Национальная идея и индивидуальность

  Русские не замечают свою национальную идею, как не замечают воздух, которым дышат. Их национальная идея выражается в простой идиоме: " быть своим в доску ". Тот, кто не " свой ", тот не русский. И, наоборот, тот, кто свой, тот русский, независимо от национальности по паспорту.
  Быть " своим " означает придерживаться общинного мышления, которое допускает любые чудачества, оригинальность и даже проявления мелкой антисоциальности, но в то же время готовность отдать жизнь, пренебречь своими интересами ради блага общества.
  Русские могут совершенно незнакомого человека,попавшего в беду, пригласить в гости, оставить на ночлег, снять с себя последнюю рубаху, накормить, напоить, а потом с такой же лёгкостью по пьянке зарезать, или избить до полусмерти. (Но это редко бывает. Просто привел такой пример из-за желания показать парадоксальность поведения).
  Немцу русского не понять: как объяснить, что один и тот же человек может в общественном туалете с гражданина, сидящего на очке, пыжиковую шапку с головы стянуть и дать деру, а потом с такой же лихостью закрыть вражескую амбразуру грудью.
  Как объяснить, что в общинном мышлении всё твоё --  немножко моё, а моё -- твоё, и, если мне кто - то не нравится, то имею право...
  В этом и заключается главная проблема русской интеллигенции: интеллектуально  развитые люди склонны к субъективному
идеализму, который вступает в противоречие с общинным мышлением. Немногие
понимают, что их ум не тождественен с личностью, что его можно отрезать так же, как ногу, или руку, а личность всё равно останется в целости и сохранности.
  К сожалению, большинство людей не осознают себя чем-то высшим по уровню, чем уровень собственного ума, не осознают свою душу и духовность. Для них ум всегда прав; и, если ум доказал, что русские в материальном плане живут хуже немцев, значит надо избавляться от всего русского, избавляться от русскости, от русского общинного мышления.
  Избавляясь от общинного мышления, они теряют свою национальную идентичность и, пытаясь оправдать собственное предательство, обвиняют во всех грехах народ, или инородцев, начинают преклоняться перед западом. 
  В действительности, большинство по-настоящему великих русских учёных, писателей, поэтов, кинематографистов, художников никогда не предают национальную идею, несмотря на самую разнообразную генетическую палитру, присущую им самим и всему русскому обществу в целом.
  Франция, Германия, Италия тоже обладают генетическим разнообразием, но для них главное -- не внутренняя правда, а, "чтобы костюмчик хорошо сидел". Так как костюмчик  у них выглядит весьма заманчиво, русскому человеку приходится тяжело в выборе между костюмчиком и душой.
  Национальная идея арабов более теплая: они живут " хамулой " ( содружеством родственников ). Для них Б-г -- это глава их хамулы. Поэтому, их поведение по отношению к иноверцам нетрудно предугадать. В этом кроется причина застоя их  культуры и полезных технологий.
  Китайцы веками придерживались культа предков, который требует наличие многочисленной крепкой семьи с соответствующей иерархией. А для благополучного процветания такой семьи необходимо иметь тоталитарное государство. Их национальная идея вытекает из сочетания религиозно-семейно-государственных факторов.
  У каждой нации своя идея, своя проблематика отношений между национальной идеей, государством и личностью.
  Немцы, например, могут точно знать, что их канцлер делает и говорит глупости, но они на людях никогда не позволят себе критиковать
власть, так как критика может привести к развалу порядка. Для немца беспорядок страшнее атомной войны. Только анархия может вызвать у них безудержную панику.
  Русские живут по "понятиям", и поэтому не могут в полной мере осознать релятивизм европейского законотворчества. Европейцы попытались украсть у евреев мораль, но еврейский закон они вообще обошли стороной: для них еврейский закон означает культурное самоубийство. Поэтому, у них с древних времён закон имеет ступенчато-социальную структуру: для рабов -- один, для свободных -- другой, для знатных -- третий. У евреев за убийство, кроме смерти, нет искупления ни у кого, даже у священника в Храме во время службы, а у европейцев завсегда можно: лишь бы деньги были: всё продается и покупается.
  Русским этот пункт тоже понятен, но они не воспринимают его как закон: общинное мышление не позволяет.
