоже есть городок, и называется он Рич.  Мы побывали в обоих городках. Заходили в магазины. Цены здесь были в фунтах и такие же недосягаемые для меня, как и в предыдущих странах. Поэтому я был на экскурсии. А второй помощник и кок могли позволить себе небольшой «шоппинг». Они купили в музыкальном магазине несколько пластинок и плакаты рок-групп. Я же наслаждался видами и щёлкал фотоаппаратом. Погода была хорошая, и мы гуляли до двух часов дня. Второй помощник не раз бывал в этих краях и рассказал, что в этом городе жил и создавал свои произведения великий английский писатель Чарлз Диккенс. Рочестер отличается от Кале. На берегу реки стоит старинный Рочестерский замок, уходящий своей историей в средние века. Дома здесь выглядят по-иному, чем во Франции. Всё как-то теснее, тяжеловеснее что ли. Но тоже красиво! Здесь я впервые увидел двухэтажные красные автобусы «Routmaster». Улицы здесь совсем неширокие, но машин на них много. Движение левостороннее, поэтому все машины с правым рулём. Непривычно для нас.
         Когда мы вернулись на судно, разгрузка уже почти закончилась. Мы с начальником натянули главную антенну. Потом настроили телевизионную антенну, чтобы вечером смотреть телевизор без проблем. После ужина по телевизору показывали кинокомедию, а потом был рок-концерт. Смотрели телек до одиннадцати часов местного времени. Стали совсем как англичане: днём – работа, вечером – телевизор. В час ночи будет лоцман. Нам предстоит отправиться в Бельгию, в славный город Антверпен! Это столица маклаков, или, как их ещё называют, шипчандлеров (судовых поставщиков). Там цены на интересующие нас товары гораздо ниже, чем в остальных иностранных портах. Наконец-то будет возможность «отовариться»! Идти нам туда сутки. В Антверпене нас загрузят железом, и мы отправимся в Выборг. И это здорово, так как от Выборга до Ленинграда ехать всего два часа на электричке! И мы с Иринкой наконец-то увидимся! С такими приятными мыслями я засыпал, расставаясь со «старой доброй Англией».
      
CXII.

          Сегодня в Антверпен мы так и не попали. Стоим на рейде небольшого голландского городка Флиссинген, в устье реки Шельды. Мы пришли сюда утром. Море было в дымке, но погода – тёплая. После завтрака я пошёл на радиостанцию и написал радиограмму Иринке. Эх, взглянуть бы мне на неё, хоть одним глазком! Ведь очень трудно все чувства вместить в несколько скупых слов радиограммы. Нас разделяют 1900 километров. Радиосигнал преодолеет это расстояние почти мгновенно, но мои мысли о любимой опережают даже его. Поэтому я «всегда на связи» с моим любимым человеком!
          Начальник радиостанции решил приучать меня к самостоятельной работе. Сегодня я набивал на телетайпе радиограммы (включая и мою). Всё, что я печатаю, набивается на телетайпную ленту, которая выползает из кожуха буквопечатающего аппарата и свивается змейкой на полу. При сеансе радиосвязи эта лента будет заправлена в передающее устройство аппарата, и радиограммы уйдут в эфир, чтобы быть принятыми на таком же аппарате в приёмном радиоцентре пароходства. Это очень экономит время, когда нужно передать большой объём корреспонденции. Перед отправкой радиограмм нужно дать настройку, чтобы аппарат принимающей стороны правильно воспроизводил передаваемую информацию. Для этого отправителем сначала передаётся комбинация «РЫ», которая должна без ошибок воспроизвестись на аппарате принимающей стороны. Поэтому сначала радиооператоры начинают сеанс связи с помощью общения азбукой Морзе, потом переходят на частоты передачи с использованием буквопечатающей аппаратуры. Комбинация «РЫ» набивается на телетайпную ленту, которая склеивается в кольцо, и гоняется «по кругу» до момента, пока принимающая сторона не даст сигнал «ГА», что означает «начинайте передачу корреспонденции». И вот тогда судовой радиооператор заряжает в аппарат БПЧ (буквопечатающий аппарат) вместо ленты «РЫ» ленту с набитыми радиограммами. И телетайп стремительно пропускает её через себя, отправляя в эфир передаваемую корреспонденцию. Вот такая автоматизация труда радиооператора. Красота! Примечательно, что для проверки буквопечатающих аппаратов, с использованием шрифта на русском языке существует «волшебная» фраза, которая позволяет проверить работоспособность аппарата. Оператор набирает на клавиатуре:
- В чащах юга жил был цитрус? Да, но фальшивый экземпляр. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 0.
В этой фразе задействованы почти все буквы русского алфавита, кроме «ё» и «ъ». Если аппарат БПЧ печатает эту фразу без ошибок, то он исправен.
         До начала вахты начальника радиостанции я справился с подготовкой телетайпной ленты для передачи, и начальник решил продолжить моё практическое обучение. Он дал мне вахтенный радиожурнал, и под его руководством я открыл вахту и вносил в журнал необходимые записи. Это было описание всех событий, которые происходили в эфире за время несения вахты радиооператором, с указанием точного времени по Москве. Вахта открывалась с начала часа, об этом делалась запись в журнале. Если оператор ничего не передавал в эфир, то он записывал в журнал то, что происходило на радиочастоте 500 кГц (частота вызова и бедствия в среднем диапазоне радиочастот). В периоды радиомолчания (с 15-ой по 18-ю, и с 45-ой по 48-ю минуты каждого часа, когда радиооператор слушал эфир на предмет обнаружения сигналов бедствия) в журнале  делалась запись «SP nil». Это означало отсутствие каких-либо сигналов в указанный период времени. Если же поступали сигналы бедствия или вёлся аварийный радиообмен, то вся информация записывалась оператором непосредственно в журнал. Между записями о периодах SP, нужно было сделать не менее двух записей о работе в эфире других радиостанций, чтобы показать, что радист не «даром ест свой хлеб», находясь на вахте, а следит за эфиром, обеспечивая «безопасность жизнедеятельности человека на море». Потом я принимал погоду от голландской береговой радиостанции. А когда всё было сделано, то напечатал в свой отчёт о практике ещё одну страницу. Больше делать было решительно нечего. Приходилось заниматься самым нудным и противным для моряка делом – ждать.
         После ужина крутили кино. Пришлось посмотреть «Отца Сергия» во второй раз. Телевизор показывал местные телеканалы, но без звука. Интересных передач не было.
      На рейде вместе с нами стояло много судов. Ближайшее к нам – «китаец». Судно – как судно, только на трубе китайский флаг и название на носу судна написано иероглифами. Вот мимо нас прошёл огромный автомобилевоз – настоящий плавучий город! Буксир у его борта выглядит, как блоха по сравнению с «барбоской». На берегу дымит какой-то завод. Из одной из труб бьёт горящий газовый факел, подсвечивая дым оранжевым цветом. На этом все развлечения заканчивались. Пора было отправляться спать.

CXIII.

      Утро следующего дня мы встретили на том же месте, в той же компании наших вчерашних соседей. Я поймал себя на мысли, что сегодня ровно две недели, как я ушёл в плавание. Идёт времечко, но вот как-то уж очень медленно! После завтрака пошёл на радиостанцию, принял “Navarea” – это сводка событий, относящихся к вопросам мореплавания в определённых районах морской акватории. Потом заглянул в своё задание на практику. Мне предстоит внести в отчёт некоторые материалы на английском языке. Пришлось идти к третьему помощнику и просить у него печатающую машинку с клавиатурой на английском языке. Расположение букв на английской клавиатуре отличается от русской.  Напечатал одним пальцем (поскольку печатать всеми пальцами нас учили только на русскоязычной клавиатуре) три листа текстов на английском языке. Добавил их к своему отчёту. Вот, и ещё с одним заданием покончено! С чувством выполненного долга вернул печатающую машинку третьему помощнику. А день всё тянулся и тянулся.
        Наконец, после ужина нам дали «Добро» на заход в порт! Всё сразу же пришло в движение. Первый помощник раздал всем бланки таможенных деклараций для заполнения. В восемь часов вечера прибыл лоцман, и мы пошли вверх по реке. По берегам реки Шельды стоит много заводов. Жилых домов почти не видно. Вода в реке серая, мутная, и течение быстрое. Видел в воде небольшую медузу. Вот ведь куда она забралась из моря. Видно, приливом её сюда занесло. А, может быть, это речная медуза решила в море податься? Как говорится: «Дело было вечером – делать было нечего!» Потом к нам в каюту зашёл камбузник Серёга, и мы под бренчание неподключенной электрогитары пели знакомые песни. Чего только не сделаешь от скуки! Потом пошёл на радиостанцию. Начальник принимал навипы. В отличие от Navarea, навипы (навигационные извещения мореплавателям) передаются советскими береговыми радиостанциями на русском языке. Наш радиоцентр даёт их для  судов пароходства, находящихся в различных районах плавания. Для полноты информации мы принимаем обе разновидности извещений, распечатываем их и передаём на ходовой мостик штурманам. А они уже решают, что с ними делать, корректируя обстановку на морских картах по маршруту нашего следования. Потом собрались было снять главную антенну, чтобы та не мешала при погрузке, но шлюз на реке закрыли до двух часов ночи, и мы отправились спать. Утро вечера мудренее! Штурмана сказали, что нам дали для швартовки 500-й причал, а это очень далеко от города! Для поездки в город надо будет заказывать автобус. Завтра воскресенье, а в воскресенье портовые грузчики не работают, и, следовательно, загружать нас не будут. Наш народ собирается съездить отдохнуть в спортивный комплекс, построенный специально для моряков. Не знаю, как получится, но мне было бы интересно там побывать.
          Забегая вперёд, скажу, что в тот раз нам так и не удалось съездить в этот спортивный комплекс. Слишком поздно мы пришли в порт. Заказывать автобус надо было раньше. А побывал я в этом комплексе только через пару лет, когда работал на судах Мурманского морского пароходства. Мы тогда тоже заходили в Антверпен, и начальник отпустил меня отдохнуть вместе со свободными в этот день членами экипажа. Мы приехали туда на заказанном автобусе и пробыли там половину дня. Спортивный комплекс был большим. Он включал в себя футбольное поле и теннисные корты, бассейн, тренажёрные залы, площадки для игры в настольный теннис. Бесплатный бар с безалкогольными напитками и телевизором, по которому крутили выступления рок-звёзд.
Можно было позаниматься спортом, отдохнуть, послушать и посмотреть выступления различных музыкальных групп, вволю напиться бесплатного кофе или чая, а также различных соков. Этот комплекс был построен совместными усилиями моряков и Общества Советско-Бельгийской дружбы. Говорят, что экипажи судов даже участвовали в стройке, выезжая сюда на субботники, во время стоянок в порту. И вот, наконец, комплекс был построен, и мы могли здесь отдохнуть между рейсами. Это было здорово! Замкнутые пространства судна давят на психику. Ты почти всё время находишься в закрытых помещениях, как в тюрьме. Деваться некуда! Недаром, как нам рассказывали, в Швеции был специальный вид наказания для осуждённых: или сиди срок в тюрьме на берегу, или половину срока, с дальнейшим его полным зачётом, работай на морских судах без права схода на берег. Так что делайте выводы! Поэтому здесь, на берегу, мы отдыхали душой и телом, ведя здоровый образ жизни! Ходить по территории спорткомплекса можно было в плавках. Даже в баре, cтены которого были увешаны различными флагами, вымпелами пароходств и судов, полками со спортивными кубками и фотографиями спортивных команд различных пароходств Союза ССР. Упитанный улыбчивый бородатый бармен-бельгиец по-русски не говорил, но слова «кофе, чай и джус (сок)»  понимал прекрасно! И наливал желающим всё это без ограничений. Набегавшись с мячом, напрыгавшись с теннисной ракеткой, наплававшись в бассейне, можно было усесться в баре за столиком с любимым напитком и смотреть на выступление знаменитых артистов западной эстрады. Там я впервые увидел концерт группы «Wings» Пола и Линды Маккартни. По тем временам это было для меня событием!
        Но всё это было потом, в будущей трудовой жизни! А пока мы стояли перед закрытым шлюзом, ожидая захода в порт Антверпен, и засыпали, желая поскорее приблизить наступление завтрашнего дня.

CXIV.

         Сегодняшний день не пожелал быть интересным. С поездкой в спорткомплекс ничего не получилось. День был воскресный, все береговые службы предпочитали отдыхать. Нам оставалось только маяться от вынужденного безделья. Я проверил аккумуляторы аварийного передатчика, посидел в радиорубке, потренировался работать на электронном ключе без выхода в эфир. Получалось относительно неплохо. Но, как выяснилось потом, мой начальник радиостанции работал на электронном ключе левой рукой, и соответственно переключатель ключа, который определял, в какую сторону при нажатии манипулятора будут выдаваться тире и точки, был установлен под его левую руку. Это означало, что при нажатии указательным пальцем левой руки рычага манипулятора вправо – ключ выдавал точки, а при нажатии большим пальцем влево – тире. Я об этом не знал, так как в Училище электронных ключей у нас не было. Я привык работать на горизонтальном ключе правой рукой, ну, и научился работать на электронном ключе неправильно! Большим пальцем правой руки выдавал точки, а указательным – тире. Это снижало скорость передачи. Потом мне пришлось переучиваться. Когда я стал работать самостоятельно, тоже передавал левой рукой, так как это позволяло держать в правой руке карандаш для записи информации и вести радиообмен, не отвлекаясь на то, чтобы брать карандаш после каждой передачи на ключе. 
           После обеда к нам на борт поднялся местный маклак – агент по мелкорозничным продажам. Ему можно было заказать привезти на борт всякую мелочь: жевательную резинку, сигареты, вино - чтобы завтра он доставил всё это на судно. Но, поскольку завтра я и так собирался в город, то от заказов воздержался. После ужина нам выдали причитающуюся нам валюту. Я получил на руки 374 бельгийских франка. Как выяснилось, эта сумма была эквивалентна нашим семи инвалютным рублям. Завтра, зажав все мои деньги в потный кулачок, мне предстоит сделать долгожданные покупки! Цены в Антверпене гораздо ниже, чем в предыдущих портах захода. Это радовало! Группы увольняемых завтра на берег членов экипажа были сформированы. Я и Серёга Сухов входили в группу под руководством самого капитана! Как выяснилось, нам предстоит сопровождать «мастера» (так обычно капитан подписывается в радиограммах, отправляемых на английском языке иностранным адресатам) в его поездке на такси в Генеральное Консульство СССР в Бельгии, а потом мы пойдём с ним по магазинам. Завтрашний день будет для нас единственным, когда можно будет «отовариться», так как нас будут загружать железом и погрузка много времени не займёт. Рядом с нами, у соседнего причала, стояло огромное иностранное судно. Плавучий город! Мы, по сравнению с ним, выглядели букашкой. Чего только в море не увидишь! Вечером мы смотрели кино и телевизор, торопя время и желая, чтобы скорее наступило завтра! 

