Травма как потеря себя в результате ложной идентиф
Анна Фрейд описывает случай, когда ребенок, испытывая страх приведений, мешающий перейти через темный коридор, сам изображал приведение для того, чтобы защититься от испытываемого чувства.
Если в детстве такой механизм позволяет совладать со страхом (агрессором), то в дальнейшем, по мере взросления он «спасает» и от тех с кем могло бы быть хорошо и кого бояться нет причин.
В природе наблюдается такое явление как мимикрия. Это тип приспособления при котором безопасный вид, внешне выглядит как опасный (например, муха-журчалка окрашена в такие же яркие предупреждающие черно-желтые полосы, как и оса).
К чему приводит фиксация на детской стадии, когда выработалась такая форма защиты? Способ сохраняется и бессознательно используется по отношению к тому, кто так или иначе напоминает агрессора или оживляет само чувство страха.
Признаки, актуализирующие страх могут быть разные, например, пол. Так истеричка (в клиническом смысле) – девочка, напуганная отцом и у такой особы любой мужчина бессознательно агрессор.
Как таковой страх вытесняется, но символический эквивалент его остается, т. о. любой у кого есть такой же половой орган как у отца оживляет бессознательное – страх в нем скрытый и та эмоция которая возникла в прошлом оживляется и объект (в данном примере, мужчина) воспринимается как актуальная угроза.
Боязнь каких-либо символических «вещей» связана чаще всего с детскими травмами, которые вытеснены глубоко в бессознательное и если когда-то напугала не «вещь», а некое событие с ней связанное, то теперь встреча с этой «вещью» вызывает пережитую когда-то эмоцию.
При этом событие вытесняется так глубоко именно по причине невыносимости страха, и, извлечь его крайне сложно, т. к. клиент также как и в детстве не способен с ним встретиться лицом к лицу. Возникает эффект хождения «вокруг да около» - весь трагизм разворачивается вокруг некой вещи – символа, а само воспоминание (аффект с ним связанный) вытесняется.
Таким образом «вещь» остается как след о воспоминании.
Такие бессознательные вытесненные страхи – основные причины фобий.
Для того, чтобы избавиться от панического сковывающего ужаса ребенок одевает на себя «костюм» агрессора, создавая «игру в».
Как пишет А. Фрейд, происходит защита хрупкого детского Я через превращение субъекта в угрожающий объект.
Фиксация приводит к нарушениям в отношениях, ведь облик хищника отпугивает себе подобных. Застревая, человек заигрывается и уподобляется агрессору (или чувству), т. е. будучи внутри «безопасным» для окружающих (как правило, это определенная группа людей: по половой принадлежности, по профессии и т. п.) он вызывает своим поведением страх у тех, кому мог бы быть реально интересен.
Ребенок одевается в поведенческий «маскарадный костюм», т. е. обретает внешние черты «агрессора», тем не менее, то качество, которое вызвало тревогу или страх не принимается – не интегрируется внутрь психики, а выносится вовне, приписываясь «злодею».
Ребенок словно хочет сказать «я не злодей, я в него играю», т. к. хрупкое Я не готово интегрировать агрессию.
Как пишет Анна Фрейд «идентификация» с агрессором может рассматривать нормальной лишь когда Я использует этот механизм в конфликте с авторитетом, пытаясь совладать с объектом тревоги, НО этот процесс становится патологическим, когда направляется на любовную жизнь человека.
Она же приводит следующий пример «Когда муж перемещает на жену свое собственное стремление к неверности, а затем страстно упрекает ее в неверности, в действительности он интроецирует упреки жены и проецирует часть своего Оно. Его намерение, однако, заключается в защите себя не от агрессии извне, а от разрушения своей позитивной либидозной фиксации на ней возмущающими внешними силами».
Таким же образом вытесняются и переносятся во вне и другие чувства, например вина.
Подобное поведение наблюдается в целом во взаимоотношениях с людьми (не только по отношению к жене / мужу) в случае детской фиксации в момент получения травматического опыта.
Например, страх школьной учительницы может бессознательно определить выбор профессии.
У ребенка ответной реакцией на травму путем идентификации с агрессором (по Девису)происходит в случае ментального повреждения, когда абьюзер «подчиняет ментальные процессы ребенка – определяет и контролирует его реальность, тогда как переживаемые ребенком чувства, его опыт тестирует реальность иначе.
Та же ситуация описывается в известном примере с лампочками, породившем термин «газлайтинг», когда муж уверял жену, что ей «кажется».
Подобный опыт приводит к расхождению в чувствах и физическом состоянии.
Например, вы можете себя отлично чувствовать физически, но при этом испытывать глубинное ощущение «на душе кошки скребут» или наоборот, «душа поет», а тело испытывает боль.
Так ощущает себя человек, которого отстранили от собственного ощущения реальности, внедрили, так сказать «чужеродную программу».
И подобные трансляции мы встречаем сплошь и рядом.
Например, человек жалуется на испытываемую головную боль, а ему говорят «Да, ладно, перестань выдумывать!» или ощущает озноб, а его убеждают в том, что такого не может быть или того хлеще, что он притворяется и т. д. и т. п.
Многие вытесненные чувства атакуют тело и обладают тенденцией возрастать, пока остаются запретными.
Рейкер выделяет два типа идентификации: согласование и комплементарность.
Согласование – когда жертва идентифицирует себя с агрессором.
И второй - комплементарность, когда она становится такой, какой ее хотел бы видеть агрессор, т. е. в полном смысле жертвой – беспомощной, но «любящей», т. е. становится его дополнением (комплементом его внутреннему другому).
Известный пример «Стокгольмского синдрома», когда жертва начинает защищать своего гонителя тот самый случай.
Процесс идентификации связан с механизмами проекции / интроекции, так, например, «жертва» как сама может чувствовать себя виноватой, так и чувствовать вину или стыд за другого.
Интересно, что часто в качестве защиты происходит не интеграция чувства, а интроекция образа агрессора с целью превратить внешнее «зло» во внутренне в надежде на возможность его таким образом контролировать.
Переживший травматичный опыт, тем более имея перед глазами и агрессора и жертву в лице своих родителей (что не обязательно соответствует реальности, т. к. ребенок не видит выгод, которые имеют родители в таких отношениях) и, попадая в треугольник Карпмана, человек в праве и может выбрать роль спасателя для себя самого. Интегрировав «СПАСАТЕЛЯ» как помогающую и поддерживающую фигуру, ВЗРОСЛЫЙ может прекратить игры жертвы и спасателя во внутрипсихическом пространстве.
Для этого необходимо отключить источник питания, т. е. те эмоции, которые связывают человека с агрессором и признать «выгоды», которые он получает, находясь в позиции жертвы.
В некотором смысле травма – есть опыт потери себя (Я), связанный с ошибками идентификации.
Но она же, «переживаясь» и осмысляясь, становится дорогой к истинному Я.
Берегите себя!
Свидетельство о публикации №219031401765