  Израиль -- страна репатриантов из множества стран. Каждый привез с собой психологию населения той, или иной страны.
  Когда евреи из России приехали в Землю Обетованную, -- аборигены пришли в ужас: местные на полном серьёзе считали, что
"русские" -- сплошные мафиози, а их жены -- поголовно проститутки. "Понятийная психология русских" вступила в противоречие с  формализмом местного общества.
  Русских раздражала фальшивая доброжелательность, а аборигенов -- грубая, откровенная прямота приезжих.
  Помню свои первые дни знакомства с Израилем. Я репатриировался из славного своими еврейскими погромами украинского города, названного в честь Богдана Хмельницкого, --
Хмельницким( бывший Проскуров ). Проскуров знаменит своим небывалым по уровню жестокости петлюровским погромом. Этот погром хорошо описан французским писателем Анри Барбюсом.
Петлюровцы забавлялись тем, что распарывали беременным женщинам животы, вытаскивали детей, подбрасывали их вверх и ловили на штыки. Кровь лилась рекой, но мои прадед с прабабушкой и детьми тогда уцелели: они спрятались в погребе и переждали погром.
  В 41-м выжить они не смогли. Немцы расстреляли их вместе с другими евреями в овраге, а украинцы ограбили мертвых, стаскивая сапоги и одежду, погрузили добро на телеги, забросали трупы землёй и отправились по домам пить горилку, радуясь своему счастью и удаче.
  Из двенадцати детей прабабушки остались в живых только трое, потому что во время войны находились в России. Со стороны другой прабабушки тоже выжили только трое из двенадцати детей: мой дедушка был военврач и погиб на войне, но бабушку с сестрами успел
эвакуировать.
  После эвакуации все вернулись в Проскуров
и первое, что они услышали по приезде было:
" Опять жиды пришли наше сало жрать. Жаль, что немцы их всех до одного не перестреляли ".
  В нашей школе училось только три еврея: я, мой друг и Фима -- на год младше нас. Мы с другом учились в одном классе и кое-как отбивались, а вот Фиме не повезло: его забили до сумасшествия: он не входил, а вползал в школу на коленях по коридору, увертываясь от плевков, пинков и зуботычин.
  Теперь представьте себе, какой шок я испытал, репатриировавшись в Израиль.
Войдя в автобус, я понял, что он набит не людьми, а какими-то слизняками, с которыми я могу сделать всё, что угодно, а они даже не попытаются рыпнуться. И тогда я сам испугался: неужели никто не видит, кто это к ним зашёл в автобус? Неужели никто не видит, что для меня убить человека легко и приятно?
  Но, действительно, правда жизни заключалась в том, что меня никто не боялся. В дальнейшем я к этому привык: израильтяне не боятся друг друга. Они друг другу доверяют. Все ходят с автоматами, но используют их только на войне.
  Из абсолютно агрессивной среды я попал в доверчивую, доброжелательную среду израильтян. Мой ум вынес вердикт: моя агрессивность никому не нужна -- даже мне. Агрессивность не приносит никаких дивидендов.
  Мне пришлось приложить усилия к перестройке своей личности:перестать красть и колдовать; перестать угрожать физической расправой и убийством, выбивать деньги и решать проблемы силой.
  Очень трудно было научиться молиться и замечать указания Всев-шнего; очень трудно было перестать бояться.
  Когда я перестал бояться, я превратился в такого же беззлобного слизняка, как и все израильтяне.
  Так закончилась моя абсорбция в Израиле.
  Русским, конечно, в Израиле тяжело, но американцам ещё хуже. Они приехали из страны, в которой люди живут ради денег, а не наоборот. И вот приезжает такой американец и непременно сходит с ума: страна живёт вопреки всякой экономической логике, страна живёт чудом и развивается непонятным образом. Люди, как - будто меркантильные под завязку, но, вдруг, в момент опасности бросают весь свой бизнес и с радостью бегут на войну.
  -- Почему с радостью? Почему никто не боится?
  -- А потому, что евреям Б-г запретил на войне бояться. Это заповедь такая: не бояться врага и доверять друг другу. И вообще запрещено кого-либо, кроме Б-га бояться. Кого можно бояться, если никого, кроме Б-га не существует?
  Как только в Израиле начинается очередная война, евреи из Америки и Канады бросают все дела и садятся на самолёт,чтобы получить по прибытию в военкомат оружие и снова почувствовать себя человеком.