CXV.

         Следующий день был для нас самым длинным. Не только потому, что это было 22 июня, когда время светового дня самое большое в году, а по насыщенности событиями! Сорок лет назад в этот день началась Великая Отечественная война. Дата печальная, но для нас, потомков ветеранов той войны, этот день выдался удачным.
         После завтрака все свободные от вахты стали собираться в город. В десять часов должен был прибыть автобус, чтобы увезти всех желающих. Я особо не торопился, ведь мне и Серёге предстояло ехать с капитаном на такси! Когда народ, со старпомом во главе, уехал на автобусе, я поднялся в радиорубку и прослушал повестку, так как начальник радиостанции, уезжая вместе со всеми, предварительно попросил меня послушать, будет ли что-нибудь для нас. Для нас ничего не было. С чувством выполненного долга я стал собираться в город. Тут как раз за мной зашёл Серёга Сухов, и мы пошли к капитану. Капитан, увидев, что мы готовы, заказал по телефону такси (на стоянке с берега на судно подключалась телефонная линия). Через полчаса мы втроём спустились по парадному трапу и уселись в подъехавший белый «Мерседес». За рулём была женщина-водитель. Капитан, одетый в белый мундир и фуражку с золотым шитьём, выглядел настоящим адмиралом! Он держал в руках кожаный портфель с документами для Генерального Консульства. Капитан сел на переднее сиденье, рядом с водителем, а мы с Серёгой - на заднее. Капитан назвал адрес по-английски, и мы поехали. Машина ехала плавно. Было здорово сидеть на мягких сиденьях и глядеть, как за окнами автомобиля убегают назад портовые сооружения, причалы и проходная порта. Приятно, чёрт возьми, проехаться с ветерком по бельгийскому автобану! Мы недолго ехали по шоссе, среди потока легковых и грузовых машин. Через пятнадцать минут впереди уже показались многоэтажные дома на улицах Антверпена. Во время всего пути наш капитан разговаривал по-английски с нашим водителем, угощал её конфетами и коротал время за приятной беседой. К своему удивлению, я понял всё, о чём они говорили! Мы въехали в город. Кругом большие красивые многоэтажные дома. На улицах большое количество машин, магазинов, рекламных щитов. Повсюду много зелени. Через двадцать минут мы уже въезжали в тихий, утопающий в зелени, малоэтажный городской район. Остановились у аккуратного двухэтажного коттеджа на углу улицы. Это наше Генеральное Консульство.
Капитан вышел из машины и попросил подождать его минут пятнадцать. Мы тоже вышли поразмяться. Район этот очень тихий. За 15 минут мимо нас не проехало ни одной машины. Прошла мимо пара пешеходов, и всё. Потом из Консульства вышел капитан, мы сели в машину и поехали по магазинам.
         И тут начались приключения! Только мы выехали на оживлённый перекрёсток, как у нашей машины спустило колесо. Пришлось встать у обочины. Наш водитель достала из багажника запасное колесо и домкрат, извиняясь за принесённые нам неудобства. Мы втроём взялись помогать ей в замене колеса. Самым деятельным и знающим в этом вопросе оказался Серёга Сухов. В его семье дома были собственные «Жигули», поэтому он взял инициативу в свои руки. Я и капитан были на подхвате. Капитан, весь в белом, не гнушался браться за грязное колесо, а я помогал откручивать болты. Вскоре запасное колесо было установлено на своё место. Но руки у всех нас были чёрные от грязи. Возник вопрос: где их вымыть? Мы находились в центре города, на оживлённой магистрали, и воды поблизости не было. Наш водитель достала из машины упаковку влажных салфеток. Для нас в то время это было экзотикой. Мы с капитаном довольно успешно оттёрли свои ладони от черноты, а Серёга так и не смог оттереть свои «руки кочегара» до конца:  салфетки закончились. Ну, хотя бы так! Мы доехали до нужного нам места в городе. Капитан расплатился с водителем специальными чеками, которые ему выдавались для представительских расходов. Наша женщина-водитель охотно приняла их для оплаты, и мы, пожелав друг другу хорошего дня, расстались с ней и отправились за покупками. Место, куда стремились попасть все моряки, чтобы «отовариться» в Антверпене, находилось на небольшой площади в центре города, окруженной трёх-четырёхэтажными старинными домами. В нижних этажах каждого дома размещались магазинчики маклаков. Они легко узнавались по большим надписям на русском языке – «Всё для моряков!» Все продавцы прекрасно говорили по-русски. Среди них были в основном поляки, евреи, грузины или армяне. Надо думать, что многие были выходцами из СССР. Они стояли за прилавками, которые были завалены грудами нужных морякам вещей: одноразовых зажигалок, индийских складных зонтов «Три слона», ручек-перевёртышей, жевательной резинкой, ножницами-кусачками, коллекциями олимпийских рублей и ещё тысячами всяческих мелких вещиц! Капитан спросил у нас, что мы хотим купить. Нас интересовали джинсы. «Мастер» понимающе усмехнулся и повёл нас в соседний магазин, где на полках от пола до потолка лежали джинсы. Продавец расплылся от счастья, увидев таких покупателей, как мы. Мы с Серёгой слегка обалдели от широкого выбора марок и видов джинсов. Капитан пошёл в соседний отдел, где продавали элитный алкоголь, а мы занялись примеркой. К своему стыду, я до этого момента джинсов никогда не мерил и как их выбирать, не знал. Поэтому весь мой предыдущий опыт выбора брюк сводился только к определению их длины и обхвата в талии. Ощущения, которые я испытывал, надевая джинсы впервые в жизни, были у меня странные. Они совсем не соответствовали моим представлениям о том, как я должен был себя в них чувствовать. Когда вы надеваете обычные брюки, то вы должны чувствовать себя в них свободно, чтобы ничто не затрудняло движений. Джинсы жали мне со всех сторон одновременно, что сбивало меня с толку. Продавец показывал мне большой палец и говорил, что джинсы сидят отлично! Я же ощущал себя как рука, затянутая в перчатку. Как же в них вообще ходить, если везде жмёт? Доверяя своим ошибочным (как оказалось!) ощущениям, я просил продавца дать мне размер побольше. Тот недоумённо пожал плечами, но принёс другой размер. Эти джинсы были уже посвободнее, но я попросил ещё побольше. Большого зеркала в магазине не было, и посмотреть, как джинсы выглядят на мне со стороны, возможности не было. Добившись того, что я ощутил знакомую свободу, находясь в джинсах, как в обычных брюках, я остановил свой выбор на них. Салага! Как оказалось, я выбрал синие джинсы знаменитой фирмы «Wrangler», но на два размера больше, чем мне было нужно! Это потом мне ребята на судне рассказали, как надо выбирать джинсы: если зажать в руках низ штанин и развести руки в стороны, то средний шов, проходящий между ног, должен быть точно на уровне моего носа – это соответствовало нужной мне длине джинсов. А если застегнуть джинсы на молнию и пуговицу, а затем поместить  согнутую в локте руку со сжатым кулаком внутрь их там, где пояс, и джинсы не будут сваливаться с руки, то этот размер джинсов точно тебе подойдёт. Критерии эти были безошибочными! Я сам впоследствии в этом убедился. А сейчас я был счастливым обладателем своих первых в жизни джинсов «Wrangler», 54-го размера (хотя носил я обычно брюки 50-го размера), за которые я отдал двадцать голландских гульденов и 170 бельгийских франков (что соответствовало 400-м бельгийским франкам)! На оставшиеся деньги я дополнил свой гардероб модной белой футболкой с надписью на английском, которая была мне немного маловата (но я надеялся, что она растянется). Оставшаяся бельгийская мелочь была потрачена на подарки: зажигалку для отца, жевательную резинку, сувенир для Иринки и несколько цветных пакетов с надписью «Montana». Из наличности у меня остался 1 бельгийский франк, купить на который я ничего уже не мог. Оставил его у себя в качестве сувенира. Довольные своими покупками, мы с Серёгой и капитаном вышли из магазина и на площади повстречали наших членов экипажа, которые волокли к ожидающему нас автобусу по одному или два ковра и по куче пакетов с «отоваркой».  Все закупились по полной программе, так как таких низких цен нигде в Европе (кроме Роттердама) больше не было!
       Через полчаса мы уже поднимались по трапу на наше судно, напоминая пиратов после удачно совершённого абордажа! Нас потихоньку продолжали загружать железом. Было понятно, что сегодня мы не уйдём. Закончить погрузку предполагалось только завтра, после обеда.
         В каюте я стал примерять свои покупки. Стало понятно, что джинсы мне великоваты, а футболка, наоборот, мала. Ребята посоветовали замочить джинсы в тёплой воде, чтобы они потом высохли и подсели. Такую же операция провести с футболкой,  только высушить её на себе, чтобы растянулась. Вот так, одним способом, предполагалось решить две противоположные задачи! Я так и поступил. Скоро уже мои джинсы сушились на вешалке, а я щеголял во влажной футболке. Результат был не очень большой, но всё-таки был.
          После чая начальник радиостанции затащил меня в его каюту похвастаться своими покупками. Бельгийские ковры в то время шли в Союзе «на ура!», и каждый моряк «загранзагрёба» имел указание от жены «без ковра домой не возвращаться». Продажа одного (а лучше – двух) ковров обеспечивала безбедное существование семьи моряка до его следующего возвращения домой. Поэтому наше судно, после посещения Антверпена выглядело роскошно: в каждой каюте по ковру, ну, прямо, как на «Титанике»! А забитые подарками чемоданы приятно заполняли пространство платяных шкафов в каютах.
          Теперь, когда были потрачены все деньги, нашими моряками овладела только одна мысль: «Домой! Скорее домой!» 

CXVI.

           Утро следующего дня началось для меня с примерки. Мои новые джинсы за ночь почти высохли и были слегка влажными. Это было хорошо, так как мне сказали ребята, что теперь мне нужно было их надеть и ходить в них до полного высыхания, чтобы они сели по фигуре. Полдня я щеголял в них, пока они окончательно не просохли, и я понял, что они мне всё ещё велики. Начальник радиостанции с утра уехал в город менять свою джинсовую куртку, возложив на меня обязанности самостоятельно принять повестку, радиограммы на магнитофон и погоду. Я приступил к обязанностям радиста. Сначала всё было хорошо. Я услышал наш позывной в повестке и вовремя включил магнитофон, чтобы записать на высокой скорости радиограммы, передаваемые в наш адрес быстродействием. Потом на низкой скорости воспроизведения стал их распечатывать на пишущей машинке  и так увлёкся, что когда взглянул на часы, то понял, что погоду передают уже как десять минут! Это был провал! Лопух! Я прошляпил сводку погоды. Даже вкусный обед не мог вывести меня из подавленного настроения. Потом на судно вернулся начальник радиостанции. Я рассказал ему всё, как было. Он сказал, что ничего страшного не произошло, и мы примем погоду вечером. А пока мы приняли факсимильную карту погоды, и на душе у меня стало легче.
           Вернувшись в каюту и критически осмотрев свои джинсы, я решил повторить процесс их замачивания. На этот раз я сделал температуру воды горячее, чем в прошлый раз. Через полчаса мои джинсы висели над открытым люком машинного отделения, из которого мощной струёй поднимался тёплый воздух. Через три часа джинсы были абсолютно сухие. За это время нас окончательно загрузили, и все таможенные формальности нашего отхода тоже были окончены. Два буксира оттащили нас от причала и повели к шлюзу. Около часа мы ждали, когда шлюз освободится. За нами встал тот самый «китаец», которого мы видели на рейде Флиссингена. Шлюзование заняло минут 45. Корабли наши стояли рядом. Китайцы тоже вышли на палубу, и мы смотрели друг на друга. Их судно больше нашего. Называется оно «Teamen» - «чайный человек». После ужина мы вышли из шлюза и отправились к родным берегам!
         Я снял джинсы с люка машинного отделения и отправился их примерять. Джинсы были абсолютно сухие и твёрдые. Мне говорили, что хорошие джинсы даже могут сами стоять, если их поставить. Решил это проверить! Действительно, джинсы стояли на двух расправленных штанинах и не падали! Это означало, что джинсы были настоящими, неподдельными! Это радовало! Поспешил поскорее их надеть. Джинсы сели ещё больше и были мне почти как раз! Решил для себя, что в следующий раз (если он будет) куплю джинсы своего размера.
         Вечером  я принимал Navarea от английской береговой радиостанции. Но на соседней частоте работала какая-то другая мощная радиостанция, и помехи от неё были уж очень большие. Как я ни бился потом над магнитофонной записью, шум скрывал целые слова сообщения. Пришлось подождать, когда Navarea стали передавать французы. Передача было отличная, всё записалось хорошо. Потом я переписывал текст с магнитофона на бланк, а начальник радиостанции принимал на БПЧ навипы от Ленинграда. А потом немецкая радиостанции дала срочное сообщение, что в районе порта Кале человек упал за борт. Мы шли в другую сторону и ничем помочь не могли. Район там оживлённый, и судов, которые находились к тому месту ближе нас, было достаточно. Вот так прошёл мой первый день самостоятельной работы в качестве радиооператора. Первый блин, так сказать! Ну, ничего, начало положено! Буду и дальше стараться осваивать профессию!

CXVII.

        Мы идём домой! Но как же медленно мы тащимся … Только завтра войдём в Датские проливы. Наш приход в Союз планируется на 28-е июня. Ах, если бы мы пришли раньше! Как хочется поскорее увидеть мою любимую Иринку! Но правда всей моей жизни на флоте подсказывала, что намеченное редко выполняется в срок. Лучшее лекарство от скуки – это работа! Начальник радиостанции оценил мой трудовой порыв и доверил почистить контакты у переключателя магнитофона: что-то последнее время тот стал барахлить. Зачистил, протёр спиртом – всё заработало как надо! Принял два циркуляра. А после обеда впервые работал самостоятельно в эфире! Начальник усадил меня за ключ (правда, я его перевёл в отключенное положение, и на нём можно было передавать, как на обычной «пиле»). Под бдительным оком начальника я вышел на связь с Ленинградом. От волнения руки у меня дрожали, и вспотел я неслабо. Но честь Училища не опозорил:  сработал как надо! Начальник поздравил меня с боевым крещением! Потом я принял без ошибок английскую погоду. Дела помаленьку продвигаются!
          После чая мы с начальником чинили судовую трансляцию на корме. Теперь она продержится до следующего ремонта судна. Во время ремонта заметил, что умудряюсь обычным сверлом высверливать в металле треугольные отверстия! Мистика! Вечером начальник продемонстрировал мне, как выглядит работа судового радиста без прикрас. Начальник поручил мне подсчитать сумму денег за поданные членами экипажа радиограммы. Пока я считал слова и умножал их на тариф, начальник связался по радио с Ленинградом и стал сдавать имеющиеся у нас радиограммы посредством телетайпа. Нас слышали плохо, и то и дело приходилось давать настройку и  повторять каждую радиограмму по несколько раз. Два часа начальник метался как угорелый от буквопечатающего аппарата к телеграфному ключу и обратно! Так, наверное, только лошади могут носиться по ипподрому! Хотя и существует мнение, что радист – это «судовая интеллигенция», но «пашет» эта «интеллигенция» не меньше других! А иногда и больше! «Мотаю на ус» все тонкости моей будущей профессии, использую каждую возможность чему-нибудь научиться. Сегодня вечером судовое время будут переводить на один час вперёд. Теперь мы будем жить по московскому времени. Завтра придётся вставать на час раньше, но ничего – это означает, что я на один час раньше смогу увидеть мою Иринку! Скорее бы!

