Ночная беседа

     Лейтенант медицинской службы Камский Игнат Павлович внимательно читал таблицу-схему о порядке оказания неотложной медицинской помощи, затем выдвигал один из ящичков в тумбе, напоминавшей библиотечный каталог, и сверял содержимое с описью и требованием инструкции. Когда что-то не совпадало, делал запись в блокнот, лежавший на столе. Шел одиннадцатый час, в части уже был произведен отбой. Медицинский пункт был пуст. Но тут открылась входная дверь, и вместе с шумом ветра в помещение вошел офицер в звании майора с повязкой дежурного по части на правой руке. Это был заместитель командира части по тылу Хлебников.
— Доктор, к тебе можно зайти? — увидев в соседней комнате лейтенанта Камского, спросил он.
— Проходите.
— Чем занимаешься?
— Сроки годности препаратов проверяю.
— Ну, если ты занят, я сейчас уйду.
— Нет, я уже все закончил.
Камский задвинул последний ящик, поместил в полевую сумку тетрадь и вышел к майору Хлебникову.
— Нужна кому-то медицинская помощь? — поинтересовался он.
— Нет, все в порядке. Просто заглянул на огонек.
— Ну, тогда давайте ко мне в кабинет. Я чайку заварю. Согреетесь.
— Сегодня мороз под двадцать да с ветерком. А крепче чего-нибудь не найдется?
— Есть.
Хлебников оживился:
— Ну, так доставай!
Когда Камский достал из сейфа бутылку коньяка и тарелку с закуской Хлебников не смог сдержать эмоций:
— Не думал, что будет такое приятное дежурство.
Игнат поставил две кружки.
— Ну, нет! Такой драгоценный напиток надо пить из маленьких сосудов. У тебя же должны быть небольшие стаканчики.
Камский заменил кружки на мензурки.
— Ну, вот совсем другое дело.
— За знакомство! — произнес Хлебников и медленно поглотил янтарное содержимое.
— Иван Сергеевич, а почему вы оставили партийную работу? — спросил Игнат, наливая в мензурку очередную дозу армянского пятизвездочного коньяка «Арарат».
За окнами медицинского пункта мела метель. Периодически из туч выныривала луна, чтобы вдохнуть холодного зимнего воздуха, кратковременно осветить казармы части и безжизненный степной ландшафт до самого горизонта, а затем вновь исчезнуть в пучине.
— Ты лучше скажи, где такой коньяк достал?
— Санитарный инструктор угостил. Он из дома посылку отправил на мое имя.
— Акопян?
— Да. Он фельдшер по образованию.
— А зачем на твое имя? Ах, да! Иначе в роте бы все оприходовали сослуживцы, — усмехнулся Хлебников. — Молодец Акопян. Хорошо придумал.
— А за что такая благодарность?
— За то, что из нескольких человек я выбрал его для работы в медицинском пункте.
— Ну, и как? Не просчитался?
— Нет. Исполнительный, грамотный. Претензий к нему нет.
— А это он тоже прислал? — спросил Хлебников, отправляя в рот небольшой кусочек подсушенного мяса, обильно посыпанного красным перцем и еще какими-то специями.
— Да. И еще несколько гранатовых плодов.
— Ну, так угости!
— Уже все раздал.
— А ты почему на выходной не уехал в гарнизон?
— Взял с собой несколько книг по хирургии, а также иностранный язык штудирую. Хочу сдать кандидатский минимум.
— В армии не планируешь остаться?
— Пока нет.
В части, кроме ротных дежурных офицеров, всегда кто-то был еще от штабных работников.
— Хорош коньячок! С таким ароматом никогда не пробовал.
Хлебников взял бутылку и перевернул. На дне была видна в стекле надпись «Арарат».
— Фирменный! — поставив емкость на стол, произнес заместитель по тылу, а затем опорожнил содержимое мензурки в рот. — Я сейчас пройдусь с проверкой, а затем продолжим разговор.
Примерно через полчаса он вернулся.
— Все в порядке. Так на чем мы остановились? Ах, да! Ты спрашивал, почему я ушел с партийной работы? С точки зрения человека обеспокоенного своим благополучием, карьерным ростом, привилегиями я поступил неразумно. Партийный аппаратчик это главный представитель власти. Фактически все в подчинении, кроме вышестоящих идеологов. А ты случаем не от других служб? — вдруг насторожился Хлебников.
