Уитмор Эдвард Нильские тени глава 23. 1

   — 23.1 —

   Эхо Нила


   Фонарь на углу пустого сейчас Каирского перекрёстка. Доносится бой  далёких башенных часов. Час ночи.
   Проходит пять минут, и проездом под светом фонаря грохочет маленький старомодный фургончик; его кремовые бока недавно окрашены, никаких надписей. Фургон вздрагивает и останавливается возле тянущейся вдоль квартала неосвещённой колоннады. Двигатель фургона продолжает работать. В тени колоннады прячутся закрытые магазины и маленький человечек. Человечек выныривает из тени и, открыв переднюю дверь, проскальзывает в фургон. Садится, поддёрнув брюки и смотрит на водителя.



   Блетчли, держа обе руки на руле, кивает:
   — Добрый вечер.
   — Как скажете, — отвечает Джо.

   Вспыхнула спичка, освещая салон за их спинами; это Джо закуривает сигарету.
   — Там никого нет, — бормочет Блетчли.
   — Теперь вижу, но я сделал это больше ради спокойствия вашего, — подпирающего колонны, — отряда. Во имя всего святого, за кого меня принимают? За головореза, вылезшего из катакомб, чтобы захватить Суэцкий канал? Я никогда не видел столь тщательно продуманных мер предосторожности.
   — Времена сейчас опасные.
   — Верю, и именно поэтому зажёг спичку. Чтобы ваша кавалерия увидела, что я не держу над вашей головой могильную плиту. Камень правосудия.

   Блетчли громко фыркнул и запрокинул голову, издавая визгливый звук… Смех Блетчли, напомнил себе Джо. Адский смех Блетчли.
   — Монастырский юмор, Джо?

   Джо уставился на него.
   — Ну, самое время — начать веселиться. Вообще-то, надо было успевать раньше, пока Лиффи был жив.
   …хо-хо-хо… Юмор висельника, говоришь, Лиффи? Нет, я имею в виду нечто гораздо более Чорное, самое сердце черноты. Я адепт монастырского юмора, Лиффи, юмора безжалостного и беспощадного…
   Как вы думаете, Блетчли? Будет ли такой юмор иметь успех в христианских провинциях или хорошие христиане, как немцы, предпочтут не слышать его, и не знать о таком? Предпочтут проигнорировать и притвориться, что этого просто не может быть. Что это просто отклонение? ваше и моё «ку-ку», я имею в виду.
   Но мы могли бы посмеяться вместе с Лиффи, спеть и станцевать. Если бы он был жив. Весело шутить в пустых залах ожидания железнодорожных вокзалов. Или в концентрационном лагере? Шутки… Слишком чорные для добрых христиан? Или пусть нацисты убивают евреев? А если евреи — мы?


   Блетчли внезапно рассердился.
   — Джо, всё вышло не совсем так, как я планировал.
   — Не совсем? Ох, я очень рад это слышать, мистер Блетчли. Мне бы не хотелось думать, что такое было спланировано. Потому что если бы это было так, это могло бы означать только то, что Бог последние десять или двадцать тысяч лет обретается в другой части Вселенной, подальше от чад своих. А не тратит всё своё время на размышления о великом размахе дел человеческих.
   — Поговорим об этом позже, — сердито сказал Блетчли.

   Он переключил передачи, и фургон рванулся вперёд.





   ***


   Они остановились на пирсе у Нила. Вокруг был складской район, пустынные улицы и приземистые здания без окон. Вместо фонарей — свет луны.
   Блетчли выключил двигатель, достал носовой платок и принялся вытирать кожу вокруг глазницы.
   — Минутку, — отвернувшись, пробормотал он.
   — Должно быть, сложновато водить машину с одним глазом.
   — Есть такое.
   — Но как вам это вообще удаётся?