CXVIII.

         Вот и ещё на 200 миль мы стали ближе друг к другу! Мы уже в Датских проливах. Копенгаген  будем проходить скорее всего ночью. Опять мне не удастся увидеть Замок Гамлета при дневном свете! Разница судового времени с местным составляет два часа. По нашему времени скоро будет полночь, а здесь солнце ещё только-только садится. Большой рыжий шар висит над волнами и потихоньку опускается в этот тёмно-синий, искрящийся горизонт. Красивое зрелище! Но такими пейзажами хорошо любоваться в начале рейса, когда ещё свежи в памяти воспоминания о доме. А сейчас я бы всю эту красоту променял на то, чтобы быть рядом с моей Иринкой! Последние дни рейса самые мучительные. Они тянутся и тянутся. Вот и сегодняшний день был долгим и тягучим, как резина. Ничего выдающегося сегодня не произошло, если не считать известия, что после выгрузки в Выборге, мы пойдём грузиться в Ленинград! Только это и радует! В остальном же всё было серо и буднично. Утром я красил ящик трансляции на корме, потом заполнил уже осточертевшие абонементы на подписку, принял карту погоды – скукота! После чая было судовое собрание – разбирали выполнение соцобязательств. Вспоминая то время, думаешь, как же всё изменилось! Где теперь все эти партсобрания, социалистические обязательства, портреты Ленина, вымпелы «Ударник коммунистического труда»? Тогда мы и не задумывались, что можно было жить без всего этого! Наши цели были ясны, задачи определены, оставалось только трудиться и радоваться, что мы живём в Великой и Непобедимой Стране! Возвращаться в которую из заграницы всегда было радостно и волнительно. После собрания я «отловил» второго помощника и в течение получаса «выуживал» из него сведения по экономике для своего отчёта. Штурман покорно отвечал на мои вопросы, а я усердно записывал его ответы. Потом покопался ещё немного в учебнике по экономике, и ещё одна страница моего главного документа о практике была заполнена! После ужина смотрели кино. Фильм был документальный, про Китай. Мы что, похоже, все художественные уже пересмотрели? Убить время было больше нечем, и лучшим способом для этого было пораньше лечь спать. Так я и поступил.

 CXIX.

        Утро мне пришлось начать натощак: меня опять не разбудили на завтрак! Боцман поменял вахтенных местами, и новый вахтенный про меня забыл. Да, хочешь питаться вовремя – купи будильник! Глотнув на завтрак свежего морского воздуха, я отправился искать начальника радиостанции. Он уже был на корме и орудовал кистью, начав красить в белый цвет, окрашенный мною накануне грунтовкой ящик трансляции. Начальник передал мне кисть как художник художнику, и я продолжил это занятие живописью на пленэре. А начальник пошёл открывать вахту, прозрачно намекнув, что на баке тоже имеется такой же ящик. Покрыв ящик сверху, снизу, с боков и изнутри добротным слоем белой краски, я придирчиво оценил свою высокохудожественную работу. Потом добавил ещё парочку завершающих мазков кистью, и шедевр был окончен. Мне предстояло сделать его точную копию, но теперь уже в носовой части судна – на «баке». Вальяжной походкой профессионала ремесла художественной покраски я прошёл на бак. И только хотел приступить к созданию очередного шедевра, как был вероломно атакован стаей, притаившейся у ящика трансляции, недружественной нам, иностранной мошкары! Которая вознамерилась нелегально пересечь нашу государственную границу и осуществить незаконную экспансию на территорию нашей страны (так как вся территория судна, идущего под Государственным флагом, является частью территории этого государства). Атака  была стремительной и кровавой! Размазав несколько первых атакующих эскадрилий по своим щекам и предплечьям, я временно отступил в радиорубку, где дополнительно экипировался в спецовку с длинными рукавами. И затем, рассеяв атакующего противника словесно и физически, одержал полную победу над морально деморализованными и повергнутыми в бегство военно-москитными силами НАТО! Некоторые одиночные представители разбитой мною группировки пытались совершить аварийную посадку на белоснежную поверхность свежевыкрашенного ящика трансляции, но нашли свой бесславный конец, увязнув «по уши» в российских высококачественных быстро сохнувших белилах! Где затем они и были похоронены мною под вторым слоем краски.  Постояв таким образом «за Русь-матушку», я отмыл Уайт спиритом пальцы и кисти от краски и пошёл в радиорубку докладывать начальнику о достигнутом успехе.
          Начальник принимал карту погоды, и моя помощь ему выразилась в том, что я отнёс эту карту в штурманскую рубку. Мы продолжали двигаться к родным берегам. Я вернулся в радиорубку и написал радиограмму моей любимой. Начальник обещал отправить её на следующей вахте. Потом я засел за печатную машинку и пополнил свой отчёт о практике еще парочкой страниц. Сколько их ещё будет? Надо бы ещё дополнить отчёт фотографиями. Будет лучше выглядеть! И я отправился за фотоаппаратом в каюту.

         Глядя на снимки тех лет, понимаешь, как много времени прошло с тех пор. Годы проносятся, как вихрь, увлекая за собой друзей, события и чувства, испытываемые нами  ко всему, что нас тогда окружало. Мы продолжаем улыбаться со старых снимков, оставаясь молодыми, весёлыми и полными надежд! И всё, что фиксировал бесстрастный объектив фотоаппарата, позволяет нам потом, вспоминать самые лучшие моменты нашей жизни, вернуться в молодость и снова испытать ощущения радости и счастья! Поэтому фотоаппарат – это та самая «машина времени», которую мы до сих пор почему-то, считаем фантастикой, хотя она хорошо знакома каждому из нас!
          Идея со снимками была верной! Учитывая, что на каждом судне обычно имеется фотооборудование для проявки плёнки и фотопечати, реализовать мой замысел было вполне возможно. Мой отчёт начинал приобретать весьма представительный вид, что позволяло надеяться на высокую положительную оценку за плавательную практику. А пятёрка в дипломе никогда не бывает лишней!
           Вечером первый помощник раскопал где-то в дебрях судовой фильмотеки фильм «Несколько дней из жизни Обломова». Показ растянулся действительно на «несколько дней», поскольку в тот вечер мы осилили только первую часть фильма. Было не только интересно наблюдать игру актёров, смотря экранизацию классического произведения Ивана Александровича Гончарова, но и наслаждаться видом великолепной природы средней полосы России, по которой мы тоже успели истосковаться. Моряку, как и космонавту, сниться «трава у дома. Зелёная, зелёная трава!» Так пела нам в то время известная группа «Земляне». Что мне снилось именно тогда, я уже не помню, но засыпал я с хорошим настроением, это точно! 


CXX.
            
          «Мы уже почти дома! Подходим к острову Гогланд. Дальше уже начнётся наша Советская Балтика! До Выборга отсюда 120 км. Завтра утром мы туда придём. А потом – в Ленинград! Как мне хочется, чтобы наша стоянка в Ленинграде продлилась подольше!» - так писал я в своём дневнике вечером 27 июня.
          А рано утром мы уже были в Выборге! Нас подняли в половине седьмого, чтобы произвести осмотр судна перед приходом в порт. Обычное дело: чтобы не было сюрпризов для нас, когда мы пришвартуемся к причалу. Следует проверить все помещения на предмет обнаружения на судне посторонних лиц или контрабанды. Бесхозная контрабанда могла быть спрятана кем угодно в самых труднодоступных местах судна. А бывали случаи, когда перед заходом в Советский порт вдруг, откуда ни возьмись, появлялся какой-нибудь нелегальный эмигрант, просидевший весь рейс в каком-то невообразимом закутке и желающий попасть в Великий и Могучий СССР! Так обычно происходило с судами, которые посещали порты Африки. Там все грузчики были неграми, которые брались за любую работу, начиная от разгрузки судна и заканчивая выведением бородавок у всех желающих. Эти ребята были суперпрофессионалами во всём, что имело отношение к их личному материальному обогащению! Они толпами поднимались на борт судна под предлогом участия в погрузке или разгрузке, и в их карманах оседало всё, что было не приколочено гвоздями или не приварено электросваркой! Мастера «карманной тяги» умудрялись голой пяткой, глядя куда-то в сторону, чтобы не привлекать внимания, выворачивать ногой из палубы медную заглушку, которая закрывала отверстие какой-нибудь трубы. Причём эта заглушка была завёрнута «насмерть» специальным большим гаечным ключом, и отвернуть которую могли тем же ключом только двое здоровенных механиков. А тут один худой и полуголый чёрненький парнишка, непринуждённо насвистывая, справлялся с этим делом левой пяткой за пару минут! Пока один «работал», остальные его товарищи отвлекали внимание экипажа предложениями различного обмена всяческих экзотических фруктов и безделушек на сигареты, одеколон или поношенную обувь. Эти вещи очень ценились в «развивающихся» странах Африки! Особым шиком считались наши обычные синие кеды с подошвой из красной резины. Ребята рассказывали, что в Анголе национальные гвардейцы вышагивают исключительно в наших кедах, производства Завода резиновых изделий «Красный треугольник»! Если же менять было нечего, то местные «знахари» предлагали вывести бородавки традиционным африканским способом. Когда один из мотористов ради интереса решил попробовать вывести бородавку на ноге, то чернокожий «целитель» усадил его на палубу и взял его ногу двумя руками. Потом, прицелившись на бородавку, стремительно ринулся откусить её зубами, но в последний момент моторист успел с воплем вырвать свою бедную ногу из его лап, и тем самым избежать неминуемого заражения крови! Шуму было много! Что собственно и было на руку «любителям сбора цветных металлов». Из таких металлов местные умельцы изготавливали различные украшения, надраивали их до блеска и продавали туристам и морякам как золотые. Прибыльное, видно, было дело!
         Так вот, вернёмся к осмотру судна. Как мне рассказывали, в Мурманском пароходстве был случай, когда на судне, следовавшем из Африки в Мурманск, обнаружили такого, вот, чернокожего эмигранта-нелегала. Вышел он, правда, на третий день после отхода из африканского порта. Капитан и старший механик, не желая оглашать это чрезвычайное происшествие, за которое они могли лишиться визы и командных должностей, решили избавиться от «пассажира» по-тихому. Африканец был убит, зашит в брезентовый мешок с грузом и где-то в Атлантике, тёмной ночью сброшен за борт. Всё бы так и закончилось, но мешок с трупом каким-то образом всплыл (видно, в тёплой воде тело раздулось и приобрело положительную плавучесть). Плавающий предмет был поднят на борт какого-то проходящего судна. А при осмотре на брезенте был найден штамп с названием судна и пароходства, к которому оно было приписано, так как брезент был судовым имуществом, подлежащим учёту. Но в темноте штамп, вероятно, не заметили, потому что спешили спрятать «концы в воду». Закончилось всё для участников того инцидента плохо. Верить этому или нет, читатель может решать сам. Как знать, сколько ещё морских баек будет рассказано, но на море бывает всякое!
          Когда с осмотром судна было покончено, я поднялся с начальником радиостанции на верхнюю палубу надстройки. Мы потихоньку шли среди множества небольших, заросших лесом островов. Воздух был свеж и пах хвоей. Прошли мимо базы Военно-морского флота. У причалов стояло несколько малых сторожевых кораблей. Утро было тихое, яркое, солнечное и праздничное – ведь мы пришли домой! Когда вдали уже показались дома, портовые краны и заводские трубы Выборга, мы встали на якорь и целый час ожидали разрешения на заход в порт. Затем получили «добро» и проследовали к причалу. Там нас уже ожидали таможня и пограничники. Когда мы пришвартовались и спустили трап, то они поднялись на борт. Нам было приказано разойтись по каютам и ждать окончания работы таможни. Мы с матросом Саней сидели в каюте, когда вошёл таможенник с фонариком и попросил нас предъявить личные вещи и покупки. Немного покопался в них, задал пару дежурных вопросов, посветил фонариком в тёмных углах каюты и ушёл. А потом по трансляции объявили, что таможня завершила работу, и все могут заниматься текущими делами. Так закончилось моё второе плавание. Здравствуй, Родина!    

CXXI.

           Наконец-то мы встретились с Иринкой! Все члены экипажа, не занятые на вахте или разгрузке, после обеда покинули судно и на ближайшей электричке рванули в Ленинград. Нас обещали выгрузить завтра до обеда. Поэтому к девяти утра всем полагалась вернуться обратно. Наша долгожданная встреча с Иринкой была тёплой и радостной! Выяснилось, что завтра она сдаёт последний экзамен. Несколько часов мы провели вместе, а потом расстались, чтобы дать Ире немного подготовиться к экзамену. Я поехал к тётушке, но она с семьёй уехала в отпуск в деревню, а ключа у меня не было. Возвращаться на судно в Выборг было поздно. Куда деваться курсанту? Ну, конечно, в стены родной Системы! В середине лета в Училище можно найти только курсантов второго и третьего курса. Да и то, не в полном составе. Поэтому я надеялся переночевать в роте, а утречком вернуться в Выборг на электричке. Успокоив дневального на входе в учебный корпус своим курсантским билетом, я прошёл в экипаж №2 и поднялся на второй этаж к второкурсникам РТО. Здесь хотя бы дневальный присутствовал на месте. Я спросил у него, где можно найти старшину роты. Он показал мне кубрик, и я туда вошёл. Вошёл,  … и обалдел!
           Представьте себе обычный, до боли знакомый, курсантский кубрик, с рундуками и кроватями, расставленными вдоль стен. Но вместо стола, посреди комнаты, стояла:  Настоящая! Парусная!! Яхта!!! Швертбот-двойка «Кадет» в натуральную величину, только без мачты и парусов! «Ничего себе!» – только и смог сказать я, присвистнув от неожиданности.
            В кубрике было двое ребят. «Ну, вы даёте, мужики! - обратился я к ним. - Кто из вас старшина роты?» Поговорили. Выяснилось, что они занимаются парусным спортом ещё со школы. А в яхт-клубе им дали на восстановление этот старенький швертбот. Ну, чтобы не тратить время на дорогу туда-обратно, они решили ремонтировать его здесь. Благо, сейчас обстановка в Училище спокойная. Командир роты – нормальный мужик - не стал препятствовать. Я изложил им свою проблему с ночлегом. Они уважительно отнеслись ко мне, как собрату-старшекурснику. Напоили чаем и показали коечку, где можно было «перекантоваться» до утра. Дневальный был проинструктирован, что меня нужно будет разбудить рано утром. Потом я им рассказывал о своих плаваниях, но недолго. Нужно было укладываться, так как мне надо было рано вставать. Заканчивался период «белых ночей», но сумеречный свет за окном нисколько не мешал мне уснуть в стенах родной Системы. В половине шестого утра дневальный растолкал меня, и я, наскоро умывшись, тихонько распрощался с ребятами и отправился на Финляндский вокзал. 
CXXII.

