операция цицерон часть вторая

О П Е Р А Ц И Я    "Ц И Ц Е Р О Н"
         (ч а с т ь    в т о р а я)



Я иногда записывал что-нибудь приходившее в голову,
но, признаюсь, истинное наслаждение доставляло мне
переписывание текста на машинке, которую я освоил довольно
быстро, и делал это легально во время обеденного перерыва.

Похвастаюсь, что автореферат своей кандидатской
диссертации объемом в полтора печатных листа я отпечатал сам
за 20 часов.

Я обошел 2-3 редакции, оставлял там рукописи, получал
неопределенные и невразумительные рекомендации.

Дальше этого дело не пошло и у меня хватило ума
забросить его на долгие-долгие годы.

Ну, а мой друг аспирант, у него ведь теперь бессонные
ночи, науки, эксперименты и он никак не сможет их забросить.

А, может быть, тут что-то не совсем  так.

Может быть, он утаил что-то главное или я не во всем
разобрался, ведь Юрка не из простачков.

Договорились, что я на следующий день после работы
приеду к нему на кафедру в МЭИ.

Здесь все радовало меня.

Район мой, рядом МВТУ, недалеко мой родной дом,
Лефортово, Яуза со своими набережными и многое-многое другое,
что до сих пор влечет меня в те края.

Юрка  курил у входа с колоннами.

Знакомство с его кафедрой и лабораторией мы начали с
гастронома, что ближе к Дангауэровке.

С покупками вернулись в институт и прямиком  на кафедру,
вернее, в один из  кабинетов, занимаемых кафедрой, где стояли
три-четыре письменных стола, шкаф и кульман с пантографом
старой конструкции.

В общем, обстановка  довольно убогая на первый взгляд.

На кафедре пусто, изредка заглянет уборщица или
кто-нибудь из лаборантского состава.

И никаких замысловатых замков на дверях, никаких
специальных пропусков, без которых немыслима жизнь на секретных
фирмах.

По-домашнему Юрка вынул из самого нижнего отделения
тумбы письменного стола самодельную электроплитку, к которой
была прикреплена проволокой пустая консервная банка.

В ней мы поставили варить сардельки.

Пиксин стал рассказывать чем он занят в науке.

Показал мне свой аспирантский план, чертежи общего
вида твердомера, им самим спроектированного, примитивного, как
все твердомеры механизма с ручным реечным приводом.

Похвастался, что своим рабочим временем он располагает
по собственному усмотрению.

Бывает даже так, что он не является на кафедру неделями.

За этот пункт мы с ним чекнулись отдельно.

Не говоря уже о том, что каникулы аспиранта тянутся два
месяца, стипендия составляет целых сто рублей, это всего на десять
рублей меньше, чем то, с чего я начинал в престижном ОКБ.

Плюс возможность совместительства по науке до
пятидесяти рублей в месяц.

Потихоньку мне стала нравиться такая аспирантская
жизнь и после второго похода за этот вечер в гастроном я признался
другу, что тоже хочу посвятить свою жизнь науке.

Через несколько дней он познакомил меня с молодым
кандидатом наук преподавателем их кафедры, ему едва исполнилось
29 лет, Рудольфом Михайловичем Голубчиком, который уже работал
над своей докторской диссертацией.

Поскольку докторант закончил Московский Институт
Стали и Сплавов и был технологом, то работа конструктора ему
представлялась темным таежным лесом, это по его собственному
признанию. 

А для проведения более серьезных исследований в
области прокатки труб ему необходим специальный лабораторный
прокатный стан.

И он предлагает мне самое тесное сотрудничество с ним,
формально ничем на первых порах не узаконенное.

Дальше, если я дам на то свое согласие, он нарисует план
моей каторжной жизни на ближайшие три года.

Я должен буду разработать конструкцию этого стана,
изготовить весь проект от общего вида и узловых чертежей до
рабочих чертежей деталей, по которым  стан будет изготовлен на
опытном заводе в МЭИ.

Это уже забота Рудольфа.

Параллельно с проектированием мне необходимо будет
сдать тот самый кадидатский минимум, о котором шла речь выше,
чтобы кратчайшим путем стать аспирантом в МИСиС.

А к концу 1967 году я могу, если смогу, положить на стол
готовенькую кандидатскую диссертацию.

Если все пройдет удачно на первом этапе, на этапе
проектирования стана, подчеркнул Рудольф, то он представит
меня моему будущему, а своему бывшему научному руководителю
Полухину Петру Ивановичу, в то время Заместителю Министра
Высшего Образования СССР. 

