Дорога к мундиалю или на заработки, в Москву!

   (Фантазии гастарбайтера,все события вымышленные,любое сходство случайно).

   

   - А ведь мы с Подьяческой генералы! - обрадовались генералы.

- А я, коли видели: висит человек снаружи дома, в ящике на веревке, и стену краской мажет, или по крыше, словно муха, ходит - это он самый я и есть! - отвечал мужик.

( Михаил Евграфович Салтыкова-Щедрин " Повесть о том, как один мужик двух генералов прокормил").
 
 Слово автора.

 История, о которой я хочу вам рассказать, началась со мной летом  2013 года и закончилась зимой 2014, когда строительство стадиона " Юбилейный" ( так сначала называлась "Мордовия - Арена" ) в Саранске было " замороженно".
 
 Начались мои мытарства с работы в столице нашей родины городе-герое Москва в предверии Чемпионата Мира по футболу. 

 Чемпионат Мира по футболу - событие, которое ещё долго будут вспоминать, и по количеству средств, уведенных из бюджета, и по количеству обманутых шабашников, которые работали на стройках мундиаля.
 
  Моя история обычная, и её обычность особенно ужасает.
 
  Особенно всех привлекает Москва, сердце нашей Родины!

 В России нет, наверное, такого мужика, который ни работал в Москве.
 
  Москва для российского труженника, все равно, что Клондайк. Желающих разбогатеть много, а хорошей работы мало, и это очень быстро поняли лохотронщики, ловко раставляя сети для простаков.

  Схема в строительном бизнесе давно отлажена. В этой цепочке меняется только последнее, рабочее звено.
 
  Понятно, что посредники в сфере строительного бизнеса люди не посторонние, особенно на федеральный заказ. Деньги с неба не падают. Но вот исчезают довольно забавно...

Заказчик - Генподрядчики, подрядчики, субподрядчики, - все, кто получают большие деньги за организацию работы, - это верхушка пирамиды.

 Наш брат, шабашник, делающий всю чёрную и тяжёлую работу за "достойную" зарплату, - её основание.

  Очень скоро появились фирмы - однодневки легко обещающие большие зарплаты и стабильную работу, очень похожие на государственные. Замечу, однако, что государство в том понятие, что было раньше - исчезло. Государство - капиталист,и обеспечивает социальные гарантии граждан в соответствии с бизнес-планом.

  Государственный механизм построен по принципу пирамиды, кто наверху, чувствуют себя в  комфорте, а те, что внизу, к ним тянутся.

 Поэтому и бизнес не может работать иначе( не обманешь - не проживешь), порождая в своей нездоровой среде паразитов - мошенников). Кидают всех... но в разной степени.

   Есть бригады, по большей части местные ребята, давно узнавшие все нюансы рынка.

 А как же быть с гастарбайтерами?

 Их не только обманывают, но  они значительно снижают стоимость рабочей силы, и волей-неволей приходится гражданину в своём Отечестве ишачить за копейки, а в иных случаях и за еду... наравне с приезжими.

  И начинаешь понимать, что "гастарбайтер"  не имеет национальности - это просто несчастный человек, оторванный от дома в поисках заработка.

  Конечно, такая ситуация во многих уголках России.

 Но именно в Москве, которая как магнит привлекает капиталы, она проявилась в своей изощрённой уродливой форме...

    Да простит меня, читатель, за ещё одно...

 лирическое отступление.
            
  В детстве я мечтал о Москве!

 Я представлял ее сказочным градом из сказки Пушкина.
 
 Я думал - это большой светлый город, "белокаменный", в нем одухотворенные люди размышляют о будущности Родины, о полетах в космос, о мире во все Мире.
 
  Там, в мавзолее, лежит самый добрый Человек-Ленин.
 
  Там, на ВДНХ, самое вкусное мороженое.

 И радует глаз самая чистая река - Москва, в которую я запускаю бумажный кораблик, и он плывет, отражаясь вместе с облаками на синей рубашке столицы.
 
 Там, у реки, я покупаю душистый хлеб и  крошу его голубям. Они переплетаются в небесную лестницу :"Миру мир!"

  Какое же было это большое и светлое чувство, и как же больно было его терять... Это могучее ощущение силы и тепла Родины.

 Маленький сказочный мир, в котором Бога подменили человеком. А человек - он же не бог, он взял,и возгордился.

 Свято место пустым не бывает...

   В переломные девяностые мне казалось, что я сошел с ума.
 
Начатое как благое намерение - Перестройка, - не отремонтировала здание государства, а обрушила его. Подобно современному капремонту, это была величайшая афера века. Людям решили изменить сознание.
 
 Советскому  поколению, современной Еве, жизнь на Западе показалась раем, прислушавшись к голосу змея-искусителя США,они попробовали запретный плод -   американской жвачки... но богами не стали.

 А все оказалось простым мыльным пузырём, отражающим наши искушения.

 "Да, это-ж Бубль-Гум... Ха-ха", - улыбался обывателям с зомбоящиков жирный кот.

   С изобилием субпродуктов начался и страшный духовный голод.

  И хлынули "свидетели Иоговы" к нашим обнаженным душам, евангелисты и католики - та многочисленная разноголосая западная рать, которая подобно мухам накинулась на разлогающееся тело СССР, предвещая Апокалипсис. Они окрестили библией, прямым крестом и бусами новоиспеченных аборегенов, но многим удалось спастись. Америкосы, почивая на лаврах, решили, что русский медведь сдох, и всё, что им нужно - не подпустить конкурентов мирового капитализма. И просчитались.

   Вера Православная проточила этот тяжёлый камень, разливаясь звоницей по всему существу русского человека. Люди стали жить согласно Своей Вере, которая должна была вернуться после победы в Великой Отечественной Войне 1941-45гг. Но помешала, новая, незримая холодная война.

  Помимо  громадного стола  Православия, за которым  воспитывались наши деды и прадеды, мне самому достались крохи, которые я собирал то там, то тут.
 
 Знание копилось по крупицам. В сумерках я слышал, как бабушка доставала исписанную молитвами тетрадку, и перед изображением Божьей Матери, приклееной пластырем к обратной стороне зеркала,  молилась, и голос ее до сих пор звучит в моей памяти.

 Мне это все было непонятно.

 Меня воспитывали в религии коммунизма, богом которой был Ленин Ильич, самый добрый человек на свете.

 Посмотреть на Ленина в Мавзолее - была мечта любого "паломника" коммунизма.

 И для меня это тоже было несбыточной детской мечтой.
 
 Подсознательно, я стремился в Москву, чтобы встретиться с добрым человеком - Богом.

 В моём представлении это был Ленин, а не Иисус.

 Вечно живой, вечно молодой...Ленин! Его воскрешения жаждала моя совесть. Возвращения к прежнему укладу жизни.

  Почему происходит эта подмена живого Бога человеком, кумиром?.. Где кумир, - и где Бог живой, Сын Человеческий!?

 Библия не ответит на этот вопрос, только опыт.
 
             
             1.

   Сын в то время лежал в детской больнице со сломанной рукой (удивительно, что эти переломы были очень часты, и совпадали с "переломами" в жизни семьи), и я его навещал. Проходил прямо в палату, накинув белый халат.

  Окно было распахнуто, и запах сирени, смешанный с выхлопными газами проезжающих машин, щекотал ноздри. Едва я достал все"бананки" и расположился за столом с разукрашками, раздался звонок с неизвестного номера (с некоторых пор они вызывают у меня некую нервическую дрожь в животе, предчувствие неприятностей).

- Алексей?

-Да.

-Вы не хотите поработать в Москве, вахтой?— прошелестел  женский голос.-Это из "джопа точка ру" вас беспокоят. Вы же оставляли там свои данные( честное слово,только из любопытства,как это работает)?!

- В "джопе"?

- Ну да... Вы строитель? Бетонщик?( одна из множества моих профессий, в которых я не стал профессионалом, но приобрёл некоторые навыки).

- Типа того...

- Давайте поступим так: я вам оставлю телефон директора, позвоните ему, договоритесь. Впрочем, работники нужны срочно, так что приезжайте в Москву, выйдете на остановке метро" Алтуфьево ", в районе торго-развлекательного комплекса " Рио", найдёте гостиницу, позвоните прорабу. Мы занимаемся дорожными мостами, эстакадами. От вас паспорт, пластиковая карточка Сбербанка, деньги не проблема!-Зарплата за вахту 80-100 тысяч вас устроит!?Когда сможете приступить? - наконец выпалила всё то, что было заложенно в  программный мозг, наверное, милая дама, наверно, с фантазией...

- Да хоть завтра! А сколько вахта?

- Два месяца, по желанию  продлевается. Выплачивается аванс. Никаких дополнительных документов от вас не потребуется.

- Хорошо.

- Когда сможете начать? - вновь спросил женский голос с вожделением, с уверенностью в эротическом гипнозе.

- Сейчас начну!

- Мы вас ждём... - подчеркнули важность и обожаемость моей персоны.

  Как же  это просто: ничего от тебя, кроме паспорта, не требовать ( даже мед.справки), и убедить тебя,что ты Важен,что Нужен,а ,может быть,ещё и будешь Любим. Обязательно,будешь любим...Куда же ты денешься?

   Человек похожий на Иисуса,каким его изображают на иконах, ссутулясь, расклеивал объявления на остановке.Он что-то прочитал, усмехнулся,и пошел вверх по дороге. Красный рюкзак подчеркивал его сломленную спину.Солнце слепило,и он как будто исчез в этом солнце и пыльной дороге.

 Обдумывая план дальнейших действий, я вышел на остановку общественного транспорта, которую посетил человек похожий на Бога,и увидел одно прелюбопытное обьявление...

 Никто и никогда не запретит нашим людям пить алкоголь и вешать обьявления на остановках. Остановка как перевалочный пункт в сознании человека, что некто  обязательно там будет, и обязательно прочтет все квиточки приклеееные к стенам портала. И сколько их не отдирай, они неизменно, как завороженные, будут возникать, шелестя своими бумажными лепестками. Вот один из таких листочков, которые тянулись от изображения  автобуса, похожего на крейсер, с надписью: "Поездка в Москву, туда и обратно, цена поездки тысяча рублей" - и очутился у меня в кармане.

   На остановке сидел человек в разодранной старой куртке, в каких-то замызганных школьных брюках, подобранных, скорее всего на помойке, в несуразной обуви. Человек, видимо, пребывал в состоянии непробудного пьянства: лицо его было опухшее, нос фиолетово - красный, волосы жиденькие, грязные. Я бы его не заметил, если бы он не обернулся и не стал улыбаться мне наглым гнилым ртом. Наши глаза встретились и  бомж сообщил мне ехидный огонёк. Тогда я ещё не понимал, что он означает...

 - Хе- хе, в Москву собрался значит... Ж

Я отвернулся и ничего не ответил. Было что-то жуткое и нелепое в его словах. Какое-то отвратительное и неясное чувство появилось в моей душе, сродни тревоги и беспокойству.

   Дома моему решению уехать на заработки в Москву обрадовались: для жены, которая не работала, я служил укором в её бездействии. А так было всё понятно: я на заработках, она дома. Денег я взял две тыщи. Собрал большую спортивную сумку, в которую положил бельё, кружку, тарелку, ложку и всё... А - и замок! Зачем я взял замок и что им хотел запирать - непонятно. Автобус отправлялся вечером от гостиницы "Саранск" и в Москву приезжал ранним утром.

          2.

  У гостиницы стоял, как показалось,  двухъярусный автобус, на самом деле просто высокий, с большими багажными отделениями снаружи. На входе я предъявил паспорт ( билет бронируется по телефону заранее ), отдал деньги, меня отметили в журнале, и , протаскивая спортивную сумку между рядов, я сел в хвосте автобуса.

  Рядом со мной разместились две женщины - челночницы ( этот вид бизнеса до сих пор существует), они ели пиццу и запивали пивом. Я, глядя на них, достал сухарики с квасом и перекусил. Чувствовалось нервное напряжение перед поездкой.

 Наконец, пришёл молодой парнишка-водитель и весело крикнул нам:

- Ну, все на месте? Едем?

- Да!!! - заорали дружно пассажиры.

  Автобус изрыгнул чёрный дым и поехал в сторону Краснослободска. Мои соседки запели: "Вот кто-то с горочки спустился..."

 Закончив петь, подремали, а затем по очереди пошли в середину салона. Там,
 спустившись по ступенькам вниз, можно было сделать "свои дела". Мужикам было проще.

  Я-же ворочался, никак не мог занять удобное положение в кресле, пока мы не выехали на федеральную трассу: автобус заурчал ровно, движения стали монотонными.

  За окнами промелькнула вывеска придорожной забегаловки: "Мордональдс". Показались рязанские дома, - сени у  них одинаково стояли впереди  избы. В окно заглянула кровавая полоса заката. Я уснул.

  В Москву мы приехали под утро. Поток машин, громадные ангары автосалонов при въезде в столицу, и дорога, усыпанная огнями ограждений эстакад, создавали впечатление, что город растёт вверх, как Вавилонская башня.
 
  На площади трёх вокзалов, у здания Министерства транспорта, титанического, как и все здания здесь, автобус припарковался. Здесь я почувствовал себя лилипутом. Здесь будто жили боги, а не люди.

 Народ, потягиваясь и позевывая, стал выбираться из салона.

 Подьехала красная феррари, из неё вышла девушка в воздушном платье и обняла нашего водителя. Они влюблено посмотрели друг другу в глаза, поцеловались, и взявшись за руки, сели в машину. Девушка была за рулём, и над крышей машины их руки расцепились: её, чтобы взяться за баранку, его, чтобы гладить волосы богини.

  "Вот, она, жизнь..." - подумал я сладко позевывая, оглянулся, но вокруг меня уже никого не было. Автобус отправлялся в Саранск вечером следующего дня. У меня было полутора суток, чтобы решить останусь ли я работать в Москве или уеду домой.

  Вниз, по дороге, в какой-то заоблачный свет рождающегося дня, прошёл буддистский монах в желтой одежде, с рюкзаком на спине , за ним индийское семейство с точками на лбах, как рой божих коровок,  наконец, - ватага московских студентов.

 Мне нужно было идти в обратную сторону, на Казанский вокзал, сесть в метро, и добраться до Алтуфьево. Как это сделать я не знал, в метро никогда не был, и поэтому стал расспрашивать прохожих.

  Через дорогу переходил гражданин, вверху по мосту пробренчал поезд, и под аркой скопились машины в ожидании зелёного. Я с сумкой наперевес перегородил дорогу  товарищу и открыл рот для вопроса: "А как мне пройти..." Не отвечая на мой вопрос прохожий нервно съежился, пожал плечами: " Ну когда же это прекратится...Ну каждый день одно и тоже!"

  Москвич махнул рукой и, тяжело вздохнув, пробарабанил: "Там, там, метро, там!"

  По дороге проехала большая чёрная машина, человек в который что-то весело пел, качая головой и дирижируя. И руль крутился. Машина  управлялась, наверное, какой - то небесной силой.

  "Да, весело здесь люди живут", - подумал я, подходя к зданию Казанского вокзала. Таксисты, с бейджиками на карманах рубашек, посмотрели на меня равнодушно,  продолжая пить кофе и разговаривать. Для них человек с спортивной сумкой наперевес был не больше пыльного рубля на мостовой.

  Я зашёл в здание вокзала и осмотрелся: прямо передо мной ряд турникетов, за которыми скрывался вход в подземелье. Эскалаторы равномерно двигались,  казалось, это был какой-то конвейер, производящий людей. Сбоку от турникетов в серо-каменной стене вокзала было открыто квадратное окошко билетной кассы. Я купил пластиковую карту на пять поездок в метро или трамвае.

  Прошёл через турникет, и обратился к девушке - полицейскому: "А как мне добраться до Алтуфьево?"

  "Сейчас посмотрим", -  сказала она, и мы подошли к стене, на которой была огромная карта московского метрополитена. Передо мной словно вырос большой паук, насосавшийся крови из страны.

  Из объяснения полисменши я понял только направление, и поэтому тут же заблудился в каком-то арочном переходе,-  ощутил себя в другом времени, -  в каменном своде царских палат Ивана Грозного. Вернулся назад.

  И тут же ко мне, заметив мои метания, подскачил грузчик с тележкой.

 "Первый раз в Москве, - покачал он головой сочувственно, - пойдём покажу, где тебе выйти надо на площадку метро, только сумку вначале дай, а то здесь камеры везде - просто так я с тобой болтаться не могу, влипну".

  Я посмотрел на свою сумку, в которой был весь мой нехитрый пожиток.
 
"Сумку я не дам, так объясни..."
 
   Но тут хлынул поток людей, и влекомый этой силой, я оказался перед поездом московского метрополитена. С содроганием я вошёл внутрь, вцепившись в поручень. Пассажиров было немного, не всем на работу к семи утра.

  Дверь захлопнулась - и мы полетели! Промелькнула чернота  стен - Бах! Остановка.

  Затем поезд устремился в полёт над городом, пролетев над крышами промышленного района. И вновь чернота - и вновь свет!

 "Алтуфьево!" - сказал электронным голосом динамик, а дверь, шипя, распахнулась.

  Я вышел. Странно.  Пустынно. Справа от меня была широкая лестница, ведущая наружу. И ни души... Где же я буду работать?

  Сверху мне улыбался дворник - китаец, собирая в совок мусор. Ага - мне туда. Откуда-то же он пришёл.

  Я поднялся и оказался на улице. Теперь мне нужно было найти транспорт до торгово-развлекательного центра "РИО", там была рядом гостиница, в которой жила строительная бригада.

          3.

  Я вышел на остановку, и стал ждать транспорт. Подъехала газель.

  - В "РИО" едите? - спросил я, подтягивая лямку сумки.

  Водитель оглянулся, и в его взгляде  читалось все тоже презрение москвича перед "понаехавшими", что и у прохожего, повстречавшегося мне впервые.

  - Не "врио", а "РИО", - передразнил он меня с заметным армянским акцентом. - Русский язык учи, "чурка"!

 Я ошалел от неожиданного наезда, и хотел возразить, что я русский, и даже показать паспорт. Но задумался... В салоне автобуса на меня смотрели глаза азиатов, и мне казалось, что непонятный и коварный зверь тот час-же меня съест, если я открою рот. И потом, что означает "русский"?- ведь ,наверное, и во мне течёт азиатская кровь, которая за время татаро-монгольского ига значительно разбавила кровь славян.

  Или может быть "русский" - это гражданин России? Но тогда водитель газели прав, как гражданин России, и мне надо, очень надо учить русский язык!

 Ну так кто-же такой все таки русский?

  "Наверное, это человек, который любит свою Родину, воспитывает детей, поднимает землю, всеми силами своей души стремится прославить и обогатить Отечество", - думал я, разглядывая в пыльном окне загадочных москвичей, -"А москвичи - они русские? Или, может быть, это уже стало отдельной нацией, появившейся после развала социалистического государства..."- продолжал размышлять я, вздыхая и подтягивая ремешок спортивной сумки, с тем незначительным скарбом, с которым мне придётся жить.

  Под мостом, у дорожной развязки, я сошёл. В отдаление блестел хвост попугая на крыше торгового центра, а прямо передо мной  чёрным матовым стеклом играла гостиница, поразившая меня своими размерами. Я даже не стал считать этажи, и позвонил прорабу:

 - Ну всё, добрался, у гостиницы стою.

  - Заходи, подожди меня в фойе, скоро подойду.

  Первое, что меня поразило -  это блеск мраморного пола, дорогой пиджак охранника, и большая ваза с фруктами на административной стойке, из-за которой удивлённо посмотрели на меня большие голубые глаза девушки в белом.

  Я подошёл, сказал "здрасте", и выпалил на одном духу:

 - Михаил Ефремыча, не знаете? Он не предупреждал обо мне? Моя фамилия довольно известная "Тихонов" -  через "а". Должен сейчас подойти, можно мне где-нибудь  подождать?

 - Присаживайтесь, - сказала, обнажив белые ровные зубы, администратор, кивнула, и уставилась в экран  мобильника. Эх, куда же вы смотрите голубые глаза!?

- А можно яблочко? - улыбнулся я, и выбитый по пьяне афганцем передний зуб готов был заново вырасти ради молодого прелестного  сочного красного чужого яблока.

  Девушка пожала плечами. И я, посмотрев на амбала - охранника, уставившегося на меня большими страшными глазами, решил, что это скорее "нет", чем "да".

  Сбросив сумку у вазона с фикусом, я пресел на краешек кожаного ( наверное) дивана, и с воодушевлением стал ждать своего будущего начальника. На моих глазах открывались и закрывались двери лифта. Я приседал, и вновь застывал в позе " человек мыслящий".

 Прошло полчаса, в животе заурчало. Над головой, на втором этаже, находился ресторан. И люди за столиками счастливо уминали стейки,  поглощали французские вина, и смеясь, и развлекаясь, не подозревали и ничего не хотели знать о моём существовании.

  "Неужели и мы здесь обедать будем... Хоть бы сухарик, - подумал я и вновь набрал прорабу:

  - Я что-то вас заждался...

  - Да, я подходил к столику, Юра мне сказал, что никого не было.

  - Как Юра? Тут-же девушка за стойкой!? - волосы на моей спине зашевелились и покрылись холодным потом. На минуту в трубке воцарилось молчание.

  - Передай-ка ему трубку...
Я подошёл чуть дыша к администратору, протаранил взглядом  бейджик с именем "Юлия", и тихо положил трубку на стол, подвинув вперёд его указательным пальчиком: "Это Вас, Юра..."

 Девушка покраснела, глаза ее забегали, и она кончиками маникюра вцепилась в мой доисторический мобильник: " Слушаю Вас, да, нет, метрдотель, ага! сейчас передаем..."

  Она положила " трубу" и сказала радостно: "Вам нужно обойти здание и зайти с другой стороны, там вход в общежитие!"

 - Как в общежитие? Почему?!
 
  Юля снова пожала плечами, и привычно уставилась в бегающих букашек на своём дорогом смартфоне.

 Я вышел из здания, и пошёл вдоль его стен. Мимо меня весело пробежала бригада таджиков с резиновой бабой впереди, которую держал как транспарант совсем ещё юный гастарбайтер.

  Я обошёл здание, остановился у обшарпанных дверей, задрал голову вверх: так и есть - общага - серые этажи уходили в сизую даль небес, которую обжили голуби, вороны и воробьи. Та братия, которая всегда обживает коммуналки. Заходить не хотелось...

   Рядом остановилась потертая иномарка, не раз бывавшая в авариях, из неё вышли люди в спецовках, вытащили из багажника инструмент и скрылись в цементном облаке соседней стройки. Затем подъехала дорогая машина, и из неё, на моё удивление, появились на свет две низкорослые дамы с испитыми и опухшими лицами, с космами на подобие тех, которые бывают у бабок-ежек на детском утренике. Одна из них тут-же закурила, и заискивающе стала вглядываться в меня, стараясь угадать: "тот" я или не "тот".

  Раскрылась дверь общаги, и показалась мясистое широкое мужицкое лицо охранника в серой форме.

  "А вот и Юра", - догадался я.
Вслед за ним появились нахальные рожи азиатов, клиентов помятых дам: "Это к нам, начальника! Пропусти..."

  Мы остались с Юрой на площадке вдвоём, и поневоле косились друг на друга. Наконец, в лице охранника мелькнула догадка: "Это тебя прораб спрашивал?"

 - Михаил Ефремович?

- Наверное, их знаешь сколько здесь развелось, всех не упомнишь. Подожди внутри, он сейчас спуститься.

   Я зашёл внутрь и со страхом стал озираться. Общага была похожа на притон. По середине стоял обшарпанный стол охранника, на стене, под стеклом, на многочисленных гвоздиках висели ключи от комнат, где-то в глубине, между квадратных проемов коридора, был лифт, и пахло протухшей селедкой.

   Вскоре, навстречу мне вышел седоватый мужик преклонного возраста в белой каске. Глаза его смотрели на меня совершенно без интереса, как "на ещё одного". Мы пожали друг другу руки и выжидательно смотрели глаза в глаза.

  Михаил Ефремович вздохнул и попросил у меня паспорт. Пролистав его, он многозначительно заявил: "У меня пока побудет..." И всё. Ни вопросов о моей квалификации, ни болею ли я чем... Ни че го.

  Мы поднялись на лифте на семнадцатый этаж и вышли в узкий коридор: здесь было намного опрятнее, чем в холле. Среди множества дверей, однообразных табличек с номерами, мы прошли в одну из комнат, и я сбросил сумку на пол у кровати с незаправленной постелью.

 - Ты не беспокойся, бельё чистое - этот ещё до обеда сбежал. То есть, его выгнали. Смотри - у нас порядки суровые: чтобы пить - ни ни, - сказал Михаил Ефремович и подавился похмельной слезой. Было, как сейчас помню,  второе августа - Ильин день, день ВДВ. Люди купались в фонтанах, разбивали о бошки бутылки, и отнимали арбузы у иноверцев.

           4.

  Через десять минут я был готов к работе. Синий комбинезон с лямками - прищепками я покупал сам. Прораб осмотрел меня и крякнул в кулак: "Пойдёт. Ты будешь самый приличный строитель. Смотри только, чтобы лямки не отстегнулись, когда бетон  принимать  будешь".

  Мы вышли на улицу и пошли под эстакаду. Там двое стропольщиков  отцепляли от крюков высотного крана грязную опалубку, которая представляла собой металлические панели со струбцинами. Здесь же, неподалёку от дороги, лежала фанера ДСП, которая по большей части и служила опалубкой, потому что ей можно придать практически любую форму.

  Ефремыч на минуту остановился, сгорбился, и,  проводив взглядом стропы крана с грузом, махнул мне рукой.

  - Пойдём, нам туда, - прораб указал на лестницу - времянку, наподобие пожарной. Осторожно, шаг за шагом, мы взошли на дорожный мост. Под ним резвились дороги, играя крохотными машинами.

  Я поглядел на город: острова зелени тонули в громадах новостроек. Он был как заболевшее животное, которому выдрали шерсть, и она клоками торчала на измученном теле. Казалось,  дороги были всюду, пересекаясь и срастаясь, они устремлялись вместе с потоком машин в неизведанную всепоглощающую пучину.
 
  Я никогда не видил моря, но скажите - разве Москва сравнится с ним?!

  Эстакада, на которую мы взошли с прорабом, была практически завершена. Её усиливали, заливали бетоном оставшиеся прорехи. По всей длине дороги сидели люди, которые работали каждый на своём участке. И каждая из этих "кучек" представляла отдельную, субподрядную организацию.

  Михаил Ефремович, потирая усы, обратился к двум сгорбленным спинам, склонившихся над арматурой внизу, как в колодце, в опалубке какого-то элемента эстакады:
 
 - Ну, вот вам и помощник, как и обещал!

 Строители никак не отреагировали и продолжали колупаться. Прораб обернулся ко мне,снял каску, и с щенячей тоской в глазах и голосе попросил:

 - Ну, ты это... не убегай. Побудь с ними, они ребята хорошие. Делай, что они тебе скажут.

  И он пошел вверх по эстакаде,то снимая каску,то одевая её,как будто сомневался в сути её предназначения,почесывая под белой каской три седые волосинки на плешивом затылке. Вдалеке еще долго маячила его лысина как бельмо.
    
  Я присел на корточки, и стал наблюдать за действиями своих новых друзей. Внизу, под верхней плитой эстакады, молоденький паренек, весь обтянутый карабинами, собирал опалубку из кусков ДСП, как будто замысловатый пазл. Вверху, седой старикан подавал ему куски фанеры, и, то вздыхал и лез за рулеткой, то восторженно цокал: "Подошла, как здесь и была!"
 
    Они уже давно меня заметили, но подчеркивая важность своего занятия, делали вид, что работа превыше всего. Но как только Ефремович исчез из поля зрения, они вдруг неожиданно стали свободными для общения. Ребята протянули мне руки, и мы поздоровались.
 
 - Откуда к нам?

- С Саранска.

Прикидывая в уме, где Саранск, и где Москва, старый строитель тяжело вздохнул.

- Недалеко. А мы с Краснодара.

Я впал в ступор, как-будто в ход моих мыслей забили прочный клин.

  - Как?! Да там же работы для строителя полно! Сочи готовится к олимпиаде...( напомню - это было в августе 2013)
Старик посмотрел на меня снисходительно, и объяснил:

  - Понимаешь, друг, для местных там работы нет. Всё для чужих. Вот ты придёшь - тебя примут. В хорошее место попадешь - даже и деньги заплатят. В другом - облапошат правда, но умереть с голода не дадут. Шабашничать - это знаешь, как с "одноруким бандитом" играть.
  И делается вроде всё честно - по закону. Проводят конкурс. Да, только вот одна загвоздка: деньги улетают как в трубу. Возьмёт чиновник со стороны организацию, распилят они с ней деньги - и концы в воду. Ни денег - ни организации. А тебе не заплатят. Ты думаешь им денег жалко? Ничуть. Только они спешат украсть, деньги переводят на оффшорный счёт, с которого уже в России не возьмёшь. А подрядное предприятие оно как мираж - вроде оно есть, а подходишь ближе - а нет его!

 Разбойник кряхтел, скрипел дремучим голосом старого охотника нехотя, с остановкой, обкуривая себя махрой.

  - А почему ты думаешь, что тебя здесь не обманут? - спросил я, но дед как ждал мой вопрос. Махнул рукой, встряхнул своими пегими прядями, и обнажил левое ухо, в котором горело золотом медное кольцо. Пират, как пить - разбойник...

  - Меня не обманут - потому что работать некому будет. Я деньги уже за работу взял, вперед.

  А насчет "дочерних компаний"... Тебе не понять! Зелёный ты - пару раз кинут на бабки, тогда поймёшь.

  Вот откуда ты знаешь, что Земля круглая? Не вчера родились - на Руси всегда воровали, и воровать будут. Страна большая, богатая, а лодырей в ней много. Иди-ка бери ленточную пилу, и вырежи контур, который я тебе маркером нарисовал, - уже приказным тоном сказал флибустьер.

  "Клевещешь ты, старик, на капиталистическую власть. Пенсию, поди-ка получаешь, а всё работаешь, денег хочешь потому что", - думал  я рассеянно,  поглядывая на лист фанеры: на нем были нарисованы ходы и выходы из замысловатого лабиринта. Отпиливая от фанеры по квадрату, я в итоге получил странную и огромную загагульку - бумеранг.

  Солнце встало в зените. Мои очки- хамелионы стали чёрными, поглотив в своём пространстве свет. Работу мы закончили, строители курили и ждали обеда.

  Я, как генерал, подошёл к краю моста, под которым урчала столица, и позвонил домой. После непродолжительных гудков послышался взволнованный голос супруги.

  Не скажу, чтобы я не любил свою жену, но со временем она стала как часть моего тела, которую хочется почесать, погладить. Которую одновременно любишь, но и раздражаешься неимоверно. Сказать по-правде, расставшись с любимой, я чувствовал себя ампутированным. Но я знал, что придёт время, и талантливый хирург снова пришьет мою ногу.

  В душе засвербело, я почесал грудь, под которой учащенно билось сердце, и окунулся в тёплый мягкий голос своей жены.

 - Привет, Люд... Как ты там... без меня...

 - Привет, Леш. Да, ничего, справляемся.

 - Я тут хожу по дорожной развязке, скоро обед, а подо мной Москва как на ладоне! - наверное, я был похож на Наполеона, который думал, что завоевал столицу, а она лишь проглотила его самого.

  - Да!? Хорошо... А ребятишки гуляют. Снова извозятся как поросята- стирай за ними...

  И хотя дома я не был всего один день, но, казалось, и вечность не могла в него уместиться. И если бы не оператор сотовой связи, который грубо, в глубине радиоэлектронных волн, пикнул паровозным тревожным гудком, предупреждая, что баланс на исходе, мы бы ещё долго разговаривали и слушали голоса друг друга. Редко такие беседы получаются дома.

  Я поспешил попрощаться, и выпалил скороговоркой:

 - Ну, ладно, деньги заканчиваются. Поцелуй детей за меня, пока...

 - Давай...

  И всё. Исчезло призрачное облако из грёз и туманов любви, и суровая реальность глазами беззубого таджика на поеденного ветром лице улыбалась мне приветливо и наивно.

  - Брата, твои жрать зовут.

  На том месте, где мы работали, образовалась небольшая кучка людей человек из десяти, и прораб, сняв свою каску и выставив её как для подаяния, что-то упорно и монотонно объяснял, окружавшим его людям. Я подошёл к ним, и услышал разговор, который сразу меня насторожил.

  - Деньги будут, когда завершим объект. А пока получите аванс у меня по тыще рублей, на сигареты,- Ефремович натянул каску, и в ней он оказался сразу видимым, и осязаемым как начальник. - Всё, спускаемся на обед.

  Тихонько, гуськом, как разведчики, люди стали сходить на металлическую лестницу, и шаг за шагом, гремя и постукивая обувью о грани её, спускаться на землю.

  Там, под эстакадой, жил своей грубой животной жизнью целый городок из строительных вагончиков. В теплушках загорался свет, грелся чайник, работник кушал. В этом городе были все одинаковы - и узбек, и таджик, и украинец, и русский. Все были гастарбайтеры - легионеры большой армии наёмных рабочих.
 
  В вагончике, куды мы пришли, всё уже было готово для обряда жратвы.

  На деревянном столе, похожим на горб доисторического животного, щетинились два пластиковых ведра с едой. Третье ведро, с компотом, стояло сбоку умывальника на подносе, рядом с пирамидой одноразовых стаканчиков и горкой одноразовых тарелок.

  Маленький весёлый человечек протягивал всем умывающимся полотенце, и приглашал за стол: "Прошу, прошу, к нашему шалашу".
  Этот человек был самый главный директор этого поистине грандиозного субподрядного предприятия.
 
  Когда все расселись, прораб черпаком стал раскладывать по тарелкам из одного ведра плов, а из другого салат. Продавалась эта изысканная жратва в ближайшем супермаркете. Была она съедобная, вкусная и холодная. Желающим добавки наливали компот с листиками сухофруктов. За столом не говорили, но не из-за культуры поведения, а как будто люди уже давно друг другу надоели, и не только не могли сказать что- то новое, но и вообще избегали смотреть в глаза, боясь увидеть там своё же отражение безнадеги и безрадостного  тяжёлого томительного труда.

 Я решил разрядить обстановку, и на правах нового человека, незнающего что к чему, сказал:

 - Я тут таджиков видел с резиновой куклой  из сексшопа... прикольно. ( Да простят меня барышни за такую грубость, но поверьте - из всех бесед в строительных вагончиках, и вообще - в подсобках или заводских раздевалках, - эта самая непошлая).

  Встала тишина. Никто не улыбнулся, и лишь в дальнем углу стропольщик с длинным шрамом под левым глазом, скривил рот, доскреб пластиковой ложкой салат, и сказал:

  -А их без этой игрушки до работы не допускают. Им положено, чтоб в бригаде обязательно кукла была, для безопасности москвичей. Чтобы не зверели,  не насиловали, не "голубели". Деньги-то для лиц лёгкого поведения не у всех имеются...

 - А как же вы?

 - Мы- то? Мы в душе, с "Дунькой Кулаковой"...

  Раздался дружный хохот,
бригада повеселела, и дружным хороводом потянулась из вагончика, курить. Но говорить всё также было не о чем.
 В соседнем вагончике обедали таджики. Слышался их тарабарный говор, и запах немытого тела. В дверях вагончика один таджик прощался с другим. Один оставался работать, второй отправлялся домой, к семье, в Таджикистан. Там у него другая жизнь, там его ждут дети, жена и мать, там он человек с деньгами, кормилец. А здесь - он гастарбайтер, на которого прохожие смотрят как на опасного и дикого зверя...

            5.

  После обеда работа застыла неподвижным разомлевшим маревом. На участке никого не было. Кто и чем занимался было непонятно. Все бродили как овцы без пастуха. Работать здесь не спешили, как не спешили, наверное, платить деньги.
 
  Заделав опалубкой арматуру под мостом, мы ждали бетона. На поверхности эстакады парни обрезали у остывшего и высохшего бетона края торчавшего железа "болгаркой" и полировали  специальной дисковой машиной скат от цементных катышков.

  Я подошёл к навесу, под которым рубили на гильотине и загибали арматуру в специальном прокаточном станке. Располагался этот шалаш в центре моста, и несколько человек из краснодарской бригады сидели здесь, и прятались от работы.
 
   Щетинистый и дерганный парень нервно разговаривал с крепко сбитым, с тяжёлым взглядом, стропольщиком, и тот в ответ что-то гнусавил. Было ощущение, что два инопланетянина беседуют между собой шелестящими голосами.