   Блетчли глянул на Джо и отвернулся.
   — «Человек такая скотинка — ко всему привыкаешь». Расстояния определять паршиво. Пытаешься найти какой-то смысл в плоской картине. Это сложно, особенно когда дело доходит до внезапно появляющихся перед тобой людей. Можно запомнить улицу, здания, но нельзя запомнить людей. Их слишком много. И в любом случае, они постоянно меняют свои размеры и форму.

   Блетчли убрал платок, потом посмотрел на Джо и отвёл взгляд.
   — Давайте выйдем.

   Блетчли вылез из фургона и прошёл несколько футов по пирсу. Остановился, глядя на Нил. Джо заметил, что Блетчли очень тихо закрыл за собой дверцу фургона.
   Они стояли бок о бок. Джо бросил в Нил горелую спичку.
   — Вы придержали дверцу. Зачем?

   Блетчли пошевелился.
   — Что? О, автоматически.

   Джо кивнул. Он обернулся к тёмным зданиям и пустым улицам и принялся тихонько насвистывать.
   — Это подходящее место, чтобы привести человека «прогуляться по доске». Но, конечно, вы привели меня сюда не для этого, надеюсь… Мы побудем здесь? Я бы хотел присесть. Устал очень.
   — Располагайтесь.

   Джо покряхтел и, свесив ноги, присел на край пирса. Блетчли сел рядом и достал из кармана фляжку. Выпил, сглотнул, вытер уголок рта рукой и протянул фляжку Джо.
   — Бренди.
   — Спасибо.

   Джо сделал глоток, кашлянул, сделал ещё один.
   — Бренди, как хорошо! для разнообразия. Я не жалуюсь на арабский «коньяк», не подумайте. Как говорят бедуины: «В песчаную бурю любой оазис покажется раем». Но «бренд» не дерёт глотку. Скользит гладко, как тропинка в полях Ирландии. Или как фелукка, кружащая по Нилу.
   Видите, вон там?

   Он снова выпил и вернул фляжку Блетчли, который поставил её между ними.
   — И опять ясная ночь, — сказал Джо. — Ахмад находил забавным то, что я упоминаю погоду. «Здесь всегда одно и то же», — говорил он.

   Блетчли смотрел прямо перед собой. Внезапно, словно что-то смахивая, он провёл рукой по лицу.
   — Сначала я расскажу вам важные детали, — сказал он.

   Джо кивнул, потом вдруг подался вперёд.
   — Вы в порядке? — спросил Блетчли.
   — Да. Измучен, вот и всё. Устал, до самых глубин души.

   Блетчли взглянул на Джо и тихим голосом сказал:
   — Сегодня вечером вы улетаете в Англию. Там вас посадят на другой самолёт, в Канаду. А когда вы доберетесь до Канады, то исчезнете. Но есть одно условие.
   — Следовало ожидать, — сказал Джо. — Мир таков, каков есть. Так какое условие?

   Блетчли смотрел прямо перед собой.
   — Вы мертвы. А.О.Гульбенкян мёртв, а это означает, что агент, использовавший этот псевдоним, мёртв.

   Джо нащупал сигарету.
   — Навсегда, — добавил Блетчли, — официально и неофициально. Дело Стерна коснулось не только «жуков-плавунцов» и Монастыря, но потревожило и Лондон. Так что иначе никак.

   У Джо задрожали руки. Он сжал их коленями и уставился на воду.
   — И как я умер?
   — В огне. Произошёл пожар.
   — О.


   Блетчли полез во внутренний карман пиджака и вытащил несколько листов бумаги. Он передал их Джо. Света Луны хватало, чтобы разобрать слова.





   ***


   В верхней части первого листа были напечатаны название и адрес Каирского информационного агентства.

