Первый бой, глава 1. Госпиталь

Суздальцев учился на трехмесячных офицерских курсах, когда его неожиданно  в конце второго месяца  обучения, досрочно выпустили, против его ожидания, в звании лейтенанта. Хотя первоначально должны были присвоить звание младшего лейтенанта. На фронте не хватало младшего командного состава.

На занятиях по тактике ведения боя пожилой майор говорил курсантам:
- Я побывал на фронте в командировке перед тем, как меня определили сюда преподавателем, и я не понаслышке могу вам сказать, как вести себя во время боя. Немец он тоже не дурак. Он идет в атаку под прикрытием танков.  Так вы не бойтесь танков. Первая реакция нормального человека, я повторяю нормального, а не труса, выскочить из окопа и бежать прочь от  железной махины, которая идет прямо на вас. Что вам делать в такой ситуации? Выход один – упасть на дно окопа и подождать, когда танк пройдет. Пропустите танки. Пусть идут вперед. Для танков есть артиллерия и наши танки. Ваша задача не пропустить пехоту. А танк, когда пройдет ваш окоп, то бросайте бутылку с зажигательной смесью в  самый мотор и не промахнетесь. А землюшку-матушку уважайте. Не бойтесь кланяться и припадать к ней, когда рядом рвутся мины. Не бойтесь прослыть перед солдатами трусом. Главное выжить и победить врага.

В это время в учебный класс зашел полковник, начальник офицерских курсов.
- Товарищи курсанты, на этом ваши занятия закончены. Через два часа построение и досрочный выпуск.

Так впервые, молодым офицером, лейтенантом, Суздальцев вышел в родной город. Он не узнал Москву. Везде стояли противотанковые ежи и мешки с песком. Москва готовилась к осаде и войне за каждый перекресток, каждую улицу, каждый дом. На улицах Суздальцев заметил большое количество патрулей. Его останавливали несколько раз и проверяли документы. В Москве был объявлен комендантский час.

Как птица на крыльях, он полетел домой. Но дома никого не оказалось. Отец пошел в ополчение, а мать работала на военном заводе. Это он узнал от соседей. Мигом Суздальцев помчался на завод, но его остановил патруль.
- На завод нельзя, - строго сказал сержант, начальник патруля. – Военное положение. За не подчинение - расстрел.

Суздальцев понял, что спорить бесполезно. Увидеть мать ему не удастся. Он вернулся домой и оставил записку: «Мама, меня досрочно выпустили в звании лейтенанта. Завтра утром уезжаю на фронт. Ходил к тебе на завод, но меня не пустили. Сразу после смены приходи на Киевский вокзал, нас отправляют рано утром. Может быть, увидимся. Я тебя очень люблю. Жди писем с фронта. Твой сын Виктор».

Когда Суздальцев вышел из подъезда дома, то он споткнулся о гранитный камень, которым была устлана брущатка. Камень от старости раскололся. Суздальцев наклонился, взял в руки небольшой камешек  и положил в левый нагрудный карман. Пусть частичка родного дома охраняет его в бою с фашистами.

Суздальцев посмотрел на часы. Было 20-00. До конца увольнительной оставалось 12 часов. Он помчался к Наде, своей однокласснице, с которой с первого класса сидел на одной парте и которую каждый день провожал домой.

На его звонок в дверь никто не отвечал. Вдруг скрипнула дверь, которая была рядом на этом же этаже. В едва приоткрытую дверь выглянула пожилая женщина.
- Товарищ офицер, в этой квартире сейчас никого нет. Никитины оба работают на заводах, а Наденька в госпитале на Пироговке. Они, наверное, будут только завтра утром после смены, - сказала женщина.

Суздальцев помчался на Пироговку. Во дворе стояло несколько машин с раненными. Санитары уносили раненных по команде подполковника медицинской службы. Он с уставшим видом и черными кругами под глазами осматривал раненных и сразу же отправлял на операционный стол тех раненных, которым нужна была срочная операция.

Суздальцев бросился к нему.
- Товарищ подполковник, я завтра уезжаю на фронт. Не могли бы вы отпустить Никитину Надю, - попросил он.
- Не могу, товарищ лейтенант. Вы видите, что творится? Никитина ассистирует мне в операционной. Если хотите ее увидеть, то надевайте халат и помогите санитарам. Они не справляются, - ответил подполковник и стал осматривать следующего раненного.

Суздальцев понял, что это единственный шанс увидеть Надю. Он взял у санитарочки халат и стал носить с других санитаром раненных в операционную. Все коридоры были заставлены матрасами, которые лежали прямо на полу. На них лежали раненные,  которых уже прооперировали. Их тела были забинтованы белыми бинтами, через которые просачивалась кровь и от этого они были в коричневых пятнах.

Суздальцев занес очередного раненного в операционную. Там было несколько столов. Ассистенты хирурга освобождали раненных от одежды, пользуясь большими хирургическими ножницами, и обрабатывали раны.

Среди них Суздальцев увидел Надю. Она была увлечена работой. Вид страдания раненных не ожесточил девушку. Она была серьезной и спокойной. Когда солдат стонал от ее прикосновений, то Надя расцветала в обворожительной, но усталой улыбке, и тихо по-матерински говорила:
- Потерпи, миленький. Ничего страшного. Мы еще на твоей свадьбе плясать будем.

Раненный солдат тоже отвечал ей вымученной улыбкой, которая искажалась гримасой боли.
Суздальцев поразился. Откуда у этой девушки, которую он знал с детства, столько доброты и ласки к раненным солдатам.
Солдатик, оправившись от боли, сказал Наде, и Суздальцев расслышал его слова:
- Сестричка, ты для меня и мать родная, и девушка, и жена. За таких, как ты, я сражался с фашистами. Ведь ты и есть наша Родина.

Суздальцев поразился. Солдат выразил его собственные мысли. И если раньше он сомневался, то теперь решил для себя окончательно – только Надя будет его женой и матерью его детей. Как он не увидел в Наде того, что сказал ей этот раненный молодой солдатик? Война обостряет чувства. Суздальцев посмотрел на Надю с такой любовью и нежностью, о которых он даже не подозревал.

Но его от минутной заминки оторвал санитар. Краем глаза Суздальцев следил за хирургом. Тот, осматривая раненных, делил их на три категории: на тех, кому нужна срочная операция, на тех, которые могут подождать и не умрут, пока оперируют других, и наконец, на тех, кто безнадежен. Последним хирург давал обезболивающее и те, смирившись, засыпали и уже больше не просыпались.

Где-то, в три часа ночи, когда хирург принялся за вторую категорию раненных, Суздальцеву пришлось нарушить, раз и навсегда заведенный здесь, порядок. Молодой солдатик, почти мальчик, с горящими глазами, который напоминал Суздальцеву  литературного героя, Павку Корчагина, схватил его за руку.

- Послушай, лейтенант, я не хочу умирать. Я живуч, как кошка, несмотря на тяжелое ранение. Тащите меня на операционный стол. Я не смирился и никогда не смирюсь с той участью, которую уготовил мне доктор, - сказал он со сталью в голосе.

Суздальцев махнул рукой санитару и они, положив, этого солдата на носилки понесли в операционную. Они успели как раз вовремя. Стол оказался свободным. Хирург мельком взглянул на пациента.

- Зачем вы притащили этого солдата. Он же безнадежен, - устало тихим голосом произнес он.

Суздальцев не успел даже рот открыть, когда солдат сам ответил хирургу:
- Нет, доктор, оперируйте. Я хочу жить.
Последние слова дались солдату с большим трудом, и он потерял сознание.

Это, неистребимое желание у солдата жить всем смертям на зло, покорило хирурга и придало ему энергии.
- За работу! – обратился хирург к ассистентам.

Только в пять утра хирург обратился к Суздальцеву и передал ему ключи от своего кабинета:
- У вас с Надей всего один час.
- Я все понял. Спасибо, - ответил Суздальцев, понимая, что заслужил такую милость от доктора за ночь тяжелой работы в госпитале.

Ночь, которую провел Суздальцев перед отправкой на фронт, открыла ему глаза. Ему показалось, что он побывал в кромешном аду, где жизнь, смерть и все человеческие чувства соединены воедино. И этот ад называется одним словом – война. Он теперь знал, что нужно нещадно бить  фашистов, которые устроили этот ад для всего человечества. Все его сомнения и мелкие чувства ушли от него прочь навсегда. Он хотел жить и жить осознано. У него открылось внутреннее зрение, которым он стал смотреть на этот мир. Он стал ценить каждое мгновение своей жизни.

Когда они с Надей оказались в кабинете хирурга, и закрылись на ключ, то Суздальцев стал перед ней на колени, взял ее руку и сказал:
- Как я рад, что провел эту ночь здесь в госпитале. Я был рядом с тобой и наблюдал, как ты работаешь? Как это не банально и избито звучит, но только теперь, когда столкнувшись с жизнью и смертью, я понял,  как безгранично люблю тебя. Завтра я уезжаю на фронт, и я буду сражаться за тебя, за своих родителей, за москвичей, за нашу Родину. Потому что все эти понятия для меня сплелись воедино. Будь моей женой?

Она, измученная бессонной ночью,  устало посмотрела на Суздальцева. Его слова звучали для нее как-то отдаленно и не реально. Она стала гладить его по голове своими руками, потом прижала к себе:
- Я согласна. Давай не будем терять времени. У нас всего один час. Я очень хочу родить от тебя ребенка. Так удачно сложилось, что сейчас самый благоприятный момент для зачатия, - последние слова она уже говорила, как медик.

Они быстро разделись и на мгновение забылись в объятиях друг друга. Этот час пролетел незаметно. Они знали, что хирургу нужен отдых, поэтому, по-военному, через час освободили его кабинет.

В 6-00 заканчивался комендантский час, поэтому Суздальцев, простившись с Надей, хирургом и медперсоналом, поспешил в метро. Все работники госпиталя  воспринимали Суздальцева, как своего коллегу и приветливо прощались с ним, желая ему остаться в живых. Суздальцеву  нужно было спешить на место сбора.

(Продолжение 15.03.19.)