   Лицо парня было поедено ежечасным страхом, глаза были пусты, круглы и стекляны как у рыбы, которую вытащили на берег. Он открывал рот и рыбьи беззвучные слова пролетали в воздух странным шипеньем. "Инопланетянин" было покосился на меня, но не распознав во мне ни врага, ни друга - продолжил шелестеть своим голосом:

 - Третий месяц без зарплаты... И получишь, говорят, когда домой приедешь, в конторе...

- Зато получишь сразу горкой, будешь самый богатый! - успакаивающе гундел в усы строполь. - По тысячи триста за день! Это же сколько у тебя будет!? Миллионер!

- Да ты не понимаешь... Мы эти деньги никогда не увидим. Ребята сюда приехали с питерской вахты: они уже четвёртый месяц без денег работают. Им сказали: " Здесь объект закончить надо, чтобы зарплату получить". Ты понимаешь они так делают, чтобы человек не выдерживал, и сам уходил...

- Ну, у них своя зарплата, а у нас своя. - твёрдо стоял на своём  гнусавый мужик.

- Контора одна. Они знают, что до дома нам без денег не добраться... Где люди? Куда они исчезают?!

- Работу, наверное, здесь же, в Москве, где-нибудь нашли.

- Не верю! Валить надо, валить...

"Валить", - загорелось как "чек" в моём мозгу. - "    Куда исчезают люди, приехавшие на заработки в Москву?" - загундела тревожная кнопка в подсознании.

  Не знаю, наверное, если бы я не услышал этот разговор, то остался бы работать. Но мысль о семье, которой предстояло жить все эти месяцы без средств к существованию, повергла меня в тихий ужас.

           6.

  Серое небо собиралось в густую кучу и готовилось ко сну. Умирающее солнце ярким и тревожным красным светом отражалось в окнах. Над нашим участком появился какой-то странный хобот. Человек в оранжевой жилетке с джойстиком в руках управлял этой штукой и посмеивался: "Сейчас мы тебя накормим, московская дорога... "

  Внизу, под эстакадой, что-то напряглось, заурчало и, издав глухой звук, сравнимый с тем, что бывает в желудке, когда ты голоден, стало выплевывать каменный дождь в опалубку, что мы собирали. Рядом суетился флибустьер. Он танцевал в магическом танце и дирижировал глубинным вибратором, который мотался от руки деда как странная вытянутая елда.

 Лицо пенсионера, озаренное отраженными от окон огнями заката, было диким, веселым и страшным. Разбойник возбужденно кричал вниз, водителю бетонного манипулятора: "Я тебя урою, если ещё раз так поздно приедешь!"

 Хобот, плюнув последним цементным камушком в эстакаду, сложился, и манипулятор уехал. Бригада стала собирать инструмент. Рабочий, двенадцатичасовой день был закончен, время было семь вечера, и люди по - тихоньку стали спускаться на землю. Начиналось их время, когда они смогут помыться, попить чай, подремать-поворочаться.

 В общаге было весело. Как будто я попал в пионерский лагерь, в который собрали взрослых людей. Мужики, не успев переодеться забегали к прорабу, а тот им плюхал из ведра в тарелки остатки обеда.
 
  В нашей комнате было шесть стандартных кроватей из ДСП, и сбоку от двери находилась небольшая душевая кабинка.Туалет был рядом. " Хорошо хоть не вместе", - подумал я, болтухаясь под тёплой водой, которая плохо утекала. И вскоре я оказался в луже.

"Эй, рыбка, выплывай давай, а то забьется опять, не один ты тут", - послышался взволнованный незнакомый голос.

 Перекрыв воду, я вышел: передо мной стояла хмурая пьяная побитая рожа. Это был наш бригадир, который отмечал день ВДВ. Сегодня он пошёл наряжённый в центр, но там его в фонтане за что-то побили московские десантники: "Новенький, дай денег..."

- У меня нету, - слукавил я.

- Как же в Москву приехал без денег?

- Я за деньгами приехал.

- А на первое время? - не унимался бригадир.

- В камере хранения оставил, надо паспорт, чтобы забрать, а он у прораба.

- А... Щас, погодь.

  Через минуту паспорт был у меня, я был свободен.
 
 Пока мы с флибустьером макали по третьему разу одноразовый чайный пакетик и наслаждались видом ночной мигающей Москвы, по мою душу пришёл маленький весёлый человечек с Договором: "Подписывай!"

 Я взял в руки договор, по нему получалось, что зарплата моя всего три тысячи в месяц.

- Сказали же шестьдесят тысяч зарплата...

- Эх, молодой человек, сейчас все так делают, чтобы налоги не платить, честное слово.

- Да, мне-то что до ваших налогов?! Выходит, что кроме вашего честного слова, зарплата моя ничем не обеспечена. Выходит, что я раб, заложник вашего честного слова... Обещания заплатить... Да и что, там, в государстве, дураки чтоль работают, так они и поверят вам, что у меня зарплата три тысячи...

- Эх, - лицо человечка стало грустным, вызывающим сострадание, как будто он говорил старую всем известную истину, скрытую лишь от меня, - В нашем царстве- государстве совсем не дураки работают, просто им на вас начхать, им все равно. А нам нет. Вам и покушать надо, и поспать, и всякое прочее - а работодатель всё это предоставляет. А государство - ему только палец дай, оно всю руку оттяпает. Государство - это НИКТО, у которого страшные аппетиты...

 Договор я не стал подписывать, сославшись на головную боль. Засыпал я тревожным муторным сном. Большое безобразное ОНО тянула ко мне маленькие руки, которые обматывали меня и вытягивались, превращаясь в паутину. Я вспоминал лекции на филологическом факультете по предмету "История". Но ничего толком вспомнить не мог, только мучительно представлял систему, в которой у людей обязанности, которая ограниченна пространством, рядом с которым живут такие же системы большие и маленькие. И мне вдруг неожиданно представился часовой механизм с тяжёлым маятником. Каждые сто лет маятник останавливается, и вновь невидимая рука заведет механизм, и колыхнет маятник в другую сторону. И всё повторяется. Меняются и совершенствуются пружинки, спиральки и зубчики, но система остаётся всё та же.
 
 Утром я на работу не пошёл, задумался: остаться, конечно, было соблазнительно, но небезопасно. Собрал сумку, направился к выходу. В дверях стоял прораб: "Куда?"

- Я передумал, не буду у вас работать, ухожу...

- Убегаешь...-  зловещим голосом сказал старик, - далеко не убежишь.

  За спиной я чувствовал взгляд вампира, которой ждёт лишь кровавого заката, чтобы наброситься на меня и разорвать артерию.

  Я прошёл мимо столика охранника Юры, который посмотрел на меня бесцветными глазами как на ещё одного лоха в поисках лёгких бабок.

 Дверь хлопнула, передо мной было пыльное облако и дорога в триста метров под эстакадой, которые нужно было преодолеть до остановки транспорта.

  "Господи, помоги, укажи мне путь, спаси и сохрани", - молился я всей своей душою, всем существом своим, ищущим дорогу к дому.

          7.
   
  Я шёл через цементный туман, и мне всё казалось, что огромная кашара со строительным мусором ждёт  на выходе, чтобы придавить и спрятать мелкого и подлого работника, убегающего со стройки.
  В очертаниях тумана виделись руки пропавших работников: "Возьми нас с собой. Мы здесь..." Мучные лица выплывали и исчезали. Ладони с цементными пальцами хватали меня, цепляясь за ноги как за последнюю надежду на спасение...

  Я понимал, что "меня" уже не существует, а есть только размытое "я", маленькое и ничтожное, готовое раствориться в тумане.
 
  "Куда прешь?!" - перед глазами вдруг выплали пустые, без "наживки", крючки строп строительного крана, - иди, давай не оглядывайся! - нехорошо посмотрел на меня стропольщих с кровавой длиной дорогой под левым глазом...

  Сердце екнуло, в кадыке улькнула слюна, я почуствовал себя животным, которого вот-вот должны забить. Страх, неимоверный, губительный, непостижимый, овладел мной на несколько секунд.

   Я вышел из пыльного облака, перешёл по пешеходке дорогу, и сел на лавке остановки общественного транспорта. Колени мои дрожали то ли от утреннего холода, то ли от нервного возбуждения. Хотелось курить, хотя я и не имел этой отвратительной привычки.

  "Ух, и привидится же такое... Плод ли это моего больного воображения или невидимый портал открыл передо мною двери, в которые я не пожелал зайти... - мысли пытались, одна другой страшнее и нелепее, найти здоровое решение.

  Понимая, что может быть, избежал Лиха, которое любит мечущихся неспокойных людей, я размышлял о том, что я буду делать дальше...

 "Что же дальше?! А дальше - ничего. Сдам в камеру хранения на вокзале сумку и пойду гулять по Москве. Посмотрю на труп Ленина, который "живее всех живых". Ведь я ради этого сюда приехал, чтобы преклониться перед своей детской мечтой! Я - свободен! Ура! Автобус отправляется в Саранск в 23.00. А это значит... Что..."  - фантазировал я.

 "Что ты ещё сможешь найти работу!" - выплыл в сознании образ благоверной.

" Тьфу, зараза!" - всё - таки мысль, что я вернусь домой неудачником, и что уже там, в Саранске, мне нужно будет искать работу омрачила радость от предстоящей прогулки.

   
  Подъехал трамвай. Открылась передняя дверь с турникетом в проходе. Чтобы зайти, нужно было приложить проездной. "Как на проходной", - подумал я.

  В трамвае я очутился впервые. Снаружи - как с иллюстрации детской книжки, красивый, загадочный, с феерическим ромбом на крыше, пахнущий сказочными туманами и призрачной любовью. Внутри - всё тот же троллейбус с одинокими людьми у окошек. По своей деревенской привычке я спросил: "До Казанского вокзала доеду?!"

  Никто не повернул ко мне головы, у многих в  ушах торчали наушники. Лишь бабушки, московские бабушки, повели ухом, как будто услышали писк комара, да недовольный мужчина средних лет скорчил мне брезгливую рожу.

 Однако, молодая, приятной наружности женщина, шедшая за мной через турникет, сказала: "Вам сначала до метро надо добраться, а там электричка довезет".

  - Спасибо, - поблагодарил я, и уставился как все - в окно.

  Трамвай проезжал маленькими уютными домашними двориками, о существовании которых я не подозревал. Видился дым шашлыка, и мимолетный запах его через открытое окно приятно щекотал мне ноздри.

  Трамвай дребезжал, подрагивал, разгоняясь - урчал, а останавливаясь - тяжело вздыхал: "Выходи".

  Хотелось, конечно, красивой жизни, воплощение мечты Остапа Бендера. Но жизнь обычная проза, которую ты украшаешь своими фантазиями.

  И вот, стоило мне чуть зазеваться, как мою спортивную сумку подрезал карманик в метро.

  Я спускался по лесенкам перехода, как вдруг из сумки вывалился мой старый накидной замок, который я непонятно зачем взял с собой, и покатился калобком вниз. Я тут же схватился за сердце, греющее внутренний карман с паспортом и деньгами. Уф, на месте!

   "Да, это не Рио - де - Жанейро..." - пробурчал я, сдавая вещи в тёмном подвале хранилища Казанского вокзала, похожего на тюрьму.
 
  Свежий ветер не успел ещё скиснуть, и природный оптимизм двигал меня на встречу приключениям.

          8.
 
  Было восемь часов утра. Я сидел в странной подсобке Казанского вокзала, и смотрел как грузчик, который считал меня уже своим знакомым, раскуривал выброшенный кем-то бычок кубинской сигары. Щурясь сквозь едкий дым, как Фидель Кастро, он развернул свежую газету " Работа в Москве"

  - Ну, что тебе сказать, друх...если бы ты был один - вариантов множество. Но так как тебе ещё и семью надо кормить, тут, друх, загвоздка! Денег сразу тебе платить нигде не будут, надо Отвердиться!
 
   Я уныло макал одноразовый чайный пакетик в широкую кружку, как ослик Иа из знаменитого мультфильма свой хвостик в горшок.
  Кабинет, где мы сидели был нечто среднее между раздевалкой строителей и бытовкой уборщиц. Под обеленными лесами стояло ведро с красной цифрой четырнадцать. Стоптанные сапоги сохли рядом с тряпками. Окна были заколочены досками. И внешне - ничего не напоминало о существовании этой комнаты. Открывалась она изнутри, когда кто - нибудь совал руку через круглое отвестие снаружи и нажимал на ручку замка. Отверстие никак не маскировалось, потому что никто бы из начальства никогда бы не согнулся, чтобы заглянуть в дырку рядом с общественными туалетами.
 
 - Ладно, брат, пойду я, Москву посмотрю!

 - Иди - иди, опорожнись только сначала, а то зарестуют... В городе даже собакам гадить нельзя...

"Москва не резиновая! Куда вы все прёте?" -  раздражённо глядела на меня бабка, которая торговала билетами в туалет.

  После того, как я попил чай с дружелюбным грузчиком и сдал сумку в камеру хранения, получил жетон с номером,то решил посетить и это заведение. Внутри все было как обычно -  унитазы и писуары  не были золотыми.

   Наконец, я вышел на простор, на площадь трёх вокзалов. Ничего, кроме недостатка времени и денег, меня не ограничивало. У меня были две руки, две ноги, четыре глаза - и не в одном совести, две тысячи, и пятнадцать часов времени.У меня не было какого-либо плана, и я отправился в Красный ряд.

  Странно, когда я вышел из метро, и увидел Кремль, памятник Минину и Пожарскому, толпы снующих китайцев с селфи палочками и памятник огромному  мужику на коне ( кто это?), то ни почувствовал того детского восторга, которого ожидал. Внутри меня как-будто пересох тот благодатный колодец, который утоляет жажду странника.

  Я прошел через арку и вышел на брусчатку Красной Площади. Когда я видел ее по телевизору, она казалась мне необычайной громадой. Сейчас перед глазами не было иллюзии. Была небольшая площадь, выложенная кирпичом, с толпами зевак на ней.

  При входе на Красную площадь, слева, на паперти храма, клянчили деньги бомжи. Честный отче, поднимающийся по ступеням на службу, отгонял их как назойливых и вредных мышей. Но спрятавшись, они вновь вступали на подножие церкви, трясли жестяной банкой, и наглыми глазами поедали скромных китайцев, ища среди них жирных американцев или щедрых европейцев.

  Справа был магазин с сувенирами. А впереди храм Василия Блаженного с его необычайной красотою. На его ступенях дежурила полисменша. Я прошёл по брусчатке, потрогал камни рукой, ища в них скрытую силу многих поколений. Стрелка на Спасской башне приближалась к девяти часам, и я приготовился услышать этот знакомый с детства перезвон часов. Стрелка дернулась и - раздался звук, в котором было всё: и детство с его беззаботными играми, и зрелость, отмеряющая каждый год перестуком бокалов с шампанским. Это был как прыжок во времени - радостный и неуловимый.

  Наконец, сдерживая дыхание, я подошёл к мавзолею Ленина. Я хотел прикоснуться к его мощам, хотел посмотреть на того человека, которого хорошие люди, мои добрые школьные учителя преподносили мне как святого, как образец, на который я должен был молиться, и к которому должен был в идеале стремиться.

  У заборчика, перевитого чёрными цепями, стояла женщина-полицейский и общалась в приятной непринужденной беседе с мужчиной- полицейским.

 - А к дедушке Ленину можно?

 - Нет, мавзолей открывается с десяти...

  После десяти... Я встречусь с тем, кто воплощал в моем детском разуме бога социалистического рая.

  Рядом со мной маленький китаец в больших очках, которые он все время поправлял, делал заметки в блокноте и рисовал в нём. Произвольно мы обнялись с ним, как два брата близнеца после долгой разлуки.

- Мао Цзедун, - сказал я.

- Ленин, - ответил он.

  Я посмотрел в его блокнот, на рисунке был весёлый очкарик, который через свои очечки, воспринимал цифровую информацию, а за спиной был Мавзолей - как пирамида, как маяк для связи с ними, с тем, кого мы не знаем, но всегда чувствовали в своей душе их незримое присутствие...( чё, инопланетянами, что ли?)

  Китаец достал матрешку, и открутив самую старшую бабу, подал мне: "СССР!"

  Внутри деревянного идола была жидкость рисового цвета, - хитрые китайцы! Я выпил. По жилам как ток пробежала мысль - это китайская водка. Китайцы молодцы, чтобы их не палили на Красной площади, они стали заливать алкоголь в сувениры. Мне проще казалось залить в бутылку минеральной воды.

  Но китайцы во всем видели смысл, и пить из матрёшки маисовую водку означало быть на все века и до скончания времён связанным клятвой братской любви и Космоса... Космос - это и Буда, и... Китаец вдруг распростерся в шпагате, и я вспомнил Джеки Чана с его открытой улыбкой.

 - Джеки!

 - Брат!
 
 "Джеки - он не только брат, он то, что можно назвать одним словом " китаец". Он воплощение нашего национального самосознания".

 Не знаю, в какой момент возникают эти люди. Но вот - он появился, переводчик, хотя его никто не просил.

 И он появился из ниоткуда. На самом деле, каждый квадрат Красной  площади не только осматривается через камеры, но и напрямую передаётся в ФСБ России.
 
Откуда я это узнал? Да, ваш же стажер-переводчик мне все и изъяснил, это же не государственная тайна... А может этот пройдоха развел очередных лохов.

 Так мы и стояли три человека на Красной площаде, с которой в 1941 году уходили на смерть люди, полные Веры и решимости постоять за Отечество.

 И незримый Ленин провожал каждого, и благословлял...

 Кощунство?! Неправда. Ленин в СССР был не единственным идолом...  Сталин с его обращением "Братья и Сестры!" давал надежду на Возрождение. Случилось ли оно сейчас? Или страну гнут очередные метаморфозы? Не надо спешить...

          9.

   Вежливый человек и китаец растворились как призраки в череде жующих, снующих и глазеющих людей. Я смотрел в тёмный портал гробницы Ленина, и чёрные глазницы советского татунхамона вырастали передо мной из белого черепа нового дня. Подобно из фильма "Мумия" марево разрасталось и заговарило со мной с хитрым прищуром: "Что, батенька?! Мечетесь? Веришь в Бога? А в добрых людей - таких как я - что же, батенька, не верите?! Не вяжется что-то у вас... В монастырь вас, батенька, надо... В Соловки!"

 С усилием я отвернулся от воинствующего атеиста. Но ведь нужно же было мне понять: что это было за детское чувство - Вера или Мираж?!

  Наваждение сново всплыло у меня в мозгу давними, где- то слышанными словами: "Чем больше будет бедных, тем страшнее и неизбежнее будет перелом в сознании и жизни людей. Тем мучительнее будет надрыв на теле общества, в котором одни жируют, а другие прозябают. И чтобы отвлекать людей от проблем эти жердяи время от времени играют в войнушку..."

  Призрак Ленина толкал меня к лобному месту на Красной площади.

  И я смотрел на этот "пенек" и не мог понять: для чего призрак привёл меня к нему... Почему люди кидают монеты на это место? Что это - жертвенник? Память о страшном времени. Память!

  Так же как Мавзолей тоже памятник о том времени, когда нарушается гармония перевесом раскошной барской жизни одних, и рабской других. Это память о восстании рабов. И о казни богатых. Это страшная и голая правда всегда останется как Память.
 
  Нужно заново учиться Добру, заново учиться жить, подводя под свою жизнь моральные принципы предков, которые Веру выстрадали.

  От ныне и до скончания века Царствие Небесное приобреталось силою...

  Силой Духовной, усилием воли, сосредоточением на своей внутренней жизни.
 
  Я отогнал наваждение, и снова отдался на волю реального дня с его проблемами и обычными желаниями маленького человека в большом городе.

  Я стал бродить вокруг Кремля. На холмах, сидели и лежали на траве молодые люди: кто-то читал, кто-то рисовал, другие просто смотрели... Мне захотелось подойти вплотную к кремлевской стене, потрогать кирпичи...Я подошёл, потер кирпич - и передо мной вновь возник "вежливый человек"...

  - Нужно спуститься вниз, - сказал служивый, и сделал выразительный жест ладонью.

- Ну, вон они же сидят...

- Они сидят "там", "здесь" ни стоять, ни сидеть  нельзя - у кремлёвской стены находиться нельзя вообще.

- Понятно...

  Я спустился по склону, и  пошёл бродить вокруг Кремля, решив его обойти весь. Но тут же натолкнулся на цепь полицейских, выставленных на одинаковом друг от друга расстоянии. Ждали какую-то то "шишку".
 
  Пришлось развернуться и вновь взойти на Красную площадь. Навстречу мне попались две молодые москвички в летящих платьишках, которые весело щебетали после встречи с курсантами военно-морского училища.

- Ой, какие они забАвные...

  Они акают! Москвичи акают! Коренные москвичи - обладают особенным наречием, подобно уральскому выговору или другому, местячковому... Как же это классно - акать! В воздухе повеяло старой доброй Москвою.

 Дальше я пошел гулять по Китай-городу, идя по брусчатке, машинально зашёл в галерею торговых павильонов, в некий пассаж с названием " ГУМ". Там в столовой номер 56 поел борща, попил советской газировки. Зашел в книжный магазин, но поспешил тут же выйти, чтобы не заблудиться. Провожая взглядом стеклянный лифт, я решил спуститься по ступеням. Цены в столовке сссровские. А вот мороженое внизу- здесь дорогое!

  Через Иверские ( Воскресенские ) ворота я вышел на Театральную площадь. Здесь между фантанчиков кучковалась молодёжь, и кое-кого люди в чёрном провожали до метро, а может даже и арестовывали за непристойное поведение.

  Такое количество подвыпивших людей в обеденное время я нигде больше не видел, и вспоминал позже в Саранске  в фанзоне болельщиков в дни Чемпионата Мира по футболу.

 Я пошел дальше между фантанов, и что-то очень знакомое, и на что-то похожее бросилось мне в глаза. Как будто оказался в Греции.
    Квадрига Аполлона на фасаде здания Большого театра готова была взлететь в полуденное небо Москвы. И я подумал о деньгах. Работа Клода в моём сознание была связана ни с искусством, а с банковским билетом в сто рублей.

  Хотелось купить сувенир и увидеть живого депутата.

  И вроде гуляю я по Москве впервые, но ничего необычного не испытываю. С этим мыслями я прошёл в Охотный ряд, и встал как вкопанный перед серым зданием Государственной Думы РФ.

  Этот орган, который учредил еще Николай-мученик, функционировал как-то произвольно от всех жующих и переваривающих субпродукты граждан. В стране нашей есть такой архитектор Иван Жолтовский, и вот он  пошутил, что если строение перевернуть - никто и не заметит. Это была пепельная коробка, отливающая матовым глянцем и мрамором - как памятник.

  Я не стал переходить дорогу, а решил зайти в кафе напротив. Открыл дверь.

- Здравствуйте!!!- крикнул мне с барной стойки девичий резкий тонкий голосок, едва я перевалился через порог.

  Это было очень неожиданно для меня и, спотыкаясь и падая, как колобок, я неловко облакотился о стойку:"Здрасте. А сколько у вас кофе стоит?"

 - А вот у нас меню, посмотрите, - девушка указала на доску, какие бывают в школе, с белыми размашистыми рисунками и надписями напитков. Самый вымороченный кофе стоил три квадриги Аполлона - триста рублей, то есть.

  Рядом с барменшей, сидел парень в раслабленном положении, и лениво махнул ей пухлой ладошкой:"Это не "тот"... отдыхай".

 Я оглядел зал: в квадратных кожаных диванах сидели "те" люди. И пили "то" кофе. В затененном зале было прохладно. И горели тёплым светом ночники. Это днём та?!

 - Ну, хорошо у вас... Тепло... Прохладно то есть, - я окончательно запутался, смутился, запнулся, и поковылял к выходу. Перед выходом я обернулся - никто мне "досвиданья" не прокричал.

 - До свиданья! - пискнул я пронзительно, как щегол, которого мама оставила без червячка.
 
- До свидания,- смущённо улыбнулась девушка, как бы говоря :"Да, парень ты хороший, но не депутат. Совсем не депутат, хоть и в очках".

       10.

  "Какая разница между депутатом и бизнесменом?- думал я, выходя из забегаловки, - наверное, в том, что бизнесмен не позволит себе  кофе с завышенной ценой". И это правда. Вот взять бы хоть вот этого человека, который торгует слева от кафе, у дороги, меховыми шапками, матрешками и путеводителями. Наверняка, у него термос. Говорят, что у Трампа, до того как он стал президентом, была привычка пользоваться фастфудом, где ему, миллионеру, делали грошевые скидки...

