Глава 3

Виктор открыл глаза. Все тело ломило, но ощущение это было приятным, таким, каким бывает ощущение после тяжелой работы, бани и отдыха, следующих одно за другим. Тело подрагивало и пульсировало, как одно целое. Какое-то невероятное умиление охватило Виктора. Он глубоко вздохнул и чувство реальности медленно, но верно вернулось к нему. Он лежал на кровати совершенно голый, яркий солнечный свет из окна падал на живот и грудь, припекал, вызывая приятные ощущения. В соседней комнате кто-то ходил.
Баб Люб! – окликнул он, прикрыв наготу.
Её нет, я заместо нее! – ответил приятный девичий голос.
Виктор смутился. Интересное положение получалось: он, голый лежит в одной комнате, а в другой комнате шастает какая-то молодая девица. Виктор попытался встать, но ни руки, ни ноги его не слушались, и он бухнулся обратно в койку.
А где баба Люба? – крикнул он.
В комнату вошла молодая девушка, и Виктор забыл что спрашивал. Яркие черные волосы девушки смоляной копной падали на плечи, и охватывали, казалось, всё тело, достигая низа спины и даже чуть ниже. Глубокие черные глаза, в обрамлении длинных спутанных ресниц смотрели кокетливо и исподлобья, толи на Виктора, толи куда-то вдаль, заставляя забыть всё на свете и помнить только их. Эти глаза были настолько мечтательны, что Виктора захватили мысли о том, что же думает эта красавица. Девушка улыбнулась, показав ряды жемчужных зубов. Махнув почему-то рукой, она изящно пересекла комнату. Виктору показалось, что она комнату просто перелетела, и при всей внешней хрупкости и мягкости фигуры девушки, своей статью она создавала впечатление могучего богатыря. Девушка присела на край кровати.
Меня зовут Заряна, баба Люба ушла в тайгу зачем-то, просила глядеть за тобой в оба!
Она чему-то засмеялась, потом, как будто смутившись, добавила.
Я пойду по хозяйству похлопочу, а ты тут, просыпайся. Баба Люба велела тебя накормить, как следует, а то ты… - она кокетливо поджала нижнюю губку - …вечор много сил потратил. Сказав это, она опустила голову и вышла.
А что было вчера вечером? – спросил ей в след Виктор.
Баба Люба лучше знает, она ж меня лишь нынче с утра позвала, чтоб в ее отсутствие я за тобой присматривала – крикнула она с кухни, гремя посудой.
«Вот это да, баба Люба ушла, оставила меня с какой-то девушкой – подумал Виктор – А что дальше делать?… Почему я голый?… Что случилось вчера вечером? Вопросов больше, чем ответов».
Я внучка бабы Любы, - как бы отвечая на внутренний вопрос Виктора, крикнула с кухни девушка – она иногда меня с собой в лес берет, а иногда я ей помогаю по хозяйству похлопотать, али за скотом приглядеть…
Она засмеялась, видно поняв, что нехотя сравнила Виктора со скотом. Здесь, в дальних деревнях, люди непосредственны. Виктор к этому уже привык. Иногда кто-нибудь что-нибудь скажет, потом сам понимает, что не то сказал, а уже поздно. Виктор научился уже смеяться тогда, когда другой бы, приехавший из центра, обиделся бы.
Баба Люба учит меня некоторым разностям… - закончила она из-за дверей.
Наконец-таки Виктору удалось справиться с мышечной болью. Он поднялся и, одевшись, вышел на кухню.
На печи стоял чугунок, из которого доносился приятный грибной запах. На столе было множество всякой деревенской снеди с огорода, большая банка с молоком и буханка только что испеченного хлеба.
Садись, покушай! – наставительно указала на лавку девушка.
Спасибо!
Виктор сейчас сумел рассмотреть девушку еще более подробно. На вид ей было никак не более шестнадцати-семнадцати лет, просто по-деревенски одетая, она все же светилась каким-то особым, ласковым и теплым светом.
Как дела в деревне? – чтобы поддержать как-то разговор спросил Виктор.
Я на деревне не бываю, да и не знамо мне что там твориться у них, я, в основном, в лесу живу с бабой Любой. Только когда ее сюда просят переселиться, чтоб в чем-то местным туточа помочь, так и я здесь бываю… и то редко.
