Достойна восхищения
Никак не могу стереть из своей памяти чету Сивковых: Веру Алексеевну и Николая Даниловича. Я с ними познакомилась в Нердвинской школе, где Вера Алексеевна заведовала библиотекой, а Николай Данилович преподавал автодело. Казалось бы, обычные люди. Но они отличались неподдельной скромностью, любили во всём порядок, очень доброжелательно относились к людям, и люди им отвечали таким же уважением и признательностью. Вы можете сказать:" Но это характерно для многих людей".Далеко не так. Они прожили достойную жизнь вместе, построили большой дом, который летом утопал в красивых цветах. Вырастили двух прекрасных дочерей, которых всегда ласково называли: Танюшка и Алёнка. И были счастливы. Уважительно и бережно относились друг к другу.
Как говорят в народе, рождаются все одинаково, а доживают до старости только избранные. Вот к этим избранным и относились Сивковы. Вышли на пенсию, пели в хоре ДК, ходили в лес, делали прогулки на лыжах. Словом, активно отдыхали. А тут и внуки пошли, стало совсем интересно.
Но вдруг у Николая заболели ноги. И больница не помогла. В наши дни больных долго не задерживают: 8-10 дней – и на вылет готовься. Это раньше, в далёкие советские времена, лечили больного до тех пор, пока ему не становилось легче. Болезнь Николая приковала к постели. Таня бегала к ним каждый день и делала массаж ног. Наступило долгожданное лето. Уже отцвела черёмуха, отшумела буйным цветом сирень. «Вера, не пора ли меня переселить на веранду? Там прохладнее, и мне будет легче, - попросил Николай. Так и порешили. Тем более к ним приехала погостить сестра Веры.
И однажды ночью, когда уже все готовились ко сну, сестра подошла к окну: оно сияло. «Вера, мы горим!» – закричала она истошным голосом и заметалась по комнате, не зная, что делать и за что взяться. А огонь уже плыл по всей стене со стороны огорода, что-то трещало. Начал собираться народ с вёдрами, раздавались крики, вопли.
-Тушите, чего стоите!
- Скорее несите воды!
- Да с угла заходите, там вон как полыхает!
- Надо Данилыча спасать!
Но как? Дом, построенный из дерева и обшитый вагонкой, горел, как порох. Вера ринулась на веранду, но дым ел глаза, она ничего не видела. Зять бросился её спасать, выдернул из огня. Горела уже крыша, а за открытой дверью вихрился огонь. Стены дома, казалось, дрожали и вот-вот рухнут. А зловещий огонь играл, будто веселился. Стоял гулкий треск. Полетели головёшки. Обезумевшая от горя, Вера Алексеевна рыдала, рвалась в горящий дом, вырывалась и кричала: «Да отпустите же вы меня! Не держите! Там Николай, его надо спасать!».Но до её сознания не доходило, что уже поздно…Весь дом теперь был объят пламенем. Наконец, Вере Алексеевне удалось вырваться, и она ринулась прямо в пламя. Все ахнули. Приехали пожарные, но, как всегда, поздно.
Я не знаю, что эта смелая женщина чувствовала, находясь в самом пекле , спасая любимого человека. Я могу только предположить…Огонь и горячий дым палили её брови, ресницы. Вот уже загорелись волосы. Жжёт горло, лишая возможности дышать. Все ожоги причиняли ей страшную боль, но она пока этого не чувствовала, разыскивая мужа. Да она о себе и не думала, только бы найти и спасти Николая. Но запал её стал постепенно пропадать, начали разрушаться её нервы. Вдруг Вера Алексеевна почувствовала страшную боль, постепенно она начинает падать. Огонь сыпанул на неё свои искры, обрушилась какая-то горящая балка. Она утратила всякую чувствительность и потеряла сознание. Она сгорела в огне вместе с мужем, добровольно разделив с ним его участь. Вместе и в радости, и в горе…Народ был в ужасе. Дочери плакали и со страхом смотрели, как стихает бушующий огонь, который заживо похоронил их родителей. Тлеющие головёшки мерцали, будто оправдываясь за смерть этих замечательных людей.
