Глава 13. Праздник

  После зачёта у химиков, своего коллегу, Георгия Владимировича, выловила в коридоре секретарь кафедры, нарядная и довольная Эмма Анатольевна, и ехидно спросила:
  - Молодой человек! Вы не в курсе, какое сегодня число?
  - Ну, двадцать восьмое декабря... А - что?
 - А то, что мы всей кафедрой, давно уже, решили именно сегодня отметить Новый Год. Никак, вы забыли?
  - Да ведь... Погода-то совсем не новогодняя... Слякоть. И плюс пятнадцать на термометре! – отшутился Георгий.
 - И не говорите! Творится непонятно что. Ну, в общем, заходите на кафедру, денежку сдайте - и милости просим, начало праздника - ровно в семь! - и она ускакала, цокая каблуками-шпильками.
  Деньги Жорик занял у завкафедрой, Павла Сергеевича - в счёт завтрашней зарплаты. И подошёл к Зинаиде Григорьевне, которая распоряжалась балом. Сдал положенное. На этот праздник нельзя было не пойти – станешь врагом кафедры.
  Завтра и послезавтра в институте ожидались укороченные рабочие дни. А некоторые студенты уезжали домой уже сегодня. На кафедре царил предпраздничный кавардак. Шефуля, декан факультета Владимир Исаевич, приглашённый к ним на празднование, уже страстно обнимал каких-то старшекурсниц, а те слегка и бочком от него отодвигались. Эмма Анатольевна  купила заранее торт, а теперь как раз водружала его по центру стола. А лаборант Дима чуть не сбил входящего Жорика с ног: он устремился к дверям, посланный домой за дисками с "хорошей музыкой".
    До семи часов была ещё уйма времени. Тогда Жорик решил внести свою лепту в подготовку: и Эмма Анатольевна поручила ему купить колбасу, сыр и масло. Он сбегал в ближайший магазин, на угол Пушкинской, купил продуктов и возвращался обратно. Неподалёку от института Жорик почти столкнулся с лаборанткой Катей и молодой преподавательницей Оксаной, которые радостно поздоровались. И, подхватив под руки с двух сторон, просто вознесли вместе с собою по мраморной лестнице к площадке перед входом, к массивным дверям, и весело заскочили внутрь «храма науки».
    Даже в преддверии Нового Года в Главном корпусе не останавливали ремонтных работ: сдирали старую, чуть ли не антикварную плитку, меняя её на современную ерунду. И даже перекрыли лестницу. Ничего пока с ней не делали – но верёвку с красными тряпками повязали. Причём, только что: когда Жорик спускался – верёвки ещё не было.
  - Неужели, всю мраморную облицовку с лестниц сдерут? – удивилась, глядя на это, Катя.
  - Не сомневайся: сдерут. С той стороны от входа – всю лестницу уже ободрали. Сделали что-то серо-цементное, - «утешила» Оксана. – Говорят, армяне, что производят ремонт, не дураки: всю старую плитку и облицовку себе заберут. У них с Раздраевым договор на это.
    Поднимались по чёрной лестнице.
  На узкой  площадке второго этажа стоял и курил заведующий кафедрой культурологии и дизайна. Павел Сергеевич был совсем не в праздничном настроении, какой-то потерянный и грустный. Жорик, притянув вместе с собой Оксану и Катю, подошёл к нему:
  - Здравствуйте, - они обменялись рукопожатием. Затем профессор докурил сигарету, и все вместе направились к дверям родной кафедры.
  Когда они вошли, за столом уже восседал рано подвыпивший шефуля, декан Владимир Исаевач. А пил он, как всякий бывший комсомольский работник, много. Рядом с ним примостилась знакомая Жорику только своим внешним обликом, всего пару раз виденная им тётка из отдела кадров, буквально прилипшая сейчас к Владимиру Исаевичу. А с другого бока от шефули сидела, подобострастно на него поглядывая, заместитель Павла Сергеевича, Зинаида Григорьевна.
   Когда Жорик первый раз пришёл на кафедру и встретился взглядом с этой дамой, то почему-то сразу понял, что с ней отношения у него не заладятся… Мысленно, он моментально приклеил, сам того не желая, ей прозвище: Крошка Цахес.
Вообще, у Жорика было такое свойство... Садился он, например, на стульчик на приём к доктору или экзаменатору - и этот доктор или экзаменатор ему явно не нравился, вызывал резкую антипатию, причём, абсолютно не объяснимую. Можно было сколько угодно убеждать себя мысленно, что показалось, что перед ним - хороший, благожелательный человек... Бесполезно. Выходила дрянь. Тройка по экзамену, направление на все анализы, которые только возможны, или тому подобное.
Так и в этом случае: взаимная антипатия возникла сразу. Зинаида Григорьевна, маленькая незамужняя женщина-колобок с колючим взглядом и большим самомнением, будучи уже в возрасте, писала под руководством Павла Сергеевича кандидатскую диссертацию. Он сильно помогал ей, как научный руководитель и добрый человек. Но, это совершенно не ограничивало Зинаиду Григорьевну в её кознях за его спиной. Жорик и другие замечали их, кто-то из коллег даже несколько раз намекнул на её нечистоплотность в делах самому Павлу Сергеевичу. Но тот лишь отмахивался: давно, мол, её знаю, она у меня диссертацию пишет… «А что же будет, когда напишет? Если она так по-хамски ведёт себя уже сейчас, и при этом нагло заправляет многими делами на кафедре?» - задавался вопросом Жорик.
    Сейчас он, как всегда, перекинулся с этой грымзой не слишком приветливыми взглядами: вдобавок, она явно заметила, кто и с кем вместе вошёл, и злобно усмехнулась. А Павел Сергеевич тут же громко поздравил всех с наступающим, и все ему ответили нестройными голосами. Сотрудники, кроме Владимира Исаевича и его окружения, а также секретарши, Эммы Анатольевны, явились незадолго до этого момента, и ещё только скромно рассаживались.
   Как-то само собой получилось, что пожилые работники сели по одну сторону стола, а молодые - по другую. Лишь Ксения Никифоровна присела рядом с Жориком, спонтанно оказавшись на стороне «молодых», да и небольшой отдельной группкой уселись кафедральные художники, преподаватели  рисунка и живописи. Жорик вспомнил, что он недавно выручил Ксению Никифоровну лекцией - и на душе потеплело. Приятно помочь хорошему человеку. Потихоньку он разговорился с ней о том - о сём...
  Ксения Никифоровна сообщала:
   - А ко мне - мои завтра приедут... На каникулах у меня будут; дочка из Германии, с двумя детьми.
   - Они там живут?
   - Да. Уехали навсегда. Я сама наполовину немка - из тех немцев, что издавна живут в России.
 - Ксения Никифоровна, а вы тоже уедете к ним, в Германию? - спросил  Жорик.
  Ксения Никифоровна вздохнула.
 - Я там была уже три раза, и в других странах Европы во время этих поездок тоже побывала - там передвижение свободное. Моя дочка с мужем, а он тоже выходец отсюда, из России, и с двумя детьми - каждые выходные куда-нибудь ездят, по всем европейским странам уже прокатились. В общем, там – совсем другая жизнь… Но, уехать навсегда в Германию я пока не решаюсь. У моих там дом по немецким меркам маленький - только три комнаты есть. А там положено, чтобы у каждого члена семьи была своя комната, плюс ещё одна - общая. Так там все живут. Вот переедут они в новый дом - им его скоро предоставят, тогда я, быть может, тоже решусь. Пока живу тут ещё из-за сына - а он у меня оболтус, каких поискать! Да что-то с ним совсем трудно стало... Еле уживаемся. И сейчас последнее, что ещё немного останавливает – то, что другая страна, всё - незнакомое...
 - Ну, немецкий-то вы хорошо знаете, раз вы его преподаёте, Ксения Никифоровна! Так что – сориентируетесь и в остальном, - подбодрил её Жорик.
  - Да, я ещё в ту пору училась, когда давали крепкие, хорошие знания. А после - была стажировка. Мы, молодые переводчики, стажировались в Германии. Приятно вспомнить то время... Как раз тогда, приезжал в Германию и Тихонов. Мы попросились  с ним сфотографироваться, и он согласился, - лицо Ксении Никифоровны на миг просветлело, стало молодым и весёлым. - У меня до сих пор хранится дома эта фотография... Да, тогда здесь нужны были и переводчики, и преподаватели... Не то, что теперь. Дочка окончила вуз - и уехала. А я - так за неё рада была! Здесь ей было бы не найти ни хорошей работы, ни достойного заработка...
  Тем временем, уже под тосты, произносимые шефулей, все потихоньку начали вставать со своих мест, передвигаться, пересаживаться и болтать между собою, теперь уже не слишком походя  на единый коллектив: скорее, на пчелиный улей. Ксения Никифоровна, извинившись, сказала Жорику, что теперь его покинет: хочет подойти к Ангелине Михайловне, кафедральной художнице, чтобы поздравить её. Картина Ангелины Михайловны, висевшая на институтской выставке, заняла недавно первое место и тут же была куплена зарубежными гостями из Изерлона.
   А раскрасневшийся уже Владимир Исаевич громко пел  про "Белой акации гроздья душистые", и глаза дам наполнялись слезами. Тосты, произносимые шефулей, постепенно становились всё страньше и страньше и всё более удалялись от новогодней тематики, и наконец, он дошёл до того, что провозгласил:
- Давайте, выпьем за то, чтобы наши работницы почаще уходили в декрет, потому что умные и хорошие люди должны размножаться.
  На этом знаменательном месте этого замечательного собрания Жорик вышел в мужской туалет покурить. В туалетной курилке он застал заведующего кафедрой истории Виталия Андреевича Волика – единственного «начальника», который всегда ходил на работу не в мешковатом костюме, а в клетчатых рубашках и неизменной кожаной жилетке. Жорик поздоровался с Виталием Андреевичем и пожал его руку.
  - Что, уже празднуете? - спросил коллега.
  - Да, наступающий Новый Год отмечаем.
  - Дело хорошее... А наши – завтра соберутся. А вы что - никак, закурили уже?
  - М-мм... Да.
  - И я - был некурящий, а как здесь работать начал - стал курить, а сейчас - вообще смолю по-чёрному. Нервная работа...
 - А как у вас на кафедре? Нет лишней ставочки для молодого историка? Я диссертацию пишу по истории...
  - Куда там! Всё время идут сокращения. Мне директиву сверху спускают. Опять требуют убрать ещё двух... А кого? Это же - люди. Живые. Куда их, на улицу? Вот и дроблю ставки... Пополам, потом - ещё раз пополам... Чтоб хороших людей совсем не выгонять. Вдобавок, сам предмет - историю, в совершенный цирк превратили. Вы же знаете, что у нас каждый божий день историю России кроят, как кому заблагорассудится?
  То - писали в девяностые правду про сталинские репрессии, потом - кто в лес, кто по дрова, а теперь - видите ли, считается уже непатриотичным писать правду о Сталине, как мне тут один студент сообщил... Какой же, мол, это тогда патриотизм? В общем, теперь оказывается, что Сталин был во всем прав и таким образом о нашем народе заботился. Как о кустах, которые надо прореживать. И вообще - кто бы ни был у власти, значит, был прав! Во все времена советской и постсоветской истории. Фарс! К нашему предмету всерьёз уже никто не относится.
  Истории сейчас просто нет: можно учить лишь по учебникам, которые не старше пяти лет. А переписывать её и того чаще, по-видимому, собираются... Когда я учился - был подъём гуманитарной науки. Я кандидатскую сразу после вуза написал - о казачестве. Оно как раз немножечко существовало: вроде как возрождалось. Пока на корню этот процесс изнутри не подорвали и не покрыли гнильцой. Я писал и об истории казачества, и о репрессиях на Дону, про уничтожение казаков – не нужны они были новой власти. В командировки ездил, в московских библиотеках сидел и в питерской Салтыковке, по сёлам искал материал. Всё, что смог охватить и на что смог выйти – конечно же, использовал. Ещё и с докторской успел проскочить. А сейчас... Наверное, ни за что бы не стал Россией заниматься.
  Всё к тому идёт, что скоро скажут, что правильно в России казаков раскулачивали, а в шестьдесят втором году правильно сделали, что в Новочеркасске расстреляли мирную демонстрацию и кучу совершенно постороннего народа. А кого не расстреляли - репрессировали... Тоже правильно. А иначе - как же! Пострадает патриотическое воспитание, будь оно трижды неладно! Такой вот патриотизм. Гнилой. Хотя - ведь это именно патриотов всегда и расстреливают…
     Ох, да ладно - пустое. Это я сгоряча. Вы диссертацию на какую тему пишете?
  - По средним векам.
  - Вот и пишите. Побольше латинских документов читайте и приводите в своей работе. И - на старофранцузском, старонемецком. Скажут, что вы - пещерный человек или бронтозавр, и что это - не особо актуально, но, в виду большой проведённой работы и переводу ранее не переводившихся на русский текстов, работу зачтут. Хоть здесь патриотизма не сильно потребуют. Надеюсь. Впрочем – потребуют, так вы скажете, что «это их прогнившее средневековье» нашему замечательному сегодня в подмётки не годится, что диссертант и показывает… У меня недавно студент реферат приготовил. По правоведению. О рабах в древнем Риме. Начал он так примерно: «Эта тема сейчас очень актуальна. Поскольку и сейчас во многих местах Земли, в том числе – и в нашей стране, существует рабство». Так что, актуальность, если что - всегда можно притянуть. Не проблема. А курсовые по рабам и водопроводу Рима будут существовать вечно. Но я здорово уклонился. Желаю счастья вам и вашей диссертации…Продвигается?
  - Я, в общем, так и планирую, как вы советуете насчёт текстов и переводов… Стараюсь. В наше время, наверное, стыдно в этом признаться – но мне нравится работать над моей темой. Сейчас это не модно. Принято работать из-под палки. В студенческом варианте – козырять перед другими, что ничего не учил.
  - Всё так, Георгий Владимирович. Эх, молодо-зелено... Ещё вам не вставили палки в колеса и, простите, не ободрали ещё кишки по самые гланды - как это у нас в науке принято делать с соперниками. И не почувствовали вы ещё к ней - к этой самой науке - отвращения. Так что – пока дерзайте. Вам и карты в руки.
  Виталий Андреевич ещё раз напутственно пожал Жорику руку, и они вместе вышли в коридор, разойдясь в дальнейшем по разным кафедрам.
  В отсутствие Жорика на кафедре к этому времени кто-то решил, что пора теперь устроить танцы. Да и женщины уже были к этому морально подготовлены белой акацией и её душистыми гроздьями, а настроение всех накрыло какое-то белогвардейское. Очень уж оно было созвучно витавшей в воздухе тематике: «все учёные – бары и сволочи»… И ностальгия по прежним, хорошим временам так же явственно туманила взоры. И так же точно, впереди маячили лишь страшные перспективы сокращения, гибели науки, уничтожения института…
    А самые умные были уже за границей.
  Неожиданно для Жорика, его вывела из-за стола Оксана, и тут он вспомнил... Что,  по её мнению, он чуть ли не каждый день, некоторое время тому назад, являлся её партнёром в танцевальном клубе... И, пока она не решила исполнить с ним настоящий вальс, Жорик потеснее прижал её к себе, изображая простой танец русской вечеринки - переминание с ноги на ногу в полную обнимку… А что ему оставалось делать? Впрочем, за грань приличия он не заходил. И пить -  почти не пил, благо наливали себе все самостоятельно, кто чего хотел. И потому, Жорик лишь пару раз налил себе белого вина, а потом и вовсе перешёл на ситро. Во время танцев он внезапно осознал, что Оксана была явно пьянее его и почему-то очень внимательно его рассматривала.
  -Я тебя, Георгий, в последнее время что-то не узнаю. Ты ведёшь себя со мной, как чужой человек, - шепнула она.
  Сердце у Жорика ушло в пятки. «Интересно, а до какой степени близости мы дошли, по её мнению?» - подумал он и осознал, что этого не знