Похуй

1.
"И квасить, квасить до белки, до бесовства.
Привет,панельный сын панельного отца! "

Хаски.
...
Я проснулся после смены в 8 вечера. Голова до сих пор кружилась от выпитого днем ранее. Как сказала мама... А она вроде ничего и не сказала, просто зашла в комнату, где плотным столбом стоял перегар, закрыла дверь и ушла. Я спал, но все слышал. Проснулся весь в поту, не здоровилось. Я направился в туалет и ,засунув два пальца , с легкостью проблевался. Раньше как-то жгло горло от рвотных масс, сейчас привык. Холодная вода из под крана потекла тоненькими ручейками по опухшему лицу. Как говорят в хосписе- если от тебя несет алкоголем и серостью в глазах, то ты еще слишком здоровый и живой. Не вытираясь полотенцем, направился по пустой квартире на кухню и выпил, наверное, около литра холодной воды. Я увидел алый свет, которым залило кухонную стенку,  словно позади разожгли костер в метра два высотой. Я развернулся и уже полегче стало держаться на ногах. За окном 15-ого этажа пламенело малиновое зарево. На западе города расколол небо летний закат. Яркой краской разлился он на многочисленные перистые облака. В слоенный пирог с вытекающим малиновым джемом и пышными молочными коржами превратились небеса. Окно было открыто и стало слышно, как дети на площадке кричат, кружась на карусели, как футбольный мячик ударяется о железную сетку. Они кричали, я попытался вслушаться в их лопучущий говор, который для меня имел важный смысл. Я ничего не разбирал из-за постоянного смеха, но смысла в этом становилось все больше и больше. Иногда проезжали машины во дворе, но очень редко, все семьи уже пребывали в полном составе дома и ужинали, а может, сидели в сандалях и легкой футболке на лавочке с пивом и молча наблюдали за своими играющими детьми. Я просто стоял и не двигался несколько минут. Не было мыслей в голове,  лишь громкие дети и пролетащию острые косяки птиц, мечтающие о дальних странах на розовом небесном фоне. Как говорят в хосписе- мир и без тебя живет, и на зло человеку он бывает иногда прекрасен. Я продолжал оставаться в ступоре, наверное, вот так даже не моргая, стоя на одном месте, мог бы провести свой очередной вечер жизни. Зазвонил телефон. Я, не отрывая взгляда от заката, потянулся и, не глядя на номер, ответил.
-Проснулся уже?
Незнакомый голос, но мне было без разницы.
-Да.
-Ты на смене ночью был?
-Да.
Молчание. Я до сих пор не понимал кто это.
-Пошли по пиву выпьем. Реву с работы встретим и по бутылочке оформим. Погода хорошая.
Это был Ден. Мне стало очень хотеться на улицу.
-Я не против.
-Подходи тогда к маку. Мы тут тебя подождем.
Я положил трубку и подошел к окну, через открытую щель полной грудью вдохнул запах. Всю жизнь искал этому аромату название, но потом понял, что человек не нашел еще слово для такой красоты. И это лучшее определение. Я не отрывался и не открывал глаза, пока не разобрал все-таки, что кричит малой на площадке :
-Пацаны, погнали из веток шалаш построим, на мусорке мебель возьмем...
Теперь можно было оставить со спокойной душой детей. У них имелись грандиозные планы, и их детству было положено существовать еще как минимум один красивый вечер с малиновым закатом. Думаю, я нашел название воздуху за окном, это - " мам, можно я еще чуть-чуть погуляю ". Как говорится в хосписе- чтобы принять смерть, нужно найти оправдание своей жизни. Я отправился одеваться.
...
У мака стояло много машин, из каждой второй долбила музыка. Ребята в кепках, свитерах и джинсовых шортах отражали в своих черных очках легкие платья и нежные ноги проходящих мимо девушек. Приближалась ночь и всем хотелось провести ее ярко и без особого смысла, как завещал закат. Я курил и смотрел за последними малиновыми отблесками среди многоэтажек. Надо мной еще стояло томное синие небо, но чем ближе к востоку ,тем больше оно обращалась в тьму, а за границей в образе полной луны начинали сверкать менее тусклые в сравнении с ней звезды. "Сумерки больные биполярностью захватили небо над головой- с одной стороны пьянеет ночь, а день рисует пейзаж с другой..." . Неожиданно вместе с Деном подошли еще два приятеля, Антон и Дурик. Я обрадовался им.
-Это ж самый что ни на есть лучший человек на свете,-обнял меня Дурик.
-Нашлась пропажа, я тебя не видел тысячу лет,-с улыбкой похлопал я его по плечу. От него пахло выпитой водкой, губа разбита, а над бровью были наложены швы на совсем еще свежую рану.
-Но все-таки узнал своего старого доброго друга!
Я обнял Антона и Дена и вернулся к Дурику. Точнее к его ране. Вчерашняя.
-Ты где так хорошо погулял?
-В баре. Я вусмерть пьяный был.
-Кто это сделал?
-Семнадцатилетний Назар,-посмеялся Ден.
-Это правда? -усмехнулся я.
Дурик сам посмеялся больше всех:
-Я сам спровоцировал его. Упал в колени и начал оскорблять его девушку и просить мне как следует навалять. Я так его достал, что у него оставался один лишь выход. Там весь кафель был в крови.
Он еще больше загоготал, вспоминая историю.
-Ты не сопротивлялся?
-Чтобы я ударил человека? Да мне совесть не позволит!
-Ой, ненормальный!
-Теперь с прошибленной головой еще больнее стану!
Все посмеялись над самоиронией оборванца, от которого так веяло жизнью. Как говорят в хосписе - самоуничтожение сияет изнутри.
-Хватит лясы точить, -сказал высоченный Антон, единственный кто одел рубашку и брюки, -пива до невозможности охота.
Мы шли по улице,  совсем стало мало народу. Больше машин с музыкой, больше горящих окон в домах.
-Расскажи, как попутешествовал, -обратился ко мне Дурик с дружелюбной улыбкой,- когда вернулся?
-Два месяца назад.
-Курить будешь?
-Давай.
Он угостил меня сигаретой и дал прикурить.
-Торчал полгода на острове, кочевал по городам, уходил к побережью с палаткой.
-Я видел фотографии. Смело. Что-то понял для себя?
-Не знаю. Может, что если нырнуть на закате в воду, то немного слышно как лучи касаются воды. И что в горах, перед тем как лечь спать ,ты одеваешь на себя всю зимнюю одежду, а утром уже раздеваешься от жары до трусов. Или что запах гейзеров на одежде не отстирается.
Он с наслаждением замычал.
-У тебя как? Не виделись сто лет.
-Я уехал в Питер, там познакомился с девчонкой. Жили около года, потом разошлись. Вернулся сюда, много пил, торчал на чужих квартирах, дома не бывал неделями. Потом у матери со здоровьем начались проблемы, отец спивался,  пришлось мне идти работать. Взяли в книжный магазин. Знаешь ведь как я люблю читать, вот и там перед моим багажом не смогли устоять. Потом грузчиком на вторую работу устроился. Маме сделали операцию, а я больше не мог выносить окружение и свалил снова в Питер. Мозг, так сказать, решил попробовать по старым тропам найти ушедшее счастье. Но на тех тропах я уже остался один. Через пару дней меня обокрала толпа приезжих. Все деньги украли подчистую, я заложил телефон и выиграл в покер в какой-то дыре пару десятков тысяч. Пропил их и через неделю вернулся обратно домой. Сейчас на завод устроился. Буду копить на новый телефон.