   Ниже шёл текст:

   «В коптском квартале Старого Каира вспыхнул пожар, уничтоживший обветшалый отель «Вавилон». Пожарный инспектор предполагает, что очаг возгорания находился в захламленном дворике позади отеля, где, как сообщили соседи, портье недавно заимел привычку жечь ночами костёр; вместе с единственным, за последние несколько недель, постояльцем.
   Дворик был усыпан старыми газетами и другим легковоспламеняющимся хламом. Видимо, искра от костра заставила хлам тлеть. А когда портье и его гость удалились, огонь вспыхнул и незадолго до рассвета сжёг «Вавилон» дотла.
   К счастью, расположенные рядом здания не пострадали. Тревогу подняла встревоженная соседка, которая в течение последних тридцати лет каждое утро встаёт ещё до света, чтобы отправиться на поиски свежих цыплят, которых жарит и продаёт по адресу: Старый Каир, улица Лепсия, 28.
   В огне погибло двое — портье и единственный постоялец отеля.
   Портье, давний служащий отеля и проницательный наблюдатель Каирской общественной жизни, был известен как «Ахмад-поэт». Известность его не простиралась дальше маленькой улочки, именуемой в просторечии «улица Клапсиус». Улица эта — всего лишь тупик, короткая прогулка в никуда. И всё же, это также место, где значительная часть мужского населения Каира девятнадцатого века проводила время долгих ленивых часов сиесты. Социальная значимость поэта Ахмада была результатом его вдумчивого, многолетнего изучения сцены Каира. Поднимаясь на крышу отеля, портье посвящал этому занятию каждый субботний вечер. Там, в темноте, он изучал город через подзорную трубу. А с помощью извлекаемой из мятого тромбона меланхолической музыки, медитировал.
   Этот поэт, Ахмад-младший, был преданным последователем Ахмада-па в идеалистическом политическом движении, которое в своё время бесстрашно отстаивало социальный прогресс.
   И хотя Ахмад-младший последние десятилетия пребывал в уединении, раскладывая пасьянсы или слушая записи оперных арий,* в Каирском обществе он когда-то пользовался репутацией дико харизматичной фигуры; и как декоратор интерьеров, и как озорной гуляка и, не побоимся сказать, денди.
   Поэт запомнился кайренам как капитан Каирской гоночной команды драгоманов, победившей британский флот перед Первой мировой войной. Поразительный, незабываемый подвиг.
   Кроме того, на рубеже веков Ахмад-поэт первым представил Каиру гоночный трехколёсный велосипед.
   К сожалению, вероятно именно любовь Ахмада-поэта к воспоминаниям о замечательных подвигах и былой славе, — в виде старых газетных статей, — заставила отель так быстро воспламениться. Эти воспоминания вспыхнули ярким факелом, и поглотили ветхое строение.
   Соседи рассказали нашему корреспонденту, что над огнём пожара поднимался столб чистейшего белого дыма, словно сердца кардиналов в кои-то веки сделали единодушный выбор.
   Мало что известно о другой жертве, одиноком госте отеля. Благодаря информации, регулярно поступающей на всех иностранцев в местные полицейские участки, он идентифицирован как путешествующий коммерсант армянского происхождения, торговец коптскими артефактами по имени А.О.Гульбенкян, у которого имелись вставные зубы.
   Анонимная группа активистов-общественников, называющих себя друзьями Ахмада, оранизовала подписку, чтобы обеспечить своему некогда известному лидеру надлежащие похороны и полное поминальное обслуживание.
   Бывшая танцорка животом, — изумительно вкусных жареных цыплят которой можно отведать по адресу: ул. Лепсия, 28, — взяла на себя обязанности координатора и секретаря-казначея этой анонимной группы.»





   ***


   Джо глубоко вздохнул. Несколько минут он просидел, глядя на реку. Потом вернул бумаги Блетчли и достал из кармана пачку денег. Выбрал одну купюру, и отдал Блетчли.
   — Для друзей Ахмада.
   Я знаю, это немного, но это всё, что у меня сейчас есть. Ахмад был бы признателен. За секретной панелью в защитной стене суровой внешности, Ахмад скрывал своеобразное чувство юмора.

   Внезапно Джо вздрогнул. Его голос понизился до шепота.
   — Действительно ли на пожарище обнаружили второе тело?
   — Да.
   — У Лиффи были вставные зубы.
   — Да.



   Джо отвернулся от Блетчли и, опустив голову, вытер глаза.
   — Что ж, с Гульбенкяном разобрались. А не могли бы вы рассказать мне, что случилось с тем человеком, — Лиффингсфорд-Плющ, хрен выговоришь, — который работал здесь на вас?


   Блетчли смотрел прямо перед собой.
   —  Пропал без вести, — сказал Блетчли. — Пустыня. Мы потеряли там очень многих наших разведчиков. В пустыне творится хаос, исчезают целые батальоны.
   Здесь мы называем это линией фронта, но там это вовсе не линия. Все перепутались со всеми, и постоянно перетасовываются; атакующие и отставшие, наши и их, туда и обратно, и Бог знает: кто где. Там в какую сторону света ни глянь — всюду просто измученные жаждой люди, покрытые ожогами от перегретых оружейных стволов; сражающиеся как могут. Просто люди.
   Или уже раненые и умирающие под солнцем; там, где взорвался снаряд или мина, один из наших снарядов или один из их; один из наших или один из их…
   А по ночам ветер несёт песок, и к утру хоронит всё, кроме горящих танков и искорёженных скелетов машин. Песок покрывает открытые глаза, но не может скрыть запах, зловоние.
   Радисты сидят в полном одиночестве и ни с кем не переговариваются… Не с кем. Это Ковентри…*
   Вы можете находиться в настолько пустынном месте, что оно кажется вам краем света, и вдруг с неба раздаётся визг, — вы бросаетесь на землю, — и трясётся под вами земля…
   А когда опустится невыносимая тишина, вы встанете и пойдёте… И вдруг из песка, из ничего, протянутся и схватят вас руки… только руки. Жёсткие руки с переломанными хрупкими пальцами…


   — Я его знал, — прошептал Джо, сгорбившись и всхлипывая.





   ***


   Фелукка вдалеке развернулась против ветра. Блетчли пошевелился.
   — Мне закончить с деталями?
   — Да, — сказал Джо, — думаю, так будет лучше… Я мёртв. Что дальше?
   — Как я уже говорил, как только вы уйдете отсюда, остановок не будет. Вы будете путешествовать под новым именем, временным, только для этой поездки. Когда вы доберётесь до Канады, вы исчезнете. Вам придётся придумать себе новую личность.
   — Понятно.
   — Я мог бы помочь, но лучше, если секрет знает только владелец секрета. В любом случае, думаю, вы и сами справитесь.
   — Справлюсь.
   — Джо, я имею в виду новое настоящее имя, новую реальную историю и предысторию. Прежний Джозеф О'Салливан Бир, родившийся на Аранских островах 15 апреля 1900 года, погиб при пожаре в Каире в июне 1942 года вместе со своим прошлым.


   Джо кивнул.
   — Так он и сделал… так он и сделал.
   — Наши записи покажут это, — продолжил Блетчли, — и это будет в докладе Лондону, а Лондон отправит отчёты в Вашингтон и Оттаву. Дело Стерна закрыто, и все, кто был причастен хоть каким-то боком, учтены. Дело закрыто, выживших свидетелей нет.
   — Да, я понимаю.
   — Так что? я рассчитываю на вас, Джо. Никто внутри разведки, кроме меня, никогда не узнает правду… Вы способны исчезнуть, навсегда?
   — И как я могу вас в этом заверить?
   — Просто сказав мне, — сказал Блетчли. — Если у вас есть какие-то сомнения, скажите.

   Джо покачал головой.
   — Нет, никаких сомнений. Я могу это сделать. А вы можете на меня рассчитывать.
   — Хорошо.