 А депутаты? Когда-то, были встречи с народными избранниками, но никогда они ничего не решали. Выходил какой-нибудь старый пердун, говорил хвалебную речь. Затем о гигантских строиках капитализма говорил депутат, основанных на том, чтобы избиратели голосовали как надо, и тогда из федерального бюджета повалит мана небесная. К критике депутаты отвыкли, от нервных криков:"Надо работать!" - они нервно ежатся и пожимают плечами: "Что? Нам работать? Вы- Работаете. Мы тут при чем? Мы и так хорошо живём".

  Не  знаю, долго ли я стоял как вкопанный перед серым порталом государственных умов... Но неожиданно встретился со взглядом, который выдернул меня из оцепенения. Хорошо одетый человек с седой бородкой, плотный, среднего роста разглядывал меня в упор с головы до ног.

- А почему не в национальной одежде? Вы новенький. Я же ещё вчера Мариночке передал костюм нанайца и бубен.

  Я было заикнулся, что прохожий, но обычная тяга ко всяким розыгрышам подавила меня. И потом - я же искал работу... Вспомнил, у кафе Тараса Бульбы человека, смущённо стоящего в национальной одежде над широким рисунком полного малороссийца с блюдом вареников. Цыгане вот тоже... на рынке, и бабки на вокзале, предлагающие женщин лёгкого поведения...

 Чем я хуже?! Быть зазывалой в Охотном ряду очень хорошо. Я уж было со всем размечтался, и уже думал о встрече с Жириновским. Как... Появился настоящий нанаец с бубном, с ленточками, невидимо присутствовали и олени: "Бум, на-на, бум. Тара - оа, бум!"

- Бум, на, - ответил я и исчез.

   Опомнился от сладко-загадочного дурмана, я уже у кремлевских ворот с небольшим широким спуском, по которому ездят длинные чёрные машины. Рядом была единственная очередь, худая и вытянутая змейка из туристов вела в Кремль, в музеи. Я тоже по-привычке встал. Ещё с перестроенного времени у меня оставалась привычка вставать во все очереди, общаться и слушать разговоры людей. Перед входом в царские палаты стояли люди с металлоискателями, и очень долго и тщательно досматривали. Я сказал круглой женщине в очках, что я за ней. И она ответила:"Ес!"

  Спустился к подножию холма и сел на одной из лавочек, на которой лежала одинокая газета" Работа в Москве". Стал читать: менеджеры, мерчендайзеры, исполнительные директора, а вот строители... Затем снова поднялся в очередь, и невзначай узнал, что цена в Кремлевские палаты - тысяча рублей. Для меня это было дорого. Эх, корыстолюбива ты, шапка Мономаха! Я стал ощупывать себя по карманам, и понял, что посеял  мобильник. Опрометью побежал вниз, к лавке. Телефона не было. Я устало сел. Задумался. Повернул голову. Маленькая чёрная коробочка лежала одинокая, никому ненужная, дешёвая и старомодельная. К чудесам и фокусам в Москве я уже привык, и поэтому покрутил коробочку в пальцах, чему- то усмехнулся, и пошёл бродить дальше. Время было часа два по полудне.

  Ноги привели меня в небольшой уютный сквер у кремлёвской стены, где полным ходом копали и ворочали землю строители. Ревел "Каматсу", два землекопа натягивали шнурку. Каменщик заделывал кирпичом ступени, ведущие к маленьким дорожкам, опутывающие тенестые деревья. Строитель нацарапал гвоздём своё имя, махнул мастерком, и увековечил свой род, и свой труд.
 
   Может быть к ним напроситься? Я стал искать глазами старшего, подошёл к "Каматсу" перед которым стоял человек и жестикулировал. За экскаватором был стол с большой развернутой бумагой, ловко перечерченной ровной чёрной паутиной плана строительства. Чтобы привлечь внимание, я кашлянул.

 "Что вам, молодой человек?" - уставились на меня серые внимательные глаза с лиловыми мешками под ними, видать от недосыпа.

  - На работу к вам хочу.

  - На работу просто так только аферисты принимают, это тебе на московскую биржу труда надо сходить.

 - Э, а так - никак...

- Есть ещё и другая биржа, для шабашников, не знаю, где они собираются... Но там- 50/50. И очень опасно. Похлеще мексиканской биржи будет. Ну, ладно, молодой человек, ступайте, а нам работать надо: возрождать Москву!

  И вновь я, как потерянный, стал блуждать. Надо сказать, что в этом парке было очень уютно. Не смотря на шум строительной техники, влюбленные парочки ворковали под низкими деревьями. Была здесь какая-то необычайная аура новой, зарождающейся жизни.

  Храм был где-то неподалёку. Потому что в сквере работала церковная лавка. За стеклом строгие лица святых, Спасителя, Отца, Матери и... небольшие репродукции икон Андрея Рублева. Две старые иконы с изображением в спичечный коробок привлекли моё внимание... Спас Нерукотворный и Божья Мать в одной небольшой книжечке. Я, конечно, приобрёл, на добрую память. А может быть, как оберег от невидимого зла бесплотных сил.

  Про Ленина в Мавзолее я забыл. Но вдруг передо мной предстала простая истина, что любого человека, наделенного безграничной властью, можно сделать идолом, которому будут поклоняться люди.

  Главное, чтобы в нем воплощались представления самого человека о Боге...

  Мне казалось странным это чувство презрения к идолу, и зарождающееся новое чувство связи с живым Богом било во мне новым молодым сердцем!

  Также, мне казалось странным, что в постперестроечное время никогда не верующие политработники стали осенять себя крестом, как будто юный пионер взмахивал ладонью: "Всегда готов!"

 В этом я видел предательство веры в рай на земле, в коммунизм. И это больше всего меня коробило, - с какой лёгкостью меняются убеждения. Сначала:" Осанна!" Затем неизбежно: " Распни!"
           11.
   
  В Саранске я смотрел на фасад дома, на котором во все десять этажей раньше добрый Ленин провожал меня в детский садик, махая кепкой, щуря близоруко глаза.
 
  А теперь я смотрел на Христа, который его заменил на фасаде дома - как на обложке людской жизни.

  И я всё думал: "А Христос ли это или уже реклама спасительного средства? Как  же так можно? Как можно так легко менять веру? И Вера ли это? Или мы просто меняем её как одежду, скидывая неудобную, облачаясь в удобную?!"- думал мучительно я, и мысль эта не находила ответа, постоянно прокручиваясь у меня в мозгу. Как будто кто-то с усилием закручивал болт, и в какой-то момент сорвал внутреннюю резьбу, и он уже ничего не держал. Нужна была плашка, чтобы нарезать новые витки...

  Придти к Вере без покаяния, без очистительного огня раскаяния, без духовной каждодневной мучительной работы над своей жизнью, которая прочно связана с жизнью таких же людей как и ты - невозможно. Поэтому не верьте людям, которые вчера говорили одно, а сегодня с легкостью говорят другое - это волки в овечьих шкурах. Опасайтесь их.

  В своих размышлениях я всегда обращался к воспоминаниям, к тайной скромной Вере своей бабушки Надежды, Царство ей Небесное! Именно великой Тайной и Таинством в душе каждого человека может родиться истинная Вера в Спасителя нашего...

  Так, снова блуждая и ,наверное, заблуждаясь - я вышел к набережной. Величественная Москва- река, за которой была Спасская башня Кремля с величавой красной звездой - она померкла, сморщилась в моём представлении до красивого фантика, в который была завернута жизнь трёх поколений людей, живших без Бога. Но с тайной верой в него, и эта тайная вера казалась мне тверже, естественнее, чем сейчас - как будто человек скрывающий свою наготу перестал её стесняться, и даже стал щеголять ей, выпячивая свои достоинства...

  Спускаясь к Москве-реке, я заметил мутную пену и грязь у берега. Возмущения  не было - мне стало привычным, что близорукое чудо превращалось в обычное чудо- юдо. Да, брат, так и до равнодушия рукой подать - ая - яй!

  Было три часа после обеда, я уже перестал метаться по Китай-городу, и пребывал в своём обычном состоянии полудремы-полуфантазии.

  Прилично одетый молодой человек мочился в Москва-реку, и мне хотелось сделать тоже самое. Мутная пена билась о берег.
 
   Вдалеке, на пристани, прогулочные катера принимали на свой борт туристов, вилась змейкой дорога, опутывающая Кремль, как паутина спящий замок. Мне стало грустно. Я пошёл по дороге, прочь от лобного места, прочь от Мавзолея, прочь...

  - Привет, парень, не подскажешь как проехать на Тверскую, - рядом со мной остановилась красная машина, и из неё вышли двое наголо бритых людей, обтянутых в одежды искусственной кожи.

 - Не знаю, я не местный, турист-гастербайтер, работу в Москве ищу,- сказал я. В своих потертых джинсах и  старой футболке я ни чем не отличался от москвичей, которые одевались очень просто. Это в провинции любят щеголять " от Версаче", да в программе "Модный приговор".

- Работу ищешь? А ты кто по жизни...

Действительно, а кто я по жизни?

- Строителя работу ищу, - ответил я, не отвечая прямо на философский вопрос.

- Поехали с нами, братан, мы тоже свободные каменщики.

- А вы куда!?

- На биржу, брат, труда...

  Никогда не садитесь в красную машину с незнакомыми лысыми людьми, люди. Не повторяйте моей ошибки...

  В салоне горели зелёные хищные огоньки маленьких лампочек.  Динамики вибрировали:" Я тебя бум-бум-бум, ты меня бум-бум-бум, мы вместе бум-бум-бум..."

 Мы приехали на стройплощадку, огороженную забором. Здесь уже давно забросили строительство, и слепые окна без стекол смотрели на транспарант, натянутый на другой стороне дороги между двух берёз: " Верните наши деньги или отдайте наши квартиры!!!"

  По числу недостроев Москва занимает, наверное, лидирующее место. И эта стройка была одна из них.

 Здесь стоял устойчивый запах потной грязной одежды и цементной пыли. Кучки людей по пять - шесть человек располагались по стройплощадке как-будто их кто-то рассадил на грядке в определённом порядке.

  Хлопнули двери машины. Лысые люди пожирали меня своими круглыми пустыми глазами.
 
 - Ну, вот, гуманоид, ты и приехал на родную планету...
 
 Я разглядывал это пространство из разбитых стекол, строительного мусора. Где-то раздавался хруст бетономешалки, перекручивающей гравий, песок, цемент... Так вот куда пропадают люди, приехавшие на заработки в Москву!?

  Сказать, что мне стало страшно, это значит ничего не сказать... Ноги стали ватные.
    Мне стало стыдно, я хотел сказать, что это обман, что я не "тот", что это чудовищная ошибка.
 
- Да, я, ребята, и не строитель вовсе, филолог я, литературовед...

  - Чё ты блеешь, овца? Товаровед?- переспросил один из лысых братьев.

 - Да, нет - болтолог он, разводила, одним словом, - прокомментировал второй.

- Ну, ладно, пойдем к Касыму, зарегистрируешься на "бирже",- сказал первый, и мы пошли в здание.

  На первом этаже сушилось бельё, на втором в какой-то огромной бочке что-то варилось, надувались и булькали пузыри. Долговязый узбек крутил это снадобье половником с длиной ручкой. Это что, обед? Только не есть этого снадобья, иначе я точно здесь останусь...
 На третьем этаже был "отдел кадров" этой нелегальной биржи, которых, наверное, по Москве не один десяток.

  Касым, старый татарин с проседью в бороде и хитрыми еврейскими глазами, сидел за столом и ел рахат-лукум китайскими палочками. Слева от него были самодельные счёты с деревянными черепками заместо кастяшек. Справа длинные чёрные четки, подвешенные на настольную лампу с прикрепленным к ней овальным зеркалом.
  Посередине бетонной коробки была подвешена боксёрская груша, в углу раскинулась голая молодая миниатюрная азиатка с зелеными тенями на веках. В другом углу клюшки для гольфа и кальян. Бетонные шершавые стены с размазанной штукатуркой в виде песчаных барханов придавали всему пространству законченную брутальность.

  Касым широко раскрыл рот и разглядывал в зеркале гнилую дыру, разрастающуюся в  зубе, и само темное нутро глотки: "А-аа... Че приперлись?!"

