Забытая теорема или скажи мне я тебя люблю

Забытая теорема или скажи мне «я тебя люблю»

Роман в двух частях.

Часть 1.
Десять лет назад


*  * *
Глава 1. Маша

Кто-то настойчиво тряс его за плечо, прогоняя остатки сна, и что-то, кажется, орал в самое ухо. Павел открыл один глаз, недовольно поморщился, увидев Миху, и потянулся.
- Пшел к черту.
- Подъем, - Михаил настойчиво продолжал будить его..., - Если я сейчас уйду накрывать, то ты вообще на завтрак не проснешься.
Павел лениво открыл второй глаз, через силу встал и посмотрел на часы. Было 8.30. Значит, спал часа два.
Вчера в очередной раз просидели почти до самого утра.
….
Жизнь для воспитателей в «Лесной школе» в середине марта, как и для вожатых в детском оздоровительном лагере летом, проходит преимущественно ночью. За тем лишь исключением, что в летнем лагере объединяют в отряд незнакомых между собой детей, а в «Лесную школу» отправляются отдельными учебными заведениями, где отряд составляет уже сформированный ранее класс. И воспитатели в «Лесной школе» объединяют в себе функции одновременно воспитателя и вожатого в одном лице. Правда, в помощь ему – учитель этого класса, который, помимо собственно преподавательской деятельности в «лесной школе», во многом выступает для учеников главным дисциплинирующим фактором. Поэтому, по сути, на воспитателя в «лесной школе» возлагается обязанность по организации хозяйственной части и проведения досуга учеников. На каждый отряд полагалось два воспитателя, по своему усмотрению распределяющих между собой эти обязанности.
Так, в этот раз Павел и Михаил были воспитателями 5-го отряда школы №59. Воспитанниками (учениками) у них оказались дети 11-12-летнего возраста, которые, как заранее посчитал опытный в этих (вожатско-воспитательских) делах Павел, наиболее приспособлены для активной отрядной жизни лагеря и при этом (вследствие необремененности пубертатом) не доставляют проблем их воспитателям и учителям.
….
- Ладно, - неохотно протянул Павел, - Я сам пойду накрывать. Может, по дороге до столовой хоть развеюсь немного.
Открыв дверь, Павел убедился, что дети как всегда с утра на ногах.
…
Он с самого начала решил, что детям нужно предоставить возможность быть самостоятельными, а вмешиваться только в крайних случаях или предполагающих быть крайними. Так сохранялся авторитет его как педагога. В отряде  – дисциплина, так как мало кому придет в голову «стоять на ушах», когда это не запрещается. Ведь это «стояние на ушах» – своего рода протест чересчур строгой дисциплине.
Были у него как-то интернатовские дети. Не совсем конечно, ЗэПээРы (заторможенное психическое развитие), но не без этого: по три раза в день двое 12летних мальчиков могли закрываться в душе. Другие приняли для себя за норму заходить к себе в комнату через балкон третьего этажа, благо, что здание стояло в отдалении от  славной вечно бдящей администрации…. Павел тогда провел для юных скалолазов чуть ли не официальное соревнование по залезанию на третий этаж и спусканию обратно (естественно, со страховкой-обвязкой – хорошо, что у спортинструктора «лесной школы» туризм, как и у Павла, был чем-то вроде хобби, и в наличии имелся необходимый инвентарь: веревки, карабины и прочее). Легализовав этот процесс, он сделал нарушение неинтересным. Тем паче, что «крутизну» победителей официально признали...
Для юных любителей помыться вдвоем было придумано контролировать каждое купание (которое, кстати, стали проводить один раз в сутки в определенное время) одним из воспитателей. Параллельно решилась и другая проблема – многие дети не мылись с мылом, а просто делали вид. С Павлом тогда на отряде вторым воспитателем вожатой была девушка. Вполне симпатичная. Как-то Павла не оказалось в отряде, и мыть мальчиков пошла она. Один из этой дружной парочки не преминул лечь на пол и заглянуть под ее короткую юбку. «Пути созревания неисповедимы, зато с ориентацией, как выяснилось, все нормально», - утешил девушку Павел.
…
- Доброе утро, девчонки… Маш, ты не в курсе, кто сегодня дежурные?
- Пацаны из соседней комнаты. А накрывать ты пойдешь?.. Можно тогда вместо них с тобой лучше мы пойдем – пацаны все равно еще не готовы?..
- Как не готовы? Сейчас проверим. – Павел повернулся к выходу, а Маша отложила книгу и побежала обуваться:
- Марина, давай быстрей. Пока эти, – она махнула рукой в сторону комнаты мальчишек, – в «Мафию» играют.
«Пацаны» встретили Павла, сидя на кроватях, возгласом «Мафия бессмертна!». Самый активный, занимающий лидирующее положение в классе «по драке», Димас, был ведущим игры. Авторитетно продолжая мешать карты, он повернулся к Павлу и предложил сыграть:
- Я тебя главной мафией сделаю, - шепотом дополнил он. (Ни для кого не было тайной, что Димас иногда мухлюет, но никто особенно не возражал).
- Во-первых, почему дежурные не одеты? – Павел проигнорировал «заманчивое» предложение. – А во-вторых, я всегда больше любил быть шерифом и биться за «город», а не только за свою шкуру. Карты сюда, – он протянул руку.
- Ну-у…– обиженно протянул Димас.
- Есть вещи важнее карт. Пока вы это не поймете, карты обратно не получите… Пойдем, девчонки, – он повернулся к уже ждавшим его  в коридоре Маше и Марине.
Маша тут же, как обычно, привычным движением поймала руку Павла. (Эта традиция  пошла с первого дня). У их учителя Ларисы Викторовны была шестилетняя дочь. Идя на обед, она взяла Павла за руку. Тут же с другой стороны подошла Маша, с которой Павел познакомился еще при посадке на автобус.
- Ты будешь у меня воспитателем? – обратилась она к нему. Он тогда сидел в стороне от всех и флегматично перелистывал томик стихов Пушкина. Его друга и второго воспитателя Михаила еще не было. Это ее «у меня» было настолько поразительно, что Павел чуть было не выронил книгу из рук.
- Да, - кивнул он.
- Ну, тогда увидимся, - улыбнулась она.