   Джо кивнул. Он подождал, но Блетчли, казалось, закончил.
   «Оставь это, — подумал Джо, — ради бога, пусть будет так. Он уходит с твоего пути и, чтобы спасти твою шкуру, многое берёт на себя. Поэтому смирись и не подталкивай его…»
   Но Джо не смог промолчать.
   — Вы сказали, что в отчёте будет… «выживших свидетелей по делу Стерна нет». А сёстры?
   — Сёстры не были связаны с делом Стерна, — сказал Блетчли. — Эти двое, насколько я знаю, в течение десятилетий не разговаривали ни с кем, кроме Сфинкса. И все знают, что они переживут и ваших внуков, Джо, и внуков Стерна. И что, когда Сфинкс превратится в пыль, они по-прежнему будут вместе. Они знали Стерна на протяжении многих лет, это верно, но за прожитые здесь годы они знали многих, — на любой стороне любой войны. Так что знакомство со Стерном не связывает их с делом Стерна. Понимаете?
   — Да, — прошептал Джо. — Понимаю.

   Джо колебался. «Чёрт, — подумал он. — Почему мы не можем оставить всё как есть? Откуда эта неизлечимая потребность в ответах?»
   — Вы сказали, никто внутри не узнает правду. Это включает Мод? Я не был уверен, считаете ли вы её или нет.

   — Нет, — сказал Блетчли. — Не совсем. Когда вы уйдете, я собираюсь отправиться к Мод, и поговорить с ней наедине. Я думаю, она должна знать правду; что вы живы, я имею в виду. Живы, если только наш план сработает. Но тем не менее, вы не должны пытаться связаться с ней или с кем-то ещё здесь.
   Всё или ничего, Джо; и не имеет значения, какую личность вы для себя придумаете за океаном; и независимо от того, насколько правдоподобна будет для этой личности попытка связаться с Мод или с кем-то ещё. Есть люди, которые могут вами заинтересоваться.
   Нельзя давать повод для подозрений.


   — Конечно.
   — Я сейчас говорю о людях, которые имеют доступ к документам. Людях, которые были вовлечены в это дело случайно, или тех, которые просто могут проявить любопытство. Я имею в виду майора «жуков-плавунцов», с которыми вы встречались, и его начальника, полковника, и Уотли. Все они профессионалы, но им следует забыть об этом деле и перейти к другим заботам.
   — Да, понимаю.
   — И я намереваюсь сказать Мод, что вы живы, не из сентиментальности. А по соображениям безопасности. Потому что если я этого не сделаю, она наверняка предпримет попытки выяснить, что с вами сталось. А это может вызвать проблемы. Не из-за того, где она работает, а из-за связей, которые у неё есть.
   — Да. Кстати, я знаю, что они с майором близки. Она сама сказала мне.
   — Святая простота. А я не собирался поднимать эту тему, — хрюкнул Блетчли.

   Джо колебался, ожидая пока Блетчли по-своему отхохочется.
   — А как насчёт Бернини?

   Блетчли покачал головой.
   — Я думал об этом, Джо, и не знаю, что сказать. Здесь, сегодня, Нью-Йорк кажется очень далёким от войны, и Бернини не вовлечён в войну. Так что, на первый взгляд, нет никаких причин, почему бы вам с Бернини…
   Но, чёрт возьми, посмотрите на это с другой стороны, Джо: Гарри знает о Бернини, Гарри и Мод… Нет, это слишком опасно сейчас.
   Возможно, после войны… если она когда-нибудь закончится…

   Блетчли растерянно покачал головой.
   — В любом случае, что вы скажете Бернини? как вы сможете ему что-то объяснить?
   Я имею в виду… ну, простите меня, я знаю, что он необычный парень. И разве ему понять, кто такие «монахи» и «жуки-плавунцы», или таинственный дом на единственной Реке Египта, или Сфинкс, говорящий в ночи, и что всё это значит? Простите меня, Джо, но как Бернини может понять смысл всего этого?