На последних словах он в голос расмеялся.
-А я помню этого парня малым, -встрял в разговор Дэн, -отличником был.
-Слишком тогда я был далек от настоящей жизни.
Он так искренне улыбнулся, что мне стало тепло внутри. Ему было плевать, он победил то плохое дерьмо, что с ним происходит. По крайней мере, сейчас.
-Извините, у вас не будет сигареты? Курить очень хочется.
Дохлый парень остановил пятерых, чтобы попросить покурить. Дурик посмотрел на смелого парня, достал пачку , там оставалось три сигареты.
-Держи, можешь взять все.
Парень оторопел от такого неожиданного поворота событий.
-Спасибо, -еле выдавил он.
Дурик смял пустую пачку и выкинул её в сторону. Как говорят в хосписе - ты всегда можешь сделать своим существованием хорошо другим, но никак не себе.
-Что-то про Бырыча слышно? -спросил я.
-Либо дома до сих пор на домашнем аресте,  либо посадили. Я давно не чекал что там у него.
-Подождите, я что-то не знаю? -остановился прямо на месте изумленный Антон.
-Ты ничего не знаешь?!
-Погубила нашего старого приятеля любовь, -красиво воспел Дурик.
-Я не помню, когда это началось... По-моему, когда мы ездили на гик, он уже торчал... В общем, он снюхался с девчонкой...
-Она со мной в параллели училась,- добавил я, выпуская дым в небо.
-Эта сука оказалось на герыче сидит уже года два. Она совсем больная была на голову, поэтому они что-то нашли в друг друге...
-Точно больная. Просто лютая, -посмеялся Дурик, -она мне как-то ВК скидывала себя голой у зеркала и писала что-то вроде :" обдолбалась двойной дозой, сейчас водку глушу. "
-Так вот через пару месяцев он тоже вставлялся баяном. Они зависали дома, постоянно дрючились и убивались наркотой. Через полгода она его бросила, а он связался с диллерами...
-И с трудовой книжкой стал полноправным закладчиком,-Дурик шел как ребенок по бордюру, держа с трудом равновесие.
-Потом его выследили мусора, он сдал свою верхушку и стал пособником правоохранительных органов. Сидел на домашнем аресте и подставлял всех подряд через интернет. Трудная ситуация,  когда тебя сначала менты прижали, а теперь еще и на воле убьют и на зоне закажут.
-Сука любовь,-подытожил Дурик.
Антон пребывал в шоке.
-Сейчас вы меня реально удивили...
-Я сам ,когда узнал, охренел. Сколько ему ?
-24,-ответил я, -веселый был, на гитаре пел.
-Ага. Постоянно напивался, дрался, трахался. Свобода есть в том, чтобы прекратить притворяться обычному животному человеком.
-Повесится, наверное, скоро. Мне бы самому такой жизни не жалко было,-заключил Дурик.
Как говорят в хосписе - если ты что-то просишь от жизни, то ты ее раб; если ты ничего не просишь, то ты не являешься жизненным элементом.
Навстречу нам шел Рева. С раскрашенными в розовый цвет волосами и дырявыми ушами он вышел с работы из закрывающегося торгового центра. Дэн заметил издалека нашего общего друга и включил на колонке "Skibidi". Музыка заиграла на всю громкость и мы под прилагающийся танец направились к Реве. Как дураки, мы махали в разные стороны руками и нога в ногу приближались к одинокому парню на стоянке. Он увидел нас, улыбнулся и без слов начал двигаться в такт. Так мы, подобрав своего друга, пошли к заброшенному зданию. По пути встретилось 3-4 человека, половина из них посмотрели на нас как на придурков, а остальные опустили скромно взгляд, дав понять, что принимают возможность помешательства в нашем мире. Мы останавливались на припевах, клали руки в боки и за голову, прямо как на утренней зарядке, затем снова шли и каждый про себя понимал всю абсурдность ситуации, но каждый при этом не желал останавливаться. Как говорят в хосписе -если проблемы с головой, то найди себе таких же, и эта проблема станет общепринятой нормой.
Здание было двухэтажным, окна заколочены, стены изрисованы краской десятилетней давности. Рабочая половина этого дома лишь с другой стороны. Оно стоит особняком среди рабочих продуктовых, других торговых точек, совсем рядом с трассой. Помню мелким сюда заходил на второй этаж одежду выбирать, казалось здание из совсем другой вселенной, ибо я жил на другом конце города и очень редко бывал в здешнем районе. Сейчас же вечные стекла от разбитых бутылок, обосанные стены, кресла украденные со свалки породнили меня с этим зданием за столько лет. Мы забрались на плиты и подоставали пиво, Дэн включил ATL. Антон, оказалось, взял бутылку Jamesson, Дурик поспешил подлизаться и рассказать какой его друг хороший. Рева подошел ко мне и с улыбкой пожал руку:
-Как в хосписе дела?
-Держусь пока. Вот уже почти два месяца работаю. Все говорили, что я сбегу оттуда через неделю, но, я всех обломал.
-Все говорили, что ты через неделю вообще в принципе свалишь на свой остров обратно , -посмеялся он.
-И тут можно снова научиться жить,-улыбнулся я.
-Ты там как санитар?
-Да. Постоянно на побегушках, там помочь, здесь притащить, там утащить.
-Страшно?
-Не думаю, что нашим мирским страхом можно обозначить то, что происходит внутри. Там другой мир. С другими интерпретациями всех чувств.
-А проще.
-Скорее здесь страшнее находиться, когда выберешься оттуда.
Рева замолчал и сделал большой глоток пива.
-Я сейчас начал ходить в свободное от работы время по всяким собраниям анонимных алкоголиков, наркоманов, ВИЧ -инфецированных. Прикидываюсь больным, показываю себя в худшем свете, а меня слушают и любят. Оттуда я прихожу другим человеком, с меня словно груз спадает. Внутри себя я как-то могу объяснить зачем я это делаю, но...тут либо без слов человек тебя поймет, либо сколько не расфусоливай ему, он все равно останется глухой стеной. Я думаю, ты в хосписе по одной из такой причин.
Я посмеялся громко в голос и похлопал друга по плечу.
-Все мы до последнего ищем смысл и оправдание своей бессмыслицы.
Рева обнял меня, осознав, что я понял его. Как говорят в хосписе- мы прикреплены к другому человеку лишь схожестью взглядов и чувством нужности.
Антон не пожалел виски и разлил по пластиковым стаканчикам на всех.
-У нас сегодня грандиозная новость! От нас скоро Дэн свалит в армию!
Все притихли с глазами полными смеха.
-Чего!?
Дэн сделал музыку погромче и ,будто не интересуясь этим, начал пританцовывать.
-Как это им вообще в голову пришло?! Они хотят, чтобы мы теперь не спали по ночам, переживая за родину!
Все захохотали.
-Когда?
-В декабре, -кинул Дэн через плечо, -у вас есть шанс спаивать меня и сделать непригодным.
-Проще тебе плоскостопие в слэме сделать!
-Или в жопу выебать!
Снова раздался по пустым темным дворам смех.
-По крайней мере, -звявил с мудрым лицом Дэн, -все, что я могу сейчас предпринять, это выпить с вами.
-Ура!  На одного говнаря в мире меньше и на одного тупого солдафона больше!
Дурик выпил и замахал рукой, что-то резко вспомнив. Он занюхнул горечь виски во рту волосами Дэна и затороторил.