***

Вот уже седьмой день он был у НЕЕ воспитателем, - так ему самому постепенно начинало казаться. И когда кто-нибудь после ужина спрашивал:
- Паш, ты придешь к нам после ужина сказку рассказывать? Ты ведь у нас еще ни разу не был…
Он отвечал:
- Не знаю, девчонки, как получится.
И как всегда, не получалось. А получалось так, что сыграв пару партий в «Мафию» с пацанами, чаще – с бравым Димасом и компанией, он привычно сворачивал к своей Маше, садился у нее в ногах на кровать и начинал… «Ее звали Ассоль…». Потом была Джульетта, Беатриче, Изольда… И заканчивая очередную историю (непременно о любви, как нравилось ей) и желая на ночь хороших сновидений, он знал, что когда-нибудь непременно «ее будут звать  Мария»…
…Да, всегда получалось именно так. И дети уже привычно говорили: – Опять с ним Машка за руку. Или – «Да он сегодня снова к своей Машке!».
Другие воспитатели по его примеру тоже стали ходить с детьми за руку. Также в отрядах устраивались чуть ли не драки за право быть приближенным к руке «его величества» воспитателя, были серьезные обиды и даже слезы. Все было также в остальных отрядах за одной лишь разницей: остальным воспитателям было все равно, с кем идти, а ему (Павлу) – нет. И когда подходила Она, все словно бы чувствовали, что есть между ними какое-то магнитное притяжение.
….
- Этот Димас со мной в одном подъезде живет, - сказала Маша по дороге в столовую
- Ну и как он тебе, нравится?
- Ну, вот еще, - Машка непонятно чему улыбнулась, - так себе.
- Самый крутой ведь в вашем классе…
- Вот именно, в нашем классе. Да это и не важно – дурак он.
- Разве?
- Увидишь.
Павла всегда удивляла в ней та взрослость, с которой она говорила, будто и не 12 лет ей вовсе. Как-то Павел, сидя на лавочке с сигаретой в зубах, заявил, что главное у человека не сердце (имелось в виду чувства).
- А как ты думаешь, Машка, что?
- Ты, наверное, считаешь, что мозги, - улыбнулась, довольная собой, она.
Она всегда вела себя, так казалось Павлу, как королева. Ей завидовали, у нее списывали на контрольных, ее уважали и считали умнее себя: никто бы не вышел против нее в тот же самый «Счастливый случай», не бросил бы ей в лицо, как любой другой «Заглохни, дура». Она была лучшей ученицей в 6-х классах, лучшей танцовщицей города в бальных танцах. Лет 9 назад он тоже был лучшим… лучшим шахматистом города среди школьников.