   Джо улыбнулся.
   — Если на то пошло, он поймёт это даже лучше, чем мы.
   — Джо?
   — Нет, всё в порядке. Я понимаю, и вы, конечно, правы, и сделаю так, как вы говорите. Мод сообщит ему, что я погиб при пожаре…

   «Только он не поверит, — подумал Джо. — Он не поверит ни на мгновение. Но ничего. У нас когда-нибудь будет шанс это уладить. Когда-нибудь. После войны…»

   Блетчли взглянул на часы и поднял фляжку с бренди.
   — У вас есть ещё немного времени, — сказал он и протянул фляжку Джо. — Не знаю, может быть… вы хотите поговорить о других вещах.
   — Обо всём, что случилось, вы имеете в виду?
   — Да.
   — Ну, может быть… Может быть, есть пара вещей.
   — Спрашивайте, Джо. Я скажу, что могу, а что не могу, не скажу, азаза.





   ***


   Джо дотронулся до руки Блетчли, и тот отвернулся от реки, чтобы посмотреть ему в лицо.
   — Есть одна вещь, которая меня беспокоит, — сказал Джо. — Это имеет отношение к Стерну. Мне было интересно, мог ли он каким-то образом узнать, где взорвётся ручная граната? И когда?
   По лбу Блетчли расползлись глубокие морщины, и он высокомерно улыбнулся, выпучив глаз и ухмыляясь.
   «Сюрприз, — напомнил себе Джо. — Блетчли в удивлении.»
   — Что вы имеете в виду? — спросил Блетчли. — Я не понимаю. Откуда Стерн мог это знать?
   — Кто-то мог ему сказать.
   — Кто?
   — Вы.

   Одна бровь Блетчли скользнула ниже, и морщины исчезли со лба. Выражение его лица стало хитрым, коварным и даже жестоким.
   «Сожаление, — напомнил себе Джо. — Блетчли полон печали и сожаления.»

   Блетчли зазаикался.
   — …я?
   — Да, вы. Вы восхищались им и могли бы сделать это для него напоследок. Он знал, что дело швах, и вы могли помочь ему, сказав, где и когда. Так что ему не придётся гадать, и он сможет заняться другими вещами, уладить свои дела.
   — Я не понимаю. Какие дела он у-у-уладить?


   — О, с Мод, скажем. Он был с ней в ночь перед тем, как его убили, и рассказал ей много такого, чем прежде не делился. Стерн ясно дал ей понять, что это своего рода подведение итогов и окончательное расставание.
   Они провели ночь у пирамид, а на рассвете он её сфотографировал.
   Мод, в компании Сфинкса и пирамид, улыбалась ему в его последний день. Стерн тогда сказал Мод, что видит последний свой рассвет. Похоже, он не просто догадывался, а был определённо уверен.


   Блетчли посмотрел на свои руки, нормальную и искалеченную.
   — Я не знал об этом, Джо. Я не знал, что он сказал Мод. Но если было так, как вы говорите, то он, похоже, знал. Вы правы.
   — И что?

   Блетчли прикрыл свою плохую руку здоровой и крепко сжал.
   — Джо, смерти Ахмада, Коэна и Лиффи — не случайны. Это неправильно, но это произошло.
   Но взрыв в баре… Пьяные дерущиеся солдаты, и один из них бросил гранату в дверной проём… Шутка. Подумаешь, какой-то арабский бар… шутка. Ну, я не должен напоминать вам, как забавен мир. Никто не заказывал такое. Монастырь не имеет к этому никакого отношения, и никто другой кроме солдата, бросившего гранату. Эта была чистая случайность.