— Да, специально призвался в армию, чтоб с тобой познакомиться, — расплылся в добродушной улыбке Игнат.
— Ну, наливай!
Закусив с нескрываемым наслаждением, Хлебников продолжил разговор.
— Не обижайся! Я пошутил. Так, вот. Меня не отпускали. За плечами у меня была партийная академия. Вся родословная рабоче-крестьянская. Но чем глубже я изучал историю, труды основоположников и чем тщательнее сопоставлял постулаты с реальностью, тем больше у меня появлялось вопросов и сомнений. Кстати, ты беспартийный?
— Да. Мне еще можно несколько месяцев побыть комсомольцем.
— А ты походи на открытые партийные собрания, послушай. Потом определишься. Скажи, с какими трудами Ленина знаком?
— Наш вуз из-за обилия идеологических дисциплин в шутку называли «Институтом марксизма-ленинизма с медицинским уклоном», поэтому изучение работ классиков входило в обязательную программу. Читал «Государство и революция»…
— Хорошо остановимся на этой работе. Так что же будет с государством?
— В перспективе отомрет.
— А как, по-твоему, человеческое общество усложняется, или упрощается.
— Это же очевидно. Оно становится более сложным.
— Не только более сложным механизмом, но и более опасным, непредсказуемым в своих переменах. Оно интегрируется, требует соответствующих механизмов регуляции. Получается, что государственные институты должны развиваться, а не отмирать. Ленин гениальный практик, разрушивший одно государство, чтобы на его месте построить другое, в котором отмирание не предусматривалось, по крайней мере, в столетней перспективе по Владимиру Маяковскому. Давай-ка организуй по чашечке кофе, а коньячок оставь для другого раза.
За окнами посвистывал ветер, шуршала снежная крупа.
— Вот кофе, — Игнат пододвинул чашку Хлебникову и поставил рядом тарелку с печеньем.
— Разделяй и властвуй! Слышал о таком принципе?
— Да, им пользуются правители с древних времен. Римляне, британцы в Индии…
— Это стратегия прихода к власти и ее последующего удержания. Владеть этим приемом может только личность искусная, образованная, знающая историю, политическую науку и человеческую психологию. Вначале нужно было породить недоверие к царскому правлению в «монолите» племен и народностей, а затем, придя к власти, поддерживать взаимное недоверие и разобщенность. Владимир Ильич убедительностью своих трудов возбудил ненависть между богатыми и бедными. Но для победы этого было мало. Плюс вражда между верующими и атеистами — это уже кое-что. И, наконец, национальный порыв сделал свое дело. Империя рухнула.
— Ну, а дальше.
— Дело в том, что большевики были большинством только на известном съезде, но не в народном представительстве. Командовать большинством народа меньшинство может только репрессивными способами и древним принципом «разделяй и властвуй». А перед страной и властью в то время стояла задача выживания, и цена человеческой жизни отошла на второй план.
— А как же индустриализация, коллективизация, культурная революция? Ведь был же пафос, порыв! Вера в светлое будущее.
— Конечно же, был, иначе мы бы здесь сейчас не философствовали.
— Нам преподаватели в вузе на первом курсе читали лекции по истории партии, вкратце рассказывали о репрессиях, культах личности, перегибах в коллективизации, но не углублялись. И эта двусмысленная недоговоренность ощущалась.
— Зри в корень! Есть такая поговорка. А если это грозит утратой веры в идеалы. А если это сук, на котором сидишь.
— То есть вы решили опуститься на землю с ветки, на которой восседали, и не ждать, пока она обломается.
— А ты догадливый, доктор, хоть и молодой.
— Ветка была крепкой. Просто я не хотел быть ханжой.
— Но марксистско-ленинское мировоззрение ведь не религия.
— Вот я и не согласился делать его религией. Теперь занимаюсь простыми насущными житейскими делами.
— Вы остались в партии?
— Когда я менял профессию, после одного из жестких разговором с парторгом гарнизона оставил партбилет у него на столе, но он мне его вернул. Ладно, спасибо за угощение. В другой раз продолжим наш диспут. Если ты коньячок сохранишь…
— Договорились.
— Ну, бывай.
Хлебников вышел из медицинского пункта и зашагал в сторону казарм. Дул сильный ветер, луна скрылась, блестело несколько одиноких звезд. Игнат закрыл дверь, погасил свет и тут же уснул на диване в своем врачебном кабинете.