На другой день мы приехали в Нердву. Весь день шёл пронизывающий холодный дождь. Спрятаться негде. Всё небо заволокло тучами. Казалось, и природа вместе с людьми оплакивала усопших. Под кустом рябины сиротливо прижались друг к другу два заколоченных гроба, обитых синим бархатом. И дождь методично барабанил по их крышкам. Заныло сердце. В сторонке стояли и тоже мокли нердвинцы. Но никто не уходил.. Здесь же, в огороде, священник отпевал покойников. Слышались всхлипывания, тихий говор. Лица людей были суровы и мрачны. Одна беда на всех…Да и как иначе? Ведь к Вере Алексеевне шли люди и за советом, за помощью или просто поделиться какой-то сокровенной тайной. И вдруг всё разом рухнуло. Супруги никогда не думали, что хотели бы именно такой смерти. Страшно умирать в огне, когда чувствуешь, как выгорает твоя кожа. Это мучительная смерть, потому что дольше всех горит мозг и сознание.В годы инквизиции, в средние века, если еретика приговаривали к сожжению на костре, то предпочитали наказуемого сначала повесить, а потом тело сжечь,хотя и та, и другая смерть чудовищны. Я уверена, что у всех людей, знавших и работавших вместе с моими героями, о Вере Алексеевне и Николае Даниловиче осталась светлая память. А Вера Алексеевна совершила подвиг. Ею можно только годиться и восхищаться.Она этого достойна.Она своей жизнью пожертвовала ради спасения своего мужа.
Март,2019 год
© Copyright: Зинаида Попова, 2019
Свидетельство о публикации №219031300660
Свидетельство о публикации №219031300660
Рецензии
Жизненный рассказ... Да, смерть от огня - это ужасно и очень больно. Ожог всего тела... В средние века, если инквизиция приговаривала еретика к сожжению, то считалось милостью его перед сожжением удушить. Хотя и это ужасно.
Как мог решиться сжечь себя, например, Моше Сильман в Израиле?
"Моше Сильман сжег себя на исходе субботы 14 июля 2012, оказавшись одной из жертв уничтожающе-грабительской политики государства. После самосожжения Сильмана по стране прокатилась новая волна акций протеста. Было зафиксировано еще несколько попыток самосожжения и угроз предпринять такие попытки.
...в пятницу, 20 июля Моше Сильман скончался, и в воскресенье, 22 июля был похоронен на Холонском кладбище. В это же воскресенье сжег себя 45-летний инвалид ЦАХАЛа Акива Мафиани".
А вот - цитата из книги "Палач, сын палача", автор Юлия Андреева:
http://www.proza.ru/2019/03/24/1476
"Однажды, принеся недавно арестованной госпожи Минне Кетц настойку, которой можно было смазать ее истыканное иглами тело, Клаус заметил хрупкую девочку, лежащую на соломенном тюфяке в шаге от его пациентки.
Нежное личико девочки было почти прозрачным от недоедания и перенесенных страданий, темные волосы были растрепаны, но еще почему-то не сбриты. Увидев Клауса, она с удивлением поглядела на свою сокамерницу, точно хотела спросить ее, что этот мальчик делает в тюрьме, но та была занята своими ранами и не обратила внимание на девочку.
Клаус подошел к ней и, присев на корточки, спросил о ее имени и о том, как она оказалась здесь.
Выяснилось, что ее зовут Клер и она уже во второй раз попадает в тюрьму. В первый раз – три года назад с матерью, теперь уже сама по себе. Доносы на обеих женщин, что не скрывалось, были написаны отцом Клер, которому до смерти надоела его рано состарившаяся супруга и недотрога дочь. Это был сильный и крепкий мужчина, днем работающий в кузнице, а ночью ищущий для себя крепкого вина и податливого женского тела.
Зная об изменах мужа, мать Клер и не думала обвинять его в чем-то. Было уже хорошо и то, что нашедший себе потаскушку муж, не изводил ее своими грубыми ласками. Но вышло все куда как хуже.
Последний роман кузнеца оказался более долгим, нежели предыдущие, и пухленькая и аппетитная, словно сдобная булочка, молочница Ингрет начала требовать от него, чтобы тот поскорее прогнал старую жену и взял в дом ее.
Но, легко сказать, но трудно сделать. Для того чтобы поместить жену, скажем, в монастырь, требовалось заплатить матери настоятельнице огромную сумму. Просто же взять и выставить ни в чем не повинную женщину на улицу было немыслимо, так как за нее, несомненно, сразу же вступилась бы церковная община. Оставалось последнее, но верное средство – назвать жену ведьмой.
Что он и сделал, сдав заодно и могущую заступится за мать дочь.
