Гришка

Когда утром я вышел, как обычно, засыпать семечек в кормушку, вся земля вокруг была белая, будто только что постиранная простыня. Белое небо, белая земля, белые крыши, белые деревья, белые машины, словно в снежных чехлах. И даже воздух был белым от падающего снега.
Он падал медленно-медленно, как во сне. Если посмотреть вверх, видно, как снежинки растут, увеличиваются в размерах и потом куда-то уплывают. И летят они из какой-то бездонной бездны, а вовсе не с неба, и кажется, что этот снег никогда не кончится: так и будет падать и падать до скончания мира.
В свете фонаря снежинки посверкивали слюдяными кристалликами. Везде – горы мягкого голубоватого пуха. Везде мягкие линии. И так неправдоподобно тихо, как бывает только во время снегопада зимой. Неслышно едут машины, неслышно идут люди, неслышно птички перелетают с ветки на ветку.
А на ещё не потушенном фонаре висели две сосульки: они сверкали от яркого близкого света.
Наша кормушка – это трёхлитровая пластиковая бутылка с тремя прорезанными круглыми отверстиями. Она висит на стволе берёзы. Я засыпал семечки, отошёл и встал на крыльце. И тут увидел неожиданного гостя.
Среди синичек, чечёток, зеленушек, снегирей и воробьёв – обычных наших посетителей – оказался зяблик.
Я очень удивился и забеспокоился. Зяблики живут у нас только летом, прилетают ранней весной самыми первыми. Но на зиму они улетают на юг.
Почему этот не улетел? Птичка выглядела вполне здоровой. Она энергично, хотя и немного суматошно, прыгала среди чечёток и снегирей, собирая на снегу упавшие крошки.
Зяблик – на редкость милая маленькая птичка. Грудка у него буровато-рыжая, шапочка на голове серенькая или голубая. На крылышках белые и жёлтые полоски. Неяркая, но очень симпатичная птичка. Петь он почти не поёт, только издаёт тихие мелодичные звуки, напоминающие звучание детской флейты.
Мне зяблики всегда очень нравились.
Но зима только началась. Выжить ему невозможно. К тому же, у зяблика слабый клювик: ни раздолбать семечку, как синица, ни вышелушить, как снегирь или воробей, зяблик не может. Ему остаётся только подбирать на снегу оставленные другими птицами крошки.
Днём зяблик куда-то делся, но к вечеру снова прилетел. Когда Костя пришёл, птичка сидела, нахохлившись, на ветке берёзы, рядом с кормушкой. Костя спросил, кто это такой. Я объяснил. Костя тоже разволновался. Спросил, что теперь делать.
- Нужно давить семечки и разбрасывать под кормушкой. А зяблика гонять.
- Как это – гонять?
- Если он будет так сидеть, надувшись, - скоро погибнет.
- А зачем он надулся?
- От мороза.
Костя побежал на кухню, я пошёл за ним и помог ему давить семечки: ему не хватало силы. Потом он оделся, выскочил во двор, посыпал давленных семечек у крыльца. Сразу налетела стайка чечёток, но среди них прыгал и наш зяблик.
- Его зовут Гришка! – сказал Костя уверенно.
- Мы спасём Гришку! – добавил он.
Но я ничего не ответил. Я знал, что у Гришки нет шансов.
Но с тех пор каждое утро я высматривал в окно именно его. Гришка неизменно прилетал к нам, трепеща крылышками, прыгал по снегу и собирал крошки. Иногда он весь погружался в пушистый мягкий снег.
Костя специально для него стал расчищать у крыльца маленькую площадку, чтобы птичка не тонула в снегу.

На следующее утро снегопад прекратился. Температура упала до минут 15. Снег был ярко-голубой, с искрой. Деревья – все в инее, как в кружевах. Небо светлое, нежно-розовое у горизонта и выше – бледно-голубое. В воздухе кружилась мелкая сверкающая серебряная пыль.
Костя вечером придумал усовершенствование: стал давить семечки в ступке для кофе. Получалось неплохо.
Он насыпал на утоптанную площадку возле крыльца целую горку давленных семечек.
Гришка появился одним из первых. Надутый, как шарик. Сел на ветку. Я хотел его поймать, чтобы занести в комнату: только так его и можно было спасти. Но, конечно, не сумел.
Всё же я его погонял, и он ожил: стал клевать корм.
Когда Костя пришёл, мы оба с беспокойством смотрели в окно: но Гришка был тут.  Он сильно суетился: видно было, что ему очень холодно. Но очень старался: быстро-быстро прыгал, не пугался, как в первый день, воробьёв и снегирей – и клевал-клевал еду.
Я знал, что он обречён, что у него нет даже одного шанса из миллиона. В Карелии зима продолжается полгода. И минус 15 – далеко не предел. А он совсем один.
Но почему-то ужасно хотелось, чтобы он всё-таки прожил подольше.
И каждое утро мы с Костей радовались, когда Гришка опять прилетал, и переживали, если его долго не было. Однажды он появился только днём. Но Костя его погонял, и он всё-таки принялся за семечки. В тот день к вечеру столбик термометра показывал минус 23 градуса.

