Чины людьми даются, а люди могут обмануться

Шел 1930 год. Уже отгремела гражданская война, с кулаками было покончено, страна начинала потихоньку восстанавливаться.
На селе бурными темпами организовывали колхозы и спешно выбирали их председателей.

…Михей Пахомыч Болташов проснулся в отличном расположении духа.
Отличное расположение означало, что сегодня его подчиненным будет устроена очередная показательная дрючка.

Похмелье всегда вызывало у него приступ человеколюбия, которое по мере общения с народом перерастало в умилительное погружение во времена инквизиции, когда костер и кнут были единственными инструментами для просветления мозгов подчиненных.
Но давайте обо всем по порядку.

Михей Пахомыч был председателем колхоза средней руки.

Вообще-то, менталитет русского человека выражается одной простой фразой: "А на фига?"
Если ответ в мозгах задавшего вопрос существует, то гора покажется ему пригорочком, а пропасть – небольшим овражком.
Если же ответа не последует, то у вопрошающего все происходит с точностью до наоборот. Михей же страдал одним большим комплексом. То есть их у него было много, но этот был ключевым.

Он сам никогда не знал правильного ответа и поэтому не мог толково объяснить подчиненным, а на фига он что-то вообще от них требует. Язык его переставал слушаться, и вместо складной речи им выдавались отрывистые фразы типа "Я непонятно сказал?", "Я тебе за что деньги плачу?", "Исполнить и доложить к вечеру".

По русскому обычаю, слова у нас в критические моменты связываются русскими народными выражениями, а без них у Пахомыча получалось коряво.
Он это понимал, потому и пил горькую. Как ни странно, дикция от нее только улучшалась.
Он сразу же представлял себя местным барином-благодетелем, спина выпрямлялась, взор становился орлиным, а походка – уверенной.

Местные холопы уже не так досаждали своими капризами. Речь начинала литься плавно и без запинок. Правда, суть ее была та же, но по-другому он разговаривать с челядью не умел.

Сегодня же было похмелье. То самое состояние, когда еще не проколбасило, а лишь слегка вштырило, что как раз и было в самый раз для того, чтобы потешить самолюбие бывшего главного писаря при штабе армии.

Даже не позавтракав, Михей с гордым видом вышел на двор, где его уже ждал персональный конюх-извозчик.

Извозчики – это те люди, которые знают про своего хозяина намного больше, чем все родные вместе взятые, а потому подбираются с особой тщательностью.
Нынешний был вторым.
Первый за усердие и благоразумное молчание был повышен по службе и теперь работал начальником гаража. Работа не сахар, но разруливать транспорт, чтобы всегда были свободные единицы для срочной транспортировки тел многочисленных замов Пахомыча, дорогого стоило.

О замах вообще надо бы поговорить отдельно.
Ессно, это были люди недалекие, но преданные. Личная преданность выражалась, как вы понимаете, не в организации бесперебойных работ, а в ублажении слуха первого человека колхоза. Эти люди не знали слова "нет".
На все проблемы у них был один ответ: "Без проблем".
Подумаешь, что в большинстве случаев они не исполняли то, что обещали. От них этого и не требовалось.

Главное – это своим видом показать, что гениальность руководства зашкаливает, что мудрые указания льются маслом по их сердцам и душам. За это они были приближены, и их мнения о том или ином работнике были непререкаемыми.

Правда, были и строптивые.
Когда они понимали, что сталкиваются с элементарными хотелками и капризами начальника, то звучало это ужасное и уродливое слово "нет".

От этого глаза Михея становились двумя буравчиками, которыми с легкостью можно было добывать нефть, дыхание учащалось, указательный палец выпрямлялся и тыкал в грудь непокорного, со словами:
"Меня твои проблемы не интересуют, чтобы завтра об исполнении было доложено, а иначе…"

Дальше шли опусы и избранные выдержки из того, что Михей считал (но явно не читал, а слышал в интерпретации своих верных замов ) КЗОТом, который был написан исключительно для того, чтобы работать на его авторитет.