После месяца проведенного в камере мать Клер сдалась, признав себя ведьмой, но, оговорив при этом невиновность дочери, которая после того, как ее мать была сожжена, вернулась в дом отца.
Сначала она жила с мачехой и отцом, выполняя всю черную работу по дому, но потом молодая жена пожаловалась мужу, что будто бы Клер пыталась ее отравить или наслать порчу.
Немного подумав, кузнец снова пожаловался властям, и теперь уже Клер ждал неминуемый костер.
Помня ужасы тюрьмы, она не сопротивлялась пришедшей за ней страже, сразу же согласившись дать показания против себя, лишь бы только не терпеть мук.
Она говорила сама, припоминая услышанные три года назад в тюрьме истории арестованных, и недвусмысленно интересовалась у суда, что именно они желают от нее услышать. После чего подтверждала все пункт за пунктом, давая необходимые разъяснения и внося дополнения по ходу дела.
Оказавшись в одиночной камере и воспользовавшись тем, что ее ввиду хорошего поведения не посчитали нужным сковывать, Клер разорвала свой фартук и нижнюю юбку, сплела из обрывков веревку и попыталась повеситься.
К сожалению, девушка решила покончить с собой в первый же день заточения, не успев разобраться с местными правилами и не зная, что, буквально едва ее ноги повиснут над грязным полом, придет время кормить узников.
Клер уже начала задыхаться, когда в камеру вошел тюремщик с кусочком хлеба и кружкой воды. Увидев повешенную, он с криком бросился к ней, обхватив ее ноги и приподнимая тело, чтобы девушка не успела задохнуться. Тут же на его вопли прибежала стража. Все вместе они перерезали веревку и откачали весьма огорченную своим спасением Клер.
Когда после судья спросил девушку, для чего она решила повеситься, она сказала, что, по ее мнению, повешение более легкая смерть, нежели сожжение на костре.
За такое ослушание судья сразу же приговорил ее к сожжению живьем, отметив при этом, что за ее первоначально хорошее поведение подумывал рекомендовать палачу изначально милосердно придушить Клер. Дабы избавить ее от мук на костре. Так что, попытавшись лишить себя жизни, она упустила свой шанс.
Выслушав историю Клер и возмутившись поведением ее родного отца, Клаус поспешил к Петеру, умоляя его вступиться за невиновную девушку. Но тот был вызван совершенно по другому делу и не мог помочь.
Единственный вариант, который приходил в голову, это снова воспользоваться помощью фон Шпее и ордена Милосердия и Справедливости, и возмущенный происходящим в Виттенберге Петер Миллер уже сделал это. Но срок казни неумолимо приближался, а из Ортенау и Вюрцбурга не было и не было ответа.
Уходя из камеры Клер, Клаус неизменно оставлял там букетик фиалок, которым девушка утешалась до следующего его появления".
Принц Андромеды 11.04.2019 19:16 • Заявить о нарушении
Как мог решиться сжечь себя, например, Моше Сильман в Израиле?
"Моше Сильман сжег себя на исходе субботы 14 июля 2012, оказавшись одной из жертв уничтожающе-грабительской политики государства. После самосожжения Сильмана по стране прокатилась новая волна акций протеста. Было зафиксировано еще несколько попыток самосожжения и угроз предпринять такие попытки.
...в пятницу, 20 июля Моше Сильман скончался, и в воскресенье, 22 июля был похоронен на Холонском кладбище. В это же воскресенье сжег себя 45-летний инвалид ЦАХАЛа Акива Мафиани".
А вот - цитата из книги "Палач, сын палача", автор Юлия Андреева:
http://www.proza.ru/2019/03/24/1476
"Однажды, принеся недавно арестованной госпожи Минне Кетц настойку, которой можно было смазать ее истыканное иглами тело, Клаус заметил хрупкую девочку, лежащую на соломенном тюфяке в шаге от его пациентки.
Нежное личико девочки было почти прозрачным от недоедания и перенесенных страданий, темные волосы были растрепаны, но еще почему-то не сбриты. Увидев Клауса, она с удивлением поглядела на свою сокамерницу, точно хотела спросить ее, что этот мальчик делает в тюрьме, но та была занята своими ранами и не обратила внимание на девочку.
Клаус подошел к ней и, присев на корточки, спросил о ее имени и о том, как она оказалась здесь.
Выяснилось, что ее зовут Клер и она уже во второй раз попадает в тюрьму. В первый раз – три года назад с матерью, теперь уже сама по себе. Доносы на обеих женщин, что не скрывалось, были написаны отцом Клер, которому до смерти надоела его рано состарившаяся супруга и недотрога дочь. Это был сильный и крепкий мужчина, днем работающий в кузнице, а ночью ищущий для себя крепкого вина и податливого женского тела.
Зная об изменах мужа, мать Клер и не думала обвинять его в чем-то. Было уже хорошо и то, что нашедший себе потаскушку муж, не изводил ее своими грубыми ласками. Но вышло все куда как хуже.
Последний роман кузнеца оказался более долгим, нежели предыдущие, и пухленькая и аппетитная, словно сдобная булочка, молочница Ингрет начала требовать от него, чтобы тот поскорее прогнал старую жену и взял в дом ее.
Но, легко сказать, но трудно сделать. Для того чтобы поместить жену, скажем, в монастырь, требовалось заплатить матери настоятельнице огромную сумму. Просто же взять и выставить ни в чем не повинную женщину на улицу было немыслимо, так как за нее, несомненно, сразу же вступилась бы церковная община. Оставалось последнее, но верное средство – назвать жену ведьмой.
Что он и сделал, сдав заодно и могущую заступится за мать дочь.
После месяца проведенного в камере мать Клер сдалась, признав себя ведьмой, но, оговорив при этом невиновность дочери, которая после того, как ее мать была сожжена, вернулась в дом отца.
Сначала она жила с мачехой и отцом, выполняя всю черную работу по дому, но потом молодая жена пожаловалась мужу, что будто бы Клер пыталась ее отравить или наслать порчу.
Немного подумав, кузнец снова пожаловался властям, и теперь уже Клер ждал неминуемый костер.
Помня ужасы тюрьмы, она не сопротивлялась пришедшей за ней страже, сразу же согласившись дать показания против себя, лишь бы только не терпеть мук.
Она говорила сама, припоминая услышанные три года назад в тюрьме истории арестованных, и недвусмысленно интересовалась у суда, что именно они желают от нее услышать. После чего подтверждала все пункт за пунктом, давая необходимые разъяснения и внося дополнения по ходу дела.
Оказавшись в одиночной камере и воспользовавшись тем, что ее ввиду хорошего поведения не посчитали нужным сковывать, Клер разорвала свой фартук и нижнюю юбку, сплела из обрывков веревку и попыталась повеситься.
К сожалению, девушка решила покончить с собой в первый же день заточения, не успев разобраться с местными правилами и не зная, что, буквально едва ее ноги повиснут над грязным полом, придет время кормить узников.
Клер уже начала задыхаться, когда в камеру вошел тюремщик с кусочком хлеба и кружкой воды. Увидев повешенную, он с криком бросился к ней, обхватив ее ноги и приподнимая тело, чтобы девушка не успела задохнуться. Тут же на его вопли прибежала стража. Все вместе они перерезали веревку и откачали весьма огорченную своим спасением Клер.
Когда после судья спросил девушку, для чего она решила повеситься, она сказала, что, по ее мнению, повешение более легкая смерть, нежели сожжение на костре.
За такое ослушание судья сразу же приговорил ее к сожжению живьем, отметив при этом, что за ее первоначально хорошее поведение подумывал рекомендовать палачу изначально милосердно придушить Клер. Дабы избавить ее от мук на костре. Так что, попытавшись лишить себя жизни, она упустила свой шанс.
Выслушав историю Клер и возмутившись поведением ее родного отца, Клаус поспешил к Петеру, умоляя его вступиться за невиновную девушку. Но тот был вызван совершенно по другому делу и не мог помочь.
Единственный вариант, который приходил в голову, это снова воспользоваться помощью фон Шпее и ордена Милосердия и Справедливости, и возмущенный происходящим в Виттенберге Петер Миллер уже сделал это. Но срок казни неумолимо приближался, а из Ортенау и Вюрцбурга не было и не было ответа.
Уходя из камеры Клер, Клаус неизменно оставлял там букетик фиалок, которым девушка утешалась до следующего его появления".
Принц Андромеды 11.04.2019 19:16 • Заявить о нарушении
Спасибо Вам за рецензию и интересный рассказ Юлии Андреевой.Она, по-моему, тоже сгорела, но не на костре, а в доме, спасая рукописи мужа.Всего Вам доброго!. С теплом.
Зинаида Попова 12.04.2019 23:29 Заявить о нарушении
Зинаида Попова 12.04.2019 23:29 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.