  Евреи не народ, а душа. Одна на всех... Тот, кто не душа, -- тот не еврей.
  Вот теперь, мы плавно подошли к вопросу личности и индивидуальности.
  Современное понятие личности развивалось с развитием христианства. Христианство, взяв за образец личность Иисуса Христа, раздуло образ любви до абсолюта, уничтожив границы здравого смысла.
   В результате христианство, отталкиваясь от иудаизма, пришло к антииудаизму. Еврейская любовь, даже самая безграничная в своей беззаветности обязательно должна опираться на справедливость и закон. Любовь без справедливости и закона превращается в свою противоположность, всю дорогу страдая от однобокости и ситуационной нелогичности. " Верую, ибо нелепо " -- абсолютно нееврейский, абсолютно антибожественный принцип.
  Личность еврея не может существовать в отрыве от личной свободы, в отрыве от своего народа, в отрыве от служения Б-гу.
  Любовь по определению рождает справедливость, закон и порядок. 
  Люэбовь в материальном мире не существует сама по себе.
  Интересно, что русское общинное мышление тоже завязано на идее отождествления с волеизъявлением народа
и поэтому не даёт личности на пути развития закусить удила и понестись галопом по европам во все тяжкие, окунаясь в помои всяких ересей вроде гомосексуализма.
  Неудивительно, что евреи на протяжении всей истории легко вписывались в русскую
культурную среду. Для иллюстрации достаточно вспомнить двух евреев, сочинивших песню " Русское поле " ( прямо анекдот ), или Марка Бернеса, поющего про солдата, пришедшего после войны на могилу
своей Прасковьи. Если кто-то скажет, что это не русские люди -- пусть первым бросит в меня камень.
  Известно много имён поэтов, писателей, художников, композиторов евреев, которые стали подлинными представителями русской культурной среды.Однако, если к ним внимательно приглядеться,-- видно, что несмотря на всю свою "русскость" они продолжали оставаться евреями, живя какой-то параллельной жизнью, входящей в противоречие с " русскостью". И дело тут не во внешности, а во внутренней энергии, в какой-то сверхзадаче, спрятанной от досужих глаз.
  Евреи -- это бомба замедленного действия, запрограммированная на обязательный взрыв. Бомба при любых обстоятельствах рано, или поздно взорвется, подчиняя мир Творцу и Его воле. И, когда это произойдет, не будет ни русских, ни немцев с англичанами и, даже китайцев не останется, --
все будут петь одну на всё человечество песню, прославляющюю мудрость и милосердие Все-ышнего.
  Ещё более правильно будет сказать, что национальности останутся, но не в привычном нам виде: внешне они все будут продолжать отличаться друг от друга, но внутренне так же, как евреи, станут одной душой.
  Именно в этом коренятся причины антисемитизма: те, кто боятся потерять свою индивидуальность, отдать душу Б-гу -- теряют
свою душу и становятся антисемитами.
  В заключение постараюсь передать атмосферу единства душ в Израиле.
  Есть у меня друг американец. Он, как только начинается какая-нибудь очередная заварушка, обязательно прилетает на Родину.
Автомата в военкомате ему уже по возрасту не выдают и мы идём на иерусалимский базар кушать фалафель и шаварму. Он очень богатый человек и может позволить себе самые лучшие рестораны, но всегда тянет меня в самую занюханную забегаловку прямо на улице среди галдящей толпы. Он садится в шикарных брюках, в белоснежной
рубашке с галстуком на грязный пластмассовый стул и, обхватив двумя руками лепешку ( чтобы хумус не вылился ), начинает жадно есть. Рядом с нами садятся два человека: один пожилой марокканец с гнилыми зубами и эфиоп-солдат. Они тоже начинают есть. Все едят и смотрят на прохожих, а прохожие смотрят на нас. И в какой-то момент улица замирает и останавливается -- все понимают, что война закончилась -- Всев-шний опять простил и помиловал свой народ.
  Мы хлопаем по плечу хозяина забегаловки, благодарим и прощаемся. Мы уходим, а он остаётся продавать свой фалафель. Он улыбается. У него такое лицо, будто он не нас накормил, а самого Всев-шнего. Может быть, так оно и есть.
  Такая вот национальная идея.