   Блетчли крепче сжал свою больную руку, словно хотел скрыть её уродство.
   — Мы смогли отследить солдат. Это австралийцы, которые были на Крите, когда остров пал. Им удалось не попасть в плен. Они месяцами прятались в горах, и только этой весной им удалось на вёсельной лодке переплыть Ливийское море. Впятером. И в ту ночь они пили в последний раз перед отправкой на фронт. Никому из них не исполнилось двадцати.
   Из этих пяти двое уже мертвы, — включая того, кто бросил гранату, — один пропал и считается мёртвым, а ещё один ранен.
   …Их новое подразделение восприняло это очень тяжело.

   Блетчли помолчал.
   — Вот и всё, — добавил он шёпотом. — Вот и всё…



   Джо посмотрел на реку.
   — Так вот как это было, — сказал он. — И рука судьбы принадлежит парнишке из Австралии, который на марше по Ближнему Востоку хотел петь «Матильду»; как это делал его отец во время последней войны, не этой. И пошлют ли медаль за Крит на родину солдата, его семье? Сделают ли это в память австралийского пацана, который хотел петь?
   — Представляю, — прошептал Блетчли, раскачиваясь, сжимая свою больную руку.
   — Конечно, — сказал Джо. — Его отряд принял это тяжело, и он тоже. Реальная история не очень-то красива, не так ли? И «чистая случайность» грязна. Стерн умирает в грязном баре. Без всякого заговора против него, без того, чтобы великие державы или меньшие державы обратили на это внимание, и что это означает? Что означает смерть Стерна?


   Джо бросил камешек в реку.
   — Ничего конечно. Никто не виноват.
   Ну, я так и думал. Думал, что граната — это шанс для Стерна, я имею в виду. Просто хотел убедиться. Стерн был одним из тех, кто, — как лесник, — знает свой участок, и после всех этих лет своеобразной жизни… Ну, я думаю, вы учитесь чувствовать вещи, вот и всё, и Стерн почувствовал: когда, и где… Что можно сказать об этом баре, кроме того, что это было привычное для Стерна место?… Комната с голыми стенами и голым полом — место, понятное Стерну. Как он сказал… «Бесплодное», вот что. И зеркало с отражением короля треф и потёртый занавес, как врата Царства; убогое недоброе место. И крики снаружи в темноте, и смех, и звуки потасовки, и ручная граната, плывущая из ниоткуда. И темнота, наконец, встретилась со Стерном в рёве ослепляющего света… Свет. Стерн ушёл. Да…

   Джо вздохнул.
   — Итак, вот как это было. Но что, если бы эти австралийские парни не шатались по тому переулку? Или не были настолько пьяными и игривыми, чтобы ради забавы бросить гранату? Что тогда? Случился бы какой-нибудь другой несчастный случай?

   Блетчли покачал головой.
   — Я не отвечу на этот вопрос, Джо, и вы это знаете.
   Бизнес есть бизнес, ничего личного. И я убью тебя, и убью себя, если это будет необходимо. Я ненавижу нацистов и сделаю всё, чтобы они потерпели поражение.
   Ты слышишь меня, Джо? Я сделаю всё! Я верю в жизнь, а нацисты приняли символом череп, смерть, и они есть — смерть.
   Так что не играй с такими вещами, Джо. Это не игра.

   Джо кивнул.
   — Вы правы, и я это заслужил. Вопрос был неуместен. Извините… Итак, Стерн и случайная граната — всё, оставим. Но и некоторые другие вещи в течение последних дней просто вышли из-под контроля, я так понимаю? Я о том, что кто-то, — возможно Уотли, — во имя Бога и добра следует своим собственным праведным курсом? Поэтому произошли другие убийства?
   — Произошло серьёзное недоразумение, — сказал Блетчли. — Были допущены некоторые ошибки, но Монастырём командую я, так что ответственность лежит на мне.
   — Правда, — сказал Джо. — Главный всегда берёт ответственность на себя. И Стерн мог бы справиться с этим, и вы можете; а я бы не смог. Ну, мне больше нечего сказать по этому поводу.
   Теперь, вы не могли бы объяснить: зачем привлекли именно меня?

   — Конечно, это достаточно просто. Появилась новая информация о Стерне…
   — Под новой информацией вы подразумеваете факты, имеющие отношение к «польской истории» Стерна?
   — Да.
   — Можете сказать, откуда пришла эта информация?

   Блетчли посмотрел на него.
   — Нет, не могу. Так или иначе, Джо, человек, который приехал в Каир, чтобы узнать о Стерне, погиб при пожаре в отеле "Вавилон", и его интерес умер вместе с ним.
   — Так оно и было, — сказал Джо. — Итак, эта новая информация попала к вам, и что потом?
   — И это меня обеспокоило, — сказал Блетчли. — Я знал, что Стерн чувствует себя хреново, и боялся, что он начнёт трепать языком. И я подумал, что тут может помочь кто-то извне, старый знакомый Стерна. Я просмотрел его дело и нашёл ваше имя. Вот и всё.

   Блетчли посмотрел на реку, и на его лице появилось грустное выражение.
   — Если бы я рассказал вам больше с самого начала, всё могло бы обернуться не так погано. Но это…
   — Как было, — пробормотал Джо. — так было…

   Джо прищурился, глядя на реку.
   — Блетчли?
   — Да.
   — Послушайте. Не берите всё на себя. Вы вляпались в это посреди событий, как и все мы. Как я, как Лиффи, как Дэвид, Ахмад и все остальные. Начало истории положили не вы. И с тем, что было, вы сделали, что смогли…

   Джо помолчал.
   — В любом случае, — добавил он, — я знаю, кто рассказал вам польскую историю Стерна.

   Голова Блетчли дёрнулась назад, и он поднял руки, останавливая Джо, почти умоляя его.
   — Никаких имён, — прошептал он. — Ради Бога, Джо, никаких имен. Мы об этом не говорили.

   Джо кивнул.
   — Нет, мы не говорили об этом, и не будет никаких имён. Я просто имею в виду неких людей, музицирующих в ночи под звёздами. Никаких имён, но я хочу, чтобы вы знали, Блетчли, что я знаю кто, и знаю почему.



   Блетчли сидел совершенно неподвижно, не в силах смотреть на Джо. Джо помолчал, глядя на воду. Потом заговорил очень тихо, почти шёпотом:
   — Да, они любили его, и любили слишком сильно, чтобы видеть, как он разваливается. Они просто не могли видеть, как это происходит, потому что Стерн был для них особенным. Они сказали, что его способности было видно по его глазам, и слышно по его смеху…
   Надежда, — говорили они. Ибо он был человеком, который стоял у реки и видел великие вещи, и глаза его сияли от великолепия дара, как у голодного туриста перед турецким шведским столом.
   Драгоценный, — говорили они. Всегда быть таким, — говорили они.
   Но потом они увидели, что он разваливается, как сам мир, а он был слишком дорог им, чтобы быть уничтоженным таким образом, слишком прекрасен, поэтому они решили снять с него бремя и настучали вам… Вот не зря сказочники помещали их юность в Россию.
   Они сказали мне, что «мы сделаем для него всё, что угодно. Но сейчас мы ничего не можем для него сделать, кроме как оплакать, и мы оплакиваем… Стерна, нашего сына».






* - в главе «Ахмад» персонаж говорит Джо: «послушаем, что поёт этот серб».
   Желько Лучич (серб, род. 24 февраля 1968) — оперный певец, баритон. Профессиональную карьеру начал в 1993 году. Известен в основном как исполнитель партий в операх Верди, так называемый «вердиевский баритон».
   Забавное совпадение, правда?
* - Кардинал (лат. Cardinalis, от cardo — главное обстоятельство, основа, сердце - Википедия), в красном; а в фиолетовом-пурпурном — епископы-слоны.
* - Немцы бомбили Ковентри 41 раз, последний — в августе 1942 года. (Википедия)