Раз ты внучка баб Любина, значит, у тебя и родители есть?
Баба Люба предупреждала меня, что ты жуть какой любопытный… - усмехнулась девушка.
Извини если что не так!
Да ничего. Я с бабой Любой живу от того что сама хочу-то, а мам с папой тут, недалеко, в соседней деревне живут, да токмо они все бабу Любу не понимают, и дело ее тоже не ведают, а я ведаю от того и с ней.
Дальше она перестала говорить и даже как-то расстроилась, как показалось Виктору. Кушали молча, а после она сказала:
Баба Люба велела, чтоб ты, как покушаешь, в баню шел, а после, как отдохнешь, чтоб я тебя к ней на болота отвела. Так что иди, банька натоплена как надо.
Виктор, поблагодарив девушку, вышел из дома и направился к бане. Небольшая баня находилась в огороде. Виктор, открыв ворота, направился через огород к бане. Нежная трава приятно ласкала босые ноги. Холодная роса слегка их обжигала. Виктор наклонился, рассматривая кузнечиков в траве, провел рукой по поверхности травы и улыбнулся. Он подумал о Заряне, и все его существо вздрогнуло. Что за прелесть эта девушка! «По-моему, - думал Виктор – только в России можно встретить такое чудо. Нигде нет такой красоты. Ни в одной стране мира нельзя встретить ничего подобного…». Виктор встал, вытянулся, и, посмотрев в голубое небо, ухнул в траву. Роса обожгла части тела непокрытые одеждой. Небо, казалось, приблизилось к самому его лицу, и Виктору почудилось, что облака, катящиеся по небосводу, погладили его лицо. Виктор закрыл глаза и, улыбаясь, повторил про себя непонятные строки, пришедшие ему на ум вчера. На какое-то мгновение, ему показалось, что он задремал, и в этой дрёме ясно увидел себя, а может, ему это только почудилось. Виктору показалось, что это было много-много лет назад.
Лесные папоротники стряхнули капли дождя, и яркое солнце осветило кедрач, окутав его теплым покрывалом золотых лучей. Лес ожил, заговорил на каком-то древнем языке. Виктор слышал его, он понимал этот странный язык – язык своей земли. Он знал его чуткую негу в разливах весеннего солнца, чувствовал каждой своей порой его живительное дыхание, заживляющее все раны и освежающее и тело, и само сердце. Виктору показалось, что он здесь когда-то жил. Когда, зимой, падал снег, он ложился на землю, его заносило – это было так приятно. Он слышал тончайший перезвон снежинок, кружащихся в воздухе, и падающих на поверхность кедровых лап. Он засыпал до самой весны, а весною оттаивал, когда последний снег превращался в журчащие ручьи и, дымкой поднимаясь в небо, влекомый ветрами, выпадал с первыми дождями.
Виктор был уверен, что жил здесь много лет подряд, в кругу старых кедров, среди трав и папоротников. Солнце согревало его, небо укрывало на тверди земли, луна питала душу, а ветер уносил его сознание к далеким землям, светилам, временам и судьбам… Сладкой росой по утрам утолял он свой голод и жажду, днем клесты и белки приносили ему сладкие орехи, грибы и ягоды. В какой-то момент в сознании Виктора возник странно знакомый образ. Он слышал далекий призыв, словно ритмичный гул откуда-то издалека. Он слышал как кто-то вил узоры сказаний, и напевы этих сказаний Виктору показались настолько знакомыми, что он попытался даже повторить их. Виктору привиделось, словно он пробирается сквозь лес, перебирается вброд через маленькую речушку и на опушке видит странное изваяние. Деревянное здание с деревянными же куполами. Именно из того здания звучали эти странно знакомые напевы. Виктора что-то забеспокоило. Он пристально смотрел на купола этого изваяния, слушал сказительные напевы и, вдруг его сознание помутилось. Потом все вспыхнуло в его глазах, и он ясно увидел белое дерево, растущее вверх корнями в обрамлении золотых лучей.
Нет – вскрикнул Виктор, и моментально пришел в себя.
Он сел на траве, осмотрелся. Из ворот вышла Заряна, улыбнулась и крикнула:
Ты, отчего ж еще не в бане-то. Надобно бы засветло уйти, а то путь не ближний. Давай скорее, баба Люба еще кой чего просила нам с тобой сделать прежде чем к ей идти.
Виктор моментально пришел в себя и, улыбаясь в ответ, поднялся с земли. Заряна набрала полное ведро воды из колодца и шла по тропинке.
Ты чего? – кокетливо улыбнулась она.
Виктор стоял, как вкопанный, и смотрел на проходящую девушку. Заряна засмеялась и, подхватив ведро, окатила Виктора с ног до головы. Виктор замотал головой, игриво стрясая воду с волос. Они смеялись.
Давай в баню иди! – сквозь смех сказала Заряна.
Я пошел, пошел. Только водой больше не надо!… - сквозь смех же отозвался Виктор.
Ну, все – иди! – почти закричала Заряна и направилась обратно к колодцу, за водой.
Может, если я здесь еще постою, то ты задержишься на огороде?! – крикнул Виктор, чтоб Заряна услышала.
Девушка заметно смутилась, покраснела и, потупив глаза и опустив голову, уже более серьезно и чуть тише, но так, чтобы слышал Виктор, ответила:
Шел бы куда шел, а то запоздаем к бабе Любе. Она ведь ждет нас…
Наполнив ведро, она почти бегом и, опустив голову, проскользнула мимо Виктора и исчезла за воротами. Виктор вздохнул, улыбнулся своим мыслям и направился к бане, думая о Заряне.

Виктор и Заряна шли по лесной тропке и разговаривали. Заряна оказалась более разговорчивой, чем баба Люба. Она рассказала, что баба Люба в тридцать седьмом году, когда на юге Украины, свирепствовал голод, одна единственная выжившая из своего села, по известным только ей причинам, приехала сюда, в глухие места Сибири. Здесь вышла замуж, здесь и детей своих родила. Два сына бабы Любы, как выросли, перестали понимать весьма эксцентричные выходки своей матери, и уехали в город. Дочь же осталась здесь, вышла замуж за лесника в соседней деревне. Она тоже не очень понимала свою мать, но, родив младшую дочь, с удовольствием оставляла ее с бабушкой. Из шестерых детей Заряна единственная стала понимать и разделять бабушкины причуды. Она почти не покидала ее, и даже, по ее словам, кое-чему научилась. Бабы Любин муж умер рано – на охоте медведь поломал, а любовь всю свою она отдала Зарянушке, своей младшей внучке.
Конечно, бабе Любе не очень понравиться, что я все это тебе рассказала… - заключая свой рассказ, сказала Заряна.
Но я ведь ей ничего не расскажу – воспротивился Виктор.
Это не важно, моя бабуля итак все знает, и про нас с тобой, и про то, что я тебе тут рассказала.
Откуда? – парировал Виктор – Ведь если ей ничего не сказать, то и знать-то ей неоткуда будет!
Глупый ты! – засмеялась Заряна.
Ну, почему же глупый, ведь всё так и есть!
Нет, не так… моя бабуля у всех в почёте, оттого что всё про всех знает и ей вообще ни к чему что-либо слышать, чтобы что-то знать.
Как это?
Ой, какой ты любопытный! – не унимаясь, смеялась Заряна.
…?
Если баба Люба захочет она тебе и расскажет «как это», а то я итак тебе кучу всего наговорила, чего тебе знать и не следовало бы.
Слушай, а от чего баба Люба Ванятке велела для меня зелени наворовать. Он же мог просто на своем огороде нарвать зелени, да в открытую да принести, а она велела именно наворовать.
Это ты тоже лучше у бабули спроси!
Ох, какие вы все тут таинственные! – усмехнулся Виктор.
Не таинственные, а малограмотные. Это, у вас, в городе, все всем говорят, рассказывают обо всём, а у нас тут так не очень принято.
Я вот говорю с тобой сколько, и всё думаю – у всех в деревне говор такой чудной, а у тебя нет.
А, это! Это меня бабуля научила нормально говорить, слова не каверкать. Еще книжки разные велела читать.
И что же ты читала?
Много! Достоевского, Пушкина, еще Булгакова…
Ух, ты, да ты грамотная!
Не смейся надо мной, не грамотная никакая я. Это бабуля зачем-то меня заставляла всё это делать, пока я еще мала была. Теперь мне этого не надо – я другими делами занята.
И какими ж делами? Если не секрет!
Не скажу! – кокетливо улыбнулась она, открыв глубокую ямочку на бархатистой щеке.
Ой, у тебя только одна ямка, на одной щеке, а я то и не заметил! – воскликнул Виктор.
У меня одна… - смутилась она, потупив взор и наклонив голову - …вторая у моей сестры. Мы – двойняшки.
Чудо, какое!…
Не надо!… - неопределенно ответила она, и пошла на два шага вперед.
Всю остальную дорогу они шли молча. Впереди Заряна, с потупленным взором, устремленным в землю, а позади Виктор. Виктор переживал, что обидел девушку, смутил ее. Он несколько раз пытался с ней заговорить, но она не отвечала.
Они шли целый день и лишь когда солнце начало клониться к закату, Заряна резко повернулась и сказала:
Баба Люба просила, чтоб перед тем, как к ней на болота идти, мы зашли к одному человеку, но к нему ты один должен будешь идти, а я тебя в стороне подожду.
Как скажешь – отозвался Виктор.
Сейчас, вон за тем пролеском будет поляна, чуть в стороне, там увидишь, стоит старый скит, в том ските человек – он знает, что ты прийти должен.
Откуда? Баба Люба, что ли ему обо мне сказала?
Ты глупый и любопытный! – надув губки, ответила Заряна – Ты ничего пока понять не можешь! Никому здесь ничего говорить не надо – тайга сама всё расскажет! Только, тем, кто слушает и видит. А самое главное – ведает! Ладно, чего там болтать, иди один в скит, и всё, я тебя здесь подожду.
Ладно, я пошёл… - ответил Виктор и направился в сторону, указанную Заряной.
Виктор прошел небольшое расстояние по лесу, вышел на луг и перед собой увидел небольшой пролесок, состоящий из молодого кедра. В какой-то момент Виктор понял, что не может идти медленно. Ему безумно захотелось бежать. Он не знал, почему это с ним происходит, но он побежал. Он бежал быстро, легко огибая стволы деревьев. «И откуда появилась эта легкость» – подумалось Виктору. Выскочив на поляну, он остановился и обмер. В дальнем углу поляны, среди раскидистых ветвей кедров, расположилась маленькая ветхая хижина. Почему Виктора, как парализовало? Он не понимал, что с ним происходит, но он чувствовал, что, чем ближе к хижине он подходил, тем тяжелее передвигались его ноги. Все тело как будто онемело. Он чувствовал, что с одной стороны к хижине его тянет какая-то неведомая сила, а с другой стороны, он чувствовал, что другая, не менее значительная сила его откидывает назад. От этого он едва передвигал ноги, а, дойдя до двери, думал, что вообще не сможет поднять руку, чтобы открыть ее. Виктор собрал всю свою волю и попытался открыть дверь. Он почувствовал, как что-то необъяснимое толкнуло его в живот с такой силой, что его подбросило и отшвырнуло от хижины на несколько метров. Дверь в хижину с обратной стороны открылась, и из нее вышел глубокий седой старик. Длинные волосы, усы и борода свешивались до самого пояса. Облаченный в ветхую серую схиму, он казался гигантом. Сморщенное старческое лицо, было бы лицом простого старика, если бы ни глаза. Эти иссиня-черные глаза, смотрящие из под сизых, густых бровей, казалось, прожигали насквозь – внутри них было пламя, которое проникало в саму душу. Виктор лежал на спине, но голова его была приподнята так, что он мог видеть старца. Старец, опираясь на тяжелый посох, медленно подошел к лежащему Виктору.
Притек! – сказал он, как бы удостоверясь, что Виктор, это именно тот, кого он ждал.
У Виктора перехватило дыхание, он не мог посмотреть старцу в глаза, все члены его тела будто парализовало, и он не мог двигаться. Старец помог подняться Виктору, а потом жестом велел следовать за ним. Виктор едва шел, но все-таки сумел дойти до жилища старца, войти внутрь.
Жилище представляло собой простой сруб, сделанный прямо среди четырех растущих кедров, которые были и опорой для стен, и предоставляли свои ветви, для крыши. В жилище было две скамьи врезанных прямо в стену и большой круглый стол, на котором лежали какие-то видавшие виды книги, стояла большая восковая свеча. На одной из стен висела деревянная табличка с неизвестными Виктору письменами.
Старец указал на лавку. Виктор сел, в ожидании чего-то необычного, но ничего необычного не происходило. Старец сел на соседнюю скамью перед столом и погрузился в работу над одной из книг. Виктор сидел молча несколько часов, старец же не поднимал головы, не задавал вопросов и вообще, казалось, не интересовался личностью Виктора. Виктор несколько раз пытался заговорить, но словно комок встал в его горле, не позволяя произнести ни слова. Закончив какую-то работу, старец удовлетворенно цокнул языком и указал Виктору на лавку, велев ему ложиться спать. Виктор хотел воспротивиться, ведь там, в лесу, не далеко от скита старца, его ждала Заряна, но слова застряли в горле, он не мог произнести ни слова. Старец подошел к Виктору и провел рукой по его глазам. Виктор уснул самым глубоким сном в своей жизни. Всю ночь перед глазами Виктора стояло белое дерево, растущее корнями вверх, и излучающее золотое свечение из своих ветвей и ствола.
Три дня просидел Виктор подле, читающего древнюю книгу старца, к ночи повторялось одно и то же. Старец проводил рукой перед глазами Виктора, заставляя его уснуть. Три ночи повторялся один и тот же сон. Виктор все время думал о Заряне, которая ждала его в лесу. Всякий раз, пытаясь заговорить со старцем, объяснить ему, что девушка ждет его одна в лесу, он понимал, что не может произнести ни слова. Утром четвертого дня старец поднял свои глаза от книги.
Что там, в мире-то деется? – спросил он глубоким басом.
Виктор понял, что может говорить.
Старче, - заговорил он, и вздрогнул от обращения, которое он от себя и не ожидал – большие машины ездят по дорогам, люди строят большие дома, в новостях по телевизору и в газетах идут постоянные сообщения о бедах людских, о войнах, эпидемиях, насилии.
Виктор говорил долго, рассказывая о том, что твориться в городах, но все время хотел сказать о Заряне, которая ждет его в лесу, но не мог, и продолжал говорить о другом.
Старче, злость людей друг на друга стала всеохватывающа, пошлость стала нормой жизни. Люди убивают, грабят, насилуют и все-таки никто их не может наказать: ни власть, ни закон, ни религия. Отче, Россия погибла! – закончил Виктор свой рассказ о жизни людей.
Нет! – рявкнул старец глубоким басом, и поднял глаза, которые в течение всего рассказа Виктора были опущены и спрятаны под густые брови – Россия – сгинула, Рось – жива вечно…
Виктор почувствовал, что не может оторвать взгляда от глаз старца. Вновь какая-то неведомая сила ударила его в живот. Его оторвало от лавки, на которой он сидел, подняло вверх, почти к самому потолку и прижало к стене. Гигантское давление в живот удерживало Виктора на весу под потолком. Через некоторое время старец отвернулся, давление на живот по чуть-чуть начало спадать и Виктора опустило на лавку.
Пойди, всем глаголь, – пробасил старец – Россия – сгинула, Рось – жива вечно…
Спасибо, старче! – поклонился Виктор, и облегченно вздохнув, вышел из кельи.
Вернувшись на то место, где они расстались с Заряной, Виктор обнаружил ее спящей в траве. Она улыбалась во сне и глубокая ямочка, одна единственная, от которой у Виктора кружилась голова, глубоко врезалась в щеку. Заряна лучилась своей таежной прелестью, и Виктор не удержался – погладил ее по голове. Она не проснулась.
Зорюшка, Зарянушка! – нежно сказал Виктор.
Он сел рядом со спящей девушкой, и неотрывно смотрел на нее, пока та не проснулась.
Ой, ты уже пришел, а я уже до бабы Любы сходила, вот, и молока принесла.
Ни вопросов, ни удивления о том, где так долго был Виктор, даже намека ни на что подобное не последовало. Только молоко бабы Любы. Ох, каким сладким тогда Виктору показалось это молоко.