Святые из трущоб

 Я наконец-то понял: самое главное, что есть в моей жизни - связь с людьми. Важны не эти предметы быта, которыми я набиваю свой дом будто психопат хламом, но беседа с другом на кухне, пусть обступают нас отовсюду трудности. Важен не отборный кусок свининой вырезки на сковороде, а забота товарища, который его принёс и, пусть бранит меня за леность, но он здесь, в этом сыром, едва отапливаемом полуподвале - моей кухне - сидит и пьёт кофе в месте, где рискует подхватить охапку кишечных расстройств - это ли не любовь человека к человеку? Я принимаю теперь важность внимания к аксессуарам друзей: детали, что раньше презирал, важно заметить, ведь спутники судьбы не набор моих субъективных представлений о мире, это живые люди, нуждающиеся в интересе к себе окружающих. Мои близкие таким способом являют свою уникальность в мир: в оригинальных часах или новомодных кроссовках, экзотическом сочетании кофе с лаймом или языческом молоте Тора на шее среди золотых крестов православия.Теперь отчетливей ощущаю эту заботу в навязчивых звонках, когда опять, запираясь в своём "аутизме", придумываю себе виртуальную реальность. Друзья настойчивым вниманием вытащат меня из пике очередного "загона" и помогут продолжить двигаться дальше. Я вспоминаю сейчас, как некогда был переполнен желчью, как питал ею внутреннего мизантропа, и парадоксально искал врата в страну милосердия, пока явственно не узрел, что, благодаря людскому состраданию, я давно уж стал её полноправным гражданином. Здесь, внизу, я осознал, что каждый второй в округе - святой из трущоб, который разделит со мною кров и насущный хлеб; который "в касание" потратит заработанное на друга, забыв на время о собственном эго; который заботится о ближнем, не сумев толком позаботиться о себе. Здесь самые твёрдые валюты - отзывчивость и доброта, ведь, не ровен час, рубль и доллар развеются ветром очередной инфляции, но творимые дела братолюбия помнятся на этих районах вовек. Пусть, возроптав, я клял порой судьбу, и говорил о безысходности - в бедах Некто в вышних вспоминал обо мне и посылал на выручку братьев. Пусть кровных родственников едва насчитать возможно, да и те заняты своими судьбами; пусть крестившие нас во Христа в мирской суете запамятовали о подопечных - нас продолжают спасать казалось бы посторонние люди. Здесь к нам не приходят со спасением облечённые в сан - наши опускающиеся руки поддерживают люди, что не часто заходят в помпезные соборы. Здесь нам помогают те, кто нередко преступает закон и уставы, только отчего-то порою эти "зека" и "разгильдяи" оказываются сострадательней добропорядочных горожан. Бывший наркоман с "ходкой" по 228-ой подгонит мне теплые ботинки на стройке по зиме. Зная, видимо, каково это пережить долгую зиму в России на дне. Друг, сломавший нос сотруднику полиции и "отмотавший" своё, больше многих законопослушных приятелей "взгреет" едой и, главное - вниманием. Контрактник-гуляка, "по пьяной волне" заснувший у военной части, на просьбу занять пять сотен, скинет пару тысяч с коротким сообщением "безвозмездно".
И здесь они на каждом шагу: солдаты совести, что не просят наград у небес за хранимую праведность, только знаю, что они уже носят ордена на своих душах - это шрамы от стойко перенесенных потерь и лишений. И сколько ими не было вынесено боли, которая, коростой покрывая сердце, заставляет порой закрыться в корысти и бредить личной выгодой - они настырно гнут свою линию, исповедуя своими делами милость и любовь. Пусть политики в рясах тщетно пытаются монополизировать благодать Творца подобно товару, но её точно не найти ни в роскоши кортежа патриарха, ни в размашистых застольях духовенства, её легко увидеть в человечности обычных пацанов с района. Ведь образ Спасителя не виден в обуви священника от известного модельера или его маникюре из салона красоты. Лик Сына Всевышнего отчетлив в людях, которые своей участливостью согреют сердце в самую дикую метель.
А я так долго не видел внешний мир за своей непроглядной интроспекцией. В погоне за своим эгоистичным "спасением" я не замечал святости в поступках окружающих, что в человеколюбии уподобляются Христу больше иерархов церквей, больше религиозного меня, больше людей, спешащих купить за деньги рай.
К людям, что рядом со мной, я теперь внимательней больше чем к проповеди пастыря с солеи. Теперь сквозь туман собственного рассудка я пристальней вглядываюсь в образы близких, боясь упустить важную для них деталь. Теперь знаю, что никакие социальные роли вроде служителя культа или "слуги народа" не могут повлиять на то, что изнутри горячо бьётся в грудную клетку при виде человека, нуждающегося в помощи. Знаю, что среди моих друзей-"язычников" оказывается порою больше христианского чем в душе церковного клирика.Ведь эти люди, даже запертые судьбой в холодных бараках и полуразрушенных хибарах; бросаемые властью то в горячую точку, то в карцер; не обласканные жизнью и лишённые крова - без чтения заповедей любят ближнего как себя самого.