* * *
Они с отрядом подходили к столовой. Миха с тремя дежурными минут  20 назад ушел накрывать. Павел прикинул – уже должно быть накрыто, но, как ни странно, дежурных на крыльце не было.
Шли как попало, врассыпную. Уже давно канули в Лету те времена, когда требовалось ходить строем да еще и песни впридачу запевать или девизы горланить типа: «Кто шагает дружно в ряд? Это первый наш отряд!» Это, может, и дисциплинировало, но слишком уж отдавало какой-то муштрой, концлагерем.
Неожиданно Павлу пришла в голову жуткая по своей сути мысль: «А что если, скажем, дней на 10 в качестве эксперимента превратить детский оздоровительный лагерь в лагерь для заключенных. Вожатые – охранники с резиновыми дубинками и прочими атрибутами вплоть до наручников. Плюс власть неограниченная: хочешь – ботинком по носу, дубинкой по хребту. Не успел заключенный за минуту одеться – сортир голыми руками чистить, чтобы блестел как стеклышко в супермаркете». Но, как ни печально осознавать, опыт работы исправительных систем (тюрем, колоний) всех без исключения стран в мире не способствовал не только исправлению, но и наоборот. Вся педагогика основана на продуктивном влиянии воспитателя и самой воспитательной системы в целом. Ограничение свободы, унижение лишь способствует озлоблению. Насилие со стороны системы порождает неприятие и отторжение даже действительно идейно позитивных воздействий. Невозможно насильно научить творчеству, доброте, стремлению к познанию. И свобода одних может заканчиваться лишь там, где она начинает ограничивать свободу других.


