Гонду. Rus

Что будет,если современная цивилизация обнаружит остров, населенный людьми, сотни лет оторванными от остального человечества? Знания и прогресс придут на эту затерянную землю? Но всем ли они нужны, эти знания? Кто-то пойдет на многое, даже на убийство ради того, чтобы оставить все как есть. Кто-то ради  любви готов отказаться от своего народа, но готов ли на это второй, ведь в любовь играют двое.. Читайте роман ГОНДУ.РУС


Глава1
Солнце зашло вдруг,
сразу померк день,
гор потемнел круг,
в долы легла тень.
Как же тропу найти —
сразу утратил след.
Но светит мне на пути,
господи, твой свет.
Хадльгримур Пьетурссон, перевод Владимира Тихомирова

Алрик не замахиваясь, коротким быстрым движением, метнул рыбацкий трезубец. Сейчас все решала именно скорость. Одна из темных фигур, преградивших ему дорогу вскрикнула и повалилась на землю, другая испуганно отшатнулась в сторону. «Охотнички трусоваты,» - усмехнулся Алрик и что было сил помчался по узкой каменистой тропе, петлявшей среди гигантских валунов, беспорядочно разбросанных по всему берегу. От пристани до поселка по прямой было не более четырех ордрагов. Всего четыре полета стрелы, и он будет там, где можно позвать на помощь, где на твой зов непременно откликнутся. Нет ничего зазорного в том, чтобы сильному мужчине звать на помощь. Он, Алрик, уже показал, что не трус, ранив или даже убив одного из нападавших, но другого оружия у него не было и лучшее что он сейчас мог сделать, это бежать, бежать изо всех сил, перепрыгивая через камни и молить богов о том, чтобы не споткнуться об один из булыжников, почти не видимых в серых утренних сумерках, усиленных тяжелым вязким туманом. И дернуло же его в такую рань потащиться проверить сети. Те, кто поджидали на берегу, знали об этой его привычке вставать ни свет, ни заря. Вот только они зря решили изобразить видимость приличий и окликнули его. Какие уж тут приличия, два вооруженных война, на одного мирного рыбака у которого при себе лишь короткий гарпун. Им надо было не умничать, а молча напасть со спины, или притаившись за ближайшей скалой, выстрелить из лука. Выстрел из лука — это всегда надежно.
В последнее мгновение он услышал легкий свист и успел прыгнуть в сторону. Стрела лишь разодрала ему правое ухо. Рана сама по себе была не опасна, но горячая кровь мгновенно потекла по шее за воротник, стремительно остывая на утреннем холодке и затекая внутрь под рубашку уже холодной вязкой струей, струей страха. Лучнику требовалось совсем немного времени, чтобы вновь изготовиться к стрельбе. За эти мгновения Алрик успел сделать несколько гигантских прыжков в надежде успеть укрыться за скалистым выступом, которых огибала тропа. Очевидно лучник был очень хорош. Он успел выстрелить на мгновение раньше, чем этого ожидал беглец, на мгновение раньше, чем широкая спина скрылась за черным гранитом.
Алрик лежал неподвижно. Он лежал и слушал, слушал как жизнь покидает его такое мощное, еще молодое тело. Как это не удивительно, боли почти не было, как не было и страха. Были обида и удивление. Он всегда верил в то, что избран судьбой для чего-то более значительного, более великого, чем такая глупая, некрасивая смерть. Ведь он всегда побеждал, с самого раннего детства. Во всех играх во всех поединках, после которых он подбегал к маме, а та всегда невероятно красивая, ослепительно улыбающаяся, целовала его в лоб и говорила: «Алрик, ты мой герой. Ты вырастешь и станешь героем своего народа.» Отец обычно не говорил ничего, но одобрительно похлопывал сына по плечу, а где-то в зарослях рыжих волос, там, где усы сплетались с бородой появлялись крепкие желтые зубы. Отец улыбался.
И вот теперь он проиграл. Алрик слышал, как с хрипом выпускало воздух пробитое легкое, слушал как булькала кровь, поднимаясь вверх по горлу и медленно заполняя рот. Постепенно эти неприятные звуки становились все тише и к тому времени, как лучник подошел совсем близко, Алрик уже ничего не слышал, не видел и не чувствовал. Алрик умер.
Стрелок убедился, что жертва действительно мертва и удовлетворенно вздохнув, положил руку на рукоять меча. Самое трудное было сделано. Оставалось самое неприятное. Но уговор есть уговор.
Тяжелые вязкие клочья тумана с неохотой расступались перед еще более тяжелой железной махиной контейнеровоза. С берега уже была хорошо видна огромная, выкрашенная оранжевой краской, звезда, украшавшая голубой нос гигантского судна. Контейнеровоз, повинуясь приказам невидимых человечков, до времени прячущихся в его рубке, начал медленно, неуклюже маневрировать. Впрочем, неуклюжесть эта была лишь видимостью. Так борец сумо медленно поднимается с циновки и неторопливо разминает затекшие ноги. Так самка носорога, недовольно пофыркивая и выпучив свои маленькие, слабовидящие глазки выходит из болота, чтобы удостовериться, неужели кто-то и вправду посмел приблизиться к ее детенышу. А потом? Потом толчок опорной ногой, бросок вперед и сокрушенный противник повержен. Но то ли потому, что у сухогруза было плоховато с опорной ногой, то ли потому, что капитан судна превосходил своими интеллектуальными способностями и самку носорога и борцов сумо, но четырехсотметровая голубая громадина не стала никуда бросаться, а плавно повернулась правым бортом к пирсу, показав всем гигантскую, в полборта надпись «SHANGHAI STAR».  «Звезда Шанхая» успешно достигла своего пункта назначения. Прошло совсем немного времени и заработал портовый кран. На этом пирсе он был всего один, правда пирс в порту тоже был всего один. Разгрузка обещала быть небыстрой. Капитан сухогруза сорокалетний голландец Йохан Райкаард некоторое время прищурившись смотрел на монотонные движения стрелы, затем пошарил в кармане куртки и извлек из него трубку. Трубку курили и отец Йохана, и его дед, и даже прадед, которого Йохан помнил смутно, возможно от того, что был еще совсем маленький, а возможно потому, что старик был всегда овеян клубами табачного дыма, а пахло от него сильнее чем от табакерки.
Сам Йохан курил лет с четырнадцати. Правда, в отличие от отца, попыхивающего изящной трубкой из мореного дуба, подростку приходилось обходиться дешевыми сигаретами без фильтра. Родители никогда не баловали его деньгами на карманные расходы, хотя отец, капитан супертанкера весьма неплохо зарабатывал. Окончив школу, Йохан не раздумывая подал документы в Нидерландский морской университет. В семье, где все мужчины на протяжении последних трех столетий служили на флоте, от молодого Райкаарда другого не ожидали. В университете Йохан почти не курил. Отличаясь от природы крепким телосложением, он попал в студенческую гребную команду и максимум что позволял себе это кружечку свежего темного пива и одну- две сигареты с анашой, которые он выкуривал как правило на двоих со своим соседом по комнате в общежитии.
Выкурив травки, сосед Йохана закидывал ноги на спинку кровати и начинал вслух мечтать. Мечтал он всегда об одном и том же. Как вскоре закончит академию и станет помощником капитана на каком-нибудь океанском судне, а через несколько лет, годам к тридцати непременно пробьется в капитаны шикарного круизного лайнера. И тогда у него будет все, о чем может мечтать настоящий мужчина. Стабильный ежемесячный доход не меньше двадцати тысяч гульденов, симпатичный двухэтажный дом в Амстелвеене, непременно на опушке амстердамского леса, черный мерседес е-класса в гараже, а может быть даже два, ведь жене тоже надо на чем-то ездить. Впрочем, на счет машины фантазии Мартина, а именно так звали молодого мечтателя, иногда различались. В отдельные дни, когда очевидно гашиш был не из Пакистана, а марокканский, он представлял себя владельцем белоснежного БМВ.
Сам Йохан, успев выучить все мечты своего приятеля наизусть, обычно уходил из комнаты почти сразу после того как ноги, обутые в пару немытых кроссовок 45 размера, появлялись над спинкой кровати Мартина. Как правило, Йохан шел в спортзал. После косяка, его, что называется, перло. В такие дни он любил выставить на штанге максимальный вес и выполнять жим лежа до тех пор, пока дрожащие от напряжения руки из последних сил не сбрасывали гриф на крючки стоек. Выйдя из душа, он подходил к зеркалу в раздевалке и с удовольствием смотрел на свои надувшиеся, затвердевшие мышцы. Они были великолепны. Они заслуживали того, чтобы их ласкали нежные мягкие руки женщин. И Йохан ехал к женщинам, как правило в «Фэнтази бич» на Зоммерхоф, благо по выходным курсантов отпускали в город без всяких ограничений.
Юный Райкаард был одним из лучших выпускников своего курса и было неудивительно, что после выпуска он получил несколько неплохих предложений, в том числе и помощником капитана супертанкера. На танкерах всегда платили больше чем на сухогрузах, но и работы было больше. На молодого помощника непременно свалили бы всю неимоверную кучу документов, которую необходимо заполнять как при приемке, так и при передаче груза. Все сомнения были отброшены в тот день когда шедший через Босфор греческий танкер «Олимп» столкнулся со своим болгарским близнецом, доверху нагруженным нефтью и высокооктановым бензином. В результате взрыва, на обоих танкерах начался пожар. Спасательные суда подоспели быстро, но из-за сильного ветра ничего не могли сделать. Загремели новые взрывы. Обожженные моряки с воплями прыгали за борт. В тот день погибло около двадцати человек. На следующее утро Йохан Райкаард сделал свой выбор в пользу должности третьего помощника капитана сухогруза.
Перед первым выходом в рейс отец подарил Йохану трубку. Это не была старая семейная реликвия, которую мог курить еще прапрадед отца, или которую дед прятал непонятно где во время трехмесячного пребывания в лагере для интернированных во время немецкой оккупации. Нет, это была новенькая бриаровая, еще даже не пахнущая табаком трубка. Тем не менее это был знак, знак признания того, что отец теперь считает его, Йохана ровней себе, настоящим мужчиной и возможно даже настоящим моряком, что конечно важнее.
С тех пор Райкаард с трубкой не расставался. Что может быть мужественнее и прекраснее, чем морской волк, стоящий на мостике корабля, смотрящий куда-то вдаль, туда где солнце садится за горизонт и при этом выпускающий в соленый воздух кольца табачного дума? Ничего. Нет, не так. Ничего! Так считали сам Райкаард, так считали все многочисленные влюблявшиеся в него женщины.  Правда, прекрасные дамы не знали, что на мостике курение запрещено, но кому интересны эти мелкие детали?
В итоге к тридцати восьми годам Йохан так и не обзавелся семьей, зато имел нескольких верных подруг почти на каждом континенте маленькой круглой планеты на две трети покрытой водой, но по недоразумению называемой Земля. Также у него были двое внебрачных детей, которых он признавал и выделял деньги на их воспитание и еще двое, которых он не признавал и старательно уклонялся от проведения генетической экспертизы. Было еще одно приобретение, которое Йохана совсем не обрадовало и сильно повлияло на его образ жизни. Во время проведения очередного медосмотра, рассматривая рентгеновский снимок, врач обнаружил небольшое затемнение в легких. Доктор прописал необходимое лечение и запретил Райкаарду курить. Моряка больше испугало не само затемнение как таковое, и даже не перспектива развития рака легких. Его напугали два слова, которыми доктор обозначил его судьбу в случае неблагоприятного развития заболевания. Списан на берег. Что может быть хуже? Что может быть страшнее?
Райкаард бросил курить и понял, что значит быть наркоманом. Обклеенный с головы до ног никотиновым пластырем он стремительно переходил из состояния унылой депрессии к неожиданным яростным вспышкам, которые к счастью продолжались недолго. Прооравшись и выкинув за борт очередную электронную сигарету Йохан запирался у себя в каюте и часами сидел в одиночестве. На тридцать девятый день рождения команда подарила ему электронную трубку. Трубка улетела за борт на пятый день.
Как и обещал врач, через три месяца стало легче, а через полгода организм окончательно смирился. Еще через полгода очередной рентгеновский снимок показал, что все мучения были не напрасны. У Йохана осталась лишь одна привычка, напоминающего ему о днях, когда он не мог обходиться без табака. Каждый вечер, в то время, когда диск солнца стремился скрыться за горизонтом, он выходил на ходовой мостик и доставал подаренную отцом трубку. Из трубки, которую курили непрерывно в течении пятнадцати лет запах табака не выветрится никогда. Ноздри с силой втягивают в себя этот запах, невидимые молекулы попадают в кровь, легкий разряд пробегает по нейронным связям головного мозга. Глаза закрываются и человек на мостике стоит несколько секунд с закрытыми глазами, отрешившись от всего вокруг и легкая улыбка озаряет его суровое небритое лицо.
Вы спросите меня, откуда я знаю всю эту чушь? Да конечно же от самого капитана. Мы проторчали с ним неделю на рейде в шведском Гетеборге и вышли в море на пять дней позже, чем было запланировано. А что вы хотите? Когда судно отправляется в путь под эгидой организации объединенных наций, это значит, что его грузят два десятка гуманитарных организаций из нескольких стран мира. Как вы сами понимаете, понятия дисциплина и гуманитарные организации находятся по разным бортам судна, как сказал бы наш капитан, и никогда друг с другом не встречаются.
Спустя сутки с небольшим после выхода из Гетеборга, преодолев порядка четырехсот пятидесяти морских миль, мы добрались до порта Халл. Великобритания, а как же без нее. Англичанам непременно надо показать. Что они не хуже Евросоюза и им тоже небезразлична судьба нескольких тысяч дикарей, обитающих на двух островах где-то на севере норвежского моря. Хотя, скорее всего им небезразличны сами острова. Не убиваемый временем инстинкт колонизаторов, сглаженный современными приличиями и решениями ООН, заставляет посылать к не таким уж и далеким землям не военные корабли, а всего лишь несколько контейнеров с консервами, одеждой, инструментами и прочей дребеденью, которая может понадобится людям, живущим черте где и черте как.
Мы кстати тоже участвуем в этом проекте. Кто это, мы? Мы – русские, россияне, Russians, как говорят все члены команды. Russiansна судне двое: я и мой научный руководитель, доктор исторических наук профессор Юрий Иосифович Гартман. Точнее будет сказать, что он не мой научный руководитель, а научный руководитель нашей экспедиции в состав которой входят всего два человека. Я и он. Он и я. Как вам больше нравится. Что я могу сказать о своем руководителе? Как и большинство людей, описывая который мы используем такие слова как: профессор, Иосифович, Гартман, он еврей. А это значит, человек умный, это свойственно большинству профессоров и, как мне кажется, большинству евреев. Хотя, на счет профессоров я могу ошибаться. На счет евреев я тоже наверняка неправ, но это только потому, что как бы ты о них не подумал, ты все равно будешь неправ.
Юрий Иосифович не только еврей, он еще и патриот. В этом я убедился в первый же вечер, когда капитан пригласил нас поужинать в компании с ним и первым помощником. Вскоре выяснилось, что смысл ужина заключался вовсе не в том, чтобы поесть, а в том, чтобы нажраться. Нажраться водки. Впрочем, процесс изначально был задуман не просто как банальное пьянство, а как соревнование. Соревнование духа, силы воли и, очевидно, крепости желудка двух сильнейших в мире команд. Да, так мне сказал первый помощник. Никто так не умеет пить, как русские и моряки. И сейчас мы должны были прояснить, кто же из мастеров этого дела мастеровитее. В порту капитан под завязку затарился Абсолютом, так что спортивного инвентаря у нас хватало.
Несколько раз мне доводилось пить в компании друзей отца. Он брал меня иногда с собой в баню или на рыбалку, а однажды мы летали вместе на охоту на какой-то дальний кордон, где-то в Карелии. Так вот, мне хорошо отложилось в голове, что мужики, которым уже перевалило лет за сорок, а тем более за пятьдесят любят вспоминать, как они могли пить раньше. Когда деревья были большие. Тьфу, не то! Когда я был маленький. Опять не то! Когда они были молоды. Точно, именно так. Они были молоды, полны сил и могли в лёгкую бухать всю ночь в студенческой общаге, мешать в сифоне водку с шампанским, а с утра как ни в чем не бывало успевать на первую пару.
Сейчас мне двадцать шесть лет, соответственно я могу предположить, что нахожусь в самом расцвете своих творческих алкогольных способностей. Я еще достаточно молод и силен, но тем не менее уже умудрен некоторым опытом шести курсов студенческой жизни и двух лет в аспирантуре. В общем я достойный соперник любому моряку. Так я считал. Так я считал первые пару часов нашего застолья.
Капитан и его помощник пили как стало бегемотов, переживших засушливый сезон в саванне Ботсваны. Юрий Иосифович с достоинством поддерживал честь русской науки. Меня некоторое время выручало то, что мой многомудрый руководитель перед ужином чуть ли не силой выдавил мне в рот пол тюбика Энтеросгеля, но, когда количество выпитого перевалило за литр на человека, спасительный гель утратил свои чудодейственные свойства.
Тостующим на правах хозяина в основном был капитан.
- A great ship asks deep water! – торжественно провозгласил голландец, распечатывая коробку шведской водки.
- Oh, еа! – решительно согласился старпом.
После того как выпили, за моряков, их корабли, за большой фрахт и малую волну, мы вспомнили о женщинах и хлопнули по рюмашке за подруг моряков, за жен моряков и за то, чтобы первые никогда не встречались со вторыми. Когда тушеная капуста и фрикадельки уже заканчивались, а водка была в самом разгаре тост произнес Юрий Иосифович. Неторопливо, опираясь руками на стол он поднял вверх грузное тело, так что его живот почти полностью скрыл от меня капитана. При первой встрече я предположил, что именно там скрывается могучий интеллект профессора, ибо вряд ли он мог поместиться где-либо еще. Свою идею я, впрочем, озвучивать не стал, ибо профессор был могуч не только интеллектом.
Возвысившись над столом он в привычной манере лектора кашлянул, прочищая горло, и великолепным басом на не менее великолепном английском двинул речь.
- Друзья мои! Судьба моряка – почти все время быть далеко от своего родного дома. Он постоянно в пути, в борьбе с ветрами, штормами и может быть даже с айсбергами, которые вы мне, друзья мои обещали показать, - капитан и старпом дружно закивали под испытующим взглядом Гартмана, - жизнь ученого большей частью проходит в кабинетной тиши, в окружении книг, рукописей и таких же скучных людей, как он сам.
Надеюсь, в последней фразе профессор упомянул не меня, а кого-то из своих коллег по кафедре древнеславянских наречий.
- Но тем не менее судьба свела нас всех здесь, на этом судне, которое упрямо рассекая волны идет от одного, чужого для нас берега к другому, такому же чужому. Друзья! – профессор поднял рюмку выше, - я хочу выпить за тот берег, который каждый из нас считает своим родным. У каждого это свой берег, но все мы любим его всем своим сердцем. Выпьем за Родину!
Голландцы были в восторге от произнесенного тоста. Все дружно чокнулись.
- Вы настоящий патриот, Юрий Иосифафивич, - с трудом складывая буквы в слова провозгласил я.
- Лэхаим, - ответил мне мой научный руководитель и с легкостью опрокинул в рот очередную рюмку уже ненавистного мне Абсолюта.
Я задумался.
- Послушайте, Юрий Иаофиси.. профессор, мы ведь сейчас с вами пили за одно и тоже? У нас же с вами одна Родина? – водка придала мне смелости.
Профессор доброжелательно посмотрел на меня умными карими глазами в которых я не заметил и следа опьянения.
- Эдуард… Вениаминович, если не ошибаюсь?
Я согласно икнул.
- Я думаю, у нас с вами одна Родина, вы это со временем поймете, - профессор ласково похлопал меня рукой по спине, и я понял, что испытывает несчастное насекомое в момент удара мухобойкой.
Содержимое переполненного желудка настойчиво искало выход наружу. Причем оно рвалось выйти тем же путем, что и вошло.
- Ein moment! – почему-то перешел я на немецкий, вяло пошатываясь в сторону выхода. Голова соображала уже плохо, но ноги уверенно вели меня в направлении того, что на флоте называют гальюн, а нормальные люди сортир. Кстати, раз уж мы с вами вместе добрались до сортира, то, считаю, самое время познакомиться поближе.
Как вы уже догадались, зовут меня Эдуард Вениаминович. Точнее это мое имя отчество, а зовут все меня обычно Эдик, а на корабле Эдик превратился в Эдди. Мне нравится. Гораздо лучше, чем Эдичка, так в детстве звала меня мама. Долгое время я не возражал, пока мне в руки не попалась потертая книжка с замечательным названием «Это я - Эдичка». Во всяком случае я так думал, пока не открыл книгу. Что я могу о ней сказать без мата? Однако, у этой книжки есть одно неоспоримое достоинство – она была написана много лет назад, а у нас издана хотя и значительно позже, но все равно, еще до моего рождения. И никому уже не интересны ни эта книженция, ни ее сумасшедший автор.
Я выбросил эту книгу в мусорное ведро, потом немного подумал, достал ее и отправился на задний двор нашего дома, где и сжег сей шедевр творческой мысли, опорочивший такое прекрасное имя. Имя Эдичка. Когда страницы начали темнеть и скручиваться в языках пламени, мне стало легче. Я даже подумал о том, какое наслаждение получил бы, если бы смог сжечь не только книжку, но и ее автора. У меня даже промелькнула мысль позвонить папе и попросить его об этом небольшом одолжении, но все же человеколюбие и мой природный гуманизм победили во мне зарождающегося маньяка. Папе звонить я не стал, а вот маме запретил меня звать Эдичкой категорически. В объяснения я вдаваться не стал, мама так и осталась в обиженном недоумении, ибо она такой книги не читала. Мама вообще у меня не была любительницей книг, от них ее сразу тянуло в сон, так что она предпочитала сериалы.
Но думаю, вам это не так интересно, как узнать, а кто же такой у меня папа, что ему можно вот так запросто позвонить и пару часов спустя два дюжих охранника притащат маленького извивающегося человечка с уже разбитыми очками и лицом, и примотают его к столбу, возле которого уже предусмотрительно припасено сено и непонятно откуда взявшиеся сухие ветки. Ху из мистер …?
Я думаю, что фамилию отца не стоит. Он не любит, когда о нем говорят и тем более пишут, поскольку человек о природы скромный и застенчивый. Кто поумнее, те догадаются, а кто не догадался, тот, как говорится, сам дурак.
В детстве отец, как говорят был еще более скромен и застенчив, чем сейчас. Это объяснялось не только интеллигентностью моих его моих бабушки с дедушкой, которые по странному совпадению приходились ему родителями, но и физической хилостью. Плохо быть мелким очкариком, когда ты живешь на окраине Питера. Хотя мне почему-то кажется, что плохо быть хилым очкариком на любой окраине. А какие сорок лет назад делали оправы! Я видел старые детские фотографии отца. В те времена слова очкарик и урод были синонимами.
Я тоже ношу очки. Но они очень нравятся мне, очень нравятся моей девушке Насте. И другой моей девушке они тоже очень нравятся. Они сексуальные. Я говорю про очки. Всем девушкам очень нравится выражение моего лица в тот момент, когда я снимаю очки с носа чтобы поцеловаться. Говорят, в это мгновение мое лицо становится настолько по-детски наивным и невинным, что они незамедлительно испытывают сексуальное возбуждение, словно им удалось совратить ангела. Хотя я конечно еще тот ангелочек…
Но вернемся к очкам. У меня их несколько пар. Они совершенно разные по стилю. Есть в строгой золотой оправе, их я одеваю под костюм, вернее даже под галстук. Когда я ношу костюм без галстука, то выбираю широкую серебристую оправу от Версаче. Очень стильно, рекомендую. Вы можете глянуть фотки в моем инстаграмме. Ну и конечно же у меня есть несколько пар самозатемняющихся очков в спортивной оправе. Если не обратить внимание на толщину линз, то можно подумать, что это обычные солнцезащитные очки от Фенди или Прада. Кстати, именно линзы-хамелеоны впервые сподвигли меня, тогда еще подростка к размышлению о глупости и стадности человеческого поведения. Вот вы, к примеру, близорукостью не страдаете? Очки значит не носите. А солнцезащитные у вас есть? Замечательно! Но одеваете вы их конечно в погожие летние денечки. А как на счет зимы? Ну почему никто зимой не носит солнцезащитные очки? Чудеса интеллекта проявляют любители горных лыж. Они, зная о том, что ультрафиолет отражается от снежных склонов, все время щеголяют в затемненных стеклышках. Но, спускаясь с покоренных трасс, они оставляют в горах не только свое сердце, но и кусочек мозга и сливаются с серой массой глупо щурящихся людишек, радующихся свежевыпавшему ночью снегу и неожиданному солнышку днем. А как мы радуемся приходу весны. Чуваки, в марте елки выгорают на солнце! Подумайте, что творится с сетчаткой глаза. Поверьте очкарику со стажем, берегите глаза, носите солнцезащитные очки круглый год.
И вновь о тщедушном мальчишке, которые рос среди продуваемых ветрами питерских новостроек, через которые ему надо было тащиться полчаса пешком утром в школу и днем столько же обратно. Но если по утрам маленького Веню на улице встречали лишь темень, сырость и холодный ветер, что было весьма противно, но с чем оставалось только смириться, то на пути домой порой попадались и другие препятствия. О встрече с ним без слов говорили испачканная одежда, потерянная шапка, а то и треснувшая линза очков. Случалось подобное не так уж и часто, но оставляло о себе след в восприимчивой детской памяти надолго, а может быть даже и навсегда. В конце концов, когда Вениамину исполнилось двенадцать лет, мама согласилась с его настоятельными требованиями и отвела мальчика на просмотр в секцию вольной борьбы. Да, представьте себе, бывают такие дети, которые в двенадцать лет еще не курят, не пьют пиво и даже не целовались с девчонками. Более того, все свои действия, хоть немного отклоняющиеся от заранее утвержденного маршрута дом-школа-кружок английского он в обязательном порядке согласовывают с мамой и папой. Это то, что называется, домашние дети. Смешное выражение, верно? Можно подумать, что те, кто в двенадцать уже пьют, курят и целуются непременно бездомные. Они тоже домашние. Вот только дома у всех бывают разные. И родители тоже.
Двенадцать лет, это уже немного поздно чтобы начинать заниматься спортом. Так считают тренеры, причем не только тренеры, готовящие олимпийскую сборную, но и тренеры из какой-нибудь районной спортивной школы. Их можно понять. Каждый спит и видит, как он найдет ту единственную жемчужину среди всей толпы малолетних балбесов, которых притащили на тренировку их неадекватные мамаши и еще более неадекватные папаши. Каждый мечтает стать тренером чемпионов. Хотя бы тренером чемпиона. Но если из пяти-шестилетних детишек жемчужину можно хотя бы попытаться вырастить, вложив им в створки песчинку своих знаний и умений, то с двенадцатилетним доходягой такой вариант уже не пройдет. Кому нужен прыщавый мешок костей, который с трудом может подтянуться четыре раза?
Очевидно, именно так рассуждал тренер по вольной борьбе, огромный темноволосый мужчина с мощной шеей и еще более мощным носом. Отец рассказывал, что он никогда раньше не видел человека с таким огромным носом. Но больше всего его поразили уши тренера. Было похоже, что кто-то еще более огромный и сильный просто-напросто оторвал их от головы, потом долго тискал в стальных ручищах, а затем, то ли сжалившись, то ли наоборот смеха ради взял и пришлепнул их примерно туда откуда и отрывал. Ну может совсем немного промахнулся.
Тренер, с горестным видом осмотрев Веню с головы до ног, потребовал, чтобы будущий борец отжался от пола максимальное число раз, что Веня и сделал, обессиленно рухнув на маты при счете девять. Затем последовали неудачные потуги изобразить мостик. На этом попытка поступления в секцию вольной борьбы была завершена. Мама молча шла по длинному коридору спортшколы в сторону раздевалки. Вениамин не сдерживая слез тащился вслед за ней. Растирая кулачком по лицу соленую влагу, он чуть не врезался в приоткрытую дверь. Из любопытства мальчишка заглянул внутрь и замер от удивления. В небольшом помещении, гораздо меньшего размера чем зал вольников несколько ребят в странной белой одежде, разбившись на пары выполняли удивительные упражнения. Сцепившись руками пары словно в неведомом танце делали несколько ритмичных движений, то в одну, то в другую сторону, затем ритм прерывался. Один из партнеров ловко подворачивался под своего напарника, подседал под него. И вот уже в воздухе мелькали чьи-то босые ноги, поверженный спортсмен ловко перекатывался на матах и вновь вставал в стойку. Затем все повторялось снова и снова. Веня, разинув от восхищения рот смотрел на этих удивительных людей, его сверстников. Заметив стоящего на входе в зал мальчишку, тренер еще совсем молодой худощавый молодой человек с улыбчивым лицом дружелюбно подмигнул Вене и поманил его рукой. Так мой отец попал в секцию дзюдо.
Люди, которые занимаются дзюдо добиваются в жизни самых разных вершин. Кто-то становится олимпийским чемпионом, кто-то тренером, кое-кто пробует себя на государственной службе. Отец выбрал, как он сам выражается «золотую середину» - он занимается бизнесом и, судя по рейтингу Форбс, весьма успешно. Не знаю, между какими именно крайними точками отец выбирал середину, но то, что она оказалась золотая, он прав на все сто процентов. Я бы сказал, на сто процентов годовых!
Вы спросите меня, и чего это я, имея такого папашку дышу туманом на борту огромного контейнеровоза где-то на самом севере норвежского моря? Я расскажу, непременно расскажу, но чуть позже. А сейчас, судя по тому как Юрий Иосифович машет призывно рукой, пора сходить на берег. Судя по всему, стоит поторопиться, Гартман не самый терпеливый научный руководитель. Да и самому интересно, ведь это вам не какие –то задрипанные Мальдивы. Это Гонду’рус.

Глава 2
Валуны, и равнины, залитые лавой,
Сонмы глетчеров, брызги горячих ключей.
Скалы, полные грусти своей величавой,
Убеленные холодом бледных лучей.
Тени чахлых деревьев, и Море… О, Море!
Волны, пена, и чайки, пустыня воды!
Здесь забытые скальды, на влажном просторе,
Пели песни при свете вечерней звезды.
Константин Бальмонт

Готфрид решительно прокладывал себе дорогу через толпу. Многие, успев обернуться и увидеть конунга, отступали в сторону, остальных он бесцеремонно отталкивал со своего пути. Было не до любезностей. Наконец Готфрид сумел пробиться к скале, у подножия которой полукругом стояли стражники. Начальник стражи, умудренный опытом здоровяк Торбьорн был уже на месте. Увидев конунга, он сделал шаг на встречу и, наклонившись, с высоты своего гигантского роста горячо зашептал прямо в ухо:
- Это действительно Алрик, нет никаких сомнений.
- Это очень плохо, очень не вовремя.
- Смерть всегда не вовремя, - мрачно кивнул Торбьорн, - особенно такая.
- Это правда, – Готфрид замялся, - то что мне сказали?
- Смотри!
Торбьорн присел на корточки рядом с телом и немного приподнял край покрывала, которым был накрыт убитый. Конунг, кряхтя, тоже опустился на корточки и, заглянув под ткань, отшатнулся. Три дня назад, выступая на народном сходе, он обвинил Алрика в горячности, которая может навредить союзу двух племен. В запале спора, он крикнул своему оппоненту: «Алрик, зачем тебе голова? Ведь ты уже совсем потерял ее от глупости и гордыни. Ты считаешь, что ты Алрик – великий? Нет же, ты Алрик – безголовый.»
И вот теперь Алрик, посмевший спорить с самим конунгом действительно потерял голову. Могучая шея обрывалась страшной темной раной, кровь на которой уже успела застыть. Голова дерзкого спорщика была отсечена одним сильным ударом меча. Вот только самой головы под покрывалом не было.
- Тот, кто сделал это, унес голову с собой. Скорее всего выбросил в море.
- Тот, кто это сделал, должен быть найден, - сурово отозвался Готфрид.
Он медленно понялся, подошел вплотную к начальнику стражи. Их бороды касались друг друга.
- Ты должен найти его, Торбьорн, иначе все обвинят в этом убийстве меня самого, - конунг говорил тихо, так чтобы окружающие их не слышали.
- Разговоры уже идут, но пока шепотом, - Торбьорн уныло пожал плечами, - у нас не было убийств больше десяти лет.
- И все десять лет ты получал плату за свою службу, - гневно перебил вождь, - пора доказать, что деньги были уплачены не напрасно.
Начальник стражи горделиво вскинул голову
- Ты прав, вождь. Пришло время доказывать. Только мне кажется, что доказывать придется слишком много и не мне одному.
Готфрид промолчал. Он смотрел за спины стражников, обступивших место убийства. Смотрел на столпившихся людей, которые переговаривались между собой и очевидно уже строили свои версии происшедшего. Оглядывая толпу, вождь встречал и взгляды, направленные на него. Пока в этих взглядах он видел только удивление и испуг, но все могло измениться. Достаточно парочке болтунов почесать свои длинные языки и в этих взглядах удивление сменится подозрением, а страх неприязнью.
Вождь сделал шаг вперед и отстранил одного из стражников. Толпа мгновенна замолкла. Все ждали, что скажет конунг. Что сказать людям, Готфрид впервые за долгое время не знал. Но этого не должны были узнать собравшиеся. Поэтому он набрал полные легкие воздуха и начал говорить.
Нагруженный рюкзаками я медленно спустился по трапу. Потом вновь поднялся на борт и загрузился баулами. Управился я за пять ходок. Не многовато ли вещей для такой маленькой экспедиции? Я разделяю ваши сомнения. А вот Юрий Иосифович – нет. Три раза из пяти я, обливаясь потом тащил на берег именно его баулы. Еще один рейс был заполнен нашим экспедиционным барахлом – спутниковыми телефонами, ноутбуками и прочей канцелярией.  И только лишь во время последнего спуска я был загружен своими личными вещами, уместившимися в двух здоровенных рюкзаках. К тому времени, когда все наше ценное имущество, которое путешествовало непосредственно с нами, а не в контейнерах, оказалось на берегу я изрядно подустал. Мышцы ног стали ватными, а спина противно ныла где-то в районе поясницы.
Все то время, пока я таскал баулы, мой научный руководитель, чье чувство собственного достоинства не уступало по размеру гигантскому интеллекту и не позволяло ему принять участие в столь ненаучном времяпрепровождении, беседовал с встречающим нас командиром Базы. Когда я, обессиленный подошел поздороваться, то, к моему немалому удивлению, Юрий Иосифович представил меня командиру Базы, как перспективного молодого ученого, а вовсе не как штатного носильщика. На какое-то мгновение я даже испытал некое подобие чувства благодарности к Гартману, но тот быстро все разрушил.
- Эдуард, вы грузите сумки на тележку, а мы с господином Ларсеном немного пройдемся вдоль берега.
Я кивнул вслед удаляющейся спине профессора. Рядом с ним Матиас Ларсен, командир исследовательской базы ООН казался просто тростинкой.
- Пузырь и соломинка, - хмыкнул я, глядя уходивших все дальше от меня болтунов, затем перевел взгляд на многочисленные рюкзаки, - а я, судя по всему, лапоть.
Вещи в небольшую металлическую тележку, прицепленную к квадроциклу, я перекидал быстро. Гартмана и Ларсена по близости видно не было, а того что было чуть дальше вовсе было невозможно увидеть. Туман. Как мне рассказывали, туман висел над островом триста двадцать- триста тридцать дней в году. Не самое лучшее место для обитания человека и тем не менее, люди не только сумели здесь выжить, но и неплохо расплодились. Легенда гласит, что почти девятьсот лет назад сюда сумели добраться шесть суденышек, битком набитые скрывающимися от нашествия викингов жителями британских островов. Не успели измученные гонды, а именно так звали представителей бежавшего от войны племени, перевести дух и понять куда же их занесли ветер и морские волны, как из вязкого серого тумана показались два ощетинившихся копьями драккара. Неожиданно, устрашающие крики ярости, несшиеся с драккаров, сменились воплями страха и отчаяния. Оба боевых корабля викингов налетели на подводные скалы и стремительно тонули. Побросав свое тяжелое, самоубийственное в воде оружие и доспехи, обессиленные воины вплавь добирались до берега, где их встречали пусть и кое-как, но вооруженные гонды, к тому же превосходившие своих недавних преследователей числом в несколько раз.
А дальше произошло то, что в нашем относительно цивилизованном веке случается не часто, а в те времена иначе как чудом назвать невозможно. Старейшина гондов, согласно все той же легенде, ведший свое происхождение от древних друидов, запретил убивать викингов. Каждый из воинов скандинавского племени поклялся на крови жить в мире с теми, кто подарил им вторую жизнь, а их предводитель Ингвар дал клятву именем своих братьев Рюрика, Трувора и Синеуса. Свою клятву викинги приносили у подножия огромной черной скалы, возвышавшейся над островом. «Да будет слово Русов крепче этого камня,» - так по легенде, завершил свою речь Хольмгер Отважный, конунг племени свирепого, но верного своему слову, племени Русов.
Надеюсь, я увижу Скалу Клятвы, если вообще хоть что-то смогу увидеть в этом жутком тумане. Неожиданно вынырнувшие из серого неоткуда две темные фигуры прервали мои размышления.
- Эдуард, вы уже управились? – притворно изумился Гартман, - надеюсь, мы с моим другом Матиасом не заставили вас долго ждать?
Я посильнее втянул ноздрями воздух. Так и есть, эти два болтуна – интернационалиста уже успели накатить за знакомство.
- А мне не налили, - я с упреком взглянул на профессора.
Гартман ни капли не смутился.
- Эдуард, я смею надеяться, что цель вашего прибытия сюда все же научная. А не желание выпить на свежем воздухе, подальше от цивилизации и родительского надзора.
- Все предыдущие дни, Юрий Иосифович, я предполагал, что у нас с вами одна цель прибытия на эту обетованную землю.
Профессор широко улыбнулся.
- Ценю, искренне ценю, вашу юношескую напористость и максимализм. Господин Ларсен приглашает нас с вами на торжественный ужин по случаю нашего прибытия. Я думаю, у нас будет замечательная возможность сверить наши цели, а заодно проверить не сбился ли у кого-то прицел.
Ларсен взгромоздился на квадроцикл. Мотор взревел, и груженая нашими вещами тележка неторопливо покатилась по расчищенной от валунов тропе. Мы с профессором поспешили вслед за ней и минут через десять оказались на территории исследовательской базы. База представляла из себя двухэтажное здание модульного типа, в котором жили и работали около сорока человек. Здание имело форму гигантской буквы П, повернутой основаниями ножек к югу. По замыслу проектировщиков, солнце должно было освещать двор базы. Возможно оно это иногда и делало, но, судя по заросшим мхом стенам, явно нечасто. Когда мы вошли на территорию, автоматические ворота с противным дребезжанием закрылись за нашей спиной.
- Завтра утром, после инструктажа по безопасности вам выдадут электронные ключи от ворот.
- От кого запираемся, от белых медведей?
Ларсен сдержано улыбнулся.
- Местные жители, они как дети, необыкновенно любопытны. Они уже успели разобрать двигатель от моторной лодки и пару квадроциклов. Это было довольно давно, но с тех пор мы предпочитаем держать все за закрытыми воротами. Впрочем, обо всем этом вам расскажет руководитель нашей службы безопасности во время инструктажа. А сейчас вы можете отдохнуть с дороги, обустроиться в своих апартаментах. В пять часов жду вас на ужин по случаю вашего приезда. Будут почти все сотрудники.
Нашими апартаментами оказались две небольшие раздельных комнаты общажного типа, выходившие в малюсенький – полтора на полтора тамбур из которого можно было попасть в туалет и душевую. Не бог весть что, но после нескольких суток совместного пребывания в двухместной каюте с Юрием Иосифовичем я был рад и этому. Вы находились когда-нибудь в замкнутом пространстве с человеком под сто сорок килограммов веса? Такие люди зачастую сильно храпят, а еще из-за переизбытка веса они часто сильно потеют. Гартман делал и то, и другое, надеюсь, что не со зла, но мне от этого было не легче. И вот наконец, о радость, я обрету свое персональное логово.
Приободренный, я помог профессору занести его сумки в комнату. Снаряжение экспедиции было решено хранить в моей комнате. Кем было решено, уточнять не буду, но я голосовал против. Комната размером два на четыре вообще не создана для того чтобы ее перегружали лишним барахлом. Очевидно, осмотрев свои апартаменты, профессор пришел именно к этому выводу, так как заглянув ко мне он хитро прищурился и выдал замечательную фразу:
- Я смотрю, у вас здесь очень уютно, Эдуард, и стол есть. Я думаю это помещение идеально подходит для нашей научной деятельности, - после чего вышел еще до того, как я успел поинтересоваться наличием стола в его собственной комнате.
В порыве мести я первым успел занять душевую и, как следует смыв с себя дорожную пыль, или уж не знаю, чем я мог покрыться за время четырехдневного путешествия на «Звезде Шанхая», продолжал сливать горячую воду из накопительного обогревателя, пока температура воду в обоих кранах не уравнялась.
После чего, известив профессора радостным криком о том, что душ свободен, я заперся в своей комнате, закрыл жалюзи и спустя минуту уже с блаженством укутался белоснежным одеялом на предусмотрительно заправленной к нашему приезду кровати. Из-под одеяла торчало только одно ухо, которым я тщательно мониторил обстановку за стенкой, в душе. Вот хлопнула дверь в тамбуре, очевидно Николай Иосифович вышел из комнаты. Вот, еще громче хлопнула дверь в душевой, с шумом полилась вода. Какая здесь слышимость, однако, и девчонку ведь не притащишь. Интересно, как тут на базе с женским полом обстоит? Однако странно. Никаких тебе возмущенных возгласов, никаких упреков. Он там, что, моется? В ледяной воде? Судя по шуму из душевой именно так и обстояло дело, а чуть позже я услышал звуки, окончательно меня обескуражившие. Гартман пел. Пением его протяжные завывания назвать можно было с большой натяжкой, но тем не менее я вполне отчетливо слышал:
От чего так в России березы шумят?
От чего белоствольные все понимают…
Титан! Стоик! Святой человек. Такого холодной водицей не проймешь. Ничего, будет повод, я придумаю что-нибудь поинтереснее. А пока я поплотнее завернулся в одеяло и мгновенно заснул. Я всегда хорошо сплю на новом месте.
Через два часа противно завибрировал будильник в наручных часах, а еще через час мы с Гартманом входили в помещение столовой, разместившееся на первом этаже верхней перекладины той самой буквы «П» о которой я вам уже говорил.
Столы были сдвинуты вместе и все происходящее чем-то напоминало небогатую свадьбу, для которой арендована районная столовая. Я бывал пару раз на подобных мероприятиях у своих однокурсников. Роль жениха с невестой очевидно отводилась мне и профессору, во всяком случае место во главе стола приберегли именно для нас. Оставалось только надеяться, что обойдется без криков «Горько!» и прочих сопутствующих безобразий. Как ни крути, профессор был уже не молод, страдал ожирением и вообще не относился к тому типу мужчин, который вызвал бы у меня сексуальное возбуждение. Скажу вам честно, мужчины в принципе не вызывают у меня подобных эмоций. Я все больше по дамам. На столе в моей комнате лежало несколько листков бумаге, на которых поименно были перечислены все работающие на станции сотрудники, указаны их должности, гражданство и даже размещены небольшие цветные фотографии. Перед тем как направиться на званый ужин, я пробежал глазами список и теперь внимательно выискивал среди присутствующих тех особ женского пола, которые показались мне симпатичными на фото.
Скажу вам без лишней скромности, у меня превосходная память, особенно хорошо я запоминаю, все то, что увидел или прочитал, когда я воспринимаю информацию на слух, результаты не столь впечатляющие, но лучше, чем у подавляющего большинства окружающих меня людей. Так что, знайте, я крайне злопамятный парень.
Тех самых особ женского пола, которые заслуживали моего внимания было всего двое и обе были замужем. Жаклин Беар – канадка, очевидно французского происхождения, сидела совсем недалеко от меня, всего через три салата. Миниатюрная брюнетка с ослепительной, белоснежной улыбкой и в столь же белоснежной водолазке, так замечательно обтягивающей её довольно крупную для столь изящной фигуры грудь. Периодически эту белоснежную грудь и прекрасную улыбку от меня закрывал, наклоняющийся к горячему муж Жаклин – Фредерик Беар, сорокалетний лысеющий орнитолог с выдающейся вперед нижней челюстью и носом, которому мог бы позавидовать любой из объектов его исследований. Сама Жаклин, как я узнал из буклета, была врачом-терапевтом и работала в местном медпункте.
Вторая красотка, такая же темноволосая, как и Жаклин, но только более высокая и с коротким каре сидела совсем далеко от меня, почти на другом конце стола. Звали ее Берит Берг. Мне сразу же очень понравилось созвучие имени и фамилии. Я всегда обращаю на это внимание, ибо я по образованию я филолог и всегда находил особую красоту в том, как отдельные буквы складывались в порой неожиданно звучащие слова, те, объединяясь в группы, рождали предложения, которые сливаясь в шумную толпу давали людям тексты. Не просто тексты, а легенды, поэмы, повести, в которых пряталась, а иногда только в них и открывалась история больших народов и малых народностей. Именно по этой причине я и оказался на этом затерянном на краю географии острове.
Тем временем, пока я внимательно разглядывал брюнетку и брюнетку, Матиас Ларсен кратко представил нас присутствующим и провозгласил тост за наше прибытие на остров. Что именно он говорил, я не слышал, но когда вся толпа радостно загудела и бокалы взмыли вверх со стола, я тоже не остался в стороне, схватил бокал с темно-коричневой жижей и опрокинул в рот. Виски, похоже ирландский, неразбавленный. Недурно, очень недурно. Только льда не хватает.
До ведерка со льдом я сам не дотягивался и обратился за помощью к месье Беару. Канадец явно был удивлен, когда я обратился к нему по имени, да еще на французском, который был явно не входу среди собравшихся. Так, я получил лед и союзника. Лед мне был нужен для виски, а союзник, не знаю зачем, но наверняка пригодится.
Не знаю, что у кого в голове было на самом деле, но судя по обилию тостов за наше с Гартманом здоровье и за новых друзей из далекой России, общемировая политическая обстановка на обитателей базы явно не давила. Ученые в большинстве своем далеки от политики, а здесь явно собрались представители большинства. Лица у всех уже слегка раскраснелись, улыбки стали не столь интеллектуально, но зато естественнее, а рюмки и бокалы делали свое «дзынь» все чаще и чаще. Не пили за столом только трое. Два охранника, которым очевидно предстояло заступать на ночное дежурство, и невысокий, крепко сложенный господин, с коротко стриженым ежиком светлых волос. Джозеф Липман. Англичанин и психолог. И те, и другие вызывают у меня необъяснимую неприязнь, возможно потому, что всегда стараются казаться умнее других. Непьющий англичанин вызывал у меня неприязнь вдвойне.
Это сугубо мое личное мнение, но думаю, что человек, который совсем не пьет, он почти всегда с гнильцой. Это гниль либо от какой-то незримой болезни, либо гниль тоже невидимая, но еще более опасная, гниль душевная. Многие из тех, кто не пьет, просто боятся, что в состоянии алкогольной расслабленности не смогут себя контролировать и эта гниль вырвется наружу и окружающие увидят нечто такое, чего бы им лучше никогда не видеть. Вот по Гартману сразу видно – приличный человек, может перепить капитана дальнего плавания. Когда я, во время пьянки на корабле, вернулся из гальюна, где провел полчаса не меньше, оказалось, что первый помощник уже ушел спать к себе в каюту, а капитан, уставившись остекленевшими глазами на экран небольшого телевизора, висевшего на стене, не реагировал на внешние раздражители. Юрий Иосифович добродушно похлопал отрубившегося морского волка по плечу и озорно подмигнул мне.
- Мы выиграли, два-один в нашу пользу.
Я так понял, что «один» - это я и не стал спорить. Я и сам успел немного вздремнуть во время отлучки. Интересно, сколько времени меня не было.
На правах победителя Гартман достал из коробки пару запечатанных бутылок Абсолюта.
- Пойдемте, юноша, пора баиньки. Завтра мы будем в Гондурасе.
- В Гондурусе, Юрий Иосифович, - поправил я профессора.
- Точно, в Гондурусе, - согласился Гартман, - Гондурас, это то место, откуда мы приехали.
Держась за перегородки, мы, слегка покачиваясь медленно шли к своей каюте. У двери профессор замер о чем-то напряженно задумался.
- Старпом в отключке, капитан ничего не соображает, а корабль идет. Удивительно, юноша!
- Ничего удивительного, Юрий Иосифович, так принято, - я мягко, но настойчиво пытался пропихнуть профессорскую тушу в каюту.
- Где принято? Кем? – изумился Гартман.
- Да везде принято, везде. Давайте спать уже Юрий Иосифович.
- Везде… Это ужасно, - профессор горько вздохнул.
Он захрапел раньше, чем его голова коснулась подушки.
Утром я проснулся от стука гигантского дятла, пытавшегося клювом проломить мне череп. Как только я открыл глаза, глупая птица мгновенно исчезла, однако стук не прекратился. Дверь сотрясалась от могучих ударов. Поскольку обнаружилась явная мистическая связь между входной дверью и моей головой, ибо с каждым ударом по створке, моя бедная голова болела все сильнее, я поспешно отодвинул задвижку. В полумраке тамбура белел могучий торс профессора с накинутым на плечи розовым банным полотенцем. Прочими предметами гардероба Гартман не посчитал нужным воспользоваться в принципе.
- Сегодня день нудиста? – хмуро поинтересовался я.
- Сегодня наш первый рабочий день на остове, юноша, - громогласно известил меня руководитель экспедиции.
- Не вижу повода для столь бурного проявления восторга.
- Выпейте анальгинчику и откройте окно, мой юный друг. Вы поймете, что сегодня уникальный день.
- Как-то неохота поворачиваться к вам спиной, - протянул я с сомнением, но все же рискнул.
Когда и отодвинул жалюзи, то понял, что профессор был прав. День был уникальный. Это был тот редкий день, когда над Гонду’русом светило солнце.

Глава 3
В зале Совета было немноголюдно. Готфрид призвал к себе только самых доверенных людей. Как это часто бывает, самые доверенные отнюдь не были самыми сообразительными, а конунгу как никогда был нужен толковый совет. Несколько сидящих вокруг каменного стола бородачей угрюмо смотрели куда-то в пол время от времени вздохами выражаю напряженную работу ума.
Ситуацию спасла присутствующая в зале Фрея, дочь Готфрида.
- На острове не так много мечей. Оружие на руках есть только у стражников, все прочее хранится под замком в оружейной. Надо собрать всю стражу и проверить меч у каждого воина. Затем надо проверить все мечи, хранящиеся в оружейной.
- Фрея, неужели ты думаешь, что тот, кто убил Алрика, так и ходит с окровавленным мечом в ножнах, - фыркнул Торбьорн, он уже давно вычистил оружие, на клинке не осталось и следа.
- Замечательно, - так же фыркнула в ответ дочь вождя, - мы узнаем, кто сегодня с утра начистил свой меч и поинтересуемся, с чего бы такое рвение. На сколько я знаю, Торбьорн, твои богатыри не надраивают оружие ежедневно.
Торбьорн хмыкнул.
- Кроме того, отец, надо чтобы было объявлено, что я буду проверять все мечи с помощью специального устройства, которое позволяет увидеть, даже смытую кровь.
- А оно у нас есть, доченька? – озадаченно уточнил Готфрид.
- Не важно, - отрезала Фрея, - пусть объявят, что я взяла его у людей, приплывших с большой земли. Главное, чтобы в это поверили.
- Зачем нам обещать то, чего мы сделать не сможем? – продолжал недоумевать конунг.
- Затем, отец, что наказание за утерю меча, гораздо мягче чем за убийство. В любом случае ты можешь быть уверен, что среди предъявленного тебе оружия не будет того клинка, которым отсекли голову несчастному Алрику.
- Алрик сам виноват, он слишком много болтал глупостей, - угрюмо пробурчал Готфрид
- Ты только это на площади не скажи, папа, - резко отозвалась Фрея, - Алрика конечно следовало укоротить немного где-нибудь в районе языка, но не на всю же голову.
Конунг кивнул. Его красавица- дочь умела рассуждать как настоящий мужчина. Точнее большинству мужчин, находящихся в этом зале следовало поучиться рассуждать как Фрея.
- Хорошо, мы все сделаем так, как ты предлагаешь. Свен, Олле, помогите Торбьорну все организовать как можно быстрее.
Когда конунг принимал решение, то действовал быстро. Гулко хлопнула входная дверь. Все присутствующие обернулись на вошедшего. Седобородый Гуннар нерешительно мялся у входа.
- Гуннар, тебя каким ветром сюда занесло? – полюбопытствовал Свен - один из сидящих за столом советников Готфрида.
- Алрик ранил одного из нападавших, - Гуннар сделал нерешительный шаг вперед, - я обнаружил кровь недалеко от берега, совсем рядом с тропой, по которой он шел к поселку.
- Это может быть его собственная кровь, - перебил Торбьорн, - убийца очевидно побежал к морю, чтобы бросить в него отрубленную голову, вот и наследил.
- Вот именно, что не наследил, - горячо возразил Гуннар, - даже удивительно, кровь есть только под самим телом убитого парня. Кровь с отрубленной головы не текла на землю вовсе, так словно голову сразу же сунули в кожаный мешок или железный горшок.
- Горшок, ну ты скажешь, дед, - захохотал Свен, его толстые, отвисшие щеки побагровели, - в горшок кинули и суп сварили.
Однако его смех никто не поддержал. Увидев, что никто не смеется, осекся и толстяк.
- Я точно вам говорю, там, у берега, кровь одного из нападавших, - уверенно заявил Гуннар.
- Почему ты думаешь, что он был не один? – задала вопрос Фрея, - перед тем как обезглавить, Алрику выстрелили в спину из лука. Разве не мог раненый убийца пустить стрелу?
Старик ненадолго задумался, а затем отрицательно покачал головой.
- Не мог, госпожа. С того места, где я обнаружил следы крови, выстрелить невозможно – одна из скал закрывает обзор. Стрелок гнался за Алриком, натягивая лук на бегу.
- Или он ждал в засаде чуть дальше от берега.
Старый Гуннар усмехнулся, огладил жидкую бороду.
- Госпожа очень умна, но она ошибается. В Алрика стреляли дважды. Первый раз стрела только оцарапала его, я думаю, задела голову.
- Старик, ты рассуждаешь так, словно видел все происшедшее, - с недоверием процедил молчавший до этого времени Свен.
- Я нашел стрелу, ее наконечник в крови, - Гуннар уже освоился и держался с достоинством, - но на теле Алрика других ран, кроме той стрелы, что торчала у него из спины, не было. А это значит, что ранен он был в голову, но совсем не сильно, так как смог бежать дальше.
- Ты молодец Гуннар, будь ты помоложе, ты мог бы сменить Торбьорна на посту начальника стражи, - не удержался конунг.
Торбьорн молчал, нахмурившись. Старый Гуннар сдержанно поклонился вождю.
- Я был моложе, Готфрид. Три конунга сменились на моем веку, но все они предпочитали держать при себе людей больше верных, чем зорких. Возможно, находясь при власти, зоркий человек может увидеть слишком много лишнего?
- Возможно, кто-то болтает слишком много лишнего, - рявкнул Торбьорн, - мы тебя выслушали, старик. Если тебе нечего больше сказать о происшедшем, то уходи. Хотя, быть может ты благодаря своей зоркости сумел разглядеть и убийцу?
Гуннар лишь покачал головой и направился к двери, когда Фрея окликнула его.
- Подожди, старик. Ты сказал, что нашел стрелу. Она у тебя с собой? Покажи ее нам.
Гуннар медленно, чуть шаркая ногами подошел к огромному черному столу, положил на него кожаную заплечную сумку. Все молча следили за тем, как старик достал из сумки переломленную надвое стрелу.
- О скалу ударилась, переломилась, - озвучил Свен то, что и так всем было очевидно.
- Стрела точно такая же, как и та, что торчала у Алрика из спины, - прогудел Торбьорн, - но что нам это дает. Таких стрел полно у каждого. Всего два мастера делают для охоты, эту изготовил как мне кажется Холле, но таких стрел тысячи. 
- Не будем терять время, - подытожил    конунг, - собирайте стражу и членов большого совета – всех, кто имеет право носить   мечи. А тебя, старик, - обернулся вождь к Гуннару, я благодарю. Не знаю, поможет ли нам твоя наблюдательность, в любом случае лучше знать хоть что-то, чем не знать совсем ничего.   
Щелкнул замок калитки и мы, сопровождаемые заместителем Ларсена по безопасности, наконец покинули территорию базы. Не высокий, худощавый, с тем типом лица, которое часто по недомыслию называют интеллигентным. Высокий лоб, четко очерченные скулы, прямой римский нос, на котором прекрасно смотрятся очки в тонкой позолоченной, а может и золотой оправе. В толпе ученых, собравшихся на этом клочке суши Клаус Зиверс явно сразу сошел за своего.
Да и манера общения у бывшего майора бундесвера была весьма любезная. В буклетах, предоставленных нам при заселении, о его биографии не было сказано ни слова, однако, перед выездом из Питера нас с профессором другие вежливые люди с интеллигентными лицами заставили внимательно ознакомиться с некоторыми документами, среди которых было и достаточно подробное досье херра Зиверса. Спецназовец, командир диверсионной группы, затем сотрудник антитеррористического центра. Непростого парня прислали немцы на, казалось бы, заурядную должность ответственного за безопасность небольшой базы на маленьком клочке земли, затерянном в холодных северных водах.
Еще на базе Зиверс выдал нам электронные браслеты, открывающие ворота и навигаторы с подробной картой острова.
- Иногда туман такой, что не видно пальцев вытянутой руки, без навигатора перемещаться физически невозможно. Причем сгущается он так быстро, что нельзя успеть вернуться домой, если ты ушел дальше чем на километр. Местные жители, если уходят далеко от поселка, то просто садятся на землю, заворачиваются в плащ и ждут, когда туман немного рассеется. Иногда им приходится так сидеть больше суток. Так что, для вашей же безопасности, не оставляйте их в комнате. Конечно вам не придется сутки сидеть на холодных камнях, в браслеты вмонтированы джи-пи-эс передатчики, по ним мы всегда сможем вас найти.
- Никакой личной жизни, - возмутился я, - а если мне надо с кем-то уединиться? Про это сразу будет знать вся служба безопасности?
Зиверс с улыбкой кивнул.
- Хочу сообщить Вам, Эдди, что все сотрудники женского пола, работающие на базе замужние дамы, и уединяться с ними, тем более пытаться сделать это тайно крайне не рекомендуется. Это может испортить благожелательную атмосферу в нашем небольшом коллективе. Что же касается представительниц местного населения, то напомню, что перед отправкой сюда вы подписывали некоторые обязательства, в числе прочего было и обязательство по выполнению договора о Дружбе подписанного комиссаром ООН и местным конунгом. Согласно этому соглашению, физический контакт с представителями местного населения крайне ограничен, а сексуальные отношения находятся под категорическим запретом. Нарушитель данного положения будет депортирован с острова первым же рейсом, а до прибытия корабля, будет помещен в изолятор.
- У вас еще и тюрьма тут есть? – изумился я.
- Изолятор, - поправил меня Зиверс, - там достаточно комфортно, но скучно. А с учетом того, что рейсы на остров корабли совершают не чаще чем раз в три-четыре месяца, то скучать можно довольно долго.
- И давно это соглашение приняли?
- Лет тридцать назад.
- В него давно пора внести правки, - уверенно заявил я.
- Все может быть, - легкая улыбка по-прежнему не покидала лицо Клауса Зиверса, - вам надо направить письменное предложение в комиссариат ООН по делам народов севера. Его непременно рассмотрят.
- Угу, завтра же и накатаю.
На этом наша легкая дискуссия была завершена и Зиверс продолжил инструктаж.
- На карте в навигаторе выделены зоны трех цветов, так называемый светофор. Самая маленькая – зеленая зона, территория в радиусе километра от базы, портовая часть. По зеленой зоне вы можете перемещаться без всяких ограничений, все что от вас требуется, это возвращаться на базу до восьми вечера.
- Это знакомо, - кивнул я, - у мамы помнится примерно такие же требования были, только я тогда маленький еще был.
- Сейчас вы несомненно выросли, - согласился Клаус, - но требования сохранились. Так бывает. Взрослая жизнь тоже состоит из ограничений. Продолжу. Желтая зона. Северо-западная часть остова.  Там нет лесов и населенных пунктов, местные заходят туда достаточно редко. Ваше пребывание там достаточно свободно, однако перемещаться можно минимум по двое, и вы должны за день оставить уведомление в службе безопасности. Это делается только для того, чтобы мы точнее вас отследить и вовремя прийти вам на помощь в случае необходимости. Красная зона. В нее входят Новый город с прилегающими окрестностями и поселок рыбаков. В жилые районы мы входим только, заранее уведомив местные власти, и с сопровождающим.
- Какие строгости. Не чересчур?
- Однозначно не скажешь, - пожал плечами немец, - но всему есть свои причины. Почти пятьдесят лет с момента, как остров открылся остальному миру, здесь совсем ничего не менялось, только раз в год приходил корабль груженый углем и минимальным набором простейших предметов первой необходимости.
- Я помню, в шестьдесят восьмом году был репортаж про остров в программе Время. Я был еще совсем мальчишкой. Было так удивительно слышать про то, что где-то на крайнем севере благодаря снимкам со спутников, обнаружена земля, где живут люди, причем белые люди, как в настоящем средневековье. До этого слово дикари ассоциировалось у меня только с аборигенами каких-то тропических островов.
- Удивительно, как их за эти годы еще никто не окультурил, ну или хотя бы не колонизировал. Это же соответствует европейским традициям? – я подмигнул Зиверсу, но тот только усмехнулся и промолчал.
- Момент был неудачный. А может быть, как раз удачный, кто знает, - ответил мне Гартман, - американцы тогда сильно увязли во Вьетнаме, у них шли постоянные волнения и демонстрации. Люди требовали вывода войск. Джонсон досиживал в Белом доме последние месяцы. Новая агрессия и обострение отношений с Советским Союзом были никому не нужны. Территориально, да и исторически на остров очевидно могли бы претендовать Норвегия, Британия или Исландия, но они не смогли выработать единой позиции, и тогда, с подачи СССР, ООН приняла решение о демилитаризированном статусе острова, что-то наподобие Антарктиды. Только два года назад была принята программа развития этой территории.
- Да, так и есть, - подтвердил Зиверс, - за это время на острове заработала школа, а также центр развития ремесел. К сожалению Россия не сразу включилась в действующую программу, возможно с вашим прибытием, ситуация изменится.
- Не сомневайтесь, Клаус, если уж мы где появились, то непременно оставим свой след в истории.
- Главное, сильно не натоптать, - искаженная акцентом фраза на русском языке резанула ухо.
- Да вы шутник, господин Зиверс, - усмехнулся Гартман, - шутник-полиглот.
- Не думаю, что раскрыл для вас что-то новое, - немец вновь перешел на английский, - уверен, что соответствующие службы ознакомили вас с моим досье.
Гартман хотел ответить, но я успел быстрее.
- Вы знаете, Клаус, я вас разочарую. Нет. Ваше досье мы не видели. Досье Ларсена нам показывали, еще парочку, а ваше, извините, нет. Сказали, что фигура зама по безопасности слишком незначительна и не заслуживает нашего пристального внимания.
Зиверс некоторое время шел молча рядом с нами, затем резко остановился.
- Вы конфликтный человек, Эдди. Остров, это замкнутая система. Не лучшее место для конфликтов.
- Весь наш мир замкнутая система. Чтобы его покинуть, как правило надо умереть. И тем не менее вся мировая история, это история конфликтов. Парадокс, не правда ли?
Мы достигли вершины довольно высокого холма, на которую мы поднимались во время нашего непринужденного общения. То, что я увидел с вершины, заставило меня забыть о Зиверсе, а точнее заставило меня забыть обо всем на свете. Открывшаяся картина потрясала своим величественным великолепием. Гартман, не менее пораженный увиденным, замер рядом со мной.
Представьте себе блюдце диаметром порядка двадцати километров, наполненное водой. Представили? Сомневаюсь. Но именно такое блюдце лежало прямо перед нами. Чтобы достичь его оставалось лишь спуститься вниз с того самого холма, на который мы так долго взбирались. Вода в блюдце, подогреваемая гигантским невидимым кипятильником интенсивно парила и казалось вот-вот закипит. По счастью, так казалось вот уже почти тысячу лет, именно столько племена русов и гондов жили на берегу этого удивительного озера.
С вершины холма был отлично виден растянувшийся на несколько километров вдоль изогнутой береговой линии Новый город. Именно так назвали свое пристанище занесенные сюда по воле волн поселенцы. Людей на таком расстоянии было не разглядеть, видны были лишь темные коробки домов, да кое-где поблескивали на солнце медные крыши. Относительно пологая полоска земли, окружающая озеро не превышала по ширине десяти километров, затем градус уклона резко возрастал, постепенно переходя в почти отвесные склоны. Гигантская горная гряда окружала долину, защищая ее от холодных ветров, которые в этих широтах были холодными вне зависимости от того, северные они или южные. Хотя, с научной точки зрения, называть все эти вершины отдельными горами очевидно было неправильно. Как зубья короны представляют собой части единого целого, так и эти каменные гиганты были частью одной гигантской горы, горы равной которой в мире больше не было. Весь остров и был по сути этой одной горой невероятных размеров. Это был пусть не самый высокий, но зато самый большой в диаметре вулкан в мире, в гигантском кратере которого находились и озеро, и город и тысячи его обитателей. Вода в озере постоянно подогреваемая теплом исходящим из чрева гигантского вулкана постоянно была теплой, ее температура, как я знал никогда не опускалась ниже двадцати градусов, а порой достигала и двадцати пяти. Всяко теплее чем в Байкале. Благодаря этому в долине и существовал уникальный микроклимат, позволявший ее обитателем вполне сносно жить в тех широтах, где как правило хорошо приживалась лишь вечная мерзлота. Пар, интенсивно поднимающийся с поверхности воды был причиной почти круглогодичных туманов. С одной стороны, этот туман безжалостно скрывал солнце, а с другой этот же туман сотни лет скрывал и сам не такой уж маленький остров от глаз пиратов, китобоев и прочих первооткрывателей. Хотя, кто знает, может быть, все это была одна сторона и острову было бы гораздо лучше, если бы цивилизация обнаружила его пару сотен лет назад. Тогда жители его наверняка бы приняли участие если уж не в первой, то хотя бы во второй мировой, а не влачили столько скучное и размеренное существование. Ведь история любой страны – это история завоеваний. Её. Ею. А этим бедолагам за тысячу лет и вспомнить нечего!
- А ведь мы стоим на ободке гигантской кастрюли, в которой что-то варится на медленном огне, - задумчиво пробормотал Гартман.
- Главное, не оказаться здесь, когда эта кастрюлька закипит.
- Вам не о чем беспокоиться, - Зиверс снисходительно улыбнулся, - коллега господина Гартмана, господин Робертс проводит постоянный мониторинг процессов, происходящих на глубине озера. Он считает, что ситуация стабильна. Этот остров не опаснее Йеллоустонского парка.
- Не уверен, что это хорошее сравнение, - профессор был все так же серьезен.
- А что, в Йеллоустоне опасно? Я там был как-то с отцом.
- Есть такие оценочные суждения, - Гартман почесал изогнувшуюся домиком бровь, - они конечно весьма условны, что вероятность гигантского извержения в Йелоустоне равняется четырнадцати стотысячных доли процента в год.
- Ну так у нас есть девяносто девять целых и еще фиг знает сколько стотысячных долей, что в этом году ничего не случится. Ни здесь, ни в Йеллоустоне.
- Девяносто девять тысяч девятьсот восемьдесят шесть, - кроме русского Зиверс оказывается владел и азами математики.
- Вы несомненно правы с точки зрения арифметики, господин Зиверс, - откликнулся на наши вычисления Юрий Иосифович, - однако все эти расчеты основаны лишь на данных по нескольким предыдущим извержениям, а геологические процессы не происходят по расписанию, предсказать их полностью невозможно.
- Вы очень пессимистично настроены, - немец смотрел в сторону озера, словно ожидая, что оно закипит прямо в эту минуту.
- Что вы, херр Зиверс, все совсем наоборот, иначе бы я сюда не приехал. Однако своих партнеров, как и своих противников стоит трезво оценивать. Во избежание недоразумений.
- Вы это сейчас говорите о вулкане или обо мне? – не понял немец.
- Я геолог, херр Зиверс, меня в первую очередь интересуют геологические процессы, - Гартман извлек откуда-то из-под куртки небольшой походный бинокль и начал осматривать долину, давая понять, что разговор окончен.
Я хлопнул Зиверса по плечу.
- А вот я совсем не геолог, херр Зиверс.
Некоторое время мы стояли молча, любуясь удивительным пейзажем. Потоки пара белыми струями непрерывно текли вверх, где на высоте нескольких сотен метров, чуть выше вершин скал, окружающих долину, цеплялись друг за друга, сплетались в узлы причудливой формы и наконец, превращались в мягкую, но прочную ткань облаков. Где-то над нами дул сильный ветер, совсем неощутимый даже на вершине горы. Этот ветер подхватывал только образовавшиеся в голубом небе куске бело-серой ткани, скручивал их и уносил куда-то в океан, освобождая место для все новых и новых полотен. Я знал, что пройдет еще несколько часов, ветер стихнет и непроглядная унылая пелена накроет остров, укутает и спрячет его так, что он будет невидим даже всевидящим камерам висящих на орбите космических аппаратов.
- Идем вниз? - я хлопнул немца по плечу и уже сделал шаг вперед намереваясь начать спуск в долину, но Зиверс придержал меня за рукав.
- К сожалению, долину вы сможете посетить только завтра. Я уже внес вас в предварительную заявку. Господин Гартман сможет приступить к работе в компании со своим американским коллегой, а вас, уважаемый «не геолог», будет ждать представитель местной церкви.
Увидев мое удивление, Клаус снисходительно пояснил.
- Островная библиотека, если это можно так назвать, а также архив находятся в ведении здешней церкви. Она же выполняет роль цензора. Так что вам придется иметь дело с местными иерархами.
- Да уж, обрадовали, - я передернул плечами, - никогда попов не любил.
Зиверс в ответ усмехнулся.
- Вы так много всего не любите, Эдди. Я бы сказал, чересчур. Но в данном конкретном случае, пожалуй, с вами соглашусь. Я сам не недолюбливаю служителей культа, причем не важно какого. Ну а местные персонажи, - он еще раз усмехнулся, - я думаю вы заставите друг друга попотеть.
- Потеть вместе с попом, вот уж радость. Мне достаточно того, что я делю душевую на двоих с профессором.
- Вы же не принимаете душ одновременно? – уточнил Зиверс.
- Нет, но профессор оставляет сушиться в душевой свое нижнее белье.
- А что же, я должен сушить белье в своей комнате? – Гартман был как всегда рассудителен, - там я провожу гораздо больше времени, чем в душевой. Я не возражаю, если и вы будете вывешивать свое рядом. Или вы не стираете?
- Я бы с радостью, профессор, но ваши семейные труселя занимают все пространство нашего санузла. В него невозможно зайти, чтобы в них не запутаться.
- Это хорошо, когда в отношениях партнеров много юмора, - глубокомысленно заметил Зиверс и добавил, - а сейчас я предлагаю пройти в порт. Там вы сможете получить все необходимое вам оборудование и прочий груз вашей экспедиции.
Мы двинулись в сторону берега. Несколько сотен метров все шли в задумчивом молчании. В конце концов мне это надоело, и я догнал немца.
- Скажите Клаус, а почему вам попы не нравятся?
Зиверс прищурившись взглянул на меня, словно решал, стоит ли говорить со мной серьезно. В конце концов он ответил. Мой отец, тоже был военный. Когда я был мальчишкой, он учил меня, что надо говорить либо правду, либо говорить, что ты не знаешь правду. А когда слово «не знаю» заменяют словом «верю», то ничего хорошего из этого не выходит.
- О, ваш отец был мудрый мужчина.
- Почему был? – улыбнулся Клаус, - он и сейчас вполне здоров.
- Entschuldigen Sie, это хорошо, когда родители здоровы. Ну а на счет веры, ваш отец попал прямо в точку.
- Да, я с ним полностью согласен, - кивнул Зиверс, - когда в училище мы изучали военную историю, я обратил внимание, как много войн было под знаменем веры. Не обязательно в бога, но в любом случае это была слепая, ни на чем не основанная вера. Если бы вожди на своих знаменах вместо «я верю» писали бы «я не знаю», человеческая история была бы гораздо гуманнее.
- Как с такими взглядами вы попали в армию? – поинтересовался Гартман.
- Мне с детства нравилась военная форма, - рассмеялся Зиверс, - осторожно, здесь крутой спуск.
Порт был уже виден, до него оставалось не более километра. Множество поставленных друг на друга морских контейнеров разного цвета из далека казались элементами гигантского конструктора.
- Клаус, правильно ли я понял, что как истинный сын своего отца, вы всегда говорите правду? Или это слишком нескромный вопрос?
- Я бы сказал, что это слишком наивный вопрос, но я отвечу на него так. Я всегда старюсь говорить правду, если только это не противоречит интересам службы или моей страны.
- Службы, но вы же уже не военный, если я правильно понимаю.
- И тем не менее. В каком-то смысле я исполняю обязанности начальника здешней полиции.
- Вот как? Вы комиссар полиции Гонду.руса? Это круто!
- Нет, только базы. Во внутренние дела острова мы не вмешиваемся. Кстати, - Зиверс внимательно всмотрелся куда-то в даль, если не ошибаюсь, сейчас вы познакомитесь с конунгом этого острова, зовут его Готфрид, весьма колоритная фигура, хотя, как мне кажется, вас больше заинтересует его дочь.
- Дочь? Она взрослая?
- Сейчас вы с ней познакомитесь, вон она идет рядом с отцом.
Теперь я видел и сам. В нескольких сотнях метров от нас по другой тропе по склону спускалась целая делегация. На мгновение у меня возникло ощущение, что я присутствую на съемках исторического фильма и нам на встречу идет массовка, одетая так, словно они все сбежали с показа Рика Оуэнса. Черная кожа, черная кожа и еще черная кожа, кое где разбавленная небольшими полосками меха. И над всем этим кожаным великолепием – шикарные шевелюры и не менее шикарные бороды. У нескольких мужчин я заметил на поясе мечи. Впереди внушительной колонны шли два гиганта. Я бы даже сказал один гигант и один великан. Да, я лингвист. Да, я знаю, что это синонимы. Но как выразиться иначе, если один из мужчин был на голову выше большинства своих соплеменников, а шагающий с ним рядом рыжий бородач был еще на полголовы выше и как мне показалось, шире в плечах. Хотя возможно все дело было в меховом плаще, наброшенном на эти самые плечи.
- Что за монстр рядом с вождем?
- Это Торбьорн, начальник стражи и ближайший советник вождя. Будьте с ним осторожны.
Я не успел уточнить чем вызвано такое предостережение. Обе наши тропинки постепенно сближались и вскоре должны были слиться в одну. Зиверс замедлил шаг.
- Окажем конунгу уважение, пропустим его вперед.
Увидев Зиверса с которым был очевидно хорошо знаком, конунг приказал своим людям идти дальше, а сам в сопровождении рыжебородого и неожиданно появившейся из-за его спины девушки шагнул нам на встречу.
- Рукопожатие у них в ходу, - бросил через плечо нам Зиверс и с широкой улыбкой устремился на встречу местному повелителю.
Он пожал руку вначале князю, затем начальнику стражи. Глубоким поклоном головы поприветствовал дочь вождя. Затем дошла очередь и до нашего представления. Конунг и второй верзила с восхищением смотрели на Гартмана, который ростом не уступал вождю, а шириной плеч, не говоря уже об обхвате талии мог легко поспорить с рыжебородым. Зиверс представил профессора.
- С твоего разрешения, князь, господин Гартман будет изучать ваше удивительное теплое озеро. Сам он приехал из страны которая находится далеко на востоке. В его стране есть большие озера, но вода в них холодна круглый год.
Затянутые в кожу здоровяки долго жали Гартману руки, похлопывали его по плечу, так словно проверяли, крепко ли он стоит на ногах. Профессор в долгу не оставался, они явно понравились друг другу. Подобное к подобному. Вождь и его рыжебородый приятель обменивались восхищенными возгласами, а затем выразили свое одобрение тому факту, что на их землю прибыл столь достойный муж.

Говорили они на гонду, так именовали свой язык сами жители острова, так звали его и обитатели базы, на мой взгляд это было что-то очень близкое к древнескандинавскому,  norr;nt m;l «северная речь» - как сказали бы лет эдак тысячу тому назад.
Я напряженно вслушивался в их разговор и с нарастающей радостью чувствовал, что понимаю почти все, что сейчас говорят, более того, я и сам могу поддержать беседу.
- Наш юный друг приехал сюда специально, чтобы прочитать старинные рукописи, которые вы храните много лет, наконец обратил на меня внимание Зиверс.
- Вот как? – удивился конунг, скользнув по мне пренебрежительным взглядом, - ему придется пробыть здесь достаточно долго, чтобы научиться понимать нашу речь, а для того чтобы разобрать старые тексты и того дольше.
- Если великий князь не будет возражать, то я постараюсь ознакомиться с рукописями уже завтра, - я сдержанно поклонился князю.
Глаза полезли на лоб не только у конунга и сопровождающего его рыжебородого. Зиверс тоже с изумлением уставился на меня. Гартман одобрительно похлопал меня по плечу и громко прошептал, естественно на русском.
- Один-ноль, мы ведем. Добей их.
- Совсем недавно, вот с той вершины я увидел ваше удивительное озеро и вашу прекрасную, особенно в этот солнечный день, долину. Они восхитительны, и я можно подумать, что нет ничего прекраснее а свете их удивительной красоты. Но знаете что? Это не так
Готфрид недоуменно нахмурил брови.
- Все это великолепие меркнет перед красотой твоей дочери, великий князь.
Возможно вы скажете, что обращение «великий князь» не очень уместно по отношению к правителю острова, который с трудом можно разглядеть, причем не на каждой карте мира. Однако, спросите у любого князя, что он думает по этому поводу и вы убедитесь, что кашу маслом не испортишь.
- Да, моя дочь Фрея, действительно прекрасна, - рассмеялся довольный конунг, - ты очень быстро все замечаешь, юноша. Хотя после того как ты, пробыв на нашей земле всего одну ночь, заговорил на нашем языке я думаю, что у тебя много способностей и недаром правители твоего народа выбрали именно тебя для твоей миссии.
Сама Фрея не проронила ни слова. Она с легкой усмешкой смотрела на меня, очевидно привыкшая к разнообразным знакам внимания.
- Слава о красоте твоей дочери, конунг дошла даже до нашей далёкой земли, поэтому я привез ей подарок достойный ее не только как самой прекрасной девушки на этом острове, но и как дочери великого вождя.
- Да? – не удержался от изумления Гартман.
- Да! – убежденно подтвердил я, не представляя, что именно буду дарить красотке.
А в том, что Фрея действительно была красоткой, не могло быть и тени сомнений. В ней все было идеально, во всяком случае все из того, что я смог рассмотреть. Этот нежный овал лица, эти чуть порозовевшие щечки, этот очаровательный совсем не скандинавский носик, эти глазища, на которые можно было смотреть бесконечно. И наконец волосы. Белые вьющиеся кудри, достающие Фрее почти до пояса. Да я такое только в мультиках видел! А какая фигура! Вот у вас кто любимый герой из фильмов Марвел? У меня, Черная вдова. Ей больше всего идет обтягивающее трико. Девушке, только что отвернувшейся от меня и зашагавшей упругим шагом в сторону берега, тоже очень подошло бы латексное трико. Но и в штанах из тонкой, судя по всему отлично выделанной кожи, она выглядела убийственно. Убийственно для моего чувства сексуального самосохранения.
Вся наша мужская компания нестройным шагом направилась вслед за Фреей.
- Идея с подарком меня смущает, - бубнил шагавший рядом Гартман, - мне кажется у нас в багаже нет ничего достойного. Хотя, знаете у меня есть запечатанная упаковка с каким-то парфюмом. Не знаю зачем, жена мне его положила. Он конечно мужской, но не думаю, что на острове так сильно разбираются в современной парфюмерии.
- Спасибо, Юрий Иосифович. Подарок я хочу вручить завтра, так что у меня еще есть время подумать, а одеколон свой вы вполне можете мне подарить, вам он, я думаю без надобности, князь в вас и так уже влюбился. А его рыжей приятель и подавно. Вы там поосторожнее с ними.
- О времена, о нравы, - недовольно пропыхтел Гартман.
В порту уже вовсю кипела работа. Аборигены подходили к зоне выдачи, закидывали на плечо груз, на который указывал палец кладовщика и отправлялись в далекий обратный путь. Несколько человек загрузили какие-то ящики в небольшие тележки, в которые были запряжены унылые серые ослы. Предстоящий затяжной подъем их очевидно тоже не радовал. Ослы появились на острове недавно, одновременно с началом поставок в Гонду’рус гуманитарной помощи.  Животный мир острова был не то чтобы совсем скуден, однако копытных на нем отродясь не водилось, да и вообще с тем, что во всем прочем мире называют домашними животными, островитянам не повезло. У них не было ни коров, ни овец, ни свиней. По ночам не лаяли друг на друга собаки, а кошки не терлись у ног хозяев. Все это разнообразие на острове заменяли зайцы, обеспеченные круглогодичной зеленой травой и песцы, не менее круглогодично обеспеченные зайцами. В принципе двух этих четвероногих тварей островитянам вполне хватало.
Мы подошли к углу площадки, где стоял наш груз. Все контейнеры на месте, пломбы целы. Надо было приступать к работе. За оставшееся до наступления темноты время мы с Гартманом планировали перевезти все необходимые вещи на станцию, распаковать часть оборудования и приспособить один из контейнеров под лабораторию для экспериментов профессора. Когда мы освобождали один из контенеров, я затылком почувствовал пристальный взгляд и максимально непринужденно обернулся. Она смотрела на меня и улыбалась. Я тоже улыбнулся ей, и понял, что Фрея улыбалась совсем не мне. Заодно я понял, что именно подарю завтра дочери вождя.

Глава 3
- Все здесь собрались? – Готфрид мрачно смотрел на построившихся на площади стражников и членов совета, всех кто имел право носить меч в мирное время.
- Да конунг, все здесь, - Торбьорн тоже был мрачен, - чем быстрее мы найдем убийцу, тем лучше. Люди слишком много болтают.
- Люди тем и отличаются от животных, что болтают, такова воля божья, буркнул конунг, - начинайте.
- Оружие к осмотру, обнажить мечи, - зычный голос начальника стражи был слышен не только на площади, подходим по одному, кладем меч на стол.
Стражники с дружным лязгом обнажили оружие, однако многие члены совета не торопились, всем своим видом показывая, что Торбьорн им не указ.
- Достойно ли подозревать лучших мужей в подлом убийстве? – послышался недовольный голос. Это был Ульрих Дикий, один из самых уважаемых членов совета, один из тех, с кем Готфрид никогда не мог найти общий язык с тех самых пор как с совсем небольшим перевесом победил на выборах конунга. С тех прошло уже два десятка лет, но Ульрих так и не простил этого поражения ни себе, ни Готфриду.
- Все знают, Ульрих, что убийство совершено именно мечом. Никто из лучших мужей не сообщил о пропаже своего меча. Нет ничего зазорного в том, чтобы показать свое оружие. Чтобы это было понятно даже тебе, я сделаю это первым.
Готфрид выхватил свой меч и с удовлетворением заметил, как вышедший было из толпы Ульрих, отшатнулся.
- Приступай, Фрея, - скомандовал конунг дочери. Фрея незамедлительно подошла к столу.
- Как мы узнаем, когда она обнаружит меч убийцы? – нашел в себе смелость задать вопрос Ульрих.
- Если жидкость из этого сосуда, коснется меча на котором была кровь убитого Алрика, она закипит прямо на клинке, - Фрея уверенно смотрела в глаза Ульриху, так сказали люди, приплывшие с большой земли.
- Да уж, наши предки, сказали бы, что это колдовство, а теперь не знаешь, что и сказать, пробурчал Торбьорн.
- Ничего болтать, доставай свой меч и клади на стол, отозвался Готфрид.
Начальник стражи горестно вздохнул и на столе появился второй меч. Несколько капель коричневой жидкости упали на сталь и тут же скатились на деревянные доски.
- Мне скрывать нечего, - громогласно заявил Ульрих и подошел к столу. За ним в очередь выстроились и остальные.
Фрее помогали две ее подруги, очередь двигалась быстро и вот наконец последний из подошедших к столу стражников положил свой меч на стол. Собравшаяся вокруг толпа затаила дыхание. Все переводили взгляды со стола на котором лежал начищенный до блеска меч на растерянное лицо стражника и обратно. Фрея не торопилась. Она наклонилась над столом, поднесла пузырек с волшебной жидкостью к клинку и наклонила его. Толпа ахнула.
- Вы видите, вы видите это? – вскрикнул облегченно стражник, - я ни в чем не виноват!
Он схватил свой меч со стола и смешался с толпой.
- Что же дальше, Готфрид? – язвительно полюбопытствовал Ульрих, - нет ли у людей с большой земли волшебного глаза, представ пред которым убийца сразу же выдаст себя?
Конунг еще не решил, что сказать в ответ, когда зазвучал негромкий приятный голос заставивший всех замолчать.
- Многоуважаемый Ульрих, несомненно знает, что дар всеведения свойственен лишь богам, а люди, приплывшие с большой земли, всего лишь люди. Иногда людям так трудно узнать правду, особенно ту, которую кто-то усиленно пытается скрывать. И если конунг Готфрид и глава стражей Торбьорн пытаются приоткрыть завесу тайны, то честь им и хвала. А наш долг, как достойных сынов своего народа оказывать им в этом всяческое содействие, - вставший рядом с Готфридом первосвященник, провел руками, нарисовав в воздухе большой круг. Люди в толпе повторили его движение.
- Конунг благодарит всех за содействие и просит вернуться к своим обычным занятиям, - рявкнул толпе Торбьорн. Люди начали расходиться с площади и вскоре на ней почти никого не осталось.
- Приветствую тебя, Великий Хранитель, - Готфрид склонил голову и первосвященник быстро начертил круг едва не касаясь пальцами волос конунга.
- Рад видеть тебя в добром здравии, князь, - Готфриду показалось, что он услышал иронию в мягком голосе Великого Хранителя, вижу, что заботы окружили тебя со всех сторон, как горы окружают нашу дарованную богами долину.
- Я думаю, Ладвик, ты прекрасно знаешь о моих заботах, - тон конунга стал не таким приторно-учтивым, - их все больше с каждым днем. К сожалению, не так быстро растет число тех, кто готов помогать мне в решении этих забот.
- Ты князь, ты можешь приказать любому, - с улыбкой отозвался Ладвик.
- Можно по приказать служить, но нельзя приказать стать единомышленником, - проворчал Готфрид.
Ладвик помолчал, затем бросил недовольный взгляд на стоявшую неподалеку и очевидно слышавшую весь разговор Фрею.
- Я сам и все братья нашей церкви готовы в любой миг прийти тебе на помощь, князь. Тебе стоит молвить лишь слово. Однако, - он поднял руку, не давая себя перебить, ты знаешь мое мнение об источнике наших бед.
-Я знаю, Хранитель, - Готфрид провел рукой по бороде, - я знаю твое мнение о том что было, но я не знаю твоего мнения о том как нам надо поступить. Как, Хранитель?
- Ты говоришь, нам? – переспросил Ладвик, - ты – правитель этой земли, ты волен принять то решение, которое подсказывает тебе разум.
- Мой разум подсказывает мне, что Верховный хранитель, считающий причиной всех бед людей, прибывших на наш остров с большой земли хочет остаться в стороне от вопроса, что же нам с этими людьми делать? – раздраженно повысил голос конунг, - хотя мне лично вообще не понятно, а можем ли мы сделать хоть что-то?
- Церковь не может вмешиваться в мирские дела, князь, - смиренно склонил голову священник.
- Она никогда из них и не вымешивалась, - буркнула себе под нос Фрея, однако Ладвик услышал. Он укоризненно посмотрел на Готфрида, затем перевел взгляд своих необычайно пронзительных голубых глаз на Фрею. Что он собирался сказать, так и осталось неизвестно. Разговор был прерван оглушительным ревом мотора. На площадь, поднимая густые клубы желтой пыли въехал ярко-красный квадроцикл, с двумя седоками. Сделав эффектный разворот, железная машина остановилась прямо перед конунгом.
Первым с квадроцикла соскочил сидевший сзади пассажир. Когда он снял с головы шлем и нервно сунул его в руки водителю, все с удивлением увидели, что это был никто иной, как местный архивариус.
- Альбер, ты ли это? – расхохотался Торбьорн, хлопнув по спине без того неуверенно стоящего на ногах после стремительной гонки архивариуса. Тот присел от удара мощной ладони и ничего не ответив грубияну подбежал к Верховному Хранителю и что-то зашептал ему на ухо.
Тем временем снял шлем и человек, управлявший квадроциклом.
- Да это тот самый юноша, который выучил наш язык, еще до того, как ступил на нашу землю, - воскликнул конунг, - Хранитель, я тебе вчера о нем рассказывал, именно он хочет прочитать древние рукописи. Если память мне не изменяет, его зовут Эдди.
- Жаль, что юноше не объяснили правила поведения на нашей земле, - сухо отозвался Хранитель, - согласно договору, чужаки не могут въезжать в город на своих громыхающих железяках.
- Да парень, - Торбьорн, положил ладонь на рукоять меча, - Великий Хранитель прав, ты нарушил условие договора.
Он ухмыльнулся, и обернувшись к конунгу спросил:
- Что будем делать, Готфрид, неужто казнить? Может на первый раз ограничимся отсечением руки?
- Я думаю, это будет справедливо, - чуть подумав, согласился Готфрид, - только надо решить какой, правой или левой. Ладвик, какой ты дашь нам совет?
Верховный хранитель задумчиво смотрел то на князя, то на наглого юнца. Все молча ждали его решения.
- Я дам вам совет, тебе, конунг, и тебе, начальник стражи. Совет мой прост. Вам стоит вспомнить о том, что вы были детьми тогда, когда этого юнца еще не было на свете. Посему негоже вести себя словно озорные мальчишки, надувающие через соломинку озерную жабу. Что касается нашего гостя, то думаю, он понял свою ошибку и больше не осмелится повторить ее. Я прав, Эдди? – Хранитель замолчал в ожидании ответа.
Великий Хранитель смотрел на меня вполне доброжелательно, однако я понимал, что он мне совсем не рад. Не могу сказать. Что это сильно меня огорчило, заводить с ним дружбу я вовсе не собирался.
- Приветствую тебя, великий князь, я соскочил с квадроцикла и поклонился конунгу, - с удовольствием заметив, как поморщился Ладвик, при слове «великий». Очевидно подобным эпитетом на острове именовали только его самого. – как я вижу, возникло некоторое недопонимание, почему я появился здесь на этой самой громыхающей железяке. Я отнюдь не собирался нарушать договор, более того смею заверить, я его даже не нарушил.
- Парень, ты уж совсем не наглей, мы же все видели, как ты только что прикатил сюда в облаке пыли и с таким грохотом, что в соседних хозяйствах кролики неделю не будут давать потомство.
- Не верь глазам своим, Торбьорн, на этой железяке, приехал вовсе даже не я, а ваш замечательный архивариус. Я всего лишь сидел рядом с ним. Как я смог бы приехать именно сюда, не зная дороги?
В задумчивости, начальник стражи почесал могучий живот.
- Но это совсем не главное, Торбьорн, главное то, что это не просто железяка, это подарок.
Как же она красива, особенно сейчас, когда не в силах сдержать удивление, смотрит на меня своими широко распахнутыми глазищами.
- Подарок? – переспросил Торбьорн.
- Да. Вчера я обещал сделать подарок дочери конунга, прекрасной Фрее. И это мой подарок для нее. А поскольку это подарок, то хватит называть его железякой, слово квадроцикл наверняка вам всем уже знакомо. Можно квадр, так проще.
Пока все ошарашенно молчали, Фрея подошла к квадроциклу и с интересом его рассматривала.
- Как тебе мой подарок Фрея, - полюбопытствовал я, хотя ответ был очевиден.
- Он прекрасен, - она провела рукой по кожаной обшивке сиденья, еще хранившей тепло моей задницы. Хотя, тепло от задницы архивариуса там тоже осталось.
Что касается квадрика. То он действительно был великолепен. Ярко- красный, с черными пластиковыми накладками, хромированные диски. А еще движок восемьсот пятьдесят кубиков, если это вам о чем-то говорит, электрическая лебедка и наконец вишенка на торте – саморучно прикрученные номера, которые я заказал Питере перед отъездом.
001 RUS – таких точно больше ни у кого нет на острове. Была мысль еще поставить мигалку, но от этого креатива было решено отказаться. Я всегда себя относил к людям, знающим чувство меры.
Тем временем в кругу бородатых аборигенов завязалась оживленная дискуссия.
- Нам не стоит принимать такой подарок, - горячо настаивал Ладвик.
- А вам ничего и не дарили, - огрызался конунг, - если он делает подарок Фрее, то только она и может решить принять его или отказаться.
Тем временем Фрея очевидно уже приняла решение. Быстрый взмах обтянутой в черную кожей ноги и вот она уже в седле квадроцикла крепко сжимает рукоятки руля. Мне кажется все, включая меня самого удивились, почему это квадрик не сорвался с места распугивая кроликов оглушительным ревом и запахом выхлопных газов. Скажу без лишней скромности, мое удивление было самым недолгим. Даже если Фрея и умела пользоваться квадроциклом, в чем я сильно сомневался, ключ от него лежал у меня в кармане.
Дочь конунга обернулась ко мне, лицо ее сияло от восторга.
- Ты научишь меня им управлять?
- Конечно, принцесса.
Ее милые щечки еще больше порозовели.
- Однако, сейчас я хотел бы нижайше просить Великого Хранителя дать мне возможность ознакомиться с древними рукописями, которые многие века хранятся вашим народом. Надеюсь, что хранитель Альбер поможет мне.
- Да, я готов, - суетливо отозвался архивариус и уже сделал было шаг в мою сторону, когда рука Верховного хранителя легла ему на плечо. Альбер испуганно замер, втянув голову в узкие плечи.
- Прежде чем дать возможность тебе, юноша, прикоснуться к нашим святыням, я хотел бы побеседовать с тобой. Ты не возражаешь, если мы немного пройдемся? – Отпустив плечо архивариуса, Великий хранитель подошел ко мне мягким, кошачьим шагом. Альбер семенил следом.
- Я буду только рад возможности пообщаться с таким мудрым собеседником, - что-то мне подсказывало, что и священник не чужд проявлений чужой лести.
- Тогда мы на некоторое время вас покинем, - Ладвик обернулся к конунгу и Торбьорну, которые вместе с Фреей рассматривали мой подарок.
- Да-да, конечно, - рассеянно кивнул Готфрид, слишком увлеченный подаренной не ему игрушкой.
- Как дети, - фыркнул Ладвик и стремительно зашагал по булыжной мостовой в сторону озера. Я поспешил за ним.
Некоторое время мы шли молча. Верховный жрец был погружен в какие-то свои, неведомые мне мысли, я же просто глазел по сторонам.  Изредка попадающиеся нам на встречу горожане с любопытством смотрели на нас, очевидно всем было любопытно, что нужно чужестранцу от великого Хранителя, а может наоборот, зачем чужак понадобился первосвященнику. Однако от расспросов горожане воздерживались, ограничиваясь почтительными приветствиями в адрес Ладвика. Ко мне вновь вернулось ощущение, что я попал на съемки фильма и сейчас нахожусь посреди выстроенных с голливудским размахом декораций. Невысокие каменные дома в два, максимум в три этажа с небольшими оконцами и крышами, крытыми глиняной черепицей тянулись с обеих сторон не очень широкой улицы, основным украшением которой были многочисленные вывески самых разнообразных форм и размеров. Я невольно замедлил шаг, пытаясь разобрать каждую надпись, сделанную по возможности так витиевато, что прочесть сходу не всегда удавалось. На многих вывесках, кроме указания имени и рода деятельности владельца дома присутствовали и самые разные изображения, соответствующие профессии хозяина.
- Скажи мне, - наконец соизволил заговорить со мной Ладвик, - что ты хочешь увидеть, для чего тебе старые тексты, которые не интересны даже большинству живущих в этом городе?
- Ты  знаешь, хранитель, я из далекой страны, которая лежит далеко на востоке, наша страна очень огромна, можно идти очень много дней и впереди будет еще много дней в пути  чтобы добраться до другого края.
- А если ехать на твоей железной повозке?- живо поинтересовался священник.
- Дней десять точно понадобится, - пожал я плечами, только растрясет сильно, для таких дальних путешествий есть повозки поудобнее.
- Большая страна, большие хлопоты, - покачал головой Ладвик, - должно быть непросто управлять таким государством.
- Да уж, наверное, непросто, - согласился, - во всяком случае у нас частенько так бывает, что делают как лучше, выходит, как всегда.
- Не думаю, что в наших рукописях ты найдешь ответы на вопрос как управлять такой огромной страной.
- Сейчас я все объясню, немного терпения, Хранитель. Много веков назад наши предки занимали гораздо меньшую территорию. Они были слабы и разобщены, на них постоянно нападали соседние племена. И тогда они позвали на свои земли представителей сильного рода, которые пришли и начали править.
Ладвик слушал не перебивая.
- Три брата со своими дружинами пришли на земли наших предков. Старшего из них звали Рюрик.
Хранитель замедлил шаг.
- А с ним были два младших брата – Синеус и Трувор.
Великий Хранитель остановился и повернул ко мне удивленное лицо.
- А племя их звалось Русами.
Ладвик побледнел. Архивариус тоже заметил, что Хранителю поплохело и кинулся к нему, подхвати по руку.
- Что с тобой, что случилось, Великий? - запричитал архивариус, - тебе плохо?
От его криков Ладвик только сморщился.
- О боги, Альбер, зачем же так орать мне в ухо? Юноша, прости меня за мою слабость, - Хранитель смущенно усмехнулся, - боюсь, сегодня мы не сможем продолжить наше общение. Приходи завтра, Альбер встретит тебя и проводит прямо ко мне.
Спорить было бессмысленно. Ну ничего, времени у меня впереди было еще много.
- Надеюсь, Хранитель, твое здоровье улучшится и будет радовать жителей города еще много лет.
- Порой наши надежды совпадают, - промямлил Ладвик, - а сейчас тебе стоит вернуться на площадь, очевидно тебя будут ждать там, - он слабо улыбнулся, - любители подарков.
- До завтра, Великий Хранитель, - поклонился я.
- Иди, Эдди, - первый раз Ладвик назвал меня по имени. Почему-то это н показалось мне признаком хорошего расположения.
Вернуться на площадь особого труда не составило, мы шли все время по одной улице никуда не сворачивая. Горожане все так же с любопытством косились мне вслед, но в целом это не сильно отличалось от отношения к белым где-нибудь за пределами центра Шанхая. Единственное отличие, прохожие были такими же белыми, как и я, пожалуй, даже еще белее. Регулярный чартер в Турцию, ну или хотя бы солярий здесь был бы кстати.
На площади было малолюдно. Мой, а точнее уже Фреин квадроцикл стоял там, где я его оставил. Возле него скучали двое стражников. Увидев меня, они оживились.
- Это ты что ли эту штуковину пригнал? – поинтересовался более молодой из стражей, в силу еще не успевший обрасти, достойного местного жителя бородой, но уже щеголявший пышными рыжими усами.
Я коротко угукнул, озираясь по сторонам, Фреи нигде не было видно.
- Вот нам бы такие, - причмокнул языком усач, - а то все ноги стопчешь, пока ночной обход сделаешь.
- Ты слышал, как он ревет? – осадил его второй стражник, - скорее весь город перебудишь, чем поймаешь кого.
- А что, есть кого ловить? – полюбопытствовал я из праздного интереса.
- Да почитай и некого, воровства у нас почти не бывает, на всю жизнь ведь позор, а деться с острова некуда. Порой молодежь бузит, да иногда выпьет кто лишнего и в драку лезет. Ничего особенного до вчерашнего дня и не было.
- А вчера что у вас приключилось? – заинтересовался я.
Стражник зачем-то оглянулся, словно собираясь поведать мне страшную тайну и ничего не сказал.
- Может я конунга позову или Фрею? – спросил у него молодой, скажу, что чужеземец пришёл.
- Меня Эдди зовут, - протянул я руку стражникам. Они осторожно по очереди ее пожали.
- Что ж не позвать, позови кого-нибудь, чего парню ждать, - решил старший страж порядка, - а ты, Эдди, если уж так хочешь чего узнать, то спрашивай у конунга, ну или Торнбьорна. А мы люди простые, нам лишнего болтать не положено. Ну что стоишь? Беги, зови, - прикрикнул он на молодого. Тот стремительно сорвался с места.
Не прошло и двух минут, как из дома выбежала Фрея.
- Ну что стоишь? Поехали, - скомандовала она вместо приветствия.
- Поехали, - пожал я плечами и уселся за руль.
Через мгновение она уже была у меня за спиной. В реве мотора было почти не слышно, что кричал мне вслед выскочивший из Дома Совета Торбьорн.
- Езжай туда, - прокричала мне на ухо Фрея, указывая рукой на одну из улочек.
Я последовал ее указанию. Улочка оказалось совсем короткой и миновав несколько домов мы выкатились за город. Брусчатка кончилась и трясти стало меньше. Я немного сбавил скорость и мы неторопливо покатили по проселочной дороге, с обеих сторон окруженной полями то ли овса, то ли пшеницы, то ли еще чего-то полезного, в чем я совершенно не разбираюсь.
- Мне кажется Торбьорн был недоволен тем, что мы уехали, - обернулся я к Фрее.
- Он всегда чем-то недоволен, - состроила гримаску дочь конунга. Отец считает, что я должна вести себя достойно девицы на выданьи и дочери конунга и поручил Торбьорну за мной присматривать.
- А ты девица на выданьи? – я ухмыльнулся и к своему удивлению мгновенно получил вполне ощутимый подзатыльник.
- Я еще не решила, а отец может думать что угодно. Останови.
Я остановился перед развилкой и облако бурой пыли мгновенно нагнало нас и окутало плотной завесой. Фрея чихнула. Я собирался было пожелать ей было доброго здравия, как и сам не удержавшись, громко чихнул. Пыль понемногу оседала. Я слез с квадроцикла и осмотрелся по сторонам. От города мы отъехали уже километров на десять и он был еле виден вдали за полями. Уходившая влево полоска дороги через несколько сотен метров упиралось в озеро, на берегу которого копошилось несколько десятков человек.
- Рыбаки, объяснила мне Фрея, - вернулись с утренней ловли и сейчас повезут улов в город. Поедем по другой дороге, но только теперь я буду управлять квадром. Учи!
К моему удивлению, процесс обучения надолго не затянулся. Квадрик, это конечно не машина, все проще, однако у меня был печальный опыт обучения знакомых девушек вождению квадроцикла. То ли питерские девушки были слишком интеллигентны, то ли Фрея так сильно хотела овладеть этой премудростью, но у нее все получилось гораздо быстрее. Не успел я закончить свой рассказ о том какую ручку надо нажимать, а какую поворачивать, как  Фрея завела двигатель.
- Ты со мной?
Я едва успел заскочить на сиденье, как квадрик рванул с места. Вы замечали, что, когда за рулем не вы сами, а кто-то другой, всегда кажется, что этот кто-то управляет машиной не самым лучшим образом. Резко газует, еще более резко тормозит, не соблюдает дистанцию. Сейчас было именно такая ситуация, за одним лишь исключением. Мне ничего не казалось. Отчаянная девчонка вела квадроцикл с бешенной скоростью в самый последний момент притормаживая на поворотах. Нас спасало то, что движение на этом участке дороги было не очень живленным, говоря по-простому, кроме нас там никого не было. После того как мы пару раз мы еле разминулись со здоровенными валунами, я почувствовал, что рубашка стала мокрой от пота. Радовало, что штаны пока оставались сухими, хотя под ними тоже все потело.
- Помедленнее, - крикнул я, но белокурое создание, вцепившееся в руль, никак на мой призыв не отреагировало, - не гони так, - я неуверенно похлопал Фрею по плечу, она обернулась и в этот момент квадрик налетел на камень. Нас подбросило в воздух, а затем изрядно тряхануло при ударе о землю. Не знаю как, Фрея сумела удержать квадроцикл на дороге, однако скорость она сбавила. Я обернулся, берег озера и поля остались уже далеко позади, город темнел неясным пятном возле синего гигантского блюдца, которым отсюда выглядело озеро. Мы поднялись еще немного по пологому склону огромного холма, заросшему невысокими соснами. Наконец, мы взобрались на самую вершину холма. Фрея заглушила двигатель и мои ноги с наслаждением коснулись земли. Наверно так утром чувствовал себя Альбер, слезая квадроцикла, хотя я так не гнал. Впрочем, клясться не буду. Скорость за рулем и на пассажирском сиденье ощущается по разному.
- Люблю это место, - Фрея уселась прямо на траву и повернула лицо к солнцу, если видному из-за пелены облаков.
- Далековато от города, пешком не находишься. А что здесь особенного?
- Лес, - односложно отозвалась дочь конунга и, видя мое непонимание, объяснила, у нас почти нет лесов. Население Гонду’руса постепенно увеличивается, домов все больше. Их надо отапливать. Почти все леса на острове были вырублены. Еще сто лет назад был принят закон, запрещающий топить печи для обогрева в светлое время года. Зимой топить разрешалось только когда на перевале замерзали лужи. В самой долине вода никогда не замерзает, даже если выпадает снег, то он сразу же тает.
- Да уж, без тепла – это не жизнь, - согласился я, вам надо высаживать деревья, в Исландии тоже так делают.
- Он тоже так говорил, - кивнула Фрея.
- Он, это кто?
- Первый человек с большой земли, живший на острове.
- Мартин Йенсен?
- Да, Мартин, говорят, он жил у нас целый год. Это было еще до моего рождения, но люди до сих пор о нем вспоминают. Он многому научил нас.
- Он умер года три назад кажется, уже совсем был старик.
- Да, люди с вашей базы говорили нам об этом. Отец и Торбьорн потом весь вечер пили за его бессмертную душу. Хотя, Торбьону все равно по какому поводу пить, лишь бы пить. Потому он и н стал конугом.Ты знаешь, что его отец был конунгом в то время, когда люди с большой земли приплыли на наш остров?
- Отец начальника стражи? Нет, не знал. Но ведь должность не передается по наследству.
- Не передается, - согласилась Фрея, - после смерти конунга собирается Большой совет, из членов которого избирается новый конунг. Однако сын умершего всегда считается первым кандидатом, если члены совета не видят у него явных недостатков.
- Так Торбьорн наверно был сильно обижен на то, что его не выбрали?
- Кто знает, - она пожала плечами по которым были рассыпаны светлые кудри, - трудно судить о том, что было еще до твоего рождения. Но говорят, что Торбьорн всегда любил выпить в мужской компании, да посоревноваться со стражниками в искусстве владения мечом. На место конунга тогда больше всех претендовал Ульрих Дикий.
- Дикий? Нормальное такое прозвище.
- Да, из-за этой дикости он и не стал вождем и до сих пор не может успокоиться из-за своего поражения. Вообще Ульрих, очень умен, семья его пользуется большим уважением. Однако у него с молодых лет бывают приступы ярости, когда с ним опасно спорить.
- Он кого-то убил?
- Убил? Нет, - Фрея отрицательно покачала головой, - у нас почти не бывает убийств. Подобное случается раз в десять, а то и двадцать лет.
- И что делают с убийцей, если поймают?
- Сажают в лодку.
- В смысле? – не понял я.
- Убийцу сажают в лодку, дают небольшой запас еды и питья и одно весло. Затем лодку с преступником в сопровождении двух лодок в которых сидят несколько молодых сильных гребцов выводят в открытое море, туда где сильное течение мгновенно увлекает лодку куда-то на север. Сопровождающие преступника лодки, н смотря на то, что в каждой по четыре сильных гребца, с трудом возвращаются на берег.
- А преступник?
- Кто знает? Ни один из них не вернулся. Скорее всего они погибают в море от холода или жажды. В одиночестве.
- Да уж, печальная участь. Лучше не попадаться.
- Лучше не совершать того, за что можно попасться, - не согласилась Фрея.
Некоторое время мы молчали, каждый погруженный в свои мысли. Божья коровка, покружив надо мной и очевидно посчитав меня достаточно миролюбивым, села мне на руку. От нечего делать я стал считать черные точки у нее на крылышках. Один, два, … восемь. Китайцы говорят, что восемь – это счастливой число. Интересно, есть ли у меня счастливой число?
- А что вчера на острове что-то случилось? – букашка приподняла крылышки и через мгновение унеслась куда-то в даль.
- Откуда ты знаешь, - Фрея резко обернулась ко мне. Лицо ее выражало настороженность.
- Да слышал случайно, как стражники что-то обсуждали, но что толком не понял.
Фрея задумалась, не уверенная, стоит ли говорить со мной на эту тему.
- Вчера утром убили одного человека, - она говорила медленно, так словно еще продолжала сомневаться, его звали Алрик. Ему отрубили голову.
- Голову? – я мгновенно вскочил на ноги и непроизвольно огляделся по сторонам, так словно ожидал, что убийца собирается сейчас проделать нечто подобное и со мной, - вы в его уже посадили в лодку, отправили? А голову нашли? – вопросы вылетали из моего рта один за другим.
- Пока ничего не нашли, ни голову, ни убийцу, - Фрея тоже встала, - точнее даже убийц.
- Их что, много?
- Один старый охотник по следам определил, что убийц было двое и одного из них Алрик успел ранить перед тем как его убили. Он потерял много крови.
Откуда-то послышалось жужжание шмеля. Оно становилось все громче, пока наконец не превратилось в оглушительный рев взбирающегося по уклону квадроцикла. На поляну выехала синяя Хонда, за рулем которой сидел Зиверс. Лицо его было хмурым.
- Мое почтение Фрея, - он вежливо поздоровался с дочерью вождя, - твой отец крайне озабочен твоим внезапным отъездом и настоятельно просит тебя как можно скорее вернуться в город.
Не говоря ни слова в ответ Фрея направилась к своему квадроциклу. Да, это был уже ее квадроцикл.
- Ты доедешь сама? – я попытался проявить заботу.
- Догоняйте! – взревев мотором красный квадроцикл устремился вниз по склону.
Мы с Зиверсом довольно долго смотрели ей в след, ожидая, что она перевернется на первом же повороте.
- Эдди, - Зиверс не пытался скрыть свое недовольство, мне кажется, я рассказывал о правилах нахождения в красной зоне.
- А это красная? – я попытался изобразить удивление.
- Несомненно, как несомненно и то вы это прекрасно знаете.
- Да? А с виду зеленая, вон елочки кругом.
- Это сосны, поправил меня Зиверс.
- Ну вот, сосны, даже вы это видите. Что плохого в том чтобы полюбоваться местной природой?
Зиверс хмыкнул.
- Не знаю, какими красотами вы больше любовались, Эдди, но вызывать гнев конунга — это не разумно. Садитесь, я отвезу вас на базу. Кстати, я не понял, вы что, подарили дочери конунга квадроцикл?

Глава 4
И лампа не горит и врут календари
И если ты давно хотела что-то мне сказать - то говори.
Любой обманчив звук страшнее тишина
Когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина.
Сплин «Романс»

- Я не понял, ты что подарил этой красотке наш квадроцикл? - Гартман, раскрасневшись от возмущения, метался по моей маленькой комнате, еле вмещающей одновременно и его огромный живот, и столь же огромное возмущение.
- Не заводитесь, профессор, у нас есть еще один, - пытался я вяло защищаться, - мы можем им пользоваться по очереди.
- Черта с два, - профессор совершенно н интеллигентным стремительным жестом сунул мне под нос фигу, - чтобы в один прекрасный день ты его подарил еще какой-нибудь девице с затянутой в кожаные штаны попой.
- Ага, значит на попу ее вы все же засматривались, - уличил я Гартмана, - и как вам?
- Дать бы тебе по шее, - мечтательно протянул Гартман.
- Вы же потомственный интеллигент, Юрий Иосифович, - на всякий случай я отодвинулся от Гартмана насколько это позволяли размеры кровати, на которую я забрался с ногами, - откуда у вас такие мысли?
- Из детства, Эдик, все мысли у нас из детства. Во взрослом возрасте человек не генерирует новые мысли, все что он умеет, это хорошо формулировать то, что знал уже давно.
- Да неужели? Вот мне так не кажется.
- Это потому, Эдик, что ты еще ребенок.
- Мне двадцать шесть.
- Вот именно, - профессор похлопал меня по коленке и мне показалось что в ноге что-то хрустнуло, хотя возможно это скрипнула кровать, - современный мужчина остается ребенком минимум до тридцати лет, а многие даже дольше. Инфантилизм, это мировой тренд. Зато какой простор для творческой мысли.
- Мне кажется вы не рады за современных мужчин. Завидуете?
Гартман тяжело опустился на кровать рядом со мной. Я физически почувствовал, как задрожали от напряжения железные ножки.
- Наверно завидую, - он с грустью посмотрел на меня, - мое детство кончилось раньше, вместе с призывом в армию.
- Вы еще и в армии послужить успели, - я искренне удивился, неужели вступительные завалили?
- Если бы, вздохнул Юрий Иосифович, я до них не добрался.
- Это как так? – заинтересовался я, - расскажите, а я вас коньячком угощу?
- Хороший коньяк? – оживился Гартман.
- Камю, папе нравится, я полез под кровать, где в одном из чемоданов хранились мои запасы алкоголя. Точнее часть запасов. Остальное было в контейнере на берегу.
- Франция, значит, - вздохнул Гартман, - ну доставай. Хотя я больше армянский люблю, он дешевле.
- Железная логика, - я наконец вынырнул из-под кровати, - а чего тогда не дагестанский?
- Умение находить баланс отличает умудренного годами и опытом профессора от нищего студента, который готов пить все подряд, - прокомментировал Гартман.
- Ну, ваше здоровье, - я протянул ему наполненный на половину фужер, - рассказывайте, как вас в армию занесло.
Гартман не спеша поводил носом, вдыхая аромат коньяка, отпил из своего фужера, и, причмокнув губами от удовольствия, нагло заявил, - так себе коньяк, но можешь еще налить.
Я поборол в себе желание выплеснуть остатки коньяка ему на голову и вновь открыл бутылку.
- Так вот, юноша, я родился и вырос на земле обетованной.
- Всегда чуял, что вы не наш человек.
- Заткнись, Эдик, - Гартман показал мне огромный кулак, - родившийся в России еврей везде не наш человек. Тут он не русский, а там он наоборот слишком русский. Неразрешимое противоречие бытия. Вообще удивительная вещь, евреи, вроде не глупые люди, но место обитания всегда выбирали – хуже некуда.
- Ну да, столько лет искать именно тот клочок пустыни на котором нет нефти, это в актив не запишешь.
- Есть еще одно место, которое совершенно не пригодно для жизни, во всяком случае для жизни уважающего себя еврея.
- Это где это, Эмираты?
- Еврейская автономная область. Слышал про такую?
- Это где-то по Одессой? Угадал?
- Почти, это где-то на дальнем востоке, на границе с Китаем.
- Ох, ничего себе занесло.
- Вот и я так думал все детство. Поэтому, когда школа близилась к завершению, вариант был один – лететь в Ленинград и поступать в институт там.
- А почему не Москва?
- Я был скромным ребенком. Столица меня пугала. Мы жили в рабочем поселке примерно посредине между Биробиджаном и Хабаровском. Так вот, билет на самолет из Хабаровска в Ленинград стоил больше ста рублей. Деньги не малые. Летом билеты всегда хорошо раскупались, брать надо было заранее. У моей мамы подружка работала в Хабаровске в кассе Аэрофлота. И вот, когда мы уже собрались покупать билет, она сказала моей маме по секрету, что вот-вот выйдет распоряжение о снижении цен на билеты с дальнего востока до Москвы и Ленинграда. Подружка даже точно знала на сколько снизят цену. На три рубля пятьдесят копеек. Тогда ведь цены по приказу определялись и могло быть что угодно. Забота партии о своем народе принимала порой интересные формы. Сейчас в принципе также.
- Не отвлекайтесь, Юрий Иосифович, - попросил я.
- А ты не жадничай с коньяком, - профессор сунул мне в руку пустой бокал, - мы с мамой решили ждать. Мы ждали неделю, потом еще одну. Потом наконец вышел приказ.
Я протянул Гартману наполненный до краев бокал. Он одобрительно кивнул.
- Вышел приказ, по которому цены на перелет в Ленинград подняли на два рубля. Подняли, Эдик!
- Не повезло, - я пытался изобразить сочувствие, хотя мозг отказывался воспринять разницу в два рубля как изменение цены.
- Еще как не повезло, подтвердил профессор, только невезение было вовсе даже не в цене. Невезение было в том, что билетов на нужные даты купить уже было невозможно. Все билеты были проданы.
- А на поезд?
- И на поезд, - Гартман икнул, - можно было купить билет на двадцать пятое июля, но на поезде добираться не меньше шести суток, а экзамены начинались с первого августа. Я банально не успевал, - профессор кое-как встал и поставил недопитый бокал на стол, - и я никуда не уехал. А осенью пришла повестка и я ушел в армию. Вот и все. Так за три- пятьдесят я стал солдатом.
- Да уж, сэкономили, - теперь я действительно сочувствовал Гартману.
Профессор в задумчивости смотрел в небольшое окошко моей комнаты. Все что он мог там видеть, это туман, к вечеру плотной пеленой затянувший все вокруг.
- Зато за границей побывал, - круглое бледное лицо Гартмана видимое в отражении на стекле окна чем-то напоминало луну.
- В ГДР что ли были? Так это вам считай повезло.
- Если бы, - Гартман оторвался от созерцания окна и обернулся ко мне, - в Монголии, в железнодорожных войсках.
- Там что, бронепоезд был? – я искренне изумился.
- Угу, броненосец, - скривился профессор. Обычный стройбат, насыпи для путей делали. Два года с киркой, автомат только на присяге и видел.
- Действительно не повезло.
- Да, не лучшие годы моей жизни, - согласился Юрий Иосифович. Он покосился на недопитый коньяк, вздохнул и пошел к выходу. Перед тем как закрыть за собой дверь он обернулся и неожиданно доброжелательно попросил:
- Эдуард, постарайтесь все же не раздарить все имущество нашей экспедиции своей пассии.
Я не успел ничего ответить, как дверь захлопнулась, скрыв от меня массивную фигуру профессора.
Во время завтрака я чувствовал на себе многочисленные любопытные взгляды, иногда до моих ушей долетали обрывки фраз, явно посвящённым моим отношениям с дочерью конунга и широте русской души. «Oh, those Russians…» - такова была тема утренних пересудов. Наконец, с полным желудком и перемытыми до белизны костями я покинул помещение столовой. Гартман, набравший на мой взгляд чрезмерное количество десертов, остался за столом.
Я вышел на свежий воздух. Туман, накрывший остров еще вчера, вовсе не думал развеиваться. Все, что находилось дальше двадцати, максимум тридцати метров от глаз, разглядеть было фактически невозможно.
- И так почти всегда, - послышался знакомый голос.
- Доброе утро, Клаус, - поприветствовал я Зиверса.
- Вышли покурить, - поинтересовался нмец.
- Я не курю.
- И это правильно, - Зиверс извлёк из кармана ветровки пачку синего «Честерфилда», - а я вот балуюсь понемногу.  Три-четыре сигареты в день, не больше. Люблю после еды затянуться.
- Ясно, - я смотрел как Зиверс вставил сигарету в рот, щелкнул зажигалкой и с удовольствием глубоко затянулся, - говорят от этого рак желудка бывает.
 Зиверс выпустил струю дыма мне в лицо и улыбнулся.
- Нет, это если курить натощак. Какие у вас планы на день?
- Вновь попытаюсь встретиться с местным жрецом. Вчера он что-то резко приболел и мне не удалось ничего увидеть.
- Вчера вы в любом случае времени не теряли, - усмехнулся Зиверс, - однако ваши действия многие не одобряют. Мне кажется, вы несколько погорячились, сделав такой подарок.
- Этим я договор не нарушил, не так ли?
Зиверс задумчиво кивнул.
- Не нарушили, не спорю. Это не оружие. Но в любом случае это технология, с которой они не знают, что делать.
- Это Фрея не знает? Мне кажется она уже ездит быстрее меня.
- Возможно. Но что она станет делать, когда ваш подарок сломается? Мне кажется, их народ еще не дорос до использования такой техники.
- Не смешите меня, Зиверс. Я тоже не умею чинить квадроциклы. Так же как ноутбуки, сотовые телефоны и кучу всего еще. Это не мешает мне всем этим пользоваться.
- Вы понимаете, что они сейчас по уровню своего технического развития находятся примерно на уровне пятнадцатого века? Понятно, что наше присутствие здесь в конечном счете имеет целью максимально ускорить их развитие, но все должно быть достаточно органично.
- Органично, это как? Это никак? – разговор начал меня раздражать, - Зиверс, вы же умный мужик, так объясните мне, как так может быть, что на острове, который был обнаружен сорок лет назад, за это время ничего не изменилось? Ничего!
- А что вас удивляет? – Зиверс выбросил окурок в урну, - это нормально, это не худший вариант.
- В смысле?
- Возьмем к примеру Сомали. Эдди, вас не удивляет, что могущественные мировые державы уже тридцать лет не могут решить проблему пиратства в Аденском заливе? А в самой Сомали толпы оборванцев с автоматами Калашникова десятки лет убивают друг друга сами не зная зачем. Вот это удивительно. А еще это печально. А этот остров, - Зиверс задумался, - он никому не мешает и по большому счету никому не нужен.
- Тогда с чего это вдруг здесь собралось столько народу. Я имею в виду нашу базу.
- Я понял, - кивнул Зиверс, - на мой взгляд, это обычная расовая солидарность.
- Чего? Это как?
- Элементарно, бывает солидарность классовая, бывает корпоративная. А здесь солидарность расовая. Белая раса все быстрее сдает позиции, разве не так?
- Зачем было принимать столько беженцев? – задал я встречный вопрос, - вы теперь сами не знаете, что с ними делать.
- Возможно, в любом случае Европу заполняют выходцы из Азии и Африки, в Соединенных штатах картина примерно такая же. Однако мы, я имею в виду белые европейцы, привыкли смотреть на мигрантов несколько свысока, чуть ли не на как дикарей. Поэтому нас и не волнует то, что происходит в Сомали или еще в каких-то джунглях. Это же дикари. И тут до кого-то дошло, что есть целый остров, на котором живут тысячи белых дикарей. А этого быть не может. Ведь априори считается, что белых дикарей не бывает, что белая раса – это оплот цивилизации.
- Это вы сами так решили, или вас дедушка научил?
Зиверс шагнул ко мне, я напрягся, готовый к нападению. Однако нападать он не собирался. Глядя мне прямо в глаза Зиверс медленно почти по слогам произнес.
- Я только сказал вслух то, о чем вы сами про себя думаете.
Он вновь отступил от меня на шаг и добавил обычным тоном.
- Я отнюдь не расист, Эдди, я служил со многими ребятами с разным цветом кожи. Но все же я патриот белой расы, и когда я смотрю бокс, то всегда болею за белого боксера.
- Я вас понял, Зиверс, не заводитесь, - я примирительно хлопнул его по плечу, - мне надо идти, меня ждут местные служители культа.
- Кстати, - остановил меня Зиверс, - вы в курсе, что на острове произошло убийство?
- Да, Фрея вчера что-то рассказывала.
- Тогда вы должны знать, что убийца не найден. Он где-то там, в городе. Будьте осторожны.
Не прощаясь, Зиверс зашагал куда-то в сторону ворот и вскоре растворился в тумане. Я отправился поторопить Гартмана. В конце концов, сколько можно жрать.
Наш конвой из трех квадроциклов медленно двигался по узкой каменистой дороге. Я ощущал себя пассажиром сухопутного Титаника. Огромные валуны возникали из тумана словно черные айсберги и разочарованно проплывали мимо нас, сожалея о том, что добыча от них ускользнула. Наконец мы преодолели перевал и начали спуск в долину.
- Пешком наверное дошли бы быстрее, - крикнул я в спину Гартману, не уверенный что он меня услышит, однако он обернулся.
- Это тебе еще сегодня предстоит. Находишься.
- Смотрите лучше на дорогу, - обеспокоился я.
- Тогда молчи, - рявкнул профессор.
Минут через двадцать мы добрались до развилки. Дорога раздваивалась. Левая колея уходила к озеру, в обход города. Именно по ней намеревался направиться Гартман в компании со своими коллегами - геологами. Мне же предстояло пройти еще пару километров пешком до города.
На развилке был выстроен небольшой каменный домик, наши вояки очевидно назвали бы его блок-пост. Как называли его местные я не знал, но функция его от названия не менялась. Из домика нам на встречу вышли два бородача, вооружённые длинными, почти достающими до земли мечами. Они коротко переговорили с едущим на головном квадроцикле норвежцем и махнули рукой, показывая, что дорога свободна. Я спрыгнул с квадроцикла.
- До вечера, обернулся я к Гартману.
Тот помахал мне рукой.
- Пять вечера, юноша, не опаздывай. Иначе до базы пойдешь пешком.
- Да помню я, - я хлопнул нагруженного под завязку оборудованием железного коня по заднице. В ответ тот недовольно взревел мотором и скрылся в тумане, догоняя ушедших вперед собратьев.
Я двинулся к блок-посту.
- Альбер здесь? – поинтересовался я у стражников.
- Здесь, дрыхнет, ленивец, - кивнул один из бородачей, - сейчас позову.
Он скрылся внутри здания, второй стражник остался со мной, не стесняясь разглядывая меня с ног до головы.
- Это ты что ли квадру Фрее подарил? – полюбопытствовал он
- Угу, - вступать в долгий разговор мне не хотелось.
- А теперь сам пешком пойдешь, - заметил стражник.
- Угу, - ничего не оставалось как вновь согласиться.
- На всех квадр не хватает, - глубокомысленно изрек стражник.
Он был прав, но обсуждать очевидное мне совсем не хотелось. На счастье, из домика наконец появился зевающий архивариус. Увидев меня, он доброжелательно улыбнулся и поспешил ко мне с протянутой рукой.
- Доброе утро, Эдди.
- Рад тебя видеть, Альбер, - я крепко пожал его тонкую ладонь, - как самочувствие Великого хранителя?
- Слава Богам, это была лишь небольшая слабость. Я с утра заходил к нему, он ждет тебя с нетерпением.
Мы зашагали в сторону города. Альбер, очевидно большую часть времени проводящий в одиночестве, всю дорогу болтал. От него я узнал, что Великий хранитель провел вчера почти весь вечер в хранилище мудрости, перебирая старинные свитки.
- Великий хранитель очень ответственный человек, он хочет все подготовить к твоему приходу в самом лучшем виде, так чтобы тебе все было легче понять. Выбирает, что показать тебе первым.
- А что совсем не показывать, - пробормотал я.
Альбер вопросительно посмотрел в мою сторону.
- Ты что-то сказал?
- Говорю, это хорошо. Думаю, мне будет очень интересно.
- Нам самим очень интересно, - с горячностью отозвался Альбер, - неужели мы связаны родством с твоим народом. Скажи а в тебе течет кровь одного из братьев?
Я почувствовал огромное желание соврать.
- Увы, нет, - с сожалением признался я, - мой род не такой древний.
- Жаль, - в голосе архивариуса слышалось искреннее разочарование, - Ладвик принадлежит к роду, ведущему начало от самого Ингвара Сурового, того самого, который принес клятву мира.
Мы вошли в город. Утренний туман немного рассеялся. Облака по-прежнему затягивали все небо и не было даже намека на солнце, но хотя бы стало чуть дальше видно. Мы шли по той самой улице, по которой я вчера влетел в город на квадроцикле. Улочка была довольно короткой и вскоре мы вышли на уже знакомую мне центральную площадь. Квадратная, покрытая серой брусчаткой она была достаточно велика. Не знаю, могло ли собраться на ней все население Гонду’руса, но половина – это точно. На одной стороне площади возвышалось двухэтажное задние с колоннами, Дом Большого Совета, как сказал мне Альбер, именно здесь раз в неделю собирались сто избранных, которые обсуждали все мало-мальски важные вопросы жизни острова.
Однако вовсе не это массивное, в чем-то даже величественное здание было главным украшением площади. На другой стороне, напротив Дома Большого совета возвышалось здание необычайной красоты. Фасад здания, обращенный на площадь был разделен пилястрами на три части, три яруса галерей, возвышались над площадью, при этом нижний ярус был  украшен тремя порталами куполообразной формы. Да это же вылитый Нотр-Дам де Пари! Как я мог вчера этого не заметить? Ошеломленный, я уставился на это чудо архитектуры. Увидев, что я замер, Альбер тоже встал рядом.
- Храм святого круга //// ХРАМ СПАСЕНИЯ ???????? Наш главный храм. Десятидневные службы здесь ведет сам Великий Хранитель.
- Слушай, Альбер, это поразительно, - я не мог сдержать своего восхищения, - у меня сейчас нет с собой, я потом покажу тебе фотографии. Ты знаешь что такое фотографии? – спохватился я.
- Знаю, - кивнул архивариус.
- Завтра покажу. У нас, ну не совсем у нас, -поправился я, в одной из стран на большой земле есть храм, построенный почти восемьсот лет назад. И он очень похож, на ваш. Поразительно похож.
- У разных людей мысли о Боге могут идти разными путями, но порой они обязательно пересекаются, - глубокомысленно изрек Альбер и продолжил путь.
Я зашагал рядом, периодически оглядываясь на медленно исчезающий в тумане храм.
- Так ведь и боги у нас разные, - заметил я Альберу, - вот вы в кого верите?
- Мы верим во множество богов, - отозвался Альбер, - мы не знаем сколько их и как их зовут. Множество неисчислимо, каждый может найти того бога, который ближе ему самому и просить его о помощи.
- Интересная концепция, - я потер затылок, - а вот у нас в основном считают, что бог один.
Альбер всплеснул руками.
- Я слышал об этом. Это просто ужасно. Одиночество, это худшее наказание, которое может испытывать любое живое существо. Все мы стремимся к себе подобным и предполагать, что тот, кто превосходит нас в разуме и могуществе, обречен на вечное одиночество, это просто безумие. Прости, если я тебя обидел.
- Нет, что ты, все нормально, - успокоил я Альбера. Я считаю, что у каждого может быть свое мнение. Ты мне только объясни, если богов у вас целая куча, то в честь кого выстроен храм?
- Мы поклоняемся символу веры, - объяснил Альбер, - он соединяет наш мир и мир богов.
- И что это? – уточнил я.
- Великий круг, он же око познания, - архивариус сделал плавный жест рукой. Открытая ладонь описала полный круг в воздухе и на мгновение замерла.
- А у нас крест, вот так делаем, - я быстро перекрестился.
Альбер поморщился.
- Для нас крест — это символ смерти.
- Знаешь, у нас во многом тоже самое. Во всяком случае за него много умирали. И на нем тоже.
Архивариус вопросительно смотрел на меня.
- Вижу миссионеры до вас еще не добрались. Потом как-нибудь расскажу.
- Хорошо, тем более мы почти пришли, согласился Альбер.
Улица, по которой мы шли, упиралась в самый берег озера. Последний дом был окружён высоким, в два человеческих роста каменным забором. Альбер подошел к железной калитке, упрятанной в нише ограждения и громко постучал. В глухой калитке была проделана узкая щель, за которой мелькнул чей-то глаз. Этот глаз несколько раз моргнул, затем лязгнул засов, и калитка открылась. Альбер сделал приглашающий жест рукой, и я шагнул вперед, пригнув голову, чтобы не удариться о низкий проем.
- Я так понимаю, конунг, что Торбьорн не может найти убийцу? – Ульрих разгневанно мерял шагами пол зала приемов.
- Стража опросила всех жителей острова, всех до единого, - Готфрид восседал в огромном, похожем на трон кресле из последних сил сохраняя невозмутимость, - особенно тщательно опрашивали рыбаков, но никто ничего не видел. Торбьорн не волшебник. Кстати, где он? – обратился конунг к сидящему рядом с ним советнику.
Свен рассмеялся.
- У нашего начальника стражи большая беда. Вчера он объелся грибного супа и теперь мается с животом. Жена сказала, что он все утро не встает с выгребной ямы. Думаю, сегодня мы его точно не увидим.
- Только и может что жрать и пьянствовать, - зло бросил Ульрих, - частенько он кстати животом мается.
- Ты претендуешь на должность начальника стражи? - осведомился Готфрид, - ты же знаешь, раз в год любой член совета может выдвинуть свою кандидатуру. Новые выборы совсем скоро.
- Нет уж, спасибо, - фыркнул Ульрих, не имею никакого желания весь день возиться с этой толпой бестолковых.
- Ты имеешь в виду нашу стражу? – холодно спросил Готфрид, - напомню тебе, что в ней собраны лучшие мужчины острова. Сын твоей сестры, кстати, тоже несет службу стражника. Очень достойный молодой человек.
- Как и все остальные, - поддакнул Свен.
Ульрих пристально посмотрел на советника, так словно пытался уничтожить его взглядом, но Свен в присутствии Готфрида был вполне бесстрашен.
- Все это сейчас не важно, - Ульрих наконец подошел к большому круглому столу, за которым сидели конунг и советник, и сел напротив, - важно то, что убийца Алрика не найден. Важно и то, Готфрид, что вы с ним сильно не ладили последнее время.
- Что ты хочешь этим сказать, Ульрих? – Готфрид злобно прищурился.
- Только то что сказал, - Ульрих выдержал взгляд князя, - я не собираюсь бросать никаких обвинений, но людям ты рот не заткнешь. Не все идеи Алрика были мне близки, и он никогда не набрал бы большинства в совете, но сейчас после его смерти, все только и говорят о том, что он был прав. И именно поэтому его убили.
- Все? – конунг не мигая уставился на Ульриха, - ты тоже?
- Не все, - Ульрих наконец смутился, - но многие. Что касается моего мнения, то думаю, что Алрик был дурак. Только он был из тех дураков, что порой говорят умные вещи.
Ульрик поднялся со своего кресла.
- Дела призывают меня. Я покину тебя, конунг, если ты не возражаешь, - он счел нужным соблюсти приличия.
- Я не возражаю, Ульрих, - Готфрид печально кивнул, - прошу только об одном одолжении.
- О чем же? - заносчивому члену совета было любопытно, что может хотеть от него конунг.
- Подумай.
Ульрих стоял неподвижно, ожидая продолжения фразы, но Готфрид молчал. В конце концов он тоже встал и подошел к Ульриху.
- Перемены, о которых так говорил Алрик, возможно и изменят жизнь острова к лучшему, хотя вовсе не обязательно. Но подумай о том, если все эти перемены свершатся, какова будет роль совета, какова будет твоя роль. Будешь ли ты все таким же значительным и уважаемым горожанином, или твое место займут люди пришедшие с большой земли?
Ничего не ответив, Дикий вышел из зала приемов. В дверях он встретил стражника, который поспешно уступил ему дорогу. За спиной стражника Ульрих Дикий не заметил паренька, разглядывавшего висевшее на стене оружие. Проводив Ульрика взглядом, стражник вошел в зал приемов.
- Мой конунг, человек с большой земли просит о встрече с тобой, - стражник почтительно склонил голову.
- Где он? Веди его.
- Я уже здесь, - от дверей послышался молодой голос.
Стражник отступил в сторону, и конунг увидел юнца, недавно появившегося на острове.
- Это ты? – радости в голосе конунга не было, - с чем пожаловал? Еще подарки?
- Увы, великий князь, сегодня я с пустыми руками, - юноша вежливо поклонился.
- Это хорошо, - конунг уселся в свое кресло, гостю сесть он не предложил, - я еще не решил, что делать с твоим вчерашним даром. Может быть стоит отослать его обратно.
- Очень жаль, если подарок не пришелся тебе по вкусу. Хотя я и дарил его твоей дочери, но был уверен, что это только первый экземпляр и через некоторое время и ты, и твое ближайшее окружение смогут перемещаться по острову гораздо быстрее чем сейчас.
- Знаешь, Эдди, - усмехнулся Готфрид, - я и сейчас никуда не опаздываю. Выкладывай, зачем пришел?
- Прости если лезу не в свое дело, конунг, - молодой человек подошел ближе к столу, - я слушал на острове произошло преступление и преступник до сих пор не найден.
- Действительно, - кивнул конунг, - ты действительно лезешь не в свое дело. Но продолжай пока, я готов слушать.
- Так вот, на сколько я знаю, убитый успел ранить одного из нападавших, причем ранил довольно сильно.
- Это тебе Фрея вчера наболтала? – нахмурился Готфрид, - дождется, запру я ее в доме.
- Нет, великий князь, я случайно услышал на улице чей-то разговор, у меня очень чуткий слух.
- Что дальше? Может быть своим чутким слухом ты услышал стоны раненого?
- К сожалению, нет, великий князь, но я думаю раненого проще увидеть, чем услышать.
- Это как? – удивился молчавший до этого Свен. Готфрид тоже непонимающе смотрел на молодого человека.
- Все просто. На острове живет не так много людей, около тридцати тысяч, ели не ошибаюсь. А если отбросить женщин, детей и немощных, будет еще меньше.
- Пусть завтра все мужчины соберутся на площади и снимут верхнюю одежду. Раненого найти будет не трудно.
- Но как в такой толпе заметить, если кто-то вдруг не придет? – конунг недоверчиво смотрел на юнца.
- Я сегодня был у Верховного хранителя и видел у него подробную карту города, с указанием всех домов.
- Видел я эту карту, это архивариус забавляется, рисует. Он от одиночества чего только не придумает, - подтвердил Свен.
- Так вот, всего около десяти тысяч дворов. Это конечно много. Но у тебя есть сто стражников, на каждого из них придется около ста дворов. Это тоже не мало. Но надо чтобы каждый обошел закрепленные за ним дворы и выдал каждому мужчине, проживающему на его территории метку с числом. Когда люди соберутся на площади, каждый будет иметь при себе эту метку и отдаст ее своему стражнику, когда будет осмотрен. Если кто-то не придет, то стражник сразу об этом узнает.
- А почему бы нам просто не пойти по домам и не досматривать всех подряд? – поинтересовался Свен.
- Сколько дней мы будем ходить толпой? – покачал головой Готфрид, - а если стражник будет один, то обнаруженный убийца может напасть и на него.
- Или просто спрячется, слух о том, что вы ходите по домам, разлетится по острову, когда вы еще будете во втором доме.
Все обернулись на женский голос. Фрея незаметно для всех появившаяся в зале подошла к столу.
- Ты давно здесь, дочь? – осведомился конунг.
- Не так давно, отец, - Фрея уселась в кресло рядом с отцом, - не так давно, чтобы понять за что именно ты хочешь запереть меня в доме.
- Фрея! – не покрытая растительностью часть лица конунга неожиданно покраснела.
- А еще я не пойму, почему ты не предложишь этому юноше, который дает тебе дельные советы, присесть. Разве вежливость не достойна конунга?
- Фрея! – побагровевший Готфрид с силой ударил кулаком по столу.
- Что, отец, - дочь конунга склонила белокурую голову и отчаянно заморгала ресницами.
- Ничего, - усилием воли конунг взял себя в руки, - а ты не стой, особо приглашать никто не будет, - кивнул он молодому человеку.
- Фрея права, - молодой человек уселся за стол, - надо, чтобы люди не знали, зачем им раздают метки, тогда никто не будет уклоняться от их получения. О том что надо собраться на досмотр объявить стоит уже завтра.
- Непонятно, как нам все успеть до завтра, - Свен задумчиво разглаживал седую бороду.
- Значит так, - принял решение Готфрид, - ты, Свен, беги к Торбьорну, пусть встает с горшка и тащится сюда. Надо собрать стражу, всех до единого. Фрея, распорядись послать гонца к архивариусу, мне нужна эта карта здесь и как можно скорее.
Свен на столько быстро, на сколько позволял ему огромный живот вышел из зала.
- Архивариус пусть тоже идет сюда, нам понадобится его помощь, - молодой человек вновь вскочил на ноги, - а мы с Фреей можем начать делать метки, вот только, - молодой человек взглянул на запястье левой руки, мне надо предупредить моего товарища, что я задержусь. Можно воспользоваться твоим квадроциклом? – обратился он к Фрее.
Улыбка озарила ее лицо.
- Так и быть, дам покататься. Держи ключ. Только не долго.

Глава 5
- Держи ключ, только не долго.
Ее пальцы коснулись моей рукии я на миг ощутил себя восьмиклассником. Повернув голову так, чтобы конунг не мог видеть моего лица, я чмокнул губами воздух, изображая поцелуй. Смех Фреи разлился по залу звонкими колокольчиками.
- Пошли, я покажу где стоит квадра.
Квадроцикл одиноко скучал на заднем дворе, сплошь утыканном какими-то хозяйственными постройками.
- А вот это у нас тюрьма, - Фрея с улыбкой указала мне на приземистый каменный амбар с мощными железными решетками на узеньких оконцах, - она обычно пустует.
- Ждет свою жертву, - я усмехнулся, заводя двигатель.
- Разве те, кто туда попадают, жертвы? – неожиданно серьезно спросила Фрея.
- Всякое бывает, - пожал я плечами, - иногда ведь может попасть и невинный.
- Только не у нас!
Фрея распахнула одну створку ворот. Этого вполне хватало, чтобы мог проехать не такой уж широкий квадрик, и я с оглушительным ревом выкатился на площадь. Арки собора, с любопытством смотрели на меня, очевидно удивляясь, куда можно спешить на острове, где спешить некуда и незачем.
Быстро проскочив городскую улицу, я выкатился на свободное пространство и помчался еще быстрее. Мои часы показывали пять минут шестого. Гартман опять будет недоволен.
К моему удивлению, на развилке у блок-поста стоял не только квадроцикл профессора, но и остальные машины. Вся компания и присоединившиеся к ним стражники собралась в кружок вокруг моего уважаемого руководителя и что-то внимательно слушала. На мое шумное приближение никто даже не отреагировал. Почувствовав легкий укол ревности, я заглушил мотор и прислушался. Гартман как раз добрался до кульминации истории, которую я уже слышал во время пьянки на «Звезде Шанхая».
- Сижу я значит в этой котловине, и так мне хорошо. Водичка тепленькая, гейзер булькает помаленьку. Немного тухлыми яйцами попахивает, но не сильно. Так я разомлел, что даже глаза закрыл от удовольствия. И тут слышу, кто-то рядом со мной в воду плюхается, да так неаккуратно, мало того, что все лицо мне обрызгал, так еще и в бок толкнул. Я человек незлобливый, но ведь во всем должна быть взаимность. Я тоже этого наглеца так локотком легонько по ребрам двинул.
Гартман выставил вбок локоть правой руки, окружающие одобрительно загудели.
- И этот, который рядом со мной плюхнулся, он как заныл, мне аж противно стало. Все удовольствие ушло. Открываю глаза, поворачиваю к нему голову, смотрю, а он тоже на меня смотрит, аж глаза выпучил. Мама, дорогая, это же медведь. Я с перепугу как заору на весь Йелоустоун. Не знаю, как я из трусов не выскочил, но из гейзера я выпрыгнул в одно мгновение. А самое смешное, что мишка от моего крика тоже перепугался, да как сиганет в другую сторону. В общем бежал он быстрее меня, хорошо, что в другую сторону.
- Очевидно медведь был совсем молодой, - заметил, - Мартенс, американский коллега профессора, -  вначале самостоятельной жизни без матери они достаточно пугливы.
- Наверно, - согласился Гартман, - мишка был не очень здоровый, - хотя с его коготками он бы меня одолел. Явился, не запылился? – поприветствовал меня профессор.
- Да, но я на минуту, - я потянул Гартмана за рукав, мы отошли на несколько метров в сторону.
- Я сейчас опять уеду, скажите Зиверсу, чтоб шум не поднимал. Часам к десяти буду.
- Парень, ты опять чудишь, - Гартман недовольно нахмурился, - говори, что случилось.
Я как мог вкратце обрисовал ему ситуацию.
Выслушав меня, Гартман помрачнел еще больше. Он в задумчивости разминал рукой свою могучую шею.
- Ты перед кем выслуживаешься? Перед конунгом или его смазливой дочуркой? На мой взгляд, ты лезешь туда, куда лезть вовсе не обязательно, - высказал он свое мнение.
- Возможно, но я уже пообещал, что вернусь.
- А, тогда конечно, - усмехнулся профессор, - ты же хозяин своего слова. Только, знаешь, я не удивлюсь, если Зиверс завтра тебя запрет под замок.
- Не запрет, если вы ему все нормально объясните. У вас же дар истории сочинять. А к десяти я буду. Черт возьми, я пацаном позже домой возвращался.
- Ладно, - неожиданно согласился профессор, - без четверти десять я буду ждать тебя здесь. Если опоздаешь, больше ко мне не обращайся.
- Я понял, буду как штык.
- Езжай, штык. Кстати, где твоя рация? Я тебя несколько раз сегодня пытался вызвать.
- Рация?
До меня медленно дошло, что вчера, отдав квадроцикл Фрее, я забыл забрать брошенную в один из закрепленных на багажнике кофров, рацию. Я открыл сундучок. Рация была на месте. Я тут же закрепил ее на поясе. Гартман с ироничной улыбкой наблюдал за мной. Кивнув профессору я двинулся в обратный путь.
- Седьмой канал, - крикнул он мне в спину. Я высоко поднял руку, в знак того, что услышал его.
Когда я вернулся в зал приемов, то застал там только конунга и бледного, держащегося за живот Торбьорна. Готфрид одним небрежным движением руки отпустил приведшего меня стражника, а другим, столь же небрежным, предложил мне сесть, что я и сделал.
- Ты значит это все придумал, - Торбьорн впервые смотрел на меня с уважением, - если постараться, то все можно успеть за вечер, - тут он скрючился, лицо его перекосило страдание, - только наверно без меня. Отпусти, Готфрид, - взмолил он конунга, - не дотерплю.
- Иди, от тебя пользы сейчас все равно не будет, - с досадой махнул рукой конунг.
В зал вбежала Фрея, неся целую кипу здоровенных кусков кожи.
- Метки будем из кожи делать, так быстрее всего, - объявила она нам, - вывалив все это богатство на стол, - держи ножницы.
Резать листы кожи на десять тысяч квадратиков, это явно не княжеское дело. Очевидно, именно так решил конунг и одобрительно подмигнув мне, покинул зал приемов. Мы с Фреей остались одни. На второй сотне квадратиков, у меня начала болеть рука, на четвертой я уже натер мозоль. Ближе к тысяче я просто перестал чувствовать свою руку. Радовало одно, стопочки нарезанных кусочков возле Фреи росли гораздо быстрее чем у меня. Вырезать все пять тысяч мне явно не придется.
- Тысяча готова, - Фрея положила ножницы на стол и начала разминать затекшие пальцы. Я увидел красные пятна мозолей на ее руке.
- Отдохни, я сам все нарежу, - вырвалось у меня.
Фрея рассмеялась.
- Конечно нарежешь, только не скоро. А времени совсем немного, если хотим все успеть.
- Ты можешь начать подписывать, - я продолжал изображать рыцаря, в тайне надеясь, что мне все не придется одному махать ножницами.
- Подписывать нам поможет архивариус, - Фрея вновь взялась за работу. Я старался не отставать.
Когда я накромсал уже три тысячи кожаных кусочков, а Фрея перевалила за четыре, в зал вбежал Альбер. Под мышкой он аккуратно держал свернутую в рулон карту города. Оценив наши страдания, архивариус мгновенно включился в работу. Любезно оставленные конунгом ножницы стремительно замелькали в его тонких длинных руках. Вскоре с первым этапом изготовления меток было покончено.  И тут оказалось, что ко второму этапу я перейти не могу. Пока Альбер извлекал из своего мешка принесенные перья и банки с чернилами, я тупо рассматривал свою правую руку. Чем дольше я на нее смотрел, тем больше во мне росла уверенность, что это рука не моя, во всяком случае, я ее абсолютно не чувствовал. Все попытки хотя бы пошевелить пальцами заканчивались безуспешно. Указательный палец пострадал сильнее всего. В том месте, где он постоянно соприкасался с железным кольцом, кожа на нем слезла и выступила кровь. Наверняка это было сущей безделицей для средневекового островитянина, а именно такие меня и окружали, но мне казалось что я получил настоящее боевое, ну или как минимум трудовое ранение.
- Пойдем ка со мной, - Фрея коснулась моего плеча.
Следуя за ней я вышел из зала, прошел через какой-то темный коридор и оказался в небольшом помещении, похожем на кухню, во всяком случае все полки в этой комнате были заставлены разнообразной посудой. Фрея взяла в руки горевшую в углу масляную лампу, присела на корточки. Вскоре очаге начали потрескивать дрова, запахло дымом. Вода в котелке нагрелась на удивление быстро, я даже не успел задремать.
- Иди сюда, - Фрея попробовала воду пальцем, высыпала в котел какое-то измельченное сено, - суй руку в котелок. Да не бойся ты, не кипяток.
Я опустил руку в котел. Вода действительно была горячей, но терпеть было можно. Я почувствовал, как кровь прилила в расширившиеся от тепла сосуды. Вода в котле начала краснеть.
- Сейчас сварюсь уже, - держать руку уже не было сил, и я выдернул распаренную кисть.
- Так гораздо лучше, - Фрея придирчиво осмотрела мою руку.
Пока я отмокал, он успела изготовить желто-зеленую кашицу из листьев неизвестного мне растения. Именно эту неаппетитную массу она осторожными движениями нанесла мне на рану, а затем ловко перевязала ее куском ткани.
- Спасибо тебе, - на мгновение я задержал ее руку в своей ладони.
- Здесь не за что благодарить, - она мягко высвободила руку, - надеюсь, твой совет действительно поможет моему отцу и завтра мы поймаем убийцу. Так что, если кого и надо благодарить, так это тебя.
- Пока рано, еще же никого не поймали.
Мы вернулись в зал приемов, где Альбер, высунув язык от усердия старательно вычерчивал цифры на кусочках кожи.
- Я не знал, что вы используете те же цифры, что и мы, - я не смог сдержать удивления.
- Я же тебе говорила, Мартин многому научил нас, в том числе и этим цифрам.
- Да, это гораздо удобнее того, чем мы пользовались раньше, - поднял голову Альбер, - я был тогда совсем ребенком, Мартин очень много времени проводил с нами.
Я взял перо и попробовал написать цифру один на куске кожи. С трудом, но у меня получилось. Конечно, мои цифры были самыми неаккуратными, и я больше всех пролил чернил на стол, но тем не менее оказалось, что и от меня еще может быть какая-то польза. Часы на запястье назойливо запиликали. Я выставил будильник на половину десятого. На этот раз опаздывать было никак нельзя.
- Фрея, ты можешь отвезти меня до того места, где стоят стражники? Мне надо вернуться. Прости, что не могу остаться с вами.
- Ничего, осталось не так много. Мы с Альбером со всем справимся.
- Это точно, - не отрываясь от работы согласился архивариус.
Мы с Фреей вышли во двор. Летом на этих широтах солнце не заходит и несколько месяцев длится полярный день. Однако из-за того, что город находится в долине, окруженной высокой скалистой грядой, прямые солнечные лучи, даже в относительно ясные дни редко слепят глаза жителям города. Если было возможно одним движением руки снести скалы, закрывающие от нас океан, то мы наверняка увидели бы белый диск, крадущийся прямо над линией горизонта, но так как справиться с рельефом нам было не дано, не дано было нам и увидеть солнца в этот вечер. К тому же, серые, почти черные облака напрочь затянули небо и город полностью погрузился в сумерки.
Тяжелая капля щелкнула мне по уху.
- Сейчас польет, садись быстрее, - крикнула мне Фрея. Тут же несколько капель ударили ее по лицу. Кожа сиденья, когда я на нее запрыгнул еще была сухой. Мы выехали из ворот и сразу же начался ливень. Струи дождя со всей дури били по голове и лицу.
- Тормози! – я похлопал Фрею по плечу.
Она остановила квадроцикл и обернулась.
- Что, хочешь вернуться? 
Улыбка на ее мокром лице выглядела так притягательно, что я еле сдержался от того чтобы не поцеловать ее губы. Вместо этого я извлек из кофра шлем и протянул ей.
- Одень, так будет лучше.
Она быстро натянула на голову шлем, опустила акриловое забрало. Я проделал все тоже самое. Теперь дождь гулко стучал по шлему, но это уже было где-то снаружи. Жаль только, что уже оба насквозь промокли. Хотя Фрея вся в коже, может ее не так замочило.
Сквозь дождевые потоки я не сразу разглядел, что на холме светились не два, а четыре огонька. Лишь когда мы подъехали совсем близко и остановились, я смог разглядеть за мокрым пластиком лицо Зиверса. Я спрыгнул на дорогу и чуть не поскользнулся на мокрых камнях. Кое-как удержавшись на ногах я обернулся к Фрее.
- До завтра.
Она подняла залитую дожем пластину.
- Завтра будет очень тяжелый день. Если отец найдет убийцу, то будет много хлопот.
- А если не найдет?
Фрея покачала шлемом.
- Будет очень плохо. Хуже некуда. Отцу будет трудно защититься от обвинений.
- Фрея! – я с трудом перекрикивал завывания ветра, особенно сильного здесь, на перевале, - не может быть так, что убийцу найдут, а твоему отцу будет еще труднее защитить себя?
Она непонимающе смотрела на меня, затем разгневанно выкрикнула:
- Мой отец не приказывал убить Алрика.
В последний момент я успел отпрыгнуть в сторону. Колесо квадроцикла едва не наехав мне на ногу, выбросило несколько камней, к счастью пролетевших мимо. Ревущая машина устремилась по дороге вниз, к утопающему в потоках дождя городу. Да уж, стражникам предстоит весёлая ночка.
- Садись, Ромео, простынешь, - крикнул мне Гартман.
И профессор и Зиверс, облаченные в черные дождевики, с капюшонами, накинутыми поверх мотошлемов, походили на всадников апокалипсиса из фантастических фильмов. Я почувствовал, что действительно уже замерз и судя по всему простыл. Все тело сотрясала мелкая дрожь, проникавшая даже куда-то вовнутрь моего организма. Казалось, что замерзшая напрочь печень трясется где-то в подреберье, а глядя на нее стучат камнями от холода почки. Гартман протянул мне дождевик. Хотя я и был уже насквозь мокрый, но с радостью быстро нацепил на себя черную хламиду. Хотя бы от ветра она меня укроет.
Когда мы въехали на территорию базы, дождь уже ослабел. Все трое мы вошли в пустынный холл.
- Пошли скорее, надо тебе в сухое переодеться, да коньячку хлопнуть грамм двести, - Гартман подтолкнул меня к лестнице, но Зиверс загородил нам дорогу.
- Есть предложение лучше.
- Это какое же? – профессор мокрой горой навис над немцем.
Я так замерз, что не мог принять участие в их дискуссии.
- Идите за мной, вам понравится, - Зиверс не оборачиваясь зашагал по коридору, уверенный, что мы последуем за ним. И мы последовали.
В жарко разогретой сауне было действительно хорошо. Натянув войлочную шапку на уши, я сидел, скрючившись на верхней полке до тех пор, пока не почувствовал, что начинаю согреваться. Эх сейчас бы парку поддать. Однако каменка была электрическая и грозные надписи на нескольких языках однозначно запрещали лить воду на печь. Ну ничего, и так неплохо. Я наконец выпрямился, вытянул ноги на всю длину. Места хватала, Зиверс и профессор почти не промокли и не замерзли как я, и уже вышли из парилки.
Когда я наконец, разомлев и слегка покачиваясь, вышел из парилки, немецко-еврейские отношения как раз достигли своего апогея. Не знаю, когда они успели, но бутылка великолепного Hennessy Paradis была уже на половину пуста.
- Конечно, крепкий алкоголь и сауна не оптимальное сочетание, но сейчас, Эдди, это именно то, что тебе нужно, - Зиверс протянул мне бокал, в котором плескались граммов сто пятьдесят золотистого напитка, - как у вас говорят, пей до дна.
- Будем здоровы, - я опрокинул в рот коньяк.
Теплая, ласковая волна пробежала по организму. Промчавшись по пищеводу и отозвавшись вспышкой тепла где-то в желудке, она мгновенно охватило все мое тело, доставая до самых кончиков пальцев.
Гартман, словно заботливая наседка сунул мне в рот кусок сыра и вновь наполовину наполнил бокал.
- Запей, и опять иди греться. Я с тобой больным возиться не собираюсь, - голос его был весьма суров, но для меня сейчас не был ничего милее этой напускной суровости.
- Спасибо вам, мужики, - я поставил пустой бокал на стол, - и за парилку спасибо, и за коньяк.
- Нет проблем, - сауна топится каждый вечер, можно приходить в любой день, - улыбнулся Зиверс.
- А коньяк я у тебя под кроватью взял, - как ни в чем не бывало сообщил Гартман.
Я натянул на уши банную шапочку с вышитым белым медведем.
- Ну и суки вы!
Дружное ржание было мне ответом. Мне не оставалось ничего другого, как тоже улыбнуться. Все было хорошо, все было просто замечательно.
Утро было серым. Не понимающие в чем дело жители медленно собирались на площади. Хотя было объявлено, что должны явиться только мужчины старше пятнадцати лет, многие заявились с женами, а самые молодые с матерями, пытавшимися пробиться через оцепление. Готфрид нервничал. Стражников не хватало. Ночью Торбьорну стало совсем плохо, его рвало, причем остатков пищи в желудке уже совсем не было и изо рта выходили лишь капли мутной зеленоватой слизи. Все это было очень некстати. Особенно не нравилось Готфриду то, что Торбьорн накануне своего отравления ел не дома, а в харчевне, где еще несколько десятков горожан ели тот же самый суп. Никто из них на живот на здоровье не жаловался. Конунг старался не думать о причинах странной болезни своего товарища, однако Свен, всегда произносивший вслух мысли, едва успевшие сформироваться в его голове, шепнул на ухо Готфриду:
- Сдается мне, Торбьорна отравили, - он загадочно подмигнул конунгу и видя, что тот молчит, продолжил, - только яду положили как на обычного человека, а надо было вдвойне.
- Возможно ты прав, - Готфрид обвел взглядом гудящую толпу, - но тогда все совсем непонятно. Сначала Алрик, теперь Торбьорн, кому это нужно?
- Убийство Алрика создало тебе много проблем, - Свен задумчиво ковырял в носу, - если Торбьорн умрет, то это тоже ослабит тебя, Готфрид.
Закончив с носом, принялся ногтем выковыривать из зубов остатки мяса.
- Кто хочет твоего ослабления больше всех? Кто имеет шанс возвыситься в случае твоего падения? – Свен смачно сплюнул.
- Ты думаешь, Ульрих? – пальцы руки машинально сомкнулись на рукояти меча. Конунг поискал взглядом в толпе своего противника, и вскоре увидел его. Дикий стоял, окруженный несколькими молодыми членами совета и что-то возбужденно им объяснял. Неужели это он все подстроил? Понятно, что Ульрих если и действовал, то не своими руками. Всех его подручных Готфрид знал наперечет, но Ульрих достаточно богат, он мог кому-то и заплатить за убийства Алрика, а потом и Торбьорна. Хотя, Торбьорн пока жив.
Подбежавшие десятники один за другим доложили, что все собрались.
- Ну что, начнем помолясь? – Свен ждал команды конунга.
- Не до молитв нам, - Готфрид шагнул к толпе.
Наступила тишина. Тысячи глаз, кто с тревогой, кто с любопытством смотрели на конунга, ожидая его слов.
- Мужчины Гонду’руса, - зычный голос с легкостью долетал до самого края площади и отразившись от фасада Храма, эхом возвращался к Готфриду, - я собрал вас сегодня, ибо мне, конунгу Готфриду нужна ваша помощь. Более двадцати лет наш остров жил в покое и взаимном уважении, но все знают, что три дня назад был убит один из нас. Был убит Алрик. Возможно кому-то еще неизвестно, но Алрик успел ранить одного из нападавших. Здесь собрались все мужчины острова, а это значит, что кто бы он ни был, убийца Алрика сейчас стоит здесь, среди нас.
 Толпа возбужденно загудела. Готфрид вскинул руку, призывая всех к тишине.
- Раз он здесь, то мы сейчас его сможем найти. За три дня серьезная рана зажить не могла. А раз так, то каждый должен снять с себя одежду, подойти к стражнику, давшему ему метку и отдать эту самую метку обратно.
- А если его здесь нет? – выкрикнул кто-то из толпы.
- Каждая метка записана за каким-то домом. Если не все метки вернутся стражникам, то эти люди будут найдены и доставлены в зал совета. Если надо, то силой.
- Мало того, что ты, Готфрид, уже второй раз хочешь унизить всех нас подозрением, так теперь еще ты пытаешься заставить обнажиться при всех.
Готфрид ждал, когда Ульрих наконец покажет свое недовольство и наконец дождался.
- Не девица, можно и обнажиться. Все свои, - выкрикнул конунг, - или ты кого-то стесняешься, Ульрих? Если у тебя есть скрытое уродство, шепни мне на ухо, и мы что-нибудь придумаем.
Лязгнула сталь. Дикий выхватил из ножен свой меч и рванулся вперед. Свен и несколько стражей бросились ему на встречу, закрывая собой конунга. Сильные руки удерживали вырывающегося Ульриха. Его сторонники понимали, что вооруженное противостояние со стражниками ни к чему хорошему привести не сможет.
- Уберите оружие, - голос, произнесший эти слова привык говорить с толпой. Толпа знала и любила этот голос. Голос праведника, голос проповедника.
Великий Хранитель встал рядом с Готфридом. Внешне он сохранял абсолютную невозмутимость и только Готфрид видел как пульсирует вена на виске Ладвика.
- Уберите оружие, оно несет только смерть и страдания, - продолжил Ладвик, - я пришел сюда, на площадь не как Великий Хранитель, не как слуга Ока истины, а как житель города, такой же как вы, так же как вы, получивший метку от стражника, - Ладвик вытянул руку с зажатым в кулаке кусочком кожи.
- Боги правят этим миром по своему усмотрению, - голос Хранителя звучал все увереннее, он чувствовал, что завладел вниманием толпы, - но даже мы служители церкви, признаем земную власть, призванную защищать порядок и спокойствие среди людей. Поэтому я поступлю так, как подсказывает мне долг гражданина и долг мужчины.
Одним быстрым движением Хранитель расстегнул застежку, скрепляющую полы его длинного плаща прямо под горлом. Глухой возглас изумления пронесся над площадью. Под плащом на теле Ладвика ничего не было. Толпа завороженно смотрела на белое худое тело.
- Благодарю тебя, Хранитель, - Готфрид опустился на одно колено и почтительно подал Ладвику плащ.
- Да уж, есть за что, - проворчал Ладвик, накидывая плащ на костлявые плечи.
На площади началась суета. Один за другим люди выходили к ожидавшим их стражникам, отдавали свою метку и затем сбрасывали с себя одежду. То-то делал это молча, кто-то с шутками, подбадривая себя и окружающих. Громкий хохот раздавался то в одном то в другом месте.
- Ну вроде нормально пошло, - с облегчением оглянулся на конунга Свен.
- Нормально, - согласился Готфрид, - проследи, чтобы стражники тоже разделись все до единого, да и сам не стесняйся.
- Как скажешь, - кивнул Свен.
- Иди, я сейчас тоже приду, - Готфрид усмехнулся, - иначе Ульрих умрет от подозрений.
Дождавшись, когда Свен отойдет, конунг задал мучавший его вопрос.
- Откуда ты взялся, Ладвик? Я ведь не посылал к тебе стражу. Ни у кого и мысли не было просить тебя обнажиться.
Хранитель улыбнулся.
- Этот юноша, Эдди, поделился вчера со мной своим замыслом. Его идея мне понравилась, и я одобрил его намерение прийти к тебе, Готфрид. Однако опасения того, что вся эта затея вызовет некоторое скажем так неудовольствие отдельных горожан не давало мне спокойно уснуть всю ночь. Поэтому я и решил прийти сюда вместе со всеми.
- Да, в мудрости тебе не откажешь, - признал Готфрид, - так же, как и в решительности. Понятно, что стражники быстро скрутили бы Ульриха, вряд ли кто-то посмел прийти ему на помощь, но вот что делать с ним потом, это была бы проблема.
- За нападение на конунга, наказание одно – изгнание.
- Я знаю, - Готфрид опустил голову, - у меня рука не поднялась бы посадить его в лодку.
- Ты очень великодушен, Готфрид, - покачал головой Хранитель, - великодушие есть великое достоинство для святого, но порой это великая слабость для правителя. Не будь слабым, Готфрид, не то время. Кстати, - спохватился Хранитель, - пойду, отдам метку стражнику.
Конунг задумчиво смотрел на удаляющуюся худую спину Великого Хранителя, затем встряхнул головой и решительно зашагал к ближайшему стражнику возле которого выстроилась очередь полуголых мужчин.
Заняться было нечем. С утра объявили, что на сегодня город закрыт для посещений. Так решил конунг. Поэтому сразу после завтрака я вновь завалился на кровать, намереваясь в очередной раз перечитать «Ночь в Лиссабоне». Но чтение не задалось. Некоторое время я старательно перелистывал страницы электронной книги, пока не отбросил ее в сторону. Для Ремарка мне было недостаточно грустно. Однако читать что-либо более жизнерадостное мне тоже н хотелось. Мозг возражал против малейших усилий. Поняв, что интеллектуальная деятельность мне сегодня не по плечу, я решил наведаться в местный спортзал, о котором вчера в сауне упоминал Зиверс. Нацепив спортивный костюм, кроссовки, и прихватив с собой полотенце, я выдвинулся из комнаты. По дороге я постучал в дверь профессора.
- Не хотите в спортзале размяться, жирок растрясти?
- У меня его нет, - очевидно Гартман говорил о жире. Я не стал его разубеждать.
Войдя в спортзал, я замер. Пульс мой забился быстрее, а кровь прилила во все места, куда ей приливать было вовсе не обязательно. Стоя ко мне спиной на двух расставленных на некотором расстоянии степах, Берит Берг выполняла приседания плие. В руках она держала довольно увесистую, килограмм на десять гантель. Но конечно совсем не эта железяка привлекла мое внимание. Когда я обратил на Берит внимание во время ужина в в день нашего прибытия, то никак не мог разглядеть ее ягодицы по той простой причине, что она весь вечер сидела, мило беседуя со своим соседом по столу. Следующие два дня я ни Берит, ни ее ягодиц вовсе не видел. И вот они предстали передо мной во всей красе, обтянутые розовыми с затейливым белым узором лосинами. Совершая раз за разом плавное движение вниз, они ласково касались некой невидимой взгляду точки опоры, на мгновение замирали и вновь устремлялись вверх. Восхитительное зрелище!
- Hej! – улыбаясь поприветствовало меня отражение Берит в огромном, на всю стену зеркале.
- Hejsan! – я постарался улыбнуться как можно естественнее. Я же не виноват, что у меня не было секса уже две недели. Интересно, как я буду смотреть на женщин через два месяца? А ведь наша экспедиция рассчитана на полгода. Караул!
Чтобы разогреться я встал на беговую дорожку, выставил небольшой угол наклона и неторопливой трусцой двинулся в путь в никуда. Не люблю беговые дорожки. В детстве у меня некоторое время жила морская свинка, которая обожала бегать в крутящемся колесе. Это была просто свинка- марафонец, он часами могла перебирать лапками лишь для того чтобы обессиленно вывалиться из колеса и подползти к блюдечку с водой. Но как известно. Век свинки недолог. Слово век здесь само по себе не очень употребимо. Я проплакал целый вечер, а на следующее утро сам отнес клетку с колесом на помойку. С тех пор бег на месте, в том числе на беговой дорожке ассоциируется у меня с морской свинкой. У меня в принципе большинство постоянных посетителей фитнес-клубов ассоциируются с морскими свинками. На мой взгляд, они столь же забавны и интеллектуальны, как эти милые животные. Однако у свинок есть явное преимущество. Они не выкладывают в интернет фотографии своих ягодиц, снабдив картинку глубокомысленной цитатой за подписью Омара Хайяма. Старик Омар наверно икает там на небесах, или где уж он оказался, столько глупостей он наговорил по мнению отечественных фитоняшек. Что поделать, у любой мудрой мысли, особенно если она неимоверно глупа должен быть автор. Вот монгольские инстаграмщицы любят цитировать Чингисхана, а французские почему-то приписывают все свои безумные лозунги Робеспьеру.
Так, размышляя о морских свинках, я преодолел дистанцию в два километра, во всяком случае именно так считал дисплей беговой дорожки. На мой взгляд более чем достаточно для разминки. Сам я к спорту относился довольно прохладно. Мой папа, памятуя о своих собственных спортивных достижениях, а он как-то сумел взять серебро на областных соревнования, с пяти лет отправил меня заниматься в школу дзюдо. Папиных достижений, к его глубокому разочарованию я повторить не сумел, однако мог при случае удивить, а то и огорчить оппонента броском через бедро, которого никто не ожидает от достаточно субтильного юноши в очках, каким я всегда и был. Комплекцией я полностью повторял отца. Во время учебы в университете дзюдо я окончательно забросил и лишь изредка заходил в зал чтобы немного размяться, побить по мешку, до немного повозиться на матах если встречал в зале кого из знакомых борцов.
Когда я, вытирая пот, сошел с беговой дорожки, Берит в зале уже не было. Странно, даже если плие было ее последним на сегодня силовым упражнением, девушки обычно в конце тренировки еще долго истязают свой пресс и двигают рычагами эллипса. Берит явно пренебрегла этими упражнениями, а может быть это мое появление заставило ее изменить программу тренировки. Сейчас наверно уже сняла свои розовые лосины и нежится под струями горячей воды. Господи, ну куда опять меня понесло?
Чьи-то громкие голоса отвлекли меня от ненужных мыслей о розовых лосинах и скрытых под ними ягодицах. Два крепких парня, судя по всему, охранники базы появились в зале. Увидев меня, они сдержанно кивнули и начали разминаться. Судя по говору, оба были немцы. Тем временем я, натянув валявшиеся на скамейке потертые боксерские перчатки нанес несколько пробных ударов, во висевшему на цепи тяжелому кожаному мешку. Обозначил левой, еще раз, правый боковой и левый с отходом. Хорошо, прогоним еще разок. Помолотив мешок пару минут, я остановился чтобы отдышаться. Отсутствие регулярных тренировок давало о себе знать. Надо признать, что последнее время я чаще прикладывался к бутылке, чем к спортивным снарядам. И если технику я еще не растерял, то дыхалка была утеряна напрочь. Я сел отдохнуть на лавочку. Охранники разулись и перешли на небольшую, примерно три на три метра площадку, выстеленную матами. Они встали в стойку и сошлись в короткой стремительной схватке. Похоже ребята неплохо владели джиу-джитсу. Один из них сумел провести задняя подсечку, однако, оказавшийся на спине боец не растерялся, обхватил ногами сначала туловище противника, а затем и вовсе сумел провести болевой на руку. Послушались громкие хлопки ладонью по мату.
- Михаэль, ты уже не первый раз попадаешь в эту ловушку.
Увлеченный созерцанием схватки, я не заметил, как в зал вошел еще один человек. Тоже немец, высокий, светловолосый, на вид ему было лет сорок. Он медленно присел на скамейку и болезненно поморщившись протянул мне руку из-под накинутой на плечи спортивной куртки.
- Дитрих.
- Эдди.
Я пожал протянутую ладонь, к моему удивлению, он совсем не напряг мышцы кисти, а сама рука была на удивление горячей.
- Ты должен научить меня Дитрих, как выходить из этого захвата крикнул проигравший схватку Михаэль.
- В него не надо попадать, - отозвался Дитрих, ты слишком увлекаешься атакой, это тебя подводит. В следующий раз не отдавай ему руку.
- Дитрих? – послышался возмущенный голос Зиверса, - почему ты здесь?
- Сколько можно лежать? – уныло спросил Дитрих.
- Привет, Эдди, - голос Зиверса звучал неприветливо. Я почувствовал, что явно становлюсь лишним в этом помещении.
- Привет, Клаус, - я встал с лавки и поздоровался за руку с Зиверсом, - я уже ухожу. - Хорошей тренировки, ребята, - обернулся я к остальным.
Двое вяло помахали мне, а Дитрих кивнул и закрыл глаза.
Я уже выходил из зала, когда услышал взволнованный возглас Зиверса.
- Дитрих! Дитрих, очнись!
Судя по всему, Дитрих потерял сознание. Интересно, чем он таким болен, и не заразно ли это? Я вышел в коридор и зачем-то завернул в соседнюю дверь мужской раздевалки. В душ я идти не собирался, лучше я это сделаю у себя в номере. Но зачем-то же я сюда пришел. В коридоре послышался шум и негромкие голоса. Я осторожно приоткрыл дверь. В образовавшуюся щель я вдел как немцы осторожно вели очевидно пришедшего в себя Дитриха. Зиверс поддерживал его за правый локоть, но слева Дитриха почему-то никто не держал. Неожиданно накинутая на плечи куртка соскочила с плеч Дитриха. Михаэль сразу же поднял ее с пола и накинул на плечи своему товарищу. Пары мгновений мне было достаточно для того, чтобы увидеть, что левая рука Дитриха беспомощно висит вдоль туловища, а из-под широкого выреза футболки был отчетливо виден кусок бинта. Дитрих явно был ранен. Интересно, где и кем?
Этих же двух быстрых мгновений Зиверсу хватило чтобы обернуться и внимательным взглядом окинуть пустой коридор. Почему-то мне показалось, что взгляд его задержался на приоткрытой двери мужской раздевалки. Наверняка мне это только показалось, так как Зиверс вновь повернулся к Дитриху, и они начали медленно подниматься по лестнице, ведущей в жилые помещения.
Вернувшись к себе, я разделся, намотал полотенце на бедра и, захватив с собой чистую одежду, пошел в душ. Я долго стол под горячими струями, но почему-то никак не мог согреться. В конце концов горячая вода в водонагревателе закончилась и мне пришлось выходить из душа, пока вода окончательно не стала холодной. Я как следует, до красноты на коже растерся полотенцем и натянул на себя джинсы и свитер.
Судя по тому, как Дитрих разговаривал с Михаэлем, он неплохо шарит в борьбе и явно может постоять за себя. На какие же неприятности интересно, он мог нарваться? Зиверс вчера ничего не рассказывал, хотя и строил из себя рубаху-парня. А этому Дитриху судя по всему неплохо досталось, если судить по бинтам и висящей руке, ему кто-то явно продырявил левое плечо. Scheisse! Я знаю только про один случай на острове, когда кто-то кого-то ранил. Остров не так велик. В темной комнате только одна черная кошка.
- Эдик, у тебя все нормально? – послышался за дверью голос Гартмана.
- Да, Юрий Иосифович, - я поспешно открыл дверь, - задумался малость.
- Знаете, юноша, - Гартман пузом загородил мне дорогу, - я конечно понимаю, что любовь, это болезнь, против которой есть только одно лекарство – секс. Но прошу вас, не занимайтесь самолечением, - чуть посторонившись он наконец позволил мне пройти, - во всяком случае в нашем душе.
Ничего не ответив я захлопнул дверь перед его носом и плюхнулся на кровать. Прочитав все же несколько страниц Ремарка, я понял, что мне слишком хватает своих собственных переживаний, чтобы я мог вникать в чужие. Я выключил книгу и закрыл глаза, а когда вновь открыл, был уже вечер.
На ужин я взял картофель-фри, стейк и салат из квашеной капусты. Не могу сказать, что я большой любитель квашеной капусты, однако вариант с брокколи меня смущал еще больше. Мясо было очень даже ничего, еще бы пивка и все было бы просто замечательно. Однако в столовой алкоголь не подавали. Гартман появился уже тогда, когда я доскребал со дна тарелки остатки капусты.
- Ты слышал? – он плюхнул на стол поднос плотно заставленный разными блюдами, среди которых, однако, тоже не было брокколи, - Готфрид так и не смог найти убийцу, хотя заставил раздеться всех мужчин острова.
- Вы то откуда знаете? – я недоверчиво смотрел на аппетитно жующего профессора.
- Сейчас Зиверса встретил, он ездил на пост, оставлял заявки на завтра. Они ему и разболтали что могли. Мне кажется, у местного вождя проблем все больше. Кстати, мне кажется, что если бы он привлек Зиверса, то тот мог бы ему помочь в поисках. По-моему у него богатый опыт.
- По-моему у него слишком богатый опыт, - я допил компот. Больше в столовой меня ничто не задерживало.
- Ты имеешь в виду что-то конкретное? – Гартман на время перестал жевать и ждал моего ответа.
Я обернулся. Рядом с нами никого не было, а немцев и вовсе не пришли на ужин, либо успели поужинать раньше нас.
- Вы не задумывались, а что если этого Алрика убил не житель острова?
Должно быть я сформулировал вопрос не очень удачно, так как Гартман расхохотался, а затем, поперхнувшись, закашлялся.
- А кто? – вытер он покрасневшее лицо салфеткой, - на него напали моржи и унесли голову в море?
- Я имею в виду, что если это сделал не коренной житель острова? Не туземец.
Вы в курсе теории, согласно которой работа челюстных мышц благотворно влияет на мозговую деятельность? Гартман очевидно он ней знал и был ее активным сторонником. Довольно долго он усиленно занимался этой самой стимуляцией. Могучая челюсть равномерно двигалась вверх и вниз, но сосредоточенное выражение глаз говорило о том, что он обдумывает услышанное.
- Я так понимаю, тебя что-то подтолкнуло к такой нелепой мысли? – толстая рука потянулась к стакану с компотом, - рассказывай.
Я максимально подробно рассказал о своем дневном посещении спортзала, исключив из воспоминаний розовые лосины Берит Берг.
- И это все? – мой рассказ явно не произвел на профессора особого впечатления, - если бы ты не играл в партизана, а напрямую спросил у Зиверса, что случилось с его бойцом, то возможно, знал бы гораздо больше.
- Спросить? У Зиверса? – удивился я, - да он ничего мне не скажет.
- С какой стати? - Не согласился профессор, - если ты видишь человека с травмой, то это естественное состояние, – спросить, что случилось? Неестественно не спросить.
Гартман залпом осушил второй стакан компота, на лице его появилось удовлетворенное выражение.
- Не думаю, что он мне ответит правду.
- Меньше думай, не перегружай мозг, а то износится раньше времени.
Гартман поднялся из-за стола. Я тоже встал.
- И потом, если не скажет он, ты всегда можешь поинтересоваться у местной докторши. Кстати, она очень даже симпатичненькая. Будь я помоложе…
- God kv;ll! – послышался приятный голос.
 Я обернулся. Берит Берг прошла мимо, одарив нас прелестной улыбкой. Почему-то Гартман решил, что улыбка предназначалась именно мне.
- А с этой цыпочкой ты когда успел подружиться? – удивленно спросил он.
- Никогда, - отрезал я, - мы случайно встретились в спортзале, она делала плие, если вы знаете что это такое.
- Она это тебе делала? – выпучил глаза Гартман.
- Нет, себе, - я фыркнул и пошел к выходу. Гартман тащился следом.
В комнату возвращаться не хотелось, я и так пол дня провалялся в койке.
- Пойдем что ли телек посмотрим, - подал идею профессор.
В комнатах телевизоров не было, однако на первом этаже базы, между столовой и маленькой библиотекой находились целых три «комнаты отдыха» в каждой из которых было установлено по телевизору и десятку стульев. Гартман приоткрыл первую дверь. Все стулья в комнате были заняты. Оглушительный рев дракона и лязганье мечей вырывались из колонок огромного телевизора.  Оторванные от мира ученые смотрели очередной сезон «Игры престолов» вместе со всем цивилизованным человечеством.
Гартман закрыл дверь
- Не люблю насилие, да и сесть там уже негде, - объяснил он.
Во второй комнате несколько человек уставившись в экран смотрели новости. Ведущие Евроньюс оживленно обсуждали с приглашенным гостем перспективы следующих парламентских выборов во Франции. Гость, худощавый брюнет с блестящими от возбуждения глазами с упоением цитировал Уэльбека и призывал голосовать за правых. Неужели это кому-то интересно. Один из сидящих перед телевизором мужчин обернулся. Это был Фредерик Беар. Он приветливо помахал мне рукой. Я помахал ему в ответ и закрыл дверь. Остался еще один вариант.
За третьей дверью нас ждал Зиверс, причем не один. С ним было еще два десятка мужчин, ожесточенно пинающих мяч по ярко-зеленому газону. Кроме Зиверса матч премьер лиги смотрели еще человек шесть.
- О, наши рубятся, - Гартман решительно протолкнул меня в комнату. Нашими очевидно он назвал Челси, хотя никогда не упоминал мне о своем родстве с Абрамовичем.
Делать было нечего. Футбол так футбол. Во всяком случае наблюдать за тем как бьются Челси и Тоттенхэм было всяко интереснее чем французское политическое белье. Когда мы заявились, уже во всю шел второй тайм. Стало ясно, почему мы не увидели Зиверса в столовой, очевидно он поспешил с ужином, чтобы успеть к началу матча. Судя по всему, он болел за Шпоры. После перерыва Тоттенхэм вел с минимальным отрывом, но синие львы под одобрительные возгласы Гартмана раз за разом набегали в штрафную соперника. Очередной навес в сторону ворот Тоттенхэма кончился мощным рывком и не менее мощным ударом левой ноги Ковачича.
- Гооол! – оглушительный вопль профессора чуть не разорвал мне перепонки.
Юрий Иосифович ничтоже сумняшеся обхватил сидящего рядом Зиверса и восторженно потряс его. Примерно так трясут грушу, когда лень лезть на дерево. На мгновение мне стало жаль немца.
- Офсайд, - Зиверс кое-как высвободился из железных объятий профессора.
- Где офсайд? Глаза протри, - возмутился Гартман.
Очевидно футбол и утонченная питерская интеллигентность не очень совместимы. До конца матча оставалось еще минут двадцать, поэтому интеллигентность тихо пряталась где-то за мозжечком, уступил поле игры болельщицкому задору…. Узнать, кто же убил Алрика и во что выльются отношения Эдди и Фреи вы сможете, скачав роман ГОНДУ.РУС на Литрес или в электронной библиотеке Майбук. Скоро. Уже в апреле.