Перспектива была настолько радужной, что я, даже
несмотря на рождение дочери Марины 10 ноября 1963 года, 
находясь в состоянии стойкого гипноза, нырнул с закрытыми
глазами в это абсолютно для меня незнакомое и безбрежное море
по имени Наука.

Чтобы приступить к сдаче экзаменов, необходимо было
получить на это разрешение администрации предприятия, на
котором я работал, характеристику и что-то еще.

При этом, самым категорическим образом речь шла
только об аспирантуре заочной.

В одном из номеров радио-газеты, было такое
информационное чудо на нашей фирме, которая транслировалась
каждую субботу в самом конце укороченного рабочего дня, сам
Сергей Хрущев в очень жесткой форме объявил об этом:

-Молодежь, рвущаяся в аспирантуру, зарубите себе на
носу, ни о какой очной аспирантуре не может быть и речи.

Мы не можем растить кадры для чужого дяди.
А заочная - пожалуйста.

Ему-то хорошо, ему что очная, что заочная, что
аспирантура, что докторантура, все на блюдечке.

Ну, а мне ничего не оставалось, как только написать
заявление в заочную аспирантуру.

В ответ на свою лояльность я получил великолепную
характеристику, прилагаемую обязательно к экзаменационным
документам.

К английскому мы готовились с Юркой вместе все лето
63-го года и оба сдали экзамен в МЭИ на отлично.

Следующим летом я готовил философию один и сдавал
ее в МВТУ.
Как только я услышал, что фамилия профессора,
принимавшего экзамен, Иониди, я сразу понял, что "шел один
грека через реку", чтобы выудить в ней пять баллов по философии
у другого грека.

Так оно и случилось.

Ну, а что касается экзамена по специальности и проекта
стана, то этому я посвятил весь год между летом 63-го и летом 64-го
годов и занимался этим дома, на даче в Малаховке у своего
школьного друга Эрика, где я жил с дочерью и первой женой.

Или, как говорил острослов Рудольф, со своей женой от
первого брака.

Но, в основном, во время работы, сидя попеременно то
за письменным столом, готовясь к экзамену, то за кульманом,
трудясь над чертежами по "Индивидуальному плану работы
конструктора Миленного К.Ф."

Основным источником для овладения спецкурса была
книга "Теория прокатки" Члена-корреспондента АН СССР Павлова
Игоря Михайловича.

В целях маскировки я обернул ее ватманской бумагой и
написал на ней "Сопротивление материалов".

Эта книга  должна находиться на рабочем столе каждого
конструктора и прочниста.

Так я начал осиливать новую для себя науку и брать ее
приходилось самообразованием, к тому же подпольно, потому что
происходило все это  в рабочее время.

И хоть мой начальник конструкторской бригады Евгений
Иванович Лауберг  последние тридцать лет из книжек читал только
"Справочник рыболова" и разоблачения с его стороны я не боялся,
мне все-таки было неловко оттого, что я обманываю его.

Чтобы очистить свою совесть я приписал к началу
фиктивного русского названия слово "якобы" на латыни.

В результате получилось "Quasi сопротивление
материалов" и теперь  был спокоен, потому что я больше никого
не обманывал. 

Евгений Иванович был заядлый рыболов и гипертоник
со стажем и завидным аппетитом.

Поэтому согласно рекомендованному врачом принципу
дробности питания делил принесенные из дома харчи на несколько
порций.

А чтобы  как-то занять себя во время вынужденных
антрактов неохотно прохаживался вдоль  кульманов.

Во время одной такой инспекционной вылазки он
сделал вид, что заинтересовался этой книгой с незнакомым и
непонятным названием.

Веером пролистнул ее и уважительно прихлопнув
кладя на стол, спросил:

-А как переводится?

-"Сверхсопротивление материалов", Евгений Иваныч -,
- выпалил я.

-Молодец, это как раз то, что сейчас нужно нашей отрасли.

На ближайшей оперативке он похвалил меня перед
коллегами, которые были в курсе моих  аспирантских дел, за то,
что я использую в своей работе современную иностранную
научно-техническую литературу.

Призвал всех конструкторов бригады последовать моему
примеру и расширять свой кругозор.

А вообще, мужик он был неплохой, любил хорошо выпить
между двумя гипертоническими кризами, повспоминать прошлое,
рассказать о рыбалке, о своей болезни.

Просто высшее образование он получал еще до белофинской
войны, без отрыва от производства, но с катастрофическим отрывом от
настоящего образования. 

         продолжение:http://www.proza.ru/2019/03/14/493