К утру температура резко упала, пошёл густой мелкий снег и закрутила метель. В свете фонарей казалось, что снежинки не падают сверху, а мечутся, гоняясь друг за другом: они летели то в одну, то в другую сторону, кружились и даже поднимались вверх, в небо.
Прошло уже три недели, но Гришка всё ещё отчаянно цеплялся за жизнь. Он выглядел уже хуже, пёрышки растрепались, он ещё более суетливо прыгал, стараясь ухватить крошку на снегу. Но всё-таки жил. Он очень хотел жить.

Как-то Костя спросил:
- А почему он не улетает на юг?
Я хотел объяснить, что зимой это невозможно, но вместо этого сказал:
- Может, ещё улетит.
Костя очень обрадовался.
- А когда он полетит?
- Вот оттепель будет. Сейчас холодно.
И на следующий день началась оттепель. По правде говоря, это самая ненавистная для меня погода зимой, но из-за Гришки мы были ей очень рады.
Земля у нас под окнами протаяла, сохранились только отдельные ноздреватые островки снега, будто землю посолил какой-то великан.
Через три дня опять ударил мороз. Гришка всё чаще сидел, надувшись, на ветке, и его приходилось гонять, чтобы он начал клевать семечки.
Прошёл уже месяц. Я был просто поражён. Такая крошечная птичка, совсем не приспособленная к зимовке на Севере. Но он всё ещё держался. Он не хотел умирать.

Во время оттепели у крыльца, в том месте, которое Костя расчищал от снега, скопилась талая вода. Теперь она замёрзла и превратилась в голубоватую лужицу, окружённую снежными берегами.
Как-то утром я опять вышел к кормушке и увидел, что там, в этом голубом озерце, что-то темнеет. Я подошёл. Это был Гришка. Он лежал на боку, поджав тоненькие лапки под себя: крошечный, жалкий, такой несчастный. Я поднял тельце птички: оно было ещё чуть-чуть тёплым. Видимо, он умер за 2-3 минуты до того, как я его нашёл.
Я отнёс мёртвого Гришку домой: тельце его было совсем невесомым, одни пёрышки да косточки, - положил его в коробочку из-под монпансье, а коробочку отнёс в сарай.

Вечером опять пошёл снег, но на горизонте, на западе, облака разорвались, оттуда хлынули закатные золотые и багровые лучи, и снег, летящий с неба, окрасился словно кровью. Раньше я никогда такого не видел.
Наверное, это была торжественная месса по нашему бедному Гришке.
Костя всё время спрашивал, где Гришка.
- Наверное, улетел.
Костя очень обрадовался.
- В тёплые края?
- Ну, конечно.
Костя весь вечер был весёлый, как птичка, и всем рассказывал, что Гришка, наконец, улетел и теперь он уже по пути в тёплые края. Скоро он прилетит в Египет или в Турцию, поживёт там, попитается - и весной опять прилетит к нам.
- Ну, понятно: тут его родина. Обязательно прилетит!
И Костя был страшно доволен, что наш Гришка где-то там летит на юг, и весной обязательно вернётся к нам.

Весной, когда земля стала мягкой, я закопал коробочку-гробик у нас под окнами и на могилку положил небольшой гранитный камешек.
Я решил, что скажу правду Косте, когда ему исполнится 15 лет. То есть, - через 10 лет.
А потом прилетели зяблики.
И Костя, увидев их, спросил:
- А где Гришка?
- Да вот он, ты разве не видишь.
- Это он?
- Конечно. Видишь, он на тебя смотрит: он тебя узнал. Это он с тобой здоровается.
- Гришка! – завопил Костя и побежал к прыгавшей среди жухлой прошлогодней травы птичке.
Зяблик вспорхнул на ветку и оттуда вопросительно посмотрел на Костю, наклонив головку набок, и что-то неодобрительное тихо себе под нос проверещал.
Очевидно, он хотел сказать:
- Бывают же такие невоспитанные дети!
Но Костя был в восторге.
- А его надо покормить? – спросил он.
- Зачем? Ведь уже весна. Скоро появится травка. Теперь он и без нас обойдётся.
С тех пор каждый раз, видя зяблика, Костя спрашивал:
- Это Гришка?
- Нет, это его двоюродный брат. Разве ты не видишь?
- А где Гришка?
- Думаю, полетел в Москву: сказать Путину, чтобы зиму отменили и было всегда лето. Тогда на юг улетать не придётся.
Костя улыбнулся.
- Нет, зима всё-таки нужна.
- Хорошо. Зима будет. А Гришка пусть живёт в Москве: ему и там неплохо.
И Костя перестал спрашивал про Гришку.
Но когда он научился рисовать, первое, что он намалевал, была птичка, величиной с хорошую курицу и немного похожая на крокодила. Она была красная, как огонь.
- Кто это? – спросил я.
- Это Гришка! – сказал Костя и весь расплылся в улыбке.