Глава 2. Гуманоидка

Павел возвращался со столовой, думая о том, что неплохо было бы сейчас поспать. Свежая белая простынь и прохладное тонкое покрывало уже маячили в его голове, когда он, докуривая сигарету, подходил к даче. Но когда он увидел большое скопление детей на площадке рядом с домом, нехорошее чувствишко кольнуло в груди, так, будто он где-то в глубине души знал, что сейчас должно произойти  нечто… Нечто из ряда вон выходящее. Так как не стали бы его дети просто так всем скопом после обеда гулять возле дачи. Обычно они шли сразу по своим комнатам, чтобы не привлекать внимание администрации своим бодрствованием во время сончаса. Это у них в отряде было заведено. Сегодня что-то явно было не так.
Павел издалека видел, что всех детей привлекло что-то одно. Все были возбуждены: кто-то кричал. Откуда-то слышался заразительный смех. И тут вторично кольнуло в груди и неприятный холодок пробежал по спине вдоль позвоночника: Машка тоже была там, в самом центре всей толпы. И Павел слышал уже ее слова, но смысла их пока не понимал. Он намеренно убыстрил шаг, смяв в руке окурок сигареты. И тут прямо перед ним выскочила Гуманоидка, с истеричным плачем, с растрепанными по лицу волосами…
- Гуманоидка - дура, - хохотал кто-то рядом с Машкой, - смотрите как улепётывает!
Кто-то, кажется, Димас, не заметив приближение Павла, хотел еще вдогонку дать ей пня, но не успел – Гуманоидка на всей скорости растянулась на асфальте. Потом еще с большим плачем, никого не замечая, бросилась в кусты под общий хохот и язвительные выкрики из толпы.
Шум, гам, тела и лица – все расплылось в глазах Павла. Осталось одно. Её, Машкино, красное платье. Павел шел и с каждым шагом это красное пятно заполняло все большее пространство в  его обзоре. А его уже жгло внутри и еще немного – и комок обиды, ярости, разочарования, должен выплеснуться наружу. «Это не может быть она. Не может. Кто угодно, но только не она!» Машка повернулась, почувствовав, что на нее смотрят, и неожиданно оказалась совсем рядом. Хохот ее внезапно смолк и на губах застыла леденящая усмешка. И по мере того, как он говорил, эта усмешка сползала с ее губ, прятавшись за тонкой полоской ненависти.
- Как ты могла, тварь такая! – он схватил ее за плечи и орал ей прямо в лицо, уже почти не контролируя себя, забыв, что есть здесь еще кто-то, кроме них, - она ведь ничего тебе не сделала, слышишь меня!? Она только с изолятора, счастливая, к вам… А ты ее так… Мразь!..
Он разжал пальцы, сжимавшие ее плечо, и сразу как-то безвольно опустились руки, и место ярости заняла опустошенность. Он обвел взглядом детей: они стояли словно вросшие в землю, полукругом обступившие их, с вытаращенными глазами, так, будто увидели что-то, что не согласовалось с их представлениями о мире. Никто не мог поверить до конца, что вот Павел, всеми любимый спокойный воспитатель мог вот так вот… И кому? Ей, Машке. Слишком это было непредставимо, дико. А когда шок немого прошел, когда все уже поняли, что Павел уже выдохся, стали ждать, что же будет дальше. Потому что все знали Машку и никто не смел говорить ей такого, даже учителя. И видя ее горящие злостью глаза и до белизны прикушенные губы, все ждали. И когда Павел, окинув всех взглядом, презрительно сплюнул себе под ноги и повернулся к даче, он услышал Машкины слова, прозвучавшие с ухмылкой, зло, с ощущением собственного превосходства и правоты:
- Между прочим, у меня цепочка золотая исчезла, пока мы на обед ходили. А не проверить ли нам вещи Гуманоидки, как думаете?
Павла обожгло, как от пощечины. Он вспомнил, что Гуманоидка – клептоманка, что ее не раз уже замечали за воровством, но вылечить никак не могли. И он знал, что Машка сейчас права и цепочка сейчас у Гуманоидки – Машка редко ошибалась. Да и кто еще мог взять у нее, у самой Машки!? Все смотрели на него и ждали. И Павел понимал, что нужно быстро что-то решать, что сейчас в одну минуту может сорваться все, потому что если сейчас начать искать, при всех, то для Гуманоидки это будет конец. Её смешают с дерьмом до такой степени, что не отмазаться–не очиститься до конца жизни. И тогда уже травли не избежать, что бы ни говорил ни он, ни кто-либо другой…
И Павел решил.
- Хорошо, проверим. Но сейчас у нас по плану выход в лес. Будем печь хлеб с картошкой, изучать основы туризма, - Павел говорил жестко,  голосом, не допускающим никаких возражений.
- Идут все. Кому нужно переодеваться, ждем пять минут. И еще, - он выдержал паузу, - не дай бог чтобы я от кого-то еще услышу что-то про  Гуманоидку… Всем ясно?.. Все. Время пошло.
Павел знал, что без Машки обыскивать вещи Гуманоидки никто  не станет – побоится. Сама же Машка живет в другом подъезде…
В это время показались Миха с Ларисой и дочкой, задержавшиеся, чтобы взять картошку и хлеб на вечер. Пришлось им  в спешке объяснить, что прогулка в лес переносится на сейчас. Уже в комнате, удостоверившись, что его никто из детей слышать не может, Павел рассказал им только что произошедшую историю.
- И что теперь делать будем? – задумался Миха.
- Вы останетесь в лесу до ужина, - решил Павел, - я в 4 пойду получать полдники и найду у Гуманоидки цепочку. Дальше уж решим. Можно будет подкинуть ее обратно Машке куда-нибудь под кровать – мол случайно упала… или еще что-нибудь… Сейчас главное их отсюда увести.
- Хорошо, уведем, - согласилась Лариса.

Они шли по сухой прошлогодней траве, где еще неделю-другую назад лежал снег. Павел шел замыкающим, молча. Через каждые сто шагов перекладывая в другую руку тяжелый мешок с картошкой.
Когда сделали привал, он, не доходя немного до основной группы, сел в стороне и закурил. Дышалось тяжело от непривычной нагрузки, ведь почти все время приходилось идти в гору. Да и нелегко было на душе, словно его кто-то подло обманул или украл что-то дорогое. Павел попытался вспомнить подробности недавнего конфликта… Гуманоидка с ними не пошла, но это его не беспокоило – в даче остался еще один отряд: не пропадет. Да и не привыкать ей, вот так вот, по кустам. И обижаться-то по-настоящему она не умеет, разве что жалеет себя – и только. Честно говоря, мало что в ней было привлекательного, а те качества, которые еще могли понравиться, выглядели у нее как-то гипертрофированно уродливыми. Вспомнилось Павлу, как меняли они недавно отрядом постельное белье. Грязное все связывали и бросали в общую кучу в коридоре около воспитательской комнаты. Павел, ходя по комнатам и консультируя детей, вдруг в который раз заметил Гуманоидку с очередной вязанкой постельного белья. Его тогда неожиданно взбесило это, и он достаточно резко сказал:
- Ольга, у тебя должна быть одна постельная связка. Что ты как «шестерка» всем прислуживаешь?!
Гуманоидка как-то обреченно развела своими овечьими глазками, готовыми в любую минуту заплакать, и как-то по-идиотски на высокой ноте произнесла:
- Ты, конечно, прав. Но что поделать!..
Никто не слышал этого разговора. Но все равно у Павла осталось нехорошее чувствишко оттого, что человек сам стремится быть униженным, не приемлет (или не видит) другого способа существования. Ему было стыдно за тех, чью постель она таскала. Павел нисколько не сомневался, что в их числе и здоровяк Димас, по своему скудоумию даже не удивившийся, что за него добровольно носят постель и при этом еще ждут, когда он соизволит бросить ей вслед: «давай реще, дура!» Ему было стыдно за себя как педагога, за свое бессилие что-либо изменить. Казалось, что бы он ни говорил или ни делал, такие как Димас всегда будут полудебилами и выродками, перед которыми всегда будут унижаться подобные Гуманоидки.

Павел очнулся от воспоминаний – сигарета обожгла пальцы. Он отшвырнул ее в сторону и засунул обожженные пальцы в рот. Тут он почувствовал, как кто-то сзади ладошками закрыл ему глаза… Раньше, в любой другой момент он подумал бы, что это непременно Маша. Сейчас он лишь устало бросил: «Сдаюсь».
- Ну-у, - разочарованно протянула Катя, 6-летняя дочка учительницы, - так неинтересно. Пойдем, все уже уходят.
- Пойдем, Катька, - кивнул он.

Маша вела себя так, будто бы Павла не существовало вовсе. А если и существовал, то что из этого и кто он такой? Павел и сам старался избегать ее, а когда по случайности оказывался рядом, она «по случайности» отворачивалась. Была, правда, в ее взгляде какая-то напряженность, связанная, как показалось Павлу, не с обидой, а с чем-то другим. Словно предстояло решить ей что-то глобальное. А может, это просто ему казалось. Люди часто приписывают другим мысли, которые мучают их самих.
Когда испекли хлеб, который благодаря бдительному Михаилу получился зажаристый, а не сожженный, как это часто бывает у новичков, решили сыграть в «короля». Павел с удовольствием наблюдал, как дети дружно выстроились в круг и все дружно загалдели:
«Шел король по лесу,
Нашел себе принцессу.
Раз, два, три
А принцессой будешь ты» –
и ведущая, ей оказалась Кристина,  кружилась с закрытыми глазами и вытянутой вперед рукой в противоположную кружению остальных сторону. На кого показывал потом ее палец, тот выходил к ней в центр круга и становился спиной к «королю». Еще на раз-два-три они поворачивали головы. Если в одну сторону – целуются, если в разные – просто обнимаются. «Так было только в его классе, - с удовлетворением подумал Павел, - в других классах если угадывали – обнимались, нет – здоровались через рукопожатие. Его класс оказался бескомплексней, дружней что ли. «ЕГО класс», - как-то автоматически подумал он и улыбнулся.
Сыграв несколько раз под общий смех и рукоплескания, Кристина, что-то шепнув соседке по кругу, подбежала с ней к Павлу. Они вместе схватили его за руки и потащили к кругу.
- Паш, пойдем играть, там и Мишка, и Лариса Викторовна с нами. Пойдем! – кричала Кристина.
- Да подождите, я чуть попозже…, Кристина…, - пытался удержаться Павел.
- Девчонки! на подмогу, тащим его в круг! – не унималась Кристина.
Когда Павла обхватило еще рук десять, он мысленно махнул рукой, с улыбкой делая вид, что еще пытается сопротивляться.
Итак, мир с классом благодаря Кристине был восстановлен. Оставалась Машка….

В то время как девчонки во главе с Кристей вели Павла в круг, Маша демонстративно вышла из игры, сказав учителю:
- Лариса Викторовна, я сейчас подойду.
За ней, как свита, последовали еще две девочки.
Михаил видел, что Павел провожал ее тревожным взглядом, хоть и пытался, чтобы этого никто не заметил. Оказавшись через какое-то время рядом с ним, он мимоходом шепнул:
- Да ты не боИсь, никуда она не денется, - придет.


Продолжение следует