- Да, вот, человечка к тебе привели, работу ищет...

- Ну и оставили бы его внизу, чего сюда притащились?

- Э, Касым, это рыбка принисет тебе золотые яйца. Он разводила и проктолог...

- А вы ни чё там не попутали? Ну, идите, мы побазарем с... проктологом.

 - Да, нет - я литературовед, ваши друзья всё перепутали. Я любезно попросил их подвезти меня до биржи. Но, видимо, меня не правильно поняли. Я, пожалуй, пойду...

- Отсюда не уходят, отсюда уносят вперёд ногами, - рассмеялся Касым своей удачной шутке. - Ну, ладно, давай серьёзно - ты приехал зарабатывать деньги - ты их заработаешь. Правила очень простые: ты платишь "агентству" 60% заработка, а "агентство" способствует общей прибыли.

  "Способствует" - Касым сказал членораздельно, как будто пережевывая, с особым вожделением, закатив глаза, и нюхнув волосы в подмышках. - Проживание и питание здесь или на обьекте. По рукам!!?

- Нет, я не хочу, не буду.

- Слушай, д-рруг, насильно никто тебя удерживать не будет. Но ты попросил ребят, чтобы они тебя подвезли. У тебя есть деньги, оплатить  "такси"?
 
- Ну, есть у меня две тысячи...

- До-ллляоров?

- Нет, рублей.

- Надо долларов.

- Так много?

 - Инфляция, брат, надо оплатить, девушку хочешь? - указал Касым жирным пальцем на русалку в углу. Хороша. В виде бонуса.

- Нет.

- Ну, ступай, поговари там с ребятами, потусуйся.

 Я спустился вниз по бетонным ступеням, мысли бежать у меня не было, и снова извечное любопытство и тяга приключениям как магнит притянула меня к одной из кучек" понаехавших". Из пяти человек - три были таджика, один молдованин, и один украинец. Все сосредоточенно молчали, и чего-то ждали...

  Где-то вдалеке скрипнули ворота, и заехал большой чёрный "гелентваген". Открылось окошко, вылетел окурок. Машина остановилась, из неё вышел человек в кирзовых сапогах и строительной спецовке. Он встал посреди стройплощадке и заорал:"Два плотника - бетонщика и слесарь сантехник!" К нему со всех кучек побежал народ, и все загалдели как галчата. Парень ткнув пальцем в трёх человек, стрехнул пыль с сапог, и стал звонить по мобильному. Заехал УАЗик- буханка, люди погрузились, - и машина, пыхнув чёрным дымом, испарилась.

  "Я лжец, лжец - я всё это придумал, и этого ничего нет",- уверял я себя, и в сотый раз закрыв глаза и снова их открыв, - видел всю ту же грязь и серую пустошь, которую я в своём воображении рисовал фантастической пустыней с элиптилидными гуманоидами.

   Хотелось поговорить, разрушить страх, опутавший меня, но люди, к которым я подходил сосредоточенно молчали или говорили на непонятном тарабарском языке. Было ощущение, что попал в секту с законами, которых я не понимал. Но идол, которому они поклонялись, показался в окне третьего этажа, и что-то крикнул в пространство, задрожащее разбитым стеклом и строительным мусором.

 - Эй, болтовед, пойдем, разговор есть, - хлопнул меня по пояснице второй из лысых братьев, который был более образован, и интеллегентнее, что ли...

  У Касыма был гость: хитрый китаец с широкой европейской улыбкой. Крысиный хвостик его чёрных жирных волос стягивали несколько резинок, одну из которых он стянул и ловко перетянул пучок денег.

 - Поедешь с ним, будешь брошурки распространять на рынке, Вася за тобой проследит, - сказал Касым, подмигнув гуманоиду.

  Я знал, что рано или поздно буду наказан за свои метания, за поклонение Идолу, за жизнь без Бога - и вот пришло время платить за свои грехи... Но чем?! Неужели я должен совершить ещё больший грех, чтобы расплатиться за свои заблуждения...

"Сотворите плод достойный покаяния", - говорил,помнится, Христос.

  Вася, китаец и я приехали на рынок, который Вася обозвал "измаиловым".

  Было, наверное, уже около пяти вечера, а может и позже - весь палаточный городок сворачивался, и грузчики везли на тележках здоровые баулы.

  Мы прошли в подсобное помещение охраны, затем в переход - и очутились в другом государстве.

  Стоял бесконечный стрекот иглы, простегивающей материю. Без конца и без края за столами, на которых были швейные машинки и полотно, строчили, строчили, и строчили одежду и обувь маленькие женщины с раскосыми глазами. Сколько же их здесь, невольниц( или наемниц?) московского рынка? И где они живут! То, что под Москвой есть ещё один город я подозревал и раньше, но бесконечное море швейных машин поразило меня. И это ещё верх айсберга - зуб даю, кариесный.

  - Так, стой, сейчас к тебе подойдёт менеджер и введет в курс дела.

 Передо мной появился человек, но если бы кто-нибудь сказал мне, что он пришелец с Юпитера, я бы поверил. Синие волосы, сережка в ушах с брельянтом, женственность...

- Пойдем, получишь продукцию.

 В новостях, когда ненароком сказали, что в России существуют "коммерческие иностранные агенты", я ещё подумал, что новости у нас скоро вообще будут составляться из фантазии пьяных чиновников. Но вот - реальность. Комната полностью заполненная литературой, непонятного содержания.

  - Будешь заманивать людей в секту "Второе пришествие", раздавай брошурки, говори, что конец Света близок, и нужно приобретать богатства на Небесах, а не на Земле. Особое внимание бабушкам  и разочарованным в жизни холостым бабам.

  Вечером, когда просыпаются все вурдалаки, я встал у входа в метро, и стал раздавать проходящим брошурки. Вася сказал, чтобы при этом я улыбался, говорил приятные слова, и гипнотизирующе смотрел в глаза.

 Я работал как автомат, обещал Царствие Небесное, говорил, что Антихрист среди нас, а значит не за горами Второе пришествие Христа в Славе своей и Страшный суд.

  Вдруг, в мозгу моём как воспаление, возник саранский бомж:" По чем Христа продаешь?!"

 Так вот оно! Но как? Как он узнал, что будет!? И человек ли он? Или ангелы, облачаясь в лохмотья, прячут свой естественный вид, способный ослепить любого...
 Мне захотелось поймать этого бомжа и попросить помощи. Мысленно я обратился к нему с молитвой, и передо мной встал образ Ангела - Хранителя, свет без раздельный и бесконечный. По жилам пробежал ток...

 Ко мне подкатил безногий человек на деревянной коляске, подмигнул, и протянул фляжку:"Выпей!"
 
 Спирт обжег желудок. "Беги", - сказал безногий. - Ничего не бойся, я его задержу сказал он, указав на лысого Васю.

 Я побежал, - под ноги Васи, как под танк, бросился инвалид.

  "Лжец, лжец, лжец", - неслось мне вслед. У перехода я свернул ладонью крышку фляжки - и разом выпил всё содержимое. Как будто разом вспыхнули и душа, и тело. Опьянел.
 
         12
 
  Мир рушится. За окном пьяные рожи лезут с тобой целоваться. Но где? Где я? Где, собственно, это окно? Во сне? Наяву? Да а какая разница, если нигде не живешь.

  Вот Ты Кто!? Отражение в мутном стекле. Продукт Солнца. Отражение гамма и других лучей. Вместилище толстой кишки. И рядом  такие же "кишки" с глазами. Или, вообще, слепые кишкоблуды.

  Лечу на встречу потоку и ощущение, что все люди подключены к проводам. Они торчат у них из ушей, и я знал, что провода тянутся к чёрной коробочке, заменяющим многим душу. Это мобильный? Да!!! А - нет, нет.... Нет, это сублимированное сердце! Это Москва! Это к ней все подключены. И она сосет все соки из большой страны. Всё оторвать! Всех отключить. И пойдём весёлой толпой играть в футбол...

   Но как я оказался в этой Москве? А ты не пьян ли, братец? Что какой мутный?

 Нет,чуть-чуть трезв, тьфу, запутался, - чуть-чуть пьян. Просто в чужом городе. Перемещение в мозгах. Тут я обратил внимание, что окно, в которое смотрю, это окно трамвая. И люди, с проводами в ушах, пассажиры. А те, что лезут целоваться - так маникены это, не люди...

  "Таганка, конечная", - крикнула какая-то бабулька, взмахнув авоськой как указательным флажком. Развернувшись на кольце, трамвайчик  шумно вздохнул, выплюнув моё тщедушное существо.

  Так я оказался в скверике, с памятником некому деятелю посередине, возле которого волосатый худой человек уставился в портал смартфона.По дороге шел Гуфи, размахивая мохнатыми лапами. Его догонял другой человек с головой лошади. Нет, я ничего не курил, а это они так одеваются, в куклы. За дорогой рыли котлован. Дальше, на строящемся здании, люди-муравьи вязали арматурный каркас. Впереди маячил большой магазин.

  Я зашёл за угол супермаркета, голуби кутаясь в обрывках газет, отпечатывали на себе новости, жёлтый китаец-дворник скосил на меня глаза и полез в урну за просроченной колбасой. Меня, наконец, вытошнило, словно беременного Шварцнеггера. Нутро вывернулось: корейская морковь, помидоры в чайной жижи, выдавленной из пакетика. С минуту я ещё разглядывал в окурках свой ужин, который принёс вчера тяжелозадый прораб в пластиковом ведре в гостиничный номер...

  Так, ладно, надо собраться и помотаться до вечера. А вечером домашний автобус отвезет меня в Саранск. В город без метро и трамваев, с речкой Саранкой и колесом обозрения. Почему-то стало горько, захотелось сладкого, и, проскользнув в магазин, я с важным видом купил полуметровый казинак. Симпатичная узбечка на кассе пожелала всего доброго.

   Надо выбираться отсюда. Но у меня не было никакого особого плана: просто нужно было дожить до вечера и свалить. У спуска в подземелье метро кучковалась на панели бетона молодежь. Они разглядывали свой кариес в гаджетах и кружились в бело-красных шарфах"Спартак". Надо пройти незаметно. Прошёл. Но в тёмном переходе ( не в метро, а просто через дорогу) какая-то тёмная личность, на плече у которой висел огромный баул, спросила:

- Братан, курить есть?!

- Да, я не курю...

- А, ну это твои проблемы!

  В этом месте надо было ждать мардобоя, и мне пришла мысль, что скорее всего меня сейчас начнут запихивать в этот баул, по частям и медленно. И - вдруг...

- Спартак!Чемпион!!!

Я не знаю, чем мне это помогло, но баульный человек растворился в тёмном бетоне перехода, в котором вдруг замелькали краснобелые шарфы.

  Было ощущение Чуда. Будто произнёс: "Господи, помоги! Отче, спаси! Не отврати лица своего!" И темная сила исчезла. Оставался свет в тёмном тоннеле, из которого надо, надо выкарабкиваться...

  Какая-то тень за спиной бежала за мной, и ударила как-будто сумеречным мешком по сутулой спине. В глазах загорелась звезда на Спасской башни и заиграли огни гирлянд...

   
  Нет, за спиной никого не было. Чувство страха напрягло мои нервы до предела, и я боялся собственной тени. Стало темнеть. Я снова пришёл на Красную площадь( всё-таки мне хотелось посмотреть на Ленина), но Мавзолей уже был закрыт. Синий цвет струился на здании Большого театра, волшебным светом исходил из-под вод фонтанов. Всё украсилось мерцанием неоновых огней. Как-будто светляки усыпали землю, и ждали появления своих небесных братьев. Куранты на Спасской башне пробили двадцать первый час. Оставалось всего два часа до автобуса. У меня был, наверное, очень странный вид опьяневшего человека, потому что прохожие оглядывались и усмехались. Лишь бы не отключиться и не попасть в историю...

  Мне нужно было  на Казанский вокзал, забрать сумку из камеры хранения и паспорт у грузчика, которому я произвольно доверился. Я пробирался через людей в метро как через призрачный лес, заслоняющий дорогу к дому.

          13.

  У Министерства Транспорта стоял наш автобус.
   Автобус был мрачным, без света в окнах, без огня в фарах - как огромный таинственный зверь, - как закрытая дверь с тонкой полоской света из щели другого пространства. Скоро этот портал в другое измерение, где обычная жизнь серой провинции, где Маня варит борщ, смотрит сериал и лузгает семечки, перемалывает косточки соседям,а Вася ходит на завод, пьет водку, и орет перед футболом, и рвет майку -  скоро Он загорится необыкновенным светом в ночи площади трёх вокзалов. Заурчит мотор, зазвенят весёлые голоса, зашелестят баулы, и огромные задницы товарок найдут своё место. А найду ли его я?