-Помните Маями? Его же тоже служить отправили 5 месяцев назад, так вот сейчас он дома. Этот придурок, сбежал с казармы,  приехал в наш город. Его нашли. Знаете зачем сбежал? Ха-ха. Просто накуриться! Там вся часть обзванивала его знакомых и через бывшую девчонку нашли в итоге обдолбанным с каким-то чуваком. Лежащими в подъезде! Вернули обратно. Так он снова через две недели сбежал и...тадададам... снова нашли на следующий день в том же подъезде только на этаж выше спрятался.
Все ржали, держась за животы.
-Но выгнали не за это! Он сцепился с каким-то парнем,  за того впрягся весь взвод, так Маями налетел на всю эту толпу. Этого сумасшедшего отмудохали, а потом положили в психушку. Но через неделю он был на воле и освобожден от армии!
-Хороший план, -заливался Дэн, -надо узнать в каком подъезде он начинал,  так сказать, все сделать пошагово.
-На нем и так три групповые висят, еще сколько дел заводили по этим наркотикам.
-И ребенок ,которому уже 5 лет..
-Батя у него точно такой же. Самого его сделал в лет 16 , а потом еще одного через год от другой уже, сейчас отсидел и вышел, -закурив ,сказал Антон, -я с ними в детстве на одной лестничной площадке жил.
-Да с кем ты только не жил! -налил себе еще виски Дурик. -Дима Поп этажом ниже был соседом?
-Да,-прикусил сильно губу Антон, все тоже замолчали.
-До сих пор помню, как мы его за час до смерти встретили, -обратился Дурик ко мне, -как он счастливый подошел и сказал, что у какого-то торчка угнанную машину за 10 к взял.
-А тормоза торчок продал раньше...,-добавил я,-уже года 4 как его не стало.
-17 лет было ему, -потушил бычок о плиту Антон, -помню тогда родители его и съехали, больше я их не видел. Он единственным сыном был.
Как говорят в хосписе пациенты -рано бог забирает любимчиков, как говорят в хосписе врачи -бога нет.
-Сиотрите, что нашел!-Рева вызволил всех из задумчивости и показал нам обломки досок.
-Класс! Шалаш замутим?
-Круче, -детская улыбка на инициаторе так и сияла, он подошел к краю плиты, где была проломлена дыра, в ней наблюдалось большое свободное пространство, продуваемое ветром,-здесь мы разожжем костер.
Все сначала удивились странности идеи, а потом подхватили азарт и стали крутиться по территории в поисках дров.
-Сейчас будет пламя до самых небес у окраин ночного мегаполиса!- притащил Дурик картонную коробку, которая послужила розжигом.
-Вот, не хуже, чем у тебя на острове будет! -улыбнулся Дэн, когда мы с ним тащили огромную корягу от дерева.
Набросали побольше картона, докинули для полного счастья пустую пачку сигарет, сложили аккуратно сначала маленькие щепочки ,а затем подожгли. Конечно, сразу не получилось и пришлось раздувать самостоятельно. Каждый старался внести лепту, кто-то дул под плиту, кто-то в саму дыру, вскоре огонь сжалился перед детским порывом и пустил свои языки пламени. Мы начали радостно подкидывать дрова и греться, потому что с наступлением ночи уже становилось бодренько. Пламя прямо пробивалось сквозь дыру, ветер тоже довольно неплохо нам помогал и умеренно дул в бетонную вытяжку.
-Йоу, нигеры, прямо как рэп-сходка где-то в трущобах Бруклина!
Все засмеялись, соглашаясь с присутствием ощущения бродяжничества и романтического нищебродства. Мы стояли и смотрели, как первозданный огонь поражает всю цивилизованность города, как среди многоэтажек и шумных трасс сверкал из под плит огонек самой чистой и простой красоты. Небо заполнили звезды, некоторые из них резко начинали передвигаться, уже хотелось загадать желание, но тут и красные точки начали мигать по бокам. Хотя было наплевать,  я самолету с тем же успехом мог загадать желание, если бы оно у меня имелось. Запахло свежестью деревьев в парке, каждая травинка или листочек вносил свой благоухающий аромат в общую атмосферу, я всегда жду такие моменты, только в эти минуты моя душа способна искренне радоваться. Завыла сирена где-то на другой стороне улицы, затем медленно удалялась, пока снова не наступила ночная тишина.
-Кто курить гаш будет?
Антон нашел пластиковую бутылку и с усердием проделывал в ней дырку. Дурик и Рева окружили своего высокого товарища, ожидая, когда он приготовит материал для процедуры. Мы с Деном стояли вдвоем и смотрели на огни нашей молодости: один в образе луны озарял небо, другой грел нам ладони, а третий тлел на конце сигареты, наполняя бутылку туманным молоком. Как говорят в хосписе- каждая жизнь это яркий огонь, которому по природе возложено прежде чем потухнуть, успеть отдать свои свет и тепло.
-Прочитал "Исповедь" Толстого, которую я давал? -спросил меня Ден.
-Да.
-И как?
Я потянулся ,улыбнувшись, и открыл еще пива:
-Все мы висим над пропастью и главное не посмотреть вниз.
Ден усмехнулся.
-Страшно на самом деле. Я бы такие книги запретил. Они опасны для психики и вообще для жизни разумного человека.
-Согласен, -кивнул мой собеседник, -дед прожил насыщенную жизнь, остался памятником в истории, но внутри ни к какому выходу не пришел.
-Круг замыкается на природе человека. Даже отказавшись от суеты и лжи окружающего мира, ты останешься с самим собой, творением тех же людей.
-А что плохого быть таким же человеком? Есть же хорошие индивиды, так скажем, с полезным существованием?
Я задумался.
-Можно было бы жить и смириться, что просто так надо. Но когда все видишь насквозь и понимаешь глупость действий людей, как-то не интересно становится и противно.
-Ты человек и ты живешь среди людей, которые выбрали свой путь, если каждая дорога, которая тебе понятна и объяснима, станет противной и не интересной, то для тебя просто не останется никакой дороги...
Ден действительно говорил правду.
-Я не знаю почему я такой. Мне ни одна дорога не может стать родной. Я не знаю почему так. Что ты скажешь?
Ден повернулся полностью к костру, который еще совсем неплохо дарил тепло. Накуренные ребята говорили о митинге, Дурик кричал хохочещему Реве, что завтра, в свой единственный выходной на неделе от завода,  отправится в Москву выступать против "Единой России".
-Знаешь, я не могу про тебя ничего сказать, ведь все равно мы с тобой разные люди, с разным формированием мозга. Зато я скажу за себя- я пойду в армию, а как приду, женюсь на девушке, с которой уже год. Родители обещали квартиру, на свадьбу я накоплю. Хочу себе уютный уголок в пятиэтажке, хочу, чтобы дети мои катались на горке зимой, как я в детстве, хочу отправлять их на выходные к бабушке и дедушке, как меня отправляли. Хочу с сыном ходить на улицу запускать машину на пульте управления.Хочу играть в хоккей на асфальте газетным мячиком, хочу ездить раз в год за границу отдыхать. И я знаю, что это до безумия банально и тривеально, но я в этом рос и был счастлив. Может, наш единственный шанс принять то счастье, к которому нас приучили. Может, наш мозг другого попросту не признает.
Я присел на согревшуюся плитку.
-Я то не против. Ты хоть и видишь всю абсурдность, но все равно этого хочешь. Ты будешь счастлив, потому что ты к этому намеренно идешь. Я же не признаю это. И не потому что не хочу, а просто не могу...