Итак, Михеич поехал в контору…

Путь недалекий, но пешком ходить – это не по чину. Поэтому Михей Пахомыч изволил приезжать в контору на собственном транспортном средстве.

У крыльца его уже ждал сторож, который был в курсе всех дел, но базар фильтровал, потому что был порядочным человеком. По пути к кабинету сторож доложил все и так уже известные новости, за что получил благодарственный кивок головы.

– А чего на дворе делает немытая телега? Срочно помыть и покрасить.
Сторож молча кивнул, понимая, что объяснять что-то бесполезно.
Как только Болташев скрылся за дверью, телега была просто передвинута за угол.

– Михей Пахомыч! – заверещала секретарша. – Звонили из райкома партии, просили сегодня приехать.
– По какому вопросу? – спросил Болташев.
– Я не знаю, – автоматически ответила секретарша и тут же поняла, что тайфун гораздо ближе, чем ей это казалось несколько секунд назад.

Она была молоденькой девочкой и еще не успела привыкнуть к правилам игры, а около ее уха уже во всю разносилось:
– Ты чем занимаешься в мое отсутствие? Крестиком вышиваешь или лясы по служебному телефону точишь? Я что, должен ехать в райком наугад, не зная сути проблемы?
– Я сейчас им перезвоню, – робко попыталась утихомирить начальника девушка.

Но ее слова вызвали взрыв эмоций.
– Ты окончательно сдурела? Ты меня кем хочешь выставить перед товарищем Сажиным? Он обо мне что будет думать? Что я некомпетентный руководитель? Так… Снимаю с тебя 50% премии, чтобы в следующий раз не повадно было.

На свою беду в приемную вошел главный агроном.
Это был человек с высшим образование и компетентный в своей профессии работник.
Несмотря на приказы Михея сократить закупку зерна с целью показать райкому, как колхоз умеет экономить государственные деньги, он окольными путями все-таки заготовил необходимое количество, прекрасно понимая, что без него нормального урожая в случае непогоды просто не будет.

Болташев через своих верных замов узнал про это и устроил агроному взбучку за неподчинение, хотел было тоже лишить премии, но поостерегся. Как-никак, а рапорт о собранном урожае лишним не окажется, да и с райкомом в случае чего проблем не будет.
Но злобу затаил и при случае на собраниях под одобрительный шумок своих подхалимов всегда говорил, что агроном неуч.

– Ну что, зерносажатель? Зерна-то заготовил с излишками, а урожай как-то не очень.
Директор лукавил, категорически не умея и не желая признавать свою неправоту, но пнуть подчиненного – святое дело, дабы тот не расслаблялся.

– Я по другому вопросу, – агроном даже не напрягся. – Сегодня перевыборное собрание. Надо бы обсудить кое-какие вопросы.
– Мне с тобой обсуждать нечего, – отрезал директор. – Я твои штучки знаю. Мне про тебя постоянно докладывают. Тебе бы только народ баламутить. Ты знаешь, что своими действиями ты только подрываешь дисциплину?
– Народ и так работает добросовестно и все поручения выполняет в срок. У меня нет претензий к их работе. Конечно, случаются казусы, но их всегда можно решить полюбовно.
– Что? – заорал директор. – Полюбовно? За моей спиной? Без моего ведома? Да ты здесь кто? Хочешь работать комбайнером? В соседнем колхозе? Милости прошу. Думаешь, без тебя тут все зачахнет? Чтобы сегодня же предоставил мне список из 16 человек на выговор и троих на строгий выговор. Где ты их возьмешь? Не мое дело. Лентяев у нас полно, и укрывать их я не позволю. Давай иди, вырабатывай характер начальника, а не девицы из благородного пансиона.
Агроном промолчал. Дальнейший разговор не имел смысла, и он вышел.

А Болташев уже оседлал любимого осла.
– Срочно соедини меня с моим замом, – отрывисто приказал он секретарше и закрылся у себя в кабинете.

Зам примчался с противоположного конца колхоза через пару минут. Лошадь и та скачет медленнее, чем к Михеичу бегут его замы.

– Слушаю вас, Михей Пахомыч, – с подобострастием, но достаточно уверенно произнес Анастасий Доримедов.
– Анастас, – директор ухмыльнулся. – Ты подготовил сегодняшнее собрание?
– Конечно, – уверенно ответил зам. – Вести его буду я, агроном получит всеобщее порицание за то, что теряет бдительность и в тяжелое для страны время не содержит в чистоте свой противогаз. Также будет один самоотвод и два самовыдвиженца. Собрание за них проголосует единогласно. Я это беру на себя. Вас изберут в президиум. Несколько человек будут против, но так надо. Люди должны видеть, что мы не против демократии и не наказываем несогласных. Вот список этих людей на негласное материальное поощрение.

Анастас не был бы первым замом директора колхоза, если бы не умел влезть в шкуру своего начальника. При этом Доримедов, конечно, терял свою индивидуальность и свой взгляд на жизнь. Но в то нелегкое послевоенное время теплая должность и хорошее обеспечение были намного дороже нелепых принципов и уважения народа.

– Вижу, ты поработал неплохо, – умиротворенно произнес Михей. – Но если мы поощрим только согласных, это будет неправильно. Подбери-ка мне парочку кандидатур, которые самые крикливые. Их надо поощрить, только не мы с тобой. Например, пусть их поощрит наш зоотехник, а мы его на собрании и вздрючим за некомпетентность. Те же, кого он поощрил, получат выговор.
Усвоил?
– Все будет в лучшем виде. Я уже наказал пару доярок за то, что у них ведра не сертифицированы и ручки неправильной формы. Сегодня планировал наведаться на склад и наказать кладовщика за плохой почерк и формальное отношение к ведению книги учета. Он, подлец, будет мне доказывать, что у него все в порядке, а у него реально все в порядке, но от меня не уйдешь, по мелочам заклюю…

Пока Анастас говорил, Михей смотрел на него и думал: "Зам-то ты хороший, но будет удачный момент, так ты меня подсидишь… Ладно, рви когти пока. Сейчас ты мне нужен и играешь по моим правилам. Но не дай бог, если я узнаю, что все это только игра. Хотя игра. Но мне она приятна. Приятно думать, что ты не одинок в этом мире…"

А вслух директор произнес:
– Ладно, остаешься на хозяйстве, а я по дворам пробегусь. Хочу посмотреть, как народ жиреет за счет нас с тобой. Потом в райком.

Болташев уже набрал нужный ритм вздрючки, и дальнейшее катилось как по маслу.

В первом дворе он раскритиковал хозяев, что они сдают ровно положенные 220 литров молока, ни граммом больше.
– Это что за кулацкие выходки? – гремел он на пол деревни. – Сокрытие молока – это ущерб государству. Сегодня же поставлю вопрос, чтобы тех, кто сдает молока больше положенного, обеспечили дополнительными ведрами. Что? Корма? А вы сена побольше заготавливайте. И так целый день на печи лежите да ничего не делаете.

Вторым оказался старичок, который сдавал в аренду своего коня для пахоты.
У коня оказался неправильной формы хвост. Вместо положенных 70 см, некоторые волоски были всего 50. Их положено было выщипывать или обрезать, дабы они не портили внешний вид пахотных земель. Приказано сделать до вечера.

Третий двор вообще беспредельничал. Куры несли яйца разного размера, к тому же одни были одного цвета, а другие – другого. Немедленно был вызван зоотехник. Приказано за неделю устранить все эти безобразия…

В общем, поездка по деревни задалась, и в райком можно было ехать со спокойной душой.

Но странное дело, чем ближе была партийная власть, тем гибче становилась спина директора, тем тусклее был его взгляд, да и манеры уже не излучали такой самоуверенности.
На пороге райкома партии наш Болташев уменьшился ростом сантиметров на 15, походка стала шаркающей. Он излучал саму невинность, которая только и ждала мудрых указаний не менее мудрого товарища Сажина.

В кабинет секретаря райкома входил совершенно другой человек – мягкий, добрый, отзывчивый, готовый любить любого, даже самого отпетого лентяя.

Что было дальше? А вам это интересно, мой дорогой читатель?

Пусть товарищ Болташев и его замы так и останутся чудовищным вымыслом автора...