  Я ли это или моё подобие поднималось по ступеням Казанского вокзала? Насколько алкоголь поднимает в человеке все духовные силы и духовные муки, настолько он, выходя из человека, тяжёлым похмельем забирает его волю, память, невелирует его под ноль. И долго потом ревет душа, истерзанная зверем.

  Я поднимался по ступеням... Навстречу мне, ослепленная искусственным светом вокзала, неслась белая, сшитая из огня, галлограмма Христа. Неужели Господь посетил меня, решил со мной побеседовать!? Сопли и слёзы потекли из отверстий моей морды, я встал на четвереньки, и собакой пополз навстречу.

  Нужны ли наши унижения Богу, или мы сами это придумали, потому что ползать привычно, а летать больно? Или это вековая привычка раба перед господином. И может ли человек жить свободно? И чем ограничивается она, свобода? Ничем? Законом! В уголовном кодексе, если не десять заповедей, то восемь точно есть.

  "Е",- отрыгнул я. Не хочу быть рабом, не хочу, не хочу.

 - Что с тобой, тебе плохо? - раздался старушечий голос.

 В белом плаще, с ярко-красным китайским зонтиком над головой, который сливался с кровавой помадой на лице, передо мной склонилась маленькая толстенькая старушка. - Вставай. Давай помогу. Её жилистая рука схватила меня за вихор и потащила.

- Да, нет. Спасибо, - сказал я и оглянулся. - А где Христос?

- Христа - нет, но могу девушку предложить.
 Да, - ты с похмелья, почудилось тебе, пойдем, я знаю, где тебе водочки нальют.

 Так мы и пошли - бабушка с зонтиком и пьяный человек, одна в красной помаде, другой  в грязи улиц. Бабулька, полная жизни и энергии, и молодой человек, духовно истощённый.

- Э-не, блин, - возникла из угла муренная рожа, настолько пропитая, что, казалось, это поймали инопланетянина и накачали его алкогольным селиконом. - Не пройдёшь!

- Свои, - проскрипела старушка, и дежурные человечьи глаза, на миг ставшие живыми, блеснули из селиконоалкогольного тумана далеким разумом. - Это "Блин", он на шухере сегодня, - повернулась ко мне спутница с неестественно вывернутой улыбкой. Ещё мгновенье - и искусственные челюсти с металлическими зубами выпрыгнули бы из - зо рта, и впились в артерию... Но ещё не время вурдалаков, они просыпаются за полночь.

 - Господи Иисусе Христе, прости меня грешного, - сказал я три раза, перекрестившись.

 - Что ты там бормочешь?!

 - Иисусову молитву.

 - А я "другого" прошу, вот как: "Черт, черт, помоги! Пошли всех  нах!" - два раза, зато громко, - ухмыльнулась бабка.

 Мы прошли от вокзала несколько метров, подошли к супермаркету. Стены его были глухие, а не как сейчас делают стеклянные и прозрачные, чтобы ещё издалека соблазнять изобилием продуктов. И на этой глухой стене запрыгали две тени: одна моя - продолговатая как сплюснутое яйцо, вторая бабулькина - маленькая и ощитинившаяся китайским зонтиком.

 Вдруг из этой тени стали расти длинные рога. Мне стало жутко. Я думал: "Когда же появятся копыта?"

 Но оказалось всё банально - к нам приближалась тень заблудшего алкаша, похожего на гоблина во фраке. Как же отличать: реально это всё со мной происходит или только кажется? И где, на какой границе сознания мираж переходит в реальность...

- Пошли, Марта, ты сегодня с приятелем?

- Да, надо налить человеку, помирает с похмелья, добрый человек же не нальет, только лихой.

- А мы, что лихие? Мы бомжи - интеллигенты.

- Давай, ври больше...

  Мы зашли на задворки продуктового склада. Здесь, за деревянными поддоннами, перед бетонной эстакадой с множеством закрытых дверей в стене, стояла перевернутая вверх дном металлическая бочка. Бочка была из-под моторного масла, двухсотлитровая, вся измятая и искореженная. Голубая краска с неё слезла, и надпись "Ойл" пересекала высеченная гвоздём "Пи..." с орфографической ошибкой в корне. Хотя, может быть, это была "Пицца"...

 Дорогу нам перебежала огромная откормленная крыса, похожая на кошку. Людей не было. Но вдруг, по какому-то знаку стали выползать из углов тени с длинными рукавами нелепых одежд.

 "Ну, всё, теперь мне хана", - была первая моя мысль.

 Какая-то женщина неимоверных размеров тянула ко мне руки в х/б перчатках с оголенными фалангами. Просится на ручки!? Или хочет взять на ручки меня? Кто это!?

 Из огромной тени продуктовых складов на свет большого одинокого фонаря выползали... бомжи - вурдалаки!?

 "Так вот, куда пропадают люди, приехавшие на заработки в Москву... О, какая полная и кровавая луна над помойкой. Какая банальная смерть. Или это ещё не конец? Может будет продолжение... - моя жизнь, казавшаяся до этого мне обычной и противной рутиной вдруг заиграла сериальными красками, о которых я не знал.

  Захотелось бежать, бежать не останавливаясь, бежать вприпрыжку, радуясь жизни, петь песню колобка. Жизнь - хороша! Но ноги как будто вросли в асфальт.

   Из пространства между тяжелыми глухими металлическими дверьми росла и умножалась огромная плесень, она ощетинилась мириардами зубов, которые двигались прямо на меня, вырастая и превращаясь в чёрную дыру.

  - Это граффити, - раздался голос из бездны, - это просто граффити, - повторил знакомый картавый голос. Владимир Ленин с ласковым прищуром смотрел мне в душу.

  Мама Чоли (женщина неимоверных размеров из сериала "Богатые тоже плачут", которая просилась ко мне на ручки, и хотя в сериале она была худой, но в России она всегда ассоциировалась с крупной мамашей)  обняла меня, кутая в свое большое и потное тело. Сладкий привкус грязных подмышек пыхнул в лицо.

 "Господи, Спаси и Сохрани!" - сказал я, и сжался, словно маленький, загнанный в угол, зверёк.

  Как в театре абсурда зрителю представляют на сцене то, что не умещается в рамки обычного сознания, выдавая разрезанное хаотичное действие за реальность, так и я смотрел на то, как вокруг бочки собирались люди, у которых половина грима сочеталась с обычной грязной щетиной. Это были актёры, которые представляли знаменитостей на улицах Москвы, и позволяли фотографироваться с ними за небольшую плату.
На бочку встал пятизвездочный коньяк.

- Поправим здоровье страждущим, друзья! - сказал актер московских переулков, похожий на профессора Лобачевского громким голосом у меня за спиной (я никогда не видел профессора, но много о нём слышал).

   Говорят, что обезьяны в момент наивысшего страха и опасности скалят зубы. Моё лицо исказила подобная гримаса. Я лыбился во всё лицо, а глаза были выпучены так, как будто меня подвели к электрическому стулу.

  - Не пугайся нас, человек, мы не звери, больные бешенством, и не пришельцы иных Миров. Мы порождение этого мира, мы были всегда и всегда будем. Ибо человеческий театр вечен с перерывом на антракт каждые сто лет. Мы мимики - бродячие актёры городских улиц. Не все из нас бомжи, для многих это просто профессия. Ты знаешь, сколько зарабатывает Ленин на площаде? И я не знаю. А хотелось бы. Но гораздо больше, чем Петр Первый с Екатериной Второй.
Так что не пугайся нас брат, мы иллюзии этого города, которые хотят видеть туристы. Выпей лучше коньячку.

  Лобачевский стал откручивать крышку, но тут под руку ему ответил Ильич:

- Чужие деньги не считай, батенька, воинствующий безбожник всегда пользуется популярностью. Я - ходячая мумия Кремля. Похорони меня - а я воскресну. Так же как Спаситель.

  Возьмите из мира Бога, и мир станет пустым. В нем не станет памяти, не станет разума. Человек беспамятный будет жить основываясь только на инстинктах и запахах животного мира.

 Исключите из мира Бога и его не станет. Так как вы можете говорить после этого, что Бога нет, когда он перед вами.

  Каждый человек сам создаёт своего бога. Это же простая философия, и даже точная наука как арифметика и геометрия доказывают существование вселенского закона коллективного разума. Должна быть ось, которая все держит. И если мы не соблюдаем законы движения этой оси, то, в конечном счёте, не становится нас. Так то, Лобачевский.

- Что за ересь ты несешь, Ильич?

- А что? Любой спаситель в конечном счёте становится поработителем... Твоя жизнь тебе уже не принадлежит. А ересь или нет... Это лишь точка зрения. Читай "Капитал", " Новый завет", -так то, батенька, и смотри новости про Киев. Вот где Гоголь отдыхает, там и Вий станет спасителем, если крикнет:" Героям слава!"

 Лобачевский поморщился, опрокинул пластиковый стакан, занюхал большим пальцем, и, не вступая в спор, обратился ко мне: "Пей!"

 Отказываться было грешно, я выпил, но вкус коньяка не почувствовал. Лобачевский сказал: "Это водка с дубовой корой".
 
  Обман. Всё обман. Может и жизнь обман, и время обман... Время! Мой автобус в Саранск поедет без меня, и никто из людей - пассажиров особо не расстроятся по поводу моего отсутствия. Счастливая Жизнь - это автобус, который везёт тебя домой: не успел запрыгнуть, и ты бредешь по обочине. Ты - странник.

 - Он, - сказал я.

 - Кто?- не понял Лобачевский.

- Автобус, он отправляется... Мне надо срочно к Министерству Транспорта.

  Лобачевский обернулся к худой женщине с лиловыми волосами: "Мальвина, дай юноше... самокат".

  Тёплый вечер разорвал неудержимый хохот. Мальвина в самом деле достала самокат.

 На этом устройстве она рассекала Красную площадь, радуя раскрытые рты интуристов воздушным поцелуем.

    Послесловие.

   Нам всем надо возвращаться домой. Православная вера, к которой я шёл мучительные годы, учит тому же.

  Мы все странники в этом мире. И где-то там, за пределами сознания, есть любящий Небесный Отец, и земная Мать.

 Не забывайте, братья и сёстры, что Бог - это Любовь. Любовь из глубин человеческого сердца.
 
 Бог - есть Бог Живых, а не Мёртвых. Жизнь оправдывает всё, всему даёт объяснение, а мертвое оно рано или поздно теряет свой статический заряд, и застывает неподвижной уродливой массой.
 
 Я много фантазирую, много сочиняю, но в своём стремлении познать истину я не разу ни себе, ни людям не солгал. И иногда такого наврешь, что сам в это и поверишь. ( Как сказал Вова Л.:"Всё, что ни придумает человек, может быть на самом деле).

   Бывает иногда попадешь пальцем в небо, и откроешь никому неведомое ещё пространство.

 Мои мытарства в Москве закончились благополучно лишь по стечению каких-то загадочных обстоятельств. И если вам пришлось видеть пьяного человека,рассекающего площадь трёх вокзалов на самокате, то знайте, что это был автор этого вечного произведения, который вы читаете.

 Я успел на автобус, но у меня не было паспорта.
 
  И когда я было совсем отчаялся, совершенно несчастливый, из-за дня в день на своём горбу и тележке переносящий обузу, мой друг грузчик - вдруг, лишь по желанию своего сердца, появился перед автобусом, и ухмыляясь похмельной улыбкой, вручил мне паспорт: "На, и не блуди больше!"

 Как я приехал домой помню смутно. Но я вышел в свой сад, подошел яблоням, которые сажали мои предки, и сказал им :"Спасибо, что оберегли от греха".

  Путь к мундиалю в 2018 году породил много соблазнов, и огромная армия гастарбайтеров, как рабов древнего Рима, требуют справедливости, и так как это лишь начало истории, то самое главное вас ждет впереди. Но мне важно ваше мнение - стоит ли эта история продолжения,или она закончена и всё и так ясно?

  Я смотрел на звезды, тихо мерцающие, и вдыхал аромат борща, тянущегося лилеем из старой прогнившей рамы захудалого дома.