-Завтра за Навального пойду баррикады возводить! -орал на полном серьезе угашенный Дурик.
-Я тут вас подслушал,-подошел к нам Антон, -и хочу спросить тебя.  Ты же уезжал и видел смысл в постоянном движении?
-Да, -ответил я.
-Так что же не так? -у него хоть глаза и плыли, но трезвость рассудка он сохранял.
-Понимаешь ,когда я был там, мне хотелось сюда. А когда здесь, хочется туда. И я двигаюсь, но не могу ухватить этот покой. Все хорошее улетучивается, когда я вот уже близко. Во мне стержнем стоит внутри потерянность. Я будто состаю из нее полностью. Я могу все отрицать, но при этом все понять и смириться . Но главного внутреннего...чего-то нет...
-Веры,-сказал Ден, -всегда смеялись и не понимали этого слова, но без веры человек мусорный пакет, которого носит туда-сюда по воздуху, ударяя о стены.
-Но даже не чувствует боли уже, -посмеялся я.
-Сколько у тебя никого не было после Лены? -спросил Антон.
-Два года.
-Тронутый на голову! Самый чокнутый безумец, которого я знаю! -засмеялся Антон.-Проблема состоит в том, что у нас по-другому. Как можно посоветовать что-то человеку, который вообще ни во что не верит и убежден, что познал бессмысленность жизни. Это мертвец, заточенный в свои физические года.
Я никак не отреагировал на его реплику, а лишь отпил пива и отошел в сторонку отлить.
-Я сейчас со своей уеду на Кипр. Батя зовет, он там на пару месяцев осел. Хорошая у него работа- то там, то тут, говорит, меня поможет устроить. Я,  конечно, жалел малым, что он от нас ушел, злился на него, а сейчас понимаю. Сам бы так сделал. Уеду, может, и никогда сюда не вернусь.
Я кивал головой, дав понять, что слушаю его. Как же звучат глупо и наивно чужие мечты, но как завидно все же на сердце, что кто-то в них еще может верить.
-Мне иногда стыдно бывает перед ним. Гордиться ли он мной. Уважает ли меня. Раньше как-то было плевать, а теперь хочется иметь его одобрение...
Мне было тошно слушать. Мы всегда обговаримую ситуацию проектируем на себя, и все что я слышал от внешнего мира мне было чуждо и глупо. Я бы рад стать таким же, но все слишком бессмысленно и понятно. Но Антона, как своего друга ,я с искренним желанием выслушивал. Как говорят в хосписе- нам настолько не все равно на других людей, насколько все равно на самих себя.
-Я тут на журнал подписался, который у бати в детстве видел... И советские елочные игрушки хочу коллекционировать...
Почему тошно? Мне казалось, я это все уже видел и слышал. Постоянное ощущение израсходованности или изношенности одной реальность разными людьми до дыр. Люди превращались в тех, которые были до них прежде. Это очень противно, а если знать пороки и ошибки прошлых людей, то и опасно. Но я стоял и просто игрался с ночным паром, выходящим изо рта.
-Ты в мед ходишь? -Антон поднял своими речами себе настроение и вернулся ко мне, ему не терпелось разобраться и в моих проблемах.
-Нет.
-Как так?
-Не знаю. Работаю постоянно.
-Тебе даже этого не надо.
Я пожал плечами. Одна пустота внутри.
-Ты вот считаешь наши мечты бессмысленным и искусственными,-начал Ден , тоже отойдя отлить,-весь наш мир презираешь просто потому, что понимаешь его. А где настоящий тогда мир?
Я засмеялся.
-Не знаю. Пусть будет... хоспис.
Они не знали как ответить и что ответить в силу своего страха. Но желание доказать свою точку зрения взял верх.
-Там же не жизнь а смерть...
-Там видение и жизни, и смерти. Все вперемешку, как-то наперекосяк, несправедливо, жестоко, но реально. В мире каждый день погибает до ста человек, но мы ,например, с вами этого не замечаем. А у кого-то жизнь заканчивается, а у родных того человека судьба переворачивается с ног на голову. Мы сосредоточены только на себе, но помимо нас есть другие такие же люди. Если мы перестанем замечать их трагедии и горе, то вскоре найдем свои, с которыми не сможем справиться. Я не за смерть, я за правду, которая витает среди толстослойной лжи, повторяемой вообще невдупляющими людьми из поколения в поколение. Эту правду слишком тяжело уловить...
-А нужна ли она, если потом живешь без чувств как ты? -смотря прямо в глаза спросил Антон.
Я принял его взгляд и уперся прямо в него, не отводя глаза.
-Чувства?! Я вот вспоминаю боль, когда мужик кричал с раком кишечника ,у него еще был СПИД,  и в его тело будто дьявол вселился. Он пускал слюни, трясся и от любого прикосновения плакал и просил в бреду о смерти. Но я не о его боли,  а жене и родителях, которые не отходили от него ни на шаг двое суток. Вспоминаю смирение. Дедушка лежал и отказывался от любой еды, лишь когда его внучка маленькая просила , он открывал рот. Ни с кем не разговаривал, ни на что не жаловался. От него пахло смертью. Все это знали и все молчали про себя. Он скончался в той же позе, с тем же положением рук и ног. И потом все разом сказали -а мы знали, что он умрет. Потому что он сам знал и шел навстречу смерти. Для нас со стороны он оставался овощем, но внутри делал самый отважный шаг за всю свою жизнь. Тебе не смешно становится быть собой?! Я помню еще одиночество. Когда ты корчишься от боли, а твоя жена с друзьями отправились на тот свет уже давно и зовут тебя через каждую пронзающую молнию этой боли. Дети работают и придут только посмотреть на мертвеца . Это уже другие люди, у которых вселенная заканчивается ими, которые все знают и самые умные. Я знаю радость. Когда метастазы на мгновения ослабевают и в один из двух дней оставшейся жизни выходит солнце на улице. Пациентов вывозят на улицу и они счастливы. Они дышат полной грудью, видят весь мир от самых дальних морей до самых высоких гор своими глазами, они улыбаются самой искренней улыбкой, а потом тебе рассказывают, где какая шевельнулась травинка и где какой упал листок. Они знают, что теперь ничем не лучше этой травинки или листочка, поэтому любят так это все. Они знают, что их уже не существует, они умерли. Все это была большая шутка...
-Не подходи ко мне...
Антон толкнул меня, но я приблизился еще, встав прямо у лица.
-А знаешь понимание? Когда ты в палате подыхаешь и еще 6 таких же. Они смеются, что так случилось. Делятся забавными, красивыми, любовными историями друг с другом, пока кого-то не прихватывает и он в конвульсиях покидает товарищей. Они в порядке очереди желают спокойной ночи друг другу и благодарят господа за отпущенный случайно день. Они держатся за руки и говорят спасибо, что каждый из них не последний, и кто-то еще может побыть рядом в последнюю минуту.
Ден пепепугано нас хотел разнимать уже, но Антон теперь лишь только подавлено слушал. И остальные тоже.
-А теперь самое веселое -это осознание. Те работники ,которые провожают каждый день людей, которые им показались самыми настоящими, забывают о себе ,как о чем-то существенном и нуждающимся. Они знают, что могут лишь только помочь и что-то отдать. Они пьют, плачут после каждой смены, не спят, похожи на бомжей, но они не хотят и не могут по-другому. Спроси любого из них -хотел бы он поменять свою жизнь, и он посмеется и скажет -похуй. Ему плевать, что с ним, как ему больно, какая жизнь ужасная, он смеется, плачет и ничего не ждет. Лишь ответа где этот бог. Где он спрятался от всех страстей человеческих и как жить его главному творению, имея такую абсурдную природу. И к сожалению, я до сих пор хочу это знать. Видимо, пока я живой, меня всегда будет уничтожать надежда, без которой не может жить ни один человек.  Даже пусть маленькой надежды. У меня она заключается в том, чтобы все понять.
Это была самая осмысленная и отчаянная тишина, которая могла быть среди старых друзей. А я заржал и обнял Антона.
-Видишь, братан, чувств мне хватает внутри!
Все тоже расслабились и издали небольшой смешок, такой простой и совершенно без повода. Антон тоже меня обнял и похлопал по плечу.
-Вот где зараза кроется,-ткнул Дурик мне пальцем в голову.
-Надеюсь в ней, если нет спасения и конца всем этим бедам, то хотя бы есть корень и первозданный источник,-сказал я и допил пиво.
Костер потух,  как и огни лампочек в городских квартирах. Лишь звезд на небе становилось все больше и больше. Раньше я хотел улететь по ним далеко к океану, на остров, где меня никто не найдет. Но это слишком легко и никак неизменимо для себя самого. Здесь, среди трущоб , разваливающихся многоэтажек и потерянных судьбах я вижу все больше и больше красоты и правды. Мне хочется перенести и закончить все с ними, больше ничего не ожидая и не требуя от жизни. Закончить все в любой день. Только знать бы когда он наступит.
-Пошлите, парни, по домам.
-Я тогда такси вызову.
Я шел провожать пацанов, ко мне подошел Рева и оторвал мой взгляд от асфальта.
-Помнишь мы с тобой всю ночь смотрели фильмы по Стивену Книгу? -с лучезарной улыбкой спросил меня.
-Ночь перед поездкой на дачу. Когда мы просто пили пиво и лежали на полу. Все уснули, а мы смотрели ужасы. Мы каждую встречу с тобой это вспоминаем!
-Сейчас по поводу, -хитро подыграл бровями мой друг, -я взял два билета на мюзикл "Кэрри". В Москве ставит какая-то молодая труппа. Поедешь? Послезавтра.
Я засиял.
-У меня как раз выходной и планов никаких.
-Тогда заметано. Возьмем вина, выпьем перед лучшим спектаклем в нашей жизни, насладимся атмосферой, а после завалимся в какой-нибудь дешевый трактир и поговорим за кружкой пива о ярких огнях города.
Я рассмеялся и пожал ему руку.
-Едем. Спасибо тебе.
Он радостный запрыгнул в машину, а я простился с остальными друзьями. Они уехали, над чем -то громко смеясь и пугая водителя. Мы с Дуриком остались одни. Мы долгое время молчали, такую тишину города совсем не хотелось нарушать.
Затем взяли бутылку водки и также продолжили молчать. Он улегся на траву сзади торгового центра, а я забрался в продуктовую тележку. Смотрели в небо, о чем-то говорили, а дальше я мало что помню. Лишь постоянный вопрос в пьяном бреду "почему". Как говорят в хосписе - а что ты будешь делать, если найдешь ответ?
2.
"Родился. Создал свою точную копию.
Сгинул нелепой смешной ****ашкой. "

Horus.
...
Я открыл глаза. Голова была абсолютно пустая. Уже по небу за окном я понял, что солнце приближается к закату. На учебу снова не удалось сходить. Посмотрел на часы и рванул на работу. Жуя пасту, я надевал на себя мятые шмотки, пропахшие сигаретами и вчерашним костром. Новые был не в состоянии искать. Через минут пять я, шатаясь, направлялся к лифту.
Перед входом в больницу я зашел заугол  и проблевался. Мне просто было хорошо известно, что если я этого не сделаю, то воротить будет весь день. Чувство стыда было страшное. Как я докатился до такого. Уже в голове начал представлять, как мне влепят выговор за опоздание. Собрав всю храбрость в кулак я перешагнул порог и быстро, стараясь не привлекать внимание, устремился к себе в коморку. Верхняя одежда коллег уже давно висела на вешалке, я достал свой синий халат и напялил штаны. До чего же мне было плохо, каждое движение словно било кувалдой по мозгу. Еще этот вкус рвоты во рту. Я был готов, даже закинул две жвачки на зубы, как вдруг мое сердце чуть не остановилось. Дверная ручка повернулась и зашла старшая медсестра. Я уже приготовился выслушивать претензии в мой адрес, но лицо ее было спокойным, ни намека на злость, как всегда уставшее, но совершенно спокойное. Я решил не испытывать судьбу и сразу перейти к извинениям:
-Здравствуйте, ... . Прошу прощения за опоздание, я...
-Здравствуй,... , -перебила она меня тут же, -забыли.
Наступило молчание, я не мог понять причину ее такой снисходительной реакции. Да и вообще её выражения лица в целом. Создавалось впечатление, что не я провинился перед ней, а наоборот она передо мной. Женщина смотрела на меня впритык, будто выпрашивая моего понимания, а потом отвернула глаза в сторону.
-Сегодня привезли нового больного. Нашли возле городского моста. Видимо, хотел спрыгнуть ,но невовремя прихватили метастазы. Его в судорогах испражненного подобрали прохожие и отвезли в больницу. МРТ показал опухоль головного мозга крайней стадии. Непонятно как он вообще держался с таким давлением на черепную коробку.
Я невольно вспомнил о своей головной боли.
-Его направили к нам. Здесь уже пришел в себя и умолял его отпустить. Одет как бомж, но документы были при нем. Странная фамилия...
Я замер и поднял на нее глаза, она сложила губы в тонкую полоску и тогда наши взгляды встретились. Я тогда уже начал понимать все.
-Это твой отец.
Как говорят в хосписе- здесь из людей никто не задерживается надолго.
-Я в курсе,что он ушел из твоей семьи, когда ты был маленьким. И больше ты его не видел... Может, какие -то черты в памяти сохранились... Все-таки родной человек как -никак...
Как говорят в хосписе -каждый умирающий на твоих руках человек становится самым родным.
-Да, -мялась она,- его положили в отдельную палату, где вчера женщина умерла. Скоро встретитесь. Начинай обход, во второй уже капельницы время менять.
Она вышла и пошла по своим делам. Никакого сочуствия не предполагалось, я был слишком живой для этого. Какое-то остолбенение. Какая-то путаница в голове. Какой-то отец, который бросил мою семью больше 15 лет назад, которого я потом вообще не видел. Какой-то я, которому придется зайти в ту палату. Сначала было чувство удивления, жалости, грусти, просто потому что оно должно было быть в ту минуту, это знал хорошо мой мозг. Как же иначе. А потом я понял, что хочу есть. Скорбь по больному отцу, который отсутствовал в моей жизни, ушла на второй план. Я не знаю почему так, хотелось заставить себя быть настоящим сыном по отношению к родителю. Но ничего не получалось. Может это послеалкогольное притупление ,а может просто чтобы любить и страдать по человеку, нужно его держать в голове. Моего отца не было со мной рядом, поэтому сейчас он для меня лишь потративший свое отведенное время в жизни пациент.
Я принялся обходить палаты. Ставил капельницы, помогал с приемом таблеток и пищи, возил на химиотерапию, спрашивал как самочувствие у больных, старался поднять им настроение. Конечно, это все глупо. Но каждый наш день -это всего лишь жизнь. И в последнюю минуту перед смертью можно поговорить о крайнем футбольном матче. Похуй. И в последнюю минуту можно посмеяться над шуткой соседа. Похуй. И в последнюю минуту можно посчитать сколько голубей сидит на проводе за окном . Похуй. Как говорят в хосписе -последняя минута в жизни это либо сожаление с радостью , либо плевок в лицо старухе с косой. 
Я дошел до одиночной палаты, в которой лежит мой отец. Что-то сжалось внутри. Волнение несмотря ни на что проявило себя. Столько не видел этого человека и сейчас вдруг... Потом мне в голову пришла мысль, что это вообще может быть не он, и врачи ошиблись. Мало ли кто может носить еще похожую фамилию. Я выдохнул и зашел. Тихо-тихо скрипнула дверь и открылось пространство палаты, в которой лежал лишь один спящий мужчина, обмотанный весь катетарами, кислородной маской и проводами. Он спал. Голова лысая, бровей нет, лицо бледное, щеки впалые, а кожа как у дряхлого старика, вся в пятнах, будто шрамах от пролитой кислоты. Но несмотря на все эти изменения, этим полутрупом являлся мой отец. Конечно, я его узнал. Хоть и образ в глазах пятилетнего мальчика лежал на пыльных полках разума , но он все равно сохранился. Кто-то в нашей коре мозга сидит вечно. Как рак, память рождается из тебя самого. Я стоял над этим человеком очень долго. Искал похожие черты. Такой же нос. Те же губы. То же телосложение. Старался вспомнить моменты из детства. Как он самым родным человеком прикладывал мне дорогу в жизнь. Теперь я незнакомым санитаром буду провожать его на тот свет. Жизнь такая штука, что из любой вечности сделает пустую черную дыру. Не знаю сколько осталось этому пациенту, который мне получался  отцом, но выглядел он очень плохо. Даже во сне он морщился и постанывал от боли. Я проверил иглу, проверил содержимое капельницы, частоту сердцебиения и остановился прямо над ним. Он был меньше чем в полуметре от меня. Каждый раз возникала обязанность жалости,  но каждый раз ее подавляла абсурдность ситуации. Для меня этот человек сейчас за 15 лет впервые представился в живом свете. До этого его совсем не существовало. Так все странно. Меня не в силах задеть реальная смерть человека, но разорвет на части мое сердце мысль о смерти человека. Как говорят в хосписе -мы все больны, смертны,несчастны , ужасны, пока думаем. Я стоял не двигаясь над отцом. Как же я похож на него. Так давно не видел. Я и не помню за что любил его и за что ненавидел, все как-то было проще. Мне его жалко стало как человека. Он так корчился во сне, что одеяло сползло, оголив его безволосые, когда-то накаченные и полные сил руки. Я подумал, что ему холодно в одной изношенной футболке с каким-то изображением машинных гонок и потянул одеяло до плеч. Тут он открыл глаза и уставился на меня. Они были голубые, как и у меня, только тусклые и с большими черными мешками под веками. Глаза умирающего. Я тоже внимательно смотрел в эти глаза, я привык и не боялся видеть смерть. Мог долго и пронзительно всматриваться в то, что забирает людей без какой-либо справедливости. Но тут в отцовских я увидел блеск. Глаза его словно немножко заискрились. Он открыл шире. В тот момент я оторвал взгляд. Это было сильнее меня. Нет ничего величественее и невыносимее, когда у умирающего человека рождается в глазах надежда. Я проверил суетливо еще раз капельницу зачем-то и поспешил выйти. Он узнал меня. Сегодня будет что-то не искусственное.
...
Я начал обход, когда большая часть бригады ушла домой. Я и еще несколько человек остались дежурить до утра. Было уже около 12 ночи,  пациенты спали. С болью и беспокойством, но все же видели сновидения. Я думал, что когда зайду в третью палату, то снова обнаружу своего отца спящим. Даже надеялся на то, что не придется снова смотреть ему в глаза. Но он не спал. Когда я зашел, увидел, что он смотрит прямо на меня как в прошлый раз, даже не сменил позы. Как же он напоминал труп. От того высокого,статного красавца, которого мне демонстрировали на фотографиях, не осталось и следа. Стоило действительно удивляться, как он еще дожил до такой критической формы болезни. Я молча направился проверять показатели приборов, в которые он был весь зашнурован. Я не собирался обращать на него особое внимание, а просто делать свою работу, хоть волнение снова подобралось к животу и коленям. Он открыл рот и оттуда послышалось тяжелое дыхание, а потом и хриплый смех. Смеялся он с большими паузами и с большим трудом.
-Тебе не кажется это все смешным?
Я понял, что, конечно же, он обращается ко мне. Мне показалось невозможным подобрать слова, будто совершенно разучился разговаривать.
-Что именно?
-Ну, вся эта ситуация.
Я не смотрел на него.
-Жизнь вообще смешная штука. И чем страшнее, тем более смешнее.
-Но я могу уже смеяться во весь голос. Прямо ей в лицо. У тебя совсем другое положение.
-А я просто знаю, что скоро она меня заставит смеяться так же.
Он ухмыльнулся.
-Ты меня узнал ведь?
-Да, -без каких -либо раздумий ответил я.
-Не думал никогда, что тебя встречу еще. Уже жизнь шла коту под хвост и я думал, что многое придется оставить несделанным.
Я никак не отреагировал на его речь, а продолжал возиться с капельницей, заливая через шприц лекарство. Он снова рассмеялся.
-Ты не хочешь со мной говорить.
Снова ноль эмоций.
-Но дело не в обиде. И не в страхе. Ты всегда такой?
-Какой?
-Равнодушный.
-В силу своих умозаключениях о человеке и его жизни.
-Много понимаешь?
-Скорее, слишком много хотелось бы понять.
Он улыбнулся во весь свой черный, беззубый рот.
-Почему ты здесь работаешь? В твоем возрасте надо ходить по клубам, тратить деньги на девчонок, наркотики, шмотки, алкоголь. Веселиться и жить для себя...Не рано ли ты встал на путь добродетели?
Он замолчал и с ожиданием наблюдал за мной. Искал предмета гордости перед смертью -вряд ли. Что меня поразило в нем, так это то, что он общался со мной абсолютно хлоднокровно, не было эти соплей и предсмертных извинений. Он обращался ко мне как к человеку, а не как к возможности искупить свой грех перед господом богом. Может, поэтому я и продолжал отвечать.
-Как бы это сказать. Мне просто похуй.
Он посмеялся и ,кажется ,понял все. Но при этом протяжно переспросил, дабы убедиться.
-Чегооо?
-Наверное,это мой выведенный на мирском удобрении стиль жизни. Мне похуй на развитие . Мне похуй на шлюх. Мне похуй на свое эго. Мне похуй на иллюзии и потребности моего существа. Мне похуй на будущее. Мне похуй на то, как мне плохо или хорошо. Это очень просто.-Я вспомнил вчерашние разговоры и добавил.-Я сама потерянность.
-Довольно развернутый ответ на то, почему ты бескорыстно помогаешь людям. Может, это защита?
-Конечно ,-согласился я, сохраняя все то же спокойствие, -приходится прятаться таким образом.
-Прятаться от мира?
-От себя. От того, что со мной может сделать моя природа под воздействием мира.
Он вдруг резко метнулся с темы :
-Помню ты маленький всегда в мою книжную библиотеку лазил , возился с книгами и вырывал из них страницы. Потом я тебе начал покупать всякие сборники сказок и энциклопедии... Ты всегда просил их вместо игрушек, хоть и читать толком не умел.
Я помнил это. До сих пор где-то лежат те энциклопедии.
-Так понимаю, ты до сих пор много читаешь?
-Постоянно.
-Зачем же? Сам знаешь к чему это приводит. Мир, который размышляет по-другому, имеет и другие потребности. И спасение им твое не нужно. Ты будешь спасать тонущих, которые думают, что не могут слезть с дерева.
-Я не собираюсь их спасать...
-А что же ты тут делаешь тогда?
Я не заметил как ввязался в бессмысленную беседу. Каждая мысль, на которую он меня выводил, была мной уже пережевана и от нее тошнило.
-Здесь по-другому.
-Здесь больше ни во что не верят. Здесь умирают и страдают. Тебе нравится, что здесь нет ни добра, ни зла, ни правды, ни лжи, тебе нравится, что здесь, как и у себя внутри ты находишь пустоту. Но это мертвое состояние человека.
Он думал, что я удивлюсь и испугаюсь того, как он меня разобрал по нотам. Но я лишь улыбнулся и сказал :
-Да.
-Знаешь в чем твоя проблема?
-В чем?
-Ты ни во что не веришь.
-Мне так все говорят.
-Где же твоя вера? Где твой бог? Ты же понимаешь, что человеку, чтобы продолжать жить, нужно верить. Нужен идеал, к которому он будет стремиться. Так где же это все?
-Не знаю.
Он начал какую -то игру, я видел это по его глазам.
-Я знаю.
Я был даже не удивлен, что он так скажет.
-Ну так выручи, пап.
-А ты точно уверен, что в тебе не осталось ни капли надежды на особый, что-то значащий смысл жизни?
-Боюсь, что да.
-Всегда есть куда падать. Я скажу тебе,что ты не особенный в своих мыслях про бога. Ты брошенный им. Можно, сказать, что он тебя сам привел к тому, чтобы ты о нем так думал. Ты живешь такой же иллюзией, как живут другие. Только твоя заключается в том, что нет никакого смысла. Ты думал, что, может, ты самый несчастный, обманутый самим собой отходный материал?
-Почему бог должен тогда иметь какое-то отношение ко мне?
Отец закашлялся. Он тяжело кашлял, пока его кожа не покрылась красными пятнами. Я ждал. Переборов свой организм, он продолжил.
-Если он знает твою, как ты говоришь, природу, то, может, у него и выход для тебя припасен.
-Он знает мою природу?
-Он ее заложил.
-Каким образом?
-Твой страх снова потерять родных людей как в детстве , вынуждает тебя быть одному, чтобы не испытывать боль. Сделано богом. Твое желание помогать несмотря ни на что впиталось в тебя с воспитанием единственной матери. Сделано богом. Твоя доброта и смирение тоже перешли от нее, но совершенно отсутствуют напор за них бороться. Сделано богом. Твои книги, юмор, безразличность -защита, которая привела тебя к тому , кем ты являешься. Сделано богом. Постоянные скитания определяются лишь отсутствием указанного пути. Сделано богом.
Как говорят в хосписе -бог всего лишь создает, больше ничего.
-Знаешь как все происходит у людей? Как они делаются такими? Они рождаются и их заполняют информацией. Они не будут знать больше, чем им позволили, они не будут теми, кого не видели. Дети донашивают мечты родителей и останавливаются на той точке, где закончили их предки, а до этого их предки. Дети также слабы, сильны, тупы, умны, как их родители. Девушки выбирают тех, кто их избивает, обзывает и с дерьмом смешивает, потому что так было в их семьях. Пацаны с малых лет пьют, курят, употребляют , садятся в тюрьмы, работают на заводе, жалеют о прошлом, как было и с их отцами. Пример вроде действует из поколения в поколение, но выводов никто не в силах сделать, так как это за пределами выданной информации. Мы выбираем подобие своим матерям и своим отцам, потому что другого мы не знаем. Мы считаем это правильным, также как и родители считали это самым верным способом прожить жизнь. Есть отец, а у него сын, а у того еще сын и у них из века в век будет передаваться одна и та же информация. Они будут выбирать мать,  и её дочь, а потом и той дочь, похожих на своих матерей, которым была близка их информация,  характер, изъяны. Нет судьбы, нет чистой любви, есть лишь то, чем заполнили наш мозг. Мир не изменится, потому что мы повторяем жизнь родителей. Наших идеалов. Наших богов. Которые нас создали по своему подобию и любят, и прощают нас несмотря ни на что.
Я слушал внимательно. Иногда казалось, что у него начался бред. Но вполне осознанный.
-Эти люди имеет цели, стимулы, видят свою дорогу, потому что родители им запрограммировали свои. Как человеку доказать, что он не прав, считая свой путь лишь верным?  Никак, ведь это единственное, что у него есть. Это его вера. Это его бог. Они проживают свою жизнь в возведенных прошлым плколениями рамками. Счастливы и не счастливы все по-своему ,но они не сомневаются в своем выборе.
Как говорят в хосписе - многое о жизни расскажет человек, который умер, но его уже нет.
-Есть люди, -продолжал с тяжестью в дыхании отец, - которые лишены рамок. Потому что их родители бросили и не передали им свой вариант существования. Они потеряны. Они либо спиваются, либо сходят с ума. Они просто не знают, что им делать. Ведь бога в детстве не было, а значит нет и услышанной или увиденной веры. Они свободны от рамок "быть тем, кем тебя родили ". Но может ли животное быть свободным? Нужно ли свинье покидать свой свинарник? Там ее кормят, она знает, что ей надо есть и размножаться, все понятно и легко. А на свободе ее убьют и все. Свинья в принципе вообще не думает о побеге, думают лишь брошенные своими богами взрослые дети. Их не сделали элементом общества и теперь они восстают против него, постоянно критикуя их скудность жизни. Но по природе человек остается социальным, и за свинарником он также пропадет, его судьба -вечно оставаться изгоем в чужих рамках, придуманных такими нужными для счастья и любви чужими людьми.
Я больше не отводил взгляда.
-Ты хочешь сказать, что ты мой бог, виновный в том, что раньше мне не внушил, что человек только должен спариваться, создавать себе подобных и даже мысль не допускать, что это бессмысленно?
-У нас должно быть два отца. Первый, который в тебе заложет материал, а второй, который слепит из него окончательную фигуру. Так вышло, что первый отец у тебя был ****уном, а второй алкашом. Первый показал как сваливать отовсюду, а второй как страдать от борьбы со своей животной природой.
Он засмеялся, но тут пробежала какая-то волна по его лицу. Выражение в миг изменилось, физиономия стало похоже на какого-то демона, а затем исказилось в мучительной боли. Его голова задралась вверх, рак поедал ее. Я уже было сорвался с места, но вдруг он выдохнул и расслабился.
-Видишь, иногда оказывается , что твой бог лежит с гигантской опухолью в палате с ржавыми батареями и потрескавшимися стенами, за которыми слышны крики умирающих ни за что людей. Лежит и вместе с людьми мучается и подыхает.
-Если все так банально и просто, то это же глупо...,-сказал я, пожав плечами.
-А я тебя сразу предупредил, что можно попрощаться с мыслью, что твои страдание и потерянность имеют какие-то величественные корни. Нет. Это просто один из экземпляров человеческого вида, рода млекопитающих, царства животных, получил штампованное имя, набор генов, смесь характера, но не получил инструкцию как жить. Ты не уникален, ты обделен.
Я посмеялся.
-Почему же ты нас бросил тогда с мамой? Или зачем кончал в нее?
-Потому что я такой же заложник своей природы. Если мы и чьи-то боги, то только в том, что совершаем однородные ошибки. Мой отец гулял и изменял, но мать терпела. Твоя же мама не стала. Я не мог избавиться от того, что мне показали и внушили. Я был этим всецело. И не мог стать никак другим. Это как свинью заставить быть муравьев...
Как говорят в хосписе - все мы животные, только человек отличается от всех тем, что выдумывает смысл жизни.
-Я искал как и ты чего-то. Читал. Скитался. Конечно, я ненавидел и старался избавиться от себя. Но в конце концов мне стало плевать на все. Я не мог бороться с тем, что не поддается изменению. И я не только про себя, а про тот мир, атомом которого я являюсь. Мир, который является раковой опухолью, с миллиардом раковых клеток в виде людей , которые являются родными организму, но при этом его убивают. Все мы друг другу боги, но лишь в границах каких-то рамок, за которые иногда человеку позволяет заглянуть его мозг и ужаснуться...
Его скрутила судорога. Худые ноги затряслись ,снова сбивая одеяло. Лицо исказила волна невыносимой боли. Оставшиеся зубы заскрежетали о десна. Он старался терпеть эту боль, изо всех сил пытался. Закрыл глаза и тут побежали по дряхлым щекам слезы. Как говорят в хосписе- мы каждый день исчезаем в чем-то, но один раз исчезнем для себя.
-У каждого умирающего человека есть история,-тихо сказал я, -история ,которую он хранит в себе всю жизнь и расскажет только под самый конец. История, которой нет ничего важнее ,потому что она становится последней...
Он не открыл глаза, но он понял о чем я.
-Я видел в церкви девочку. Она приходила туда одна и уходила одна. Совсем молоденькая, лет 14. Помогала бабушкам проводить службу. Никто из них не являлся ей родственником. Каждый день она помогала, а затем всегда ставила свечку и уходила. Я за ней иногда следил и видел ,как собаки ели с её рук. Видел, как ждут не малыши на площадке . Видел, как всю ночь возится с какой-то старушкой . А потом однажды она села на лавочку, запела. Запела неописуемым ангельским голоском, но потом заплакала. Я ничего не понял в тот момент и как сумасшедший подбежал и начал расспрашивать. Мне стало страшно. Тогда она прекратила плакать и улыбнулась. Вытирала слезы и улыбалась. В тот миг я влюбился самой чистой, неопошленной любовью и понял как можно жить. В тот миг мне открыли глаза. Есть что-то постороннее, что-то доброе и чистое для чего можно дальше жить. Тебя самого вообще не касающееся. Если мы не имеем важность, то мы, может, должны сотворить то, что должно быть важно. На следующий день девочка снова была в церкви , и видя меня, махала рукой и улыбалась. Не было церкви, не было бога,  была лишь девочкина жизнь и её поступки, которые она совершала по какой-то доброй, бескорыстной причине. И это причина заставляет других людей быть людьми и испытывать самое искреннее счастье. В этом живет душа. Я не мог объяснить то чувство, которое вызвала у меня девочка, но я храню эту историю.
Новая волна боли заставила открыть красные глаза. Но они были пустыми. Смотрящими в одну точку.
-Все мы создаем себе подобных. В этом мы, к сожалению, боги. Изначально было уже заложено отчаянное скитание. Ирония к отсутствию какого-либо смысла. Ожидание любой надежды. И страдание вперемешку со счастьем, которые своим чередованием не могут поставить человеку точку. И, конечно, рак, который сидит в генах и медленно убивает. Все это мы передаем из поколения в поколение. Все наши судьбы становятся постепенно расписанными. Но мы дарим жизнь только для того, чтобы хотя бы несколько рожденных людей смогли увидеть добро с любовью и своим внутренним светом помогли остальным. Из всего нового поколения собрать хотя бы чашечку добра, глядя на которую захочется жить. Мы отходный мусор, который на протяжении всей жизни любо копит смерть, либо выращивает душу. Которая однажды победит смерть. Я умираю и мне все равно . Но надеюсь лишь, что я хоть как-то помог этому добру, этому светлому и простому счастью других людей. Я передал тебе свои ошибки, чтобы ты отталкиваясь от них стал лучше. Ты просто следующая ступень. Еще одна жизнь, которая может остальным сделать добро. Но не больше.
Я молчал и смотрел как медленно подбираются к его телу мучительные судороги. Как говорят в хосписе- человек рассказывает свою последнюю историю душой, которая уже практически покинула мертвое тело. Я положил отцу руки на холодный, как лед, лоб и погладил по сморщенной голове. Он не чувствовал этого.
Я позвал старшую медсестру, а сам вышел под стоны и скрип кровати за дверь. Уперся спиной в белую стену и стоял безо всяких эмоций, без мыслей, без всего, что меня могло привязать к этому миру. Звуки стихли через пару минут. Сестра вышла и сказала уставшим голосом :
-Я ему вколола морфий. Он будет спать. Можешь идти домой.
Она ни с того ни с сего взяла мою руку и крепко сжала в своих, посмотрев мне в глаза тем же пустым взглядом, но тогда в этой пустоте поселилась доброта. Заполнила все пространство. Она заключалась в понимании. Мы тонули бесконечно в болоте, вытягивая по очереди друг друга. Не было у людей ничего кроме как возможности дать другому немного тепла. Как-то так брошенные богом и держатся вместе.
3.
"Здесь мой обветшалый дом бытия.
Взвесь каждое слово - сломан ли я?"

Слава КПСС.
...
Я шел по ночной улице. Все как-то странно. Должно было быть грустно, но я улыбался. Если улыбался, значит внутри должна была быть радость. Но падали слезы. Так все было безвыходно,  но пахло цветущей яблоней. Вокруг стояла тьма, но на её фоне ярче горели звезды. Как говорили маленькому Симбе- оттуда на нас смотрят наши предки. И если звезда горит за миллионы световых лет от тебя , то она уже умерла. Рождаются новые, такие же холодные, но светлые. Такие же умирающие , но превращающие черное небо в красоту. О звездах хватит, надо о людях. У меня умирал отец, но мне было плевать. Он хотел бы, чтобы мне было плевать. Но мне не все равно на его историю. На ту девочку, о которой он мне говорил. О добре и любви, которые он увидел и сделал самыми главными в жизни. И папа, и я, и люди,  и их скитания уйдут в небытие, но только не то, что они носили в себе всю жизнь и всего один раз рассказали. Только на это не все равно. А может это только один из путей, которым наградил отец своего сына. Умирая, он подарил мне бога. Ха-ха-ха. Я сел на еще теплый асфальт ,прямо на проезжей части. Позади за старыми гаражами по рельсам проносился поезд, своим шумом напоминающий детские годы, когда здесь неподалеку детьми катались зимой с горки. Он шел снова в ту же сторону как много лет назад. Ничего не изменилось. Где-то ждет света ночь. Так же ждет и улица. Фонарь только не знает для кого светить. И аптека на знает кому нужно это спасение. И все останется так. Исхода нет. Я упал с распростертыми руками и занял дорогу. Я готов был ждать проезжую машину. Готов был ждать сколько потребуется. Но я проснулся дома. Почему я проснулся дома? Просто вспомнил, что вечером я поеду в театр. Как говорят в хосписе -нас всех здесь задерживает одна какая-нибудь мелочь, которая затем становится самой жизнью. Можно еще пожить было для спектакля. Думаю, пациентам в больнице понравится мой рассказ, как там оказалось красиво и атмосферно. Может , отец еще не умрет и я ему тоже успею рассказать.