          Семичасовая электричка на Выборг вместила в себя всех членов нашего экипажа, побывавших дома и захвативших с собой членов своих семей, включая жён и детей различного возраста. Дело в том, что следующий наш рейс в Ленинград, после разгрузки в Выборге был каботажным. То есть без выхода за границу. А в такие рейсы с разрешения капитана членам команды разрешалось брать своих родственников. При этом они проживали в каюте члена экипажа вместе с ним и могли питаться в столовой команды. Деньги на их питание вычитались из зарплаты работающего на судне. Но если рейс был коротким, то администрация судна на это «закрывала глаза». Флотское гостеприимство было превыше копеечных расходов. Да, и кто же упустит возможность показать настоящее морское судно своим родственникам?
           Дорога была весёлой, и время в пути прошло незаметно. В порту наша удалая компания появилась вовремя. Когда мы шли к своему судну, я заметил, что недалеко от нас стоит наш «собрат» - однотипное с нами судно «Шексналес». Именно на нём находились двое ребят с нашей роты, с которыми мы были на «Братске». Узнав у второго помощника, когда планируется отход нашего судна, я отпросился у начальника радиостанции, чтобы повидаться с однокашниками. Он, узнав, что наши суда стоят рядом, отпустил без вопросов. Я помчался к друзьям на «Шексналес». На вахте у трапа как раз стоял Юра Вихров! Он удивился и обрадовался, увидев меня! Мы обнялись и полтора часа рассказывали друг другу о своих приключениях, делясь впечатлениями о наших заграничных  плаваниях. «Шексналес» загружалось древесиной, и потом уходило в Швецию. Мы же отправлялись в Ленинград. Время пролетело незаметно, и, прощаясь, мы  пожелали друг другу «семь футов под килем» и «Счастливого плавания!»
           Через пятнадцать минут после того, как я поднялся на борт, мы дали прощальный гудок и отошли от причала Выборга. Погода понемногу портилась. Небо затягивалось серыми облаками. Но настроение у всех было радостное! Наш теплоход напоминал нечто среднее между плавучим домом отдыха и детским садом на выезде! От этой семейной суеты я укрылся в радиорубке. Начальник усадил меня за телеграфный ключ, и я несколько раз связывался и с Выборгом, и с Ленинградом. Руки мои дрожали всё меньше и меньше! Осваиваю самостоятельную работу. Вечером, часов в семь, мы подошли к приёмному бую Кронштадта. Мама дорогая! На рейде стоят более тридцати судов, ожидая разрешения на заход в порт. В большинстве своём – иностранные. Встали и мы рядышком с ними. Молчит Ленинград. Не хотят нас пускать домой! Ещё раз удалось поработать на ключе с ленинградским радиоцентром. Новостей не было. От скуки смотрели потом телевизор, финский канал здесь принимал довольно неплохо. Показывали какой-то ковбойский фильм, но он оказался довольно нудным. Не то, что мы смотрели в Англии! Высидел до конца, а потом отправился «на боковую». Хорошо бы завтра войти в порт! Ну, всё, сплю!
CXXIII.

           Ленинград – город маленький! В этом я убеждаюсь всю свою жизнь. Множество людей, с которыми ты встречался где-нибудь за Полярным кругом или в местах, где и люди-то редко бывают, потом оказываются твоими соседями по улице или району, где ты живёшь, или у вас имеются общие знакомые и друзья. Для моряка порт - это место, где можно обязательно встретить старого знакомого, товарища или коллегу по работе, вне зависимости от того, где этот порт находится – в нашей стране или за границей. Ленинградский порт не был исключением из этого правила. Поэтому первым, кого я встретил у проходной Ленинградского Ордена Ленина Морского торгового порта, был Евсей Фрейдз! Мой закадычный друг Сева, вместе с которым мы отдыхали год назад в Ялте, а сейчас проходили плавпрактику на судах Балтийского пароходства. Сева был одет в синюю курсантскую робу с гюйсом и нёс в руках какие-то документы. После крепких дружеских объятий и восторженных приветствий Сева заговорщицки приобнял меня и сказал, что у него есть ко мне одно, совершенно не терпящее отлагательства дело. После чего повёл меня на стоящее рядом у причала УПС (учебно-производственное судно) «Профессор Хлюстин», где он проходил групповую плавательную практику вместе с остальными ребятами из нашей роты.

       Они тоже недавно пришли из-за границы и несколько дней будут стоять в Ленинградском порту. Много поколений курсантов мореходок проходило плавпрактику на т/х «Профессор Хлюстин». Его экипаж состоял из штатных моряков, которые постоянно работали на этом судне, и многочисленных курсантов различных морских училищ, проходящих здесь практику по различным судовым специальностям. Дневальными у трапа стояли сразу два курсанта, одетые по форме №3, с традиционными повязками «рцы» на рукавах. Один из них был из нашей роты. Так я попал в гости к нашим ребятам. Пройдя по многочисленным палубам, которые блестели флотской чистотой (большая приборка тут проводилась каждый день), мы спустились в жилые отсеки, где в больших кубриках с двухярусными койками жили мои однокашники. Удивление, радость встречи и дружеские объятия слились в одно целое! Ребята были одеты в рабочее платье, которое мы носили в Училище, и обстановка в кубрике весьма напоминала училищный быт. Эдик Спиридонов изменился внешне, отрастив, вероятно для солидности, свои первые усы. За это ребята стали называть его Стасом (намекая, что он усатый, как таракан)! Эта кличка так приклеилась к нему, что потом Эдиком в роте его больше никто и не называл! Эдик не обижался, ведь и Сергея Придатко, нашего одногруппника, все звали Кешей, и тот тоже относился к этому спокойно. Мы рассказали друг другу о своём флотском житье - бытье. Ребята проходили практику под началом нашего преподавателя РОС (радиооборудование судов) Филимонова. Он на время нашей плавпрактики временно устроился на «Хлюстине» начальником радиостанции. Так что ребятам приходилось использовать свои знания по его предмету на «всю катушку». Но они не жаловались: как начальник радиостанции Филимонов был весьма неплох! О капитане «Хлюстина» они рассказывали истории, которые весьма походили на морские байки, но ребята сами были их свидетелями. Капитан был молод и славился своей лихостью и удалью. Когда они ходили в Италию, то в Средиземке (Средиземном море) капитан разрешил устроить купание для курсантов и всех желающих членов экипажа. Предварительно была спущена спасательная шлюпка с членами экипажа, и всё это дело было обставлено как шлюпочные учения. Прыгать в воду нужно было с борта. Когда поступила учебная команда «Покинуть судно!», желающих быть первыми среди курсантов не нашлось. Тогда с крыла верхнего мостика в воду «солдатиком» вошло обнажённое загорелое тело капитана, одетого в плавки. Вынырнув на поверхность, капитан вынул изо рта конец зажжённой ещё на мостике сигары, затянулся и, выпустив кольцо дыма, крикнул опешившим курсантам: «Ну что, салаги, кто за мной?!» После этих слов все попрыгали в воду уже без боязни и сомнений!
         Так что групповая практика у ребят проходила весело! Конечно же, им не всегда удавалось вдоволь потренироваться работе на электронном ключе, но наряды на камбуз и приборки делали жизнь привычной и не такой скучной. За границей курсантам разрешалось надевать в увольнение на берег форму №3. Поэтому они могли пройтись во всей красе по набережным зарубежных портов. К ним часто подходили местные жители или туристы и дотрагивались до их гюйсов (матросских воротников) с тремя полосками. Сначала ребятам это было непонятно, но, оказалось, что это такое выражение пожелания счастья и удачи! Ну, и примета есть такая: если дотронуться до горба горбуна или матросского воротника моряка, то тому, кто это сделал, будет счастье. Горбунов среди курсантов не было, но ребята охотно раздавали счастье всем желающим.
         Гражданская одежда у каждого тоже имелась, и в советских портах курсанты предпочитали ходить в увольнение «по гражданке». Севе как раз предстояло в этот день идти в увольнение. Поэтому я подождал его у ребят в кубрике, пока он переодевался, и потом, распрощавшись со всеми, мы отправились к проходной порта. Тут Сева, оглянувшись по сторонам, сказал мне, что хочет отдать мне свой денежный долг, который брал у меня в Ялте, и протянул 25 рублей одной купюрой. Я уже давно забыл об этом, но Сева помнил и вот теперь решил отдать деньги. Я очень удивился, но Сева настаивал, и мне пришлось согласиться. Сумма для курсанта была немалая! А сейчас хочу вас спросить, уважаемый читатель: «Что делают моряки, когда встречаются после дальнего плавания?» Правильно – отмечают встречу! Спонсором этого мероприятия, естественно, стал я. Мы с Севой отправились в одну из наших любимых пельменных на Большой проспект Васильевского острова, предварительно купив в магазине 0,5 литра коньяка. Обстановка в пельменной была вполне демократичная, и мы с удовольствием отметили нашу встречу коньячком и большим количеством пельменей. До вечера, когда мне предстояло встретиться с Иринкой, которая сдавала сегодня последний экзамен, было ещё далеко. И мы с Евсеем пошли прогуляться по родному городу пешком, чтобы насладиться красотой невских берегов и слегка проветриться после обильного застолья. Мы не спеша шли по Университетской набережной к Дворцовому мосту с ощущением, что жизнь прекрасна! Мы были моряками, вернувшимися из дальних плаваний! Одеты в заграничные шмотки, сыты, пьяны (относительно), и вся жизнь у нас была впереди! Яркое летнее солнышко согревало нас своим теплом, а лёгкий невский ветерок обвивал прохладой. Когда мы пересекли Дворцовый мост и пошли вдоль Александровского сада, меня окликнули по имени. Я обернулся и увидел группу военных моряков-курсантов, одетых по форме №3, с четырьмя курсовками на рукавах. Среди них я узнал Игоря Кузякина, с которым мы были хорошо знакомы по нашим встречам на Съезжинской улице, где в одной коммуналке жили наши девушки. Моряк моряка – видит издалека!  Мы тепло приветствовали друг друга и остановились поговорить. Оказывается, ребята только что сдали последний экзамен за третий курс в ВВМУ им. Дзержинского и сейчас находились в увольнении, красуясь новыми курсовками. Мы скромно сказали, что только что вернулись из загранплавания. Немного рассказали им о морских буднях и своих впечатлениях. Ребята слегка позавидовали нашему «заграничному прикиду», решив для себя, что через год тоже смогут побывать в дальних походах. Потом мы с Игорем напомнили друг другу, что сегодня наши барышни тоже сдают последний экзамен, и вечером у каждого из нас будет свидание. На этой приятной ноте мы распрощались и разошлись.
        Вечером я, бодр и свеж, встречал мою Иринку, прекрасно сдавшую последний выпускной экзамен! Мы были очень рады встрече и отправились в мороженицу на Невский проспект отмечать окончание её учёбы. Всё было прекрасно!

 CXXIV.
             

        Наша стоянка в Ленинградском порту подходила к концу. За это время событий почти не было, за исключением того, что в фармацевтическом техникуме прошло распределение молодых специалистов по местам их будущей работы, и, к нашей великой радости, Иру оставляли работать в Ленинграде! Ей предстояло месяц отдохнуть в отпуске, а потом вернуться сюда и приступить к работе в одной из аптек города. Накануне предстоящей разлуки мы всю ночь гуляли по Ленинграду. Ходили на разводку мостов, даже сумели встретить утро на скамейке в Михайловском саду у Русского музея, избежав встречи с охранником парка. Как только начал ходить транспорт, мы вернулись в квартиру на Съезжинской. Полина Васильевна была на даче, на станции Разлив, и мы с Ирой пару часов вздремнули в её комнате. Потом мне надо было возвращаться на судно, а Ире ехать в агентство за билетом для поездки домой. На следующий день мне предстояло опять уходить в море.  Следующий рейс должен был быть каботажным. Нам предстоял большой каботаж из Ленинграда в Калининград. В первый раз я побывал там, приехав поездом. Теперь мне предстояло прийти туда морем. С Иринкой мы прощались, зная, что увидимся теперь только через месяц. Было грустно. Но радовало то, что потом мы увидимся снова, чтобы больше уже не расставаться!
       
        В Калининграде нас загружали целлюлозой. Следующий рейс был в Испанию, в порт Бильбао. Грузили пять дней. Случилось так, что в то время в Калининград пришло сразу несколько судов, где проходили практику ребята с нашего Училища. Повидался со всеми. Было здорово, но стоять в Калининграде уже надоело. Скорее бы в море! И вот пятнадцатого июля, в одиннадцать часов утра, мы вышли в рейс. Пейзаж за иллюминатором менялся в той же последовательности, что и в прошлый раз. Тот же морской канал, десантные корабли на воздушной подушке и суда у приёмного буя, ожидающие захода  в порт. И вот мы в море! Накануне получил от Ирины телеграмму, что она уже дома. Отдыхай, моя хорошая, а я теперь на работе. Сейчас уже ночь. Мы прошли Польшу. Море неспокойное, и нас покачивает, но пока особых неудобств это не доставляет. Судовая жизнь идёт по расписанию. Вахты, приём и передача радиограмм, карты погоды. Ну, и, конечно же, отчёт о практике! С каждым днём он становится толще на пару страниц. Засыпаю. Последней мыслью в уставшем мозгу проплывает: «Какая она, Испания?»

CXXV.

       Сегодняшний день начался для меня в Датских проливах. Хотя мы не раз уже бывали здесь, но впервые я прохожу их днём. Поэтому первым делом я узнал у третьего штурмана, когда будем проходить Замок Гамлета. Штурман ответил, что ещё нескоро. С твёрдым намерением увидеть, наконец-то, этот замок при дневном освещении, я отправился в радиорубку.
      Для начала принял погоду. Потом набил на телетайпе радиограммы. После этого мы с начальником упаковали в полиэтиленовую плёнку внешний динамик судовой трансляции, чтобы в него не попадала вода. А вот уже и Копенгаген! Наконец-то его можно разглядеть при дневном свете! Город огромный – вот уже полтора часа мы идём проливом вдоль левого берега, а он всё тянется и тянется! Вот проходим мимо аэродрома, он расположен на самом берегу. Каждую минуту садятся и взлетают самолёты. Когда самолёт заходит на посадку, то очень низко пролетает прямо над нами. Можно разглядеть все мелкие детали. Я захватил с собой на палубу фотоаппарат и снимаю все интересные моменты. Вокруг нас множество яхт. Они быстро бегут по барашкам волн под белоснежными парусами. И вдруг среди этой белизны парусов мы замечаем чёрное пятно подводной лодки, идущей в надводном положении! На палубе ни души. Так я впервые увидел «чужую субмарину». На нашем мостике внешне ничего не изменилось. Лоцман продолжает руководить проводкой нашего судна по проливам, но начальник радиостанции побежал в радиорубку передавать шифровку от нашего капитана. Мы обязаны сообщать о каждом встреченном военном объекте в Центр. Начальник выходит на связь с радиоцентром пароходства, независимо от времени несения вахты и сообщает оператору центра, что у него имеется SA (зашифрованное сообщение, представляющее собой пятизначные столбцы цифр). Нам сразу выделяют отдельный канал связи, и шифровка передаётся незамедлительно. Оператор приёмного центра, приняв наше сообщение, дублирует его, ещё раз повторяя его нам. И в случае, если мы подтверждаем правильность принятых им групп цифр, даёт подтверждение приёма сообщения (в Q-коде это выглядит так: QSL 1 SA). После этого нам можно расслабиться и продолжать заниматься текущими делами.
            Мы нагоняем небольшой двухмачтовый парусник с тёмно-красными парусами. Если их условно принять за алые, то дальше направление мысли пойдёт в соответствии с сюжетом романа Александра Грина! Но неожиданно погода портится. Небо заволакиваю низкие тёмные тучи, и начинается дождь. Я уже начинаю думать, что и на этот раз Замок Гамлета ускользнёт от меня за дымкой и пеленой дождя. Но как раз в тот момент, когда мы проходим мимо замка, погода резко улучшается, становится ясно, и Замок Гамлета Эльсинор предстаёт перед нами во всей своей красе!
 
       Вообще-то этот замок называется Кронборг. Но отдадим дань уважения Вильяму Шекспиру: Эльсинор - так Эльсинор! Жаль, что нельзя подойти поближе, чтобы разглядеть его во всём великолепии. Поднимаюсь на левое крыло мостика, где стоит оптический пеленгатор - визир. Через его объектив любуюсь стройным, в несколько этажей, готическим замком под зелёной крышей. Над башней, на высоком шпиле, виден флюгер – золотой петух. Перед стеной замка растёт огромный дуб. На одной из четырёх угловых башен находится маяк. Он подмигивает нам из окна башни своим жёлтым глазом. Замок стоит у самого моря. За ним виден небольшой городок, портовые краны. Здесь самое узкое место в Датских проливах между Данией и Швецией. Места здесь очень интересные. Вот, что рассказал мне наш электромеханик.
        На подходе к Копенгагену есть два небольших острова. Очень давно, когда на месте Копенгагена стояли лишь несколько небольших рыбацких деревушек, у местных жителей был обычай. Молодожёны в первый же день свадьбы ехали на один из островов, где их на неделю оставляли вдвоём. Не давали с собой ни воды, ни пищи. Если за эту неделю молодые сумели прокормиться и не перессориться друг с другом, то брак считался законным и прочным. Давно уже нет такого испытания, но острова остались. На одном из них размещается сейчас гидрометеорологическая станция.
       Вот мы входим в пролив Каттегат. Берега скрылись из виду. Можно спускаться в каюту. Сегодня сбылась ещё одна моя мечта: я видел Замок Гамлета!

CXXVI.

        Пошёл третий день нашего плавания в Испанию. Выдался он беспокойным и суетливым. С раннего утра мы с начальником радиостанции пришли в радиорубку. Нам предстояло разобраться с неисправностями аппаратуры. К барахлящему факсимильному аппарату добавился ещё и магнитофон – записывает только тогда, когда ему вздумается! Непорядок! И вот я под руководством ежеминутно отвлекающегося на несение вахты начальника целый день воевал то с факсимильным аппаратом, то с магнитофоном. Залезал с отвёрткой в самые немыслимые щели, чтобы отвернуть крепёжные винты и вынуть блоки. Корпел над каждым контактом множества реле, прочищая их и промывая спиртом. Сколько раз проклятые винты падали внутрь аппаратов, и их приходилось долго искать и вынимать оттуда! Но самое обидное то, что мои усилия почти ни к чему не привели. Магнитофон вообще пришлось заменить запасным. Вот так мы с начальником и крутились весь день, как  белки в колесе! От факса к магнитофону, от магнитофона к передатчику (несколько раз выходили на связь), от передатчика к телетайпу (надо было набивать радиограммы), от телетайпа опять к факсу! Вот так и бегали по замкнутому кругу!  Вдобавок ко всему море слегка разыгралось, и нас довольно ощутимо покачивало. Ощущение было не из приятных, но я держался молодцом!
         Мы уже в Северном море! Кругом только небо с потрёпанными ветром серыми облаками, солнце и брызжущее пеной море!  На горизонте видны несколько судов. Как хорошо было перевести дух на этом просторе после осточертевшего бесполезного ремонта старой аппаратуры!
         Вечером добрался до каюты. Но возможность рухнуть на коечку и отдохнуть растаяла вместе с приходом токаря и электрика, зашедших в гости «потравить». Полтора часа рассказывали мы друг другу анекдоты и разные смешные истории! Потом они ушли в свои каюты, а я решил «добить» очередную схему для отчёта по практике. Как говорил Шурик из фильма Гайдая «Операция «Ы»: “Надо, Федя, надо!”
         Через час я закончил возиться с этим делом и вышел на палубу. Какая великолепная была ночь! Море почти успокоилось, большая круглая луна ярко светила на чёрном звёздном небе. Её окружали редкие косматые облака, которые постепенно разгонял ветер. По воде бежала яркая серебристая дорожка! Настоящая волшебная картина! Ну, прямо, как у художника Куинджи: «Тиха украинская ночь …, но сало лучше перепрятать!» Шутка!
         А прямо над моей головой светили две, наших с Иринкой, звёздочки. Видишь ли и ты их, дорогая моя? А, может быть, давно уже спишь сладким сном? Пора и мне ложиться! До завтра!      
            
CXXVII.

         Сегодняшнее утро было сырым и туманным. Но к обеду погода исправилась, и тут я увидел Англию и Францию одновременно! Мы проходили самое узкое место в проливе Ла-Манш. Оба берега были высокими, скалистыми, круто обрывающимися в море в одних местах или полого спускающимися в других. На французском берегу видны высокие дома – похоже, это Кале. Знакомые всё места! Вспомнились почему-то строчки из песни про студента, с пластинки Давида Тухманова «По волне моей памяти»: «Во французской стороне, на чужой планете, предстоит учиться мне в университете!» Вот откуда плыл этот студент, из Англии во Францию! В Сорбонну, видно, собирался поступать. Да, тут совсем недалеко! Вокруг нас очень много судов. Их здесь как машин на Невском проспекте! Несколько часов хода были видны оба берега. Потом французский берег скрылся из вида. Через полтора часа и английское побережье пропало в туманной дымке. Мы вышли в открытое море.
       После обеда мне нужно было принять сводку погоды от испанской радиостанции. Но магнитофон меня подвёл. Плёнка соскочила с катушки и намоталась на вал электродвигателя. Пришлось целый час её распутывать. Проклял всё! Потом работал над отчётом, но дело продвигалось медленно. Зато после ужина мы смотрели отличный фильм «Вам и не снилось». Смотрел я его не в первый раз, но в море всё ощущается гораздо острее, чем на земле. Поэтому впечатления от просмотра вызвали у меня такую тоску по Ленинграду и моей любимой, что хоть волком вой! Пошёл на радиостанцию принимать погоду, которую не удалось принять днём. На этот раз всё получилось! Засыпал я под строчки песни из фильма, которые продолжали звучать в моей голове: «Я уплываю, и время несёт меня с края на край …». 

CXXVIII.

         Вот мы и в Бискайском заливе! Про него идёт дурная слава, что шторм здесь бывает 350 дней в году. Но нам везёт! Погода стоит относительно спокойная. Волны здесь длинные и тягучие, чувствуется близость Атлантического океана. Нас покачивает, но зыбь идёт с кормы, поэтому чувствуем мы себя весьма сносно. Весь день я провёл на радиостанции. После вечернего чая писал отчёт. Печатная машинка, аж! раскалилась от моих стараний. Мне хотелось сделать как можно больше, так как время меня уже поджимало. Одурев от писанины, я вышел на свежий воздух. Кругом чернота. Ни луны, ни звёздочки - ничего! Только, если очень приглядеться, можно увидеть у самого борта пенящуюся воду. Жутко! Но за нашей кормой замечаю единственный далёкий огонёк. Он, как лучик надежды, подбадривает меня. Завтра мы приходим в Бильбао.
         
         Утро выдалось ясное, спокойное и безоблачное! Тёплое солнце ласкало изумрудно-голубую воду. Лёгкие волны с белыми барашками выглядели очень нарядно, как кружева.
Как красив Бискайский залив в такую погоду! Я смотрел в глубокое, голубое небо с облаками вдали. Оно было таким огромным, что меня охватывало пьянящее чувство простора и лёгкости! К действительности меня вернул начальник радиостанции. Наш магнитофон окончательно отказался работать, и мы, как проклятые, пытались возвратить его к жизни. Бились долго и упорно, и в конце концов, после четырёхчасовой борьбы, мы победили! День незаметно проходил. Я случайно взглянул в иллюминатор и увидел … горы! Берег! Это Испания!
         Я выбежал на верхнюю палубу. Дух захватывало от развернувшейся картины! Высокие, могучие, покрытые зеленью горы круто обрывались в море каменными уступами. Впереди были видны дома, заводские трубы, краны в порту. Это Бильбао! Но всё это кажется таким крошечным, по сравнению с горами! Такого я ещё не видел нигде! Страна Басков, приветствую тебя! Вокруг нас деловито снуёт множество маленьких рыбацких судёнышек. Вечерний лов в разгаре! Мы прошли мол, защищающий внутренний рейд от волн Бискайского залива, и встали на якорь, ожидая лоцмана. Берег совсем рядом. К склону горы прилепились производственные здания с заводскими трубами, газо- и нефтехранилища, напоминающие огромные светлые шары. Впереди видны высокие здания, много зданий! Они как бы соревнуются друг с другом, выясняя, кто из них выше. Город не стоит на ровном месте, а поднимается от моря по горному склону. С крыла мостика в объектив визира я разглядываю испанский берег. Вижу дороги, петляющие среди гор, деревья, домики, стадо коров, возвращающихся с пастбища. Дымят заводские трубы, а внизу, под скалистым берегом, виден выброшенный штормом на мель и разломившийся пополам ржавый остов огромного корабля. Он находится на значительном расстоянии от кромки воды. Вот ведь, какая сила у шторма в Бискайском заливе бывает. Огромное судно выброшено на берег и сломано, как спичка!  Похоже, что оно находится здесь довольно давно. Из металлических мачт уцелела только одна, крышки грузовых люков сорваны с трюмов. Корпус наклонился на бок и как бы надломлен посредине. Нос и корма опущены. Да, с Бискаем шутки плохи!
         Вместе с нами на рейде стоят ещё два судна: большой рыбацкий траулер и арабский контейнеровоз. Солнце село. Город зажегся тысячами огней, осветив воздух над ним. Заводские трубы, как светящиеся колонны, подпирают звёздное небо. Всё кажется немного нереальным, волшебным: и море, и горы, и звёзды! В самом деле, на свете есть на что взглянуть! Как же это всё-таки здорово – повидать мир! Осуществляется моя мальчишеская мечта!   

CXXIX.

          Ранним утром, неожиданно проснувшись, я понял, что мы уже не стоим, а движемся! Но глаза мои снова закрылись, и я уснул. Разбудил меня мой сосед по каюте – матрос Саня. Без него я бы точно проспал завтрак! Только я направился в столовую команды, как меня перехватил старпом и сказал, чтобы я быстрее заканчивал с завтраком, так как меня ставят на выгрузку тальманить (т.е. считать груз). Выяснилось, что не оказалось испанского тальмана  и старпом искал кого-нибудь из свободных членов экипажа, чтобы его заменить. Я, конечно, подходил тут по всем статьям! Наскоро позавтракав, через пятнадцать минут я уже стоял с кучей бумаг в руках у открытого грузового люка трюма и считал кипы целлюлозы, которые испанцы цепляли к крану, и тот переносил груз на причал. Работа была не сложная, но ответственная. Я уже вполне освоился с этим делом, как вдруг объявился испанский тальман, и меня освободили от занимаемой должности. Я передал все бумаги своему испанскому «коллеге» и поднялся на верхний мостик, чтобы оглядеться вокруг. Погода была туманная. Мы стояли у причала в самом центре порта. Напротив нас, на противоположной стороне канала, загружалось наше судно «Елец» из Клайпеды. Вокруг нас были горы. Зеленела трава и деревья. Вдалеке, между двумя горами, был перекинут высокий ажурный железобетонный мост. Было видно, как проезжают  электрички, а по автостраде идёт поток машин. К склону горы прилепились коричневые многоэтажные дома. Всё было так близко,  … и недосягаемо! Потому, что ввиду кратковременности разгрузки, выйти в город нам не удастся. Я пошел на радиостанцию разгонять тоску! Пока мы с начальником принимали карту погоды, выглянуло солнышко, и всё вокруг преобразилось! Я не вытерпел и побежал в каюту за фотоаппаратом, чтобы запечатлеть окружающую нас красоту! А потом ещё полтора часа на верхней палубе приобретал себе «испанский загар»!   Вечером хотел заняться отчётом, но начальник радиостанции «оккупировал» печатную машинку, принимая навипы с магнитофона, и мне пришлось идти «погулять». В кают-компании по телевизору показывали рок-концерт. Но без звука! А из столовой команды доносился этот самый звук, который ребята поймали на стационарном радиоприёмнике в диапазоне УКВ (ультракоротких волн). Так что приходилось выбирать – или смотреть, или слушать!
В кают-компании тоже был приёмник с УКВ диапазоном, но он не работал. Я решил исправить положение и, вооружившись отвёрткой, приступил к ремонту. Провозился до глубокой ночи. В результате приёмник заиграл, но смотреть телевизор уже было некому. Все отправились спать. Пришлось и мне идти «на боковую». 

CXXX.

      Утро следующего дня выдалось ненастным. Моросил дождь. Сегодня нас должны были окончательно разгрузить, и мы стали готовиться к отходу. Приняли карту погоды. Прогноз был так себе, ничего хорошего. Через некоторое время дождь закончился, небо прояснилось. Начальник нашёл для меня работу на свежем воздухе. Надо было покрасить антенну пеленгатора. Применив все свои акробатические навыки, чтобы не загреметь вниз с пятнадцатиметровой высоты, я успешно справился с заданием. Выгрузка к тому времени была завершена, и мы с начальником заменили изоляторы на главной антенне и подняли её. На этом наша подготовка к рейсу была окончена.
       В ожидании отхода я коротал время за оформлением своего отчёта – перерисовывал схемы расположения радиоаппаратуры. В семь часов вечера к нам подошёл буксир и потащил нас от причала. Оказывается, мы стояли довольно далеко от выхода из порта и продвигались по реке обратно около полутора часов. Я и Серёга Сухов забрались на палубу верхнего мостика и, вооружившись фотоаппаратом, могли разглядеть Бильбао с высоты птичьего полёта. Мы проплывали мимо жилых домов, уступами поднимающихся в горы, видели тоннели, пробитые в скалах, высокий железобетонный мост над рекой. На берегу было оборудовано стрельбище для лучников. Несколько человек с луками тренировались в стрельбе по мишеням. Мы шли самым малым ходом, поэтому нас обгоняли даже спортивные многовёсельные лодки – это шла тренировка гребцов. Рядом с берегом проходит автомобильное шоссе. На нём полно автомобилей: грузовиков, автобусов и легковых авто. Подходим к центру города. На центральной площади, которая выходит к самой реке, много народа. Все гуляют. Машут нам руками. Мы машем в ответ. Девушки улыбаются и жестами зовут нас прогуляться вместе с ними. Серёга с сожалением разводит руками – придётся испанским красавицам подождать нас до следующего нашего прихода сюда! Посреди площади стоит памятник кому-то. Он уже позеленел от времени. Впереди мы видим подвесной паром. Очень необычное зрелище! Белая платформа с пассажирскими кабинами по обеим сторонам, а в середине пространство для шести легковых автомобилей.

          

       Эта конструкция бесшумно скользит в нескольких метрах над рекой на подвесной системе, состоящей из длинных тросов, закреплённых вверху к движущемуся тележному механизму. Как потом мы выяснили, это «Бискайский мост» - транспортёр через реку Нервьон, соединяющий города Португалете и Лас-Аренас (часть Гечо) в провинции Бискайя.
       Так баски решили проблему переезда с одного берега на другой, аж с 1893 года! Такой переезд и кораблям не мешает, и подъездные пути к нему занимают минимальную площадь!
        Только мы миновали этот удивительный мост, как увидели грандиозный памятник, расположенный на правом берегу реки. Он был высоким, как маяк, а у его подножия были видны две, позеленевшие от времени, бронзовые человеческие фигуры. Одна фигура пыталась огромным камнем придавить другую поверженную фигуру, которая из последних сил упиралась в камень ногой. Памятник был очень необычным и вызвал у нас огромный интерес.
 
        Впоследствии я выяснил, что это Монумент инженеру Эваристо де Черрука, который реконструировал порт Бильбао. Памятник изображает борьбу человека с морем. Гигант, который пытается сбросить скалу на поверженного Морского Царя, олицетворяет победу человеческого духа над морской стихией. Скульптурный портрет самого инженера расположен немного выше описанной  скульптурной группы, у основания высокой каменной стелы, очень похожей на маяк. Вероятно, ночью на её верху и загорается огонь. А, может быть, и нет! Посмотреть бы всё это поближе… Жаль, что мы не побывали на берегу!
        Выходим на внутренний рейд. Подходит лоцманский катер и забирает лоцмана. Мы даём прощальный гудок и направляемся к приёмному бую. Здесь уже чувствуется дыхание Бискайского залива. Нас ощутимо начинает покачивать. Спускается ночь, но ещё долго позади видны огни ночного Бильбао. До свидания, Испания! До новых встреч!

CXXXI.

        На следующий день мы уже были во Франции. С утра небо хмурилось, но когда мы подошли к французскому побережью, то погода наладилась, и Франция предстала перед нами во всей своей красе! Мы потихоньку пробирались вдоль берега, любуясь белыми домиками под красными крышами, утопающими в зелени деревьев. Берег был обрывистым, и его подножье окаймляла белая пена прибоя. Один из домиков прилепился прямо над самой кручей. Брызги от волн, вероятно, долетали ему до самых окон. Было очень красиво! Так, потихоньку, мы дошли до небольшого городка Руайан, где на рейде встали на якорь. До нашего порта назначения Бордо нам надо будет подниматься по реке Жиронда (выше по течению она называется Гаронна), и мы ждали прилива. Чтобы прекрасная погода не пропадала зря, начальник придумал для нас работу: мы занялись покраской антенн. Солнце припекало вовсю, но холодный ветер не давал ему нас спалить! Поэтому мы сняли рубашки и мужественно подставили солнцу и ветру свои натруженные спины. Через час работа была окончена, и я, найдя за трубой тихое местечко, продолжил принимать солнечные ванны. А зря! За полтора часа морского загара, где солнце многократно отражается от волн, я сделался красным как рак!  Но, если мой загар потом не слезет вместе со «шкуркой», то я буду похож на настоящего загорелого и просоленного «морского волка»! А пока надо «разжалобить» нашего камбузника на бутылку кефира, чтобы моей бедной спинке полегчало!    
        В шесть часов вечера к нам на борт поднялся лоцман, и мы вошли в устье реки. Вода в ней была жёлтая, непрозрачная. Берега низкие. По обеим сторонам расстилались поля, перемежающиеся с лесами. Было очень много маленьких деревушек и посёлков. Несколько раз мы видели промышленные предприятия с дымящими заводскими трубами. Наш путь до Бордо занял примерно часа четыре. Погода опять испортилась. Река была широкая, здесь берега уже заросли тростником. Прошли мимо нескольких поросших лесом островов. На середине реки были видны верх надстройки и мачта какого-то затонувшего судна. Ну, при желании можно и в луже утонуть, но что-то не хочется! Вот вдали показались высокие дома. Это Бордо! К нам подошёл буксир, он будет помогать нам швартоваться. Проходим под огромным, очень высоким и длинным мостом через реку. Мост выглядит очень красиво. Две высоченные опоры держат канаты, натянутые через каждые тридцать метров и поддерживающие полотно моста. Начинаются причалы. Но мы следуем дальше, ближе к центру города. За мостом нас разворачивает буксир, и мы швартуемся к причалу, расположенному на левом берегу реки. Вот мы и во Франции! Бонсуар, Бордо!
         На  город  опускается  ночь. Зажглись огни реклам,  окна в домах,  фонари на улицах.
В Бордо начинается ночная жизнь. Это огромный город, знаменитый не только своими винами, но и славной историей. Надеюсь, что завтра мне удастся познакомиться с ним  поближе.


CXXXII.

        По иронии судьбы на следующий день пойти в город мне так и не удалось. Но следующий день с лихвой компенсировал мне все мои ожидания! С утра наша «компания» из трёх человек, в составе второго помощника, матроса Сани, с которым мы жили в одной каюте, и меня, договорились вместе идти после обеда в город. Время до обеда было употреблено мною на уборку каюты, составления отчёта и похода к первому помощнику капитана с целью записаться в увольнение на берег после обеда. Первый помощник не может просто так не пустить желающих в увольнение, но для того, чтобы оправдать свою значимость, он может внести в их планы свои коррективы. Поэтому в нашу группу вместо второго помощника он назначил старшим моего начальника радиостанции. Вот это небольшое изменение и сыграло счастливую для нас с Саней роль в плане нашего дальнейшего похода в город. Как говорится: «Нет худа, без добра!»           В справедливости этой народной мудрости я убедился через час после решения первого помощника об изменении состава нашей группы. Дело было так!
        Мы уже собрались, чтобы сразу после обеда отправиться в город, как случилось несчастье! Второй помощник спустился на берег, чтобы уточнить осадку судна. И тут на него наехал погрузчик! Пока второй помощник разглядывал мерную линейку на носовой части корпуса судна, местный «работяга» за рулём погрузчика, сдавая задом, не заметил наклонившегося второго помощника. Погрузчик, хоть и небольшой, но весь железный, и весит, как небольшой танк! Поэтому ему хватило даже не переехать, а немного задеть ногу второго помощника, чтобы её сломать! В результате несчастного случая на производстве второй помощник был отправлен в местную больницу для оказания медицинской помощи. А мы с матросом Саней избежали потери «старшего» в нашей группе увольняемых на берег! Ведь, если бы первый помощник не изменил состава нашей группы, то наш поход просто бы не состоялся! Как же дальновиден и прозорлив наш партийный организатор! Вот она – руководящая сила Партии (в лице первого помощника) в осуществлении планов народа (т.е. нас с Саней)! «Слава (Богу!), то есть Слава КПСС (Коммунистической Партии Советского Союза)»!!! «Аминь!» То есть я хотел сказать  «Ура!» (далее по тексту стенограмм Съездов КПСС: присутствующие встают, звучат долгие продолжительные аплодисменты, переходящие в овации)!
       И вот мы втроём: начальник, Саня и я - отправились в путь! Начальник радиостанции уже бывал здесь, поэтому стал нашим гидом. Минут через пятнадцать ходьбы по пустынным портовым проездам мы вышли на большую и широкую площадь, в середине которой возвышалась стройная светлая колонна и крылатой фигурой наверху.

         

          Это «Колонна Жирондистов». Как можно было узнать из туристического путеводителя: «Жирондистами называли нескольких жителей департамента Жиронда, которые были делегированы в законодательное собрание Франции в 1791 году. Затем так стала называться партия, которая в годы Великой Французской революции представляла интересы провинциальных буржуа – торговцев и промышленников. Однако уже в 1793 году жирондисты были исключены из Конвента и преданы суду. Несколько из них бежали в провинции и там подняли восстания против Конвента, которые были подавлены, а осужденные и оставшиеся в Париже были казнены. В создании памятника принимали участие выдающиеся архитекторы Альфонс Дюмилиатр, Андре Риш и известный скульптор, автор статуи Свободы в Нью-Йорке Фредерик Огюст Бартольди. Работы по строительству монумента продолжались с 1894 по 1902 годы. Памятник жирондистам представляет собой фонтан, в центре которого высится 50-метровая колонна, увенчанная крылатой Свободой, разрывающей оковы. Фигура Свободы отлита из бронзы. Нижнюю часть колонны окружают скульптуры, названные «Триумф Согласия» и «Триумф Республики», и изображения Истории и Красноречия».
         Полюбовавшись творением великих мастеров и сфотографировавшись на память, мы отправились дальше.
               
         Пройдя по большой, оживлённой улице с множеством магазинов, рекламных щитов, кафе и ресторанов, мы вышли на площадь, где находится Гранд Театр. Огромное здание театра украшено двенадцатью коринфскими колоннами. Сверху над портиком над каждой колонной установлены скульптуры мифических граций. Внутрь помещения мы не заходили, но узнали, что зал театра вмещает до двух тысяч зрителей! Здание театра выглядело монументальным и величественным! Прекрасное произведение архитектуры!

       За площадью всю длину улицы занимает субботний базар. Мы вливаемся в разноцветную пёструю толпу. Чего здесь только нет?! По обеим сторонам улицы стоят лотки с одеждой, обувью, игрушками, сладостями. Вот под небольшим навесом устроилась небольшая дискотека. На возвышении, под навесом, устроился ди-джей с аппаратурой, ведёт музыкальную программу. Небольшая толпа молодёжи участвует в танцах. Идём дальше. Прямо посреди улицы стоит симпатичный серенький ослик. На его спине две корзины с цветами. Торговля идёт бойко! Ослик - одновременно и транспортное средство, и реклама. Вот у стены дома устроился уличный музыкант, высокий длинноволосый бородатый парень с двенадцатиструнной гитарой. Он играет и поёт, но народ проходит мимо, и очень редко в шапку музыканта падают монетки. Проходим улицу до конца и сворачиваем на соседнюю. Выходим на большую площадь. В середине её находится Собор Сен-Андре. Высокие готические башни со шпилями поднимаются к небу. Как прекрасны узоры каменных кружев! 
 
        Полюбовавшись собором, идём дальше. Выходим на другую широкую улицу. Здесь тоже полно магазинов. Решаем зайти в один из них. В наших карманах пусто, но мы не покупатели, а экскурсанты. Хотим только посмотреть на товары «загнивающего капитализма» Французской Республики. Едва мы заходим в магазин, как к нам тут же обращается какая-то девушка не то с билетами, не то с какими-то квитанциями в руках. И начинает что-то щебетать по-французски с быстротой пулемёта «Максим»! Так, практически сразу, мы попали в «языковую засаду»! Мы озадаченно переглядываемся между собой, а девица не унимается и продолжает нас атаковать. Не выдержав её натиска, мы ретируемся на улицу, так и не увидев всех прелестей буржуазного товарного производства. Вероятно, нам хотели «впарить» билеты какой-нибудь благотворительной лотереи или анкеты для выяснения покупательского спроса. Но советский моряк, не привыкший к западному образу жизни, не готов финансово поддержать французскую «армию спасения» или выразить свои предпочтения к новинкам французского ширпотреба. Хуже всего то, что рядовые французы принципиально не хотят разговаривать на английском языке. И если к ним обратиться по-английски, то они отрицательно пожимают плечами и избегают диалога. Но если вы знаете хотя бы пару слов по-французски, например: «Бон жур!» (Добрый день!), то француз остановится, ответит на приветствие и долго, терпеливо будет вникать в вашу тарабарщину на всех языках мира, пытаясь помочь вам получить интересующий вас ответ на вопрос. А потом ещё столько же времени будет вам объяснять что-то на чистом французском языке, подкрепляя ответ жестикуляцией руками и головой. В конце концов, когда красноречие с обеих сторон иссякнет, вы мило улыбнётесь друг другу, используете остатки своего словарного запаса французского языка, состоящего всего из двух слов, «Мерси!» и «Оревуар!», и разойдётесь в разные стороны, так ничего и не поняв, но весьма довольные общением друг с другом.   Вот такие национальные особенности!
        После неудачной первой попытки приобщения к «шопингу» мы идём дальше. Проходим мимо витрины большого оружейного магазина. На витрине – настоящий склад оружия всех видов! Чего здесь только нет! Ножи всех видов и размеров, шпаги, сабли, старинные мушкеты, рыцарские доспехи, пистолеты всех марок и систем. Мы так и не поняли, настоящие они или нет. Похоже, здесь были и те, и другие. Винтовки, ружья, автоматы, небольшой ручной пулемёт! И даже лук со стрелами, томагавки и бумеранги!
Здесь можно было вооружить «до зубов» небольшую армию! Поскольку цены были не очень большими, мы решили, что это всё-таки, не настоящее вооружение. Впереди мы видим афиши кинотеатра. Фильмы здесь – на любой вкус! С афиш призывно глядят на нас индейцы, рыцари, гангстеры и самураи. Но и на это развлечение у нас нет денег, и мы проходим мимо. В конечном итоге мы попадаем в большой красивый парк. Здесь находится ботанический сад. На всей огромной территории парка вы не найдёте двух одинаковых деревьев или растений! Все породы разные! Везде таблички с названиями по-латыни. Очень много оригинальных больших клумб с цветами. Всё очень красиво, так и тянет отдохнуть здесь! Утомлённые долгой ходьбой (для советского моряка двадцать километров не расстояние!), мы присаживаемся на металлические стульчики, расположенные по всей территории парка. Перед нами пруд, извивающийся между полянок с травой и цветочными клумбами. По водной глади плавают белые гуси, утки, чайки. Вся эта пернатая братия нисколько не боится людей и деловито щиплет травку на газоне или плещется в воде. На суше между стульчиками бродят голуби и ищут себе корм. Как приятно здесь отдохнуть! Но запланированные нами двадцать минут быстро истекают, и мы возвращаемся на судно. С непривычки ноги гудят, и мы с Саней, переполненные впечатлениями, заваливаемся спать до ужина.
        Потом всё продолжается как обычно. Я занимаюсь отчётом, принимаю Navarea на радиостанции. И вот, когда я уже собираюсь уходить из радиорубки, обнаруживаю радиограмму для меня, принятую начальником утром! Видно, он забыл мне о ней сказать. Усталость как рукой сняло! Моя любимая помнит обо мне! На душе у меня опять стало ясно и спокойно! В тот вечер я написал свою первую песню, посвящённую моей возлюбленной Иринке. Слова и музыку помню до сих пор. Надо будет как-нибудь исполнить при случае.

CXXXIII.

     Через день мы уже покидали Бордо. Уже с утра было ясно, что к вечеру нас разгрузят, и мы уйдём в свой следующий рейс. Мы с начальником приняли все необходимые сводки и карты погоды. Навели порядок в радиорубке. Вроде бы и всё – мы готовы к рейсу. Теперь нам предстоит отправиться в Бельгию, в порт Гент. Занялся отчётом, но через пару часов прибежал начальник радиостанции и позвал меня чинить приёмную антенну радиопеленгатора. Он и раньше барахлил, а сейчас совсем отказался работать. Мы поднялись на верхний мостик и увидели, что длинная, семиметровая вертикальная антенна еле держится на насквозь проржавевших и сгнивших крепёжных болтах. Конечно, при такой антенне никакая аппаратура работать не будет! Нужно было срочно исправлять положение, и мы взялись за дело.
       С немалыми усилиями, с применением специальной антикоррозийной жидкости «Кукарача», нам удалось отвернуть ржавые болты и снять антенну. Через пятнадцать минут судовой токарь уже вытачивал на токарном станке новые болты необходимой длины. Нас уже окончательно разгрузили. Матросы убрали мусор из трюмов и закрыли грузовые люки. Мы с начальником натянули главную антенну. Пришёл токарь, принёс  выточенный им крепёж. Втроём мы установили антенну радиопеленгатора, закрепив её новыми болтами. Хорошо, что мы успели всё сделать вовремя. А то бы рухнула наша антенна в море и поминай как звали! Пеленгуйся, как хочешь! Теперь же всё было готово к рейсу!
       На борт поднялся лоцман. Подошёл буксир, и через двадцать минут мы уже спускались вниз по реке. До свидания, Бордо! Проходим знакомые места. Сейчас прилив, и поэтому у затонувшего на середине реки судна видна только мачта, торчащая из воды. На ней сидят чайки. Уже вечер, но солнышко всё равно припекает. Спускаемся с начальником в радиорубку. Здесь нас ждёт много работы. Одних служебных радиограмм двенадцать штук! И все такие длинные! Набиваю их на телетайпе. Потом начальник сажает меня за телеграфный ключ, и я связываюсь с Ленинградом. Связь пока ещё даётся мне тяжеловато, мало у меня ещё практических навыков работы. Но наши радиограммы мы всё-таки сдали успешно! Потом стали принимать радиограммы в наш адрес. Радиооператор на Ленинградском радиоцентре был асом, поэтому скорость передачи была очень высокой. Я из всего сеанса радиообмена разобрал только пару слов. Начальнику, сидевшему на приёме за печатной машинкой, тоже приходилось нелегко. Он успевал печатать только первые половинки слов, чтобы успеть за передающим оператором. Потом, правда, всё можно было восстановить и дописать, но я увидел, как работают настоящие профессионалы! Закончив работать с Ленинградом, начальник поручил мне связаться с Гентом. Я сел за ключ. В течение двадцати минут я вызывал береговую радиостанцию Гента. Наконец, мне ответили. Мы перешли на рабочую частоту, и я передал нашу радиограмму в адрес грузоотправителя. Всё прошло гораздо спокойней  и быстрее, чем прошлый наш сеанс работы с Ленинградом. Иностранцы не привыкли торопиться. Пока мы занимались этими делами, лоцман вывел нас в устье Жиронды и перешёл на лоцманский катер. Мы вышли в Бискайский залив. Погода стоит отличная, ясная, совсем не качает! Это радует! Итак, полный вперёд! Нас ждёт Гент!

CXXXIV.

      Сегодня у меня радостный день – я получил радиограмму от моей Иринки! Перечитывал её потом раз пятьдесят. Вот и сейчас достал её и перечитываю эти дорогие и милые для меня строчки. Иринка, ты не забываешь обо мне, как и я помню о тебе! Ведь, сам того не зная, я отправил тебе сегодня свою радиограмму, а через пять минут уже получил твою! Мы с тобой думаем и действуем одинаково! Это прекрасно! Мне так важно знать, что ты любишь меня и ждёшь! Для моряка это главное! Мы с каждым часом становимся всё ближе и ближе друг к другу. Капитан подал радиограмму в Гент, что мы прибудем туда завтра вечером. А потом будет Мурманск, и там моя плавательная практика закончится! И мы снова сможем увидеться с тобой, моя милая, любимая Иринка! Скорее бы настал этот желанный миг!
       Сегодняшний день был бы как две капли воды похож на предыдущие: утром - радиорубка, днём - отчёт, вечером - дневник. День бы так и окончился, как все остальные, но уже совсем поздно вечером я увидел настоящее чудо! Да, да! Самое настоящее Чудо!!! Я уже дописал в дневник последние строчки, описывающие сегодняшний день, и, собираясь лечь спать, стал закрывать иллюминатор, как вдруг увидел, что волны за бортом полыхают ярким изумрудным огнём! А вода у борта светится изнутри мягким зеленоватым светом! Такого я ещё никогда не видел! Это необычное явление по-научному называлось фосфоресцирующим свечением моря, а по-простому – самое обыкновенное Чудо! Я выбежал на верхнюю палубу! За кормой позади нас оставалась ровная светящаяся в темноте ярким изумрудным светом дорога! Впечатление фантастическое! Как будто мы не идём по морю, а летим в космосе среди светящихся звёздных миров!  Я поднялся на верхний мостик, и мне открылась волшебная картина: над головой звёзды, всё небо пересекает Млечный путь! Горизонта не видно в ночи, и небо, и море сливаются в одно единое светящееся пространство! Чувствуешь себя не моряком, а космонавтом! Кругом тишина, только лёгкий звук работающего судового двигателя да шелест волн, разбегающихся от носа нашего судна двумя светящимися, полыхающими зелёным мерцающим светом дорожками. Кругом сплошная чернота, и этот свет кажется неземным! Очень жуткое и одновременно завораживающее зрелище! Я был потрясён и счастлив, что видел это Чудо!
      Впечатление об увиденном мною в ту ночь было так велико, что через несколько лет я написал песню, посвященную этому событию. В качестве стихотворения я привожу текст этой песни здесь.


        В Ла-Манше
(воспоминания о плавпрактике во время учёбы в ЛМУ ММФ)

                В. Осипов


Над палубой в сумраке
Чайка кружилась,
Всё было спокойно
На вахте ночной.
Мы шли по Ла-Маншу,
И море светилось
Таинственным светом
У нас за кормой.

Мерцала волна,
Исчезая за ютом,
Мы были вдали
От родных берегов.
Таинственный отблеск
Скользил по каютам
И робко заглядывал
В сны моряков.


В них не было места
Ни злобе, ни фальши.
Безусых мальчишек
Тянуло домой.
Свет звёздных миров
Отражался в Ла-Манше,
И море сияло
У нас за кормой.

Что стало для юности
Главной причиной
Сквозь бури и штормы
Идти за мечтой ?
Чтоб сделало Море
Салагу - мужчиной,
Таинственным светом
Струясь за кормой!

1986 г.


                CXXXV.

       Утром я расспрашивал своих товарищей, видел ли кто-нибудь ещё, кроме меня, свечение моря? Наш боцман уверял, что это свечение опасно, и даже если на него смотреть, то можно ослепнуть! Я намекнул ему, что не первый день в море, и эти байки пусть рассказывает кому-нибудь другому. Боцман не обиделся, но зауважал меня. Потом я ему настолько полюбился, что он подъезжал ко мне с предложением познакомить меня со своей дочкой. Дескать, если хочешь остаться работать в Ленинграде, то можно устроить. На что я никак не мог  согласиться, ведь у меня уже была моя Иринка! Бедняга боцман сокрушался по этому поводу весь оставшийся рейс. Третий штурман был более адекватен и объяснял это свечение особой способностью местного планктона реагировать на раздражающие факторы. Видно, мы попали в огромное скопление планктона, и потревоженная нами живность начала светиться. Так что, никакой мистики в этом не было!
       Ободренный его здравым научным подходом к увиденному мною необычному явлению, я решил начать утро с зарядки. До начала вахты в радиорубке времени было предостаточно, и я, раздобыв гантели, занялся физподготовкой на свежем морском воздухе. Прекрасно разогревшись за сорок минут занятий, я поднялся в радиорубку. Начальник радиостанции поручил мне набивать радиограммы на телетайпе. Потом мы их передали в Ленинград. Я сидел за телеграфным ключом, начальник меня подстраховывал. Всё прошло хорошо! Потом мы принимали корреспонденцию в наш адрес. И тут нам пришло радостное известие: Гент нам заменили на Антверпен! А в Антверпене всё значительно дешевле, чем в Генте, поэтому наша покупательная способность резко возрастала! Только мы разделались со всеми радиограммами, как капитан принёс нам для передачи еще три срочных радиограммы. И всё началось сначала! К концу вахты начальник выдохся и, поручив мне принять карту погоды, отправился на палубу загорать. Всё было хорошо, но в самый последний момент перед приёмом карты у факсимильного аппарата соскочила пишущая линейка. С её установкой я провозился всё время приёма первой карты. В результате из трёх карт погоды я принял только две. Но это было нестрашно! Поскольку сегодня вечером мы должны были зайти в порт. Потом старпом принёс срочную радиограмму, которую нужно было передать в Антверпен. Я пошёл к разомлевшему на солнышке начальнику. Тот сказал: «Действуй!», а сам перевернулся на живот. Я уже научился кое-чему и самостоятельно передал радиограмму на Антверпен! Мы очень мило распрощались с радиооператором береговой станции, и я закрыл вахту. Потом уселся за отчёт. Через некоторое время мы подошли к приёмному бую Флиссенгена, и к нам на борт поднялся лоцман. Полным ходом мы пошли по реке в Антверпен. Как мы швартовались к причалу, я уже не видел. Я крепко спал после долгого трудового дня.


CXXXVI.

       С раннего утра нас начали загружать металлом: цинком и свинцом. Если работа будет продолжаться такими темпами, то завтра мы уйдём. Сегодняшний день - это день покупок! После Антверпена мы идём в Мурманск, поэтому наше пребывание за границей закончится. Народ стремился «затовариться по полной программе». В двенадцать часов дня к борту судна подъехал маленький автобус, и добрая половина нашего экипажа, с карманами набитыми валютой, отправилась в город за покупками. Я был в группе с моим начальником и мотористом. Мы приехали на уже знакомую площадь к Антверпенским маклакам. Сначала мы обошли все магазины, чтобы узнать, где какие цены. А приценившись, потратили всю свою имеющуюся валюту, каждый на то, что его душа пожелала! Умудрённый опытом приобретения своих первых джинсов, я выбрал теперь те, что  подходили мне по всем параметрам. Когда мною был выбран нужный мне размер, нужная длина и джинсы “Bonanza” сидели на мне как «влитые», я с лёгким сердцем, отчаянно торгуясь с продавцом, отдал за них почти всю свою валюту. На оставшиеся деньги я купил небольшой подарок для Иринки и несколько красочных фирменных пакетов. Теперь я из покупателя превратился в экскурсанта и мог только наблюдать, что покупали другие. Народ брал ковры, джинсы и всё, что можно было выгодно продать в Союзе. Да, все моряки загранплавания в то время были спекулянтами, жизнь заставляла! К четырём часам вечера карманы у всех опустели, а руки были заняты кучами пакетов с покупками. Подошёл всё тот же знакомый нам автобус, и мы отправились на судно. Хотя я наконец-то добился своего, и у меня теперь были настоящие, великолепно сидящие на мне джинсы, самым заветным желанием моим было поскорее оказаться в Ленинграде! После ужина начали смотреть фильм, но он оказался таким нудным, что после первой его части все разошлись и желающих смотреть его дальше, не оказалось. Весь вечер мы проболтали с ребятами, а на душе у каждого было только одно: «Домой! Скорее домой!» 

CXXXVII.

         Сегодня утром я уже знал, что мы уйдём из Антверпена. Мы с начальником начали понемногу готовиться к предстоящему рейсу. Приняли всё, что нужно, проверили всё, что полагается, и стали ждать отхода. Я опять «убил» четыре часа на отчёт, вдохновляясь лишь тем, что моя работа близится к концу. Объявление по трансляции: «Палубной команде стоять по местам швартовки!» - прозвучало для меня как самая прекрасная музыка! В семь часов вечера мы подошли к шлюзу, и через сорок минут уже шли по реке Шельда к Северному морю. Тут и началась наша с начальником основная работа. Нам принесли кучу радиограмм, и мы стали их передавать на Ленинград. С передачей что-то не заладилось. Связь мы установили быстро (начальник опять доверил мне это дело), но, когда дошло до передачи рдо (радиограмм) по телетайпу, тут и «нашла коса на камень»! Среди радиограмм была одна длиннющая, её набивал на телетайпе сам начальник. В тексте была допущена ошибка. Потом, правда, начальник заметил её, и в конце радиограммы исправил. Но радиооператор на приёмном центре требовал повторить эту рдо ещё и ещё раз! Он думал, что аппаратура даёт сбой. Мы полчаса повторяли эту злополучную радиограмму, пока, наконец, нам не дали подтверждение о её приёме. Теперь можно было отдышаться! В радиорубке было жарко как в бане! Мы с начальником вышли на палубу глотнуть свежего воздуха. Река здесь широкая, видно лишь правый берег, левый закрыт от нас туманом. Течение очень быстрое. Через два часа нас вынесло в море. Уже стемнело. С лоцманского судна к нам подошла маленькая, почти игрушечная моторная шлюпка. Её беспощадно подбрасывало и швыряло на волнах. Лоцман спустился по штормтрапу за борт и выжидал момент, когда волна поднимет шлюпку, чтобы можно было сойти в неё. Вот шлюпку подбросило вверх, и через мгновенье лоцман был уже в ней! Деловито стуча моторчиком, шлюпка пошла к лоцманскому судну. Мы набрали ход и устремились на север. Нам предстоит обогнуть Норвегию и прийти в порт назначения – Мурманск. Погода впереди нас ждёт неважная. Учитывая, что мы везём металл и центр тяжести судна находится очень низко, то мы представляем собой огромную «неваляшку» (такую детскую куклу, её ещё называют «Ванькой – встанькой»). А это значит, что по такой свежей погоде нас изрядно покачает!  Ну, что делать? Ведь на то мы и моряки, чтобы качаться на волнах!

          А между тем, наступил август. Впереди у нас трудный путь. Погода портится. Уже сейчас море испытывает нас на прочность. Волна бьёт в форштевень так, что белые фонтаны брызг поднимаются выше полубака! Капитан опасается, как бы наш груз не сорвало в трюмах. Иначе нам придётся очень плохо, когда незакреплённые связки металла  начнут смещаться, ударяясь в борт судна с силой парового молота. Это может привести и к пробоине и к оверкилю (переворачиванию судна килем вверх)! Поэтому, учитывая характер погоды и перевозимого груза, капитан принял решение не идти вдоль норвежского побережья морем, а пройти Норвежскими шхерами до выхода в Баренцево море. Шхеры защитят нас от штормовых волн, но весь путь нам придётся пройти под лоцманской проводкой. Это стоит больших денег для пароходства, но это лучше, чем потерять судно с экипажем и грузом. Поэтому впереди нас ждёт новая страна – Норвегия! 

CXXXVIII.

          На следующий день я проснулся ранним утром, часа в четыре, оттого что мои ноги взлетали выше головы! Качка была – будь здоров! В иллюминаторе мелькало то небо, то море! Поняв, что мы всё-таки ещё не тонем, я сумел как-то закрепиться в койке и уснул до половины восьмого. Проснувшись и оглядев каюту, я понял, что нас качает с прежним успехом. Шторм навёл в каюте свой «порядок»: книги, лежавшие вечером на столе, оказались под столом. Настольная лампа висела на коротком проводе, вилка которого была воткнута в розетку. Будильник продолжал тикать, устроившись на диване стеклом вниз, что и спасло его от преждевременной кончины. Незакреплённые мелкие вещи, включая мою одежду, были разбросаны по всей каюте. Да, расслабились мы что-то без качки! Утратили бдительность, а море этого не прощает! Одеваться и умываться мне пришлось, держась за разнообразные закреплённые поверхности, чтобы не улететь в совершенно не предсказуемом направлении. Чувствуя себя как шарик в барабане лотереи «Спортлото», я добрался до столовой и сумел позавтракать. Потом пошёл на радиостанцию. Там никого не было. Взялся переписывать журнал. Но наверху качка чувствовалась гораздо сильнее, чем в нижних помещениях. Написав два листа, я понял, что больше здесь не выдержу. Желудок прыгал у меня где-то под горлом. Добрался до каюты и рухнул в коечку. И, несмотря на жуткую болтанку, уснул! Проснулся в одиннадцать часов. Хотя качка не уменьшилась, я почувствовал себя значительно лучше! Опять пришёл на радиостанцию. Здесь начальник, уцепившись за стол, связывался с Ленинградом. Я стал вставлять бумагу в факсимильный аппарат, чтобы принять карту погоды. Тут нас опять накренило так, что я, не успев схватиться за что-нибудь, стал летать по радиорубке, как резиновый мячик! После того как я проехался пару раз на четвереньках от левого борта к правому, мне наконец удалось кое-как закрепиться в пространстве и закрыть крышку факсимильного аппарата! Самое интересное было то, что волнение на море было не очень-то и сильное. Это нас болтало из-за низкого центра тяжести судна. На обед я пришёл слегка «зелёненьким», но мужественно влил в себя несколько ложек супа и съел кусок курицы. Через полчаса всё это у меня уже просилось обратно, но, к моему счастью, мы наконец-то вошли в Норвежские шхеры, и болтанка закончилась!
        Сразу всё изменилось в лучшую сторону! Мы шли по ровной воде между маленьких и больших островов, поросших лесом и травой. Кое-где были видны одинокие чистенькие домики местных жителей. Вокруг было очень красиво! Недаром Норвежские шхеры называют одним из семи чудес света! Настоящая суровая северная красота! Таких скал я ещё не видел нигде. Круто поднимаясь из спокойных синих вод, они образуют множество островков, которые и называются шхерами. Наше судно ведёт норвежский лоцман. Расстояния между островками совсем небольшие. Такое впечатление, что идём по спокойной реке. Но глубины здесь достигают трёхсот метров! Чем дальше мы идём, тем выше вздымаются горы. Всё больше леса растёт на них. Жемчужными нитями сбегают с вершин водопады. Вот виден серпантин автомобильной дороги. Домов вдоль неё становится всё больше. С каждым поворотом всё красивее и красивее становится вокруг. Норвежские фьорды! Поразительно красивыми создала Природа эти места! Мы любовались ими, пока не стемнело. Медленно продолжаем двигаться вперёд. В столовой команды начали показывать последний фильм из наших запасов. Потом на радиостанции я опять переписывал журнал для моего отчёта и одновременно, подменял начальника на вахте. За окном радиорубки в темноте, очень близко от борта, проплывают крутые скалистые берега фьордов. Медленно, но верно мы идём к родным берегам. Скорее бы уже оказаться дома! 


CXXXIX.

         Мы следуем дальше, периодически меняя лоцманов. Каждый из них обслуживает определённый участок пути. Бывает, что лоцманов двое. Один из них отдыхает в дежурной каюте, а второй ведёт проводку. Потом они меняются. Впереди у нас ещё трое суток пути в этом горном лабиринте. Говорят, что если вы хотите побывать в горах на корабле, то это про Норвегию! Точно сказано! Хотя с утра погода испортилась и нас мочит мелкий нудный дождик, окружающие нас горы всё равно великолепны! Они огромные, величественные и суровые, с шапками снега на склонах. Их вершины прячутся среди серых облаков. Насколько горы огромны, понимаешь, когда видишь крохотные домики, прилепившиеся к их склонам. Временами мы выходим на открытые пространства Норвежского моря, и тогда опять начинается болтанка! Но вскоре мы опять укрываемся за скалами и продолжаем петлять среди тишины и спокойствия каменных исполинов. Радиосвязь здесь плохая. Горы очень сильно мешают прохождению радиоволн. Сегодня мы полтора часа вызывали Ленинград, чтобы сдать всего лишь одну радиограмму. На открытом пространстве нам это, наконец, удалось сделать. Теперь мы опять идём среди гор, и связи не будет. Коротаю время, занимаясь отчётом. Он уже занимает много листов, и скоро я его закончу. Дни тянутся медленно. Так и хочется подтолкнуть наше судно, чтобы двигалось быстрее к родным берегам! Каждый мой день как две капли воды похож на предыдущий: подъём, радиорубка, отчёт, отбой. Но скоро всё измениться! Надо только немного потерпеть.

            А мы уже, оказывается, за Полярным кругом! Ночи становятся всё светлее – полярный день как-никак! Пейзаж вокруг нас становится более суровым и мрачным. Всё больше снега на вершинах гор. Всё меньше домиков на их склонах. Правда, сегодня утром мы проходили какой-то городок. Здесь, между двумя берегами фьорда, был перекинут высокий и очень длинный железобетонный мост. Не знаю почему, но мы минут двадцать постояли перед ним на якоре, а потом отправились дальше. Места кругом дикие, безлюдные. Навстречу нам прошли четыре норвежских торпедных катера. Видно, где-то здесь у них есть база. Вдруг нам навстречу несётся военный сторожевой катер! Над ним развивается флаг NATO. На нашей мачте красный флаг с серпом и молотом. Натовский катер не сбавляет скорости, идёт почти в лоб! За штурвалом виден вояка в форме хаки, с тёмными очками на наглом лице. Решил проверить нас на прочность? Ну, ну! Места для манёвра предостаточно, чего этот камикадзе от нас хочет? Следуем своим курсом. Расходимся левыми бортами. Натовский катер проносится метрах в четырёх от нас. Норвежский лоцман что-то бормочет про себя, наверное, посылает этого лихача крепким тихим норвежским матом!  Вот над нами пролетел небольшой норвежский самолёт-наблюдатель.  Точно, где-то здесь у них есть военная база! Ишь, заволновались! Да, если нужно будет, вы нашу подводную лодку и не увидите вовсе, а база ваша уже будет условно уничтожена из подводного положения, пока вы тут в «казаков-разбойников» играете! А завтра мы вообще о вас забудем, потому что будем уже в Баренцевом море! А там и до Мурманска рукой подать!    

CXL.

       С чего начинается Родина? Для нас Родина началась с хорошей солнечной погоды! Мы входим в территориальные воды Советского Союза в Баренцевом море. Мы уже почти дома! Вдруг по правому борту замечаем дельфинов! Надо же, здесь на Севере они тоже есть! Раньше я думал, что они живут только в тёплых водах. Но, в принципе, здесь тоже проходит тёплое течение - Гольфстрим. Поэтому Мурманск считается незамерзающим морским портом. Дельфины некоторое время сопровождают нас. Привет вам, братья по разуму! Спасибо, что вышли нас встречать! Мы тоже вам рады!
        Скоро мы увидим родные берега! А пока я добью свой многострадальный отчёт! Как он мне надоел! Но дело сделано! Все мои трёхмесячные мучения собраны теперь в одной толстенной папке. Разложил все листы по порядку и пронумеровал страницы. С писаниной покончено! Теперь есть, что показать в Училище! 
         А в иллюминатор уже видно берег! Наш берег! В четыре часа вечера мы взяли на борт лоцмана и по Кольскому заливу пошли в Мурманск. Кругом сопки. Проходим два небольших городка: Полярный и Североморск. Видели большую дизельную ракетную подводную лодку. На одном из островков залива стоял необычный памятник – на бетонном постаменте настоящий гидросамолёт! Так, потихонечку, мы дошли до рейда Мурманска и присоединились к длинной веренице судов, ожидающих разрешения на заход в порт. Мурманский порт окружён сопками. На противоположном от порта берегу видны полузатопленные ржавые остовы старых военных кораблей. Из воды поднимаются их носовые части, с боевыми рубками и мачтами. Зияют провалы сорванных металлических дверей и разбитые иллюминаторы. Это кладбище военных кораблей. Город расположен выше порта, на сопках. Видно много домов, высоченную мачту телевизионного ретранслятора. А на самом верху сопки огромный памятник советским воинам-защитникам Заполярья. Его здесь тоже называют «Алёшей», как в песне: «Стоит над горою Алёша …»
          Очень поздно, в половине двенадцатого ночи, прибыла таможня и пограничники. Как полагается, нас досмотрели, проверили наши декларации и закончили работу комиссии в час ночи. Всё! Мы дома! В ожидании постановки к причалу стоим на рейде. На берег можно добраться на служебном катере, который ходит между портом и рейдом. Но на берегу мне делать пока нечего. Советских денег у меня нет, а деньги на проезд до Ленинграда мне выдадут только завтра. Для интереса выяснил, что достать билеты на поезд весьма проблематично. Сезон отпусков в разгаре. Мурманчане выкупают все билеты за полтора месяца до отъезда. Остаётся только самолёт. Там тоже с билетами туго, но при желании можно улететь из самого аэропорта, если на улетающий рейс будут свободные места. Аэропорт находится в 24-х километрах от Мурманска. Поэтому ехать туда надо с деньгами и вещами. Поскольку денег у меня пока нет, сегодняшний день я посвятил необходимым приготовлениям: собрал все подписи судового начальства и получил отзыв о практике. Всё остальное будет завтра. Пусть же поскорее настанет завтрашний день!

CXLI.

        Я покидал судно, бывшее два месяца для меня и домом, и местом работы, и транспортным средством, с раздвоенным чувством. Одна моя половина сожалела о расставании с моими товарищами и коллегами по плаванию, с которыми пройдено немало морских миль и увидено много стран. А вторая моя половина неудержимо рвалась в Ленинград, стремясь как можно быстрее сократить расстояние в 1013 километров и обнять самого любимого и дорогого мне человека! Провожали меня начальник радиостанции, Серёга Сухов и боцман. К начальнику приехала жена, поэтому прощание много времени не заняло. Серёга стоял на штате матросом и хотел остаться ещё поработать на судне, чтобы заработать деньжат. Боцман в глубине души ещё надеялся познакомить меня со своей дочкой и приглашал заходить как-нибудь в гости на «Ижаралес», когда они будут в Ленинграде. Крепко пожав всем руки и пожелав счастливого плавания, я отправился на автовокзал Мурманска, так толком, и, не увидев город. Тогда я даже не предполагал, что ровно через полгода мне представится возможность в полной мере, не торопясь, детально изучить и географию Мурманска, и его административное устройство, и культурную жизнь. А пока, рейсовый автобус мчал меня в Мурмаши, где располагался аэропорт. Всё моё естество стремилось вперёд, мысленно подгоняя петляющий между сопок автобус. Который не торопясь вёз меня в воздушную гавань Мурманска, оставляя позади населённые пункты, стада кормящихся в тундре колхозных коров и зоны заключения с бараками и вышками охраны, отгороженные колючей проволокой.
        Ворвавшись в помещение аэропорта, я упёрся в осаждающую окно администратора толпу из желающих улететь отсюда во что бы то ни стало! Рейсов на Ленинград было несколько. Но оставшиеся билеты продавались только после окончания регистрации, при наличии свободных мест. Поэтому, начав продвижение к окошку администратора утром, я добрался до него только вечером. Очереди в том смысле, который знаком каждому из нас, не было. Просто по радиотрансляции аэропорта объявляли об окончании регистрации на рейс такой-то, со временем отправления таким-то. После чего желающие попасть в упомянутый диспетчером географический пункт протискивались сквозь толпу из остальных страждущих попасть в другие географические пункты, зажав в руках деньги и выкрикивая количество нужных им билетов! Администратор сухо сообщал о наличии свободных мест и продавал их счастливчикам, оформляя билеты на вылетающий рейс. Остальные дожидались следующего рейса, и всё повторялось сначала. Сзади меня подпирал морячок-дембель в форме Северного флота, которому хотелось улететь в Москву. Это было мне на руку, когда надо было продвинуться поближе к окошку. Но когда возникала пауза между рейсами, я просил его ослабить натиск и поберечь силы до следующей попытки. А попыток оставалось всё меньше и меньше. Наконец, и мне улыбнулась удача! Администратор сообщил, что на текущий рейс до Ленинграда есть три свободных места! Протянув ему деньги и паспорт моряка, я понял, что Фортуна повернулась ко мне передом!
          Сидя в самолётном кресле у иллюминатора и провожая взглядом удаляющиеся внизу сопки и здание аэропорта, я летел навстречу своей Судьбе, перевернув ещё одну страницу своей жизни, которая была одной из многих страниц, завершающих очередную главу моей Юности под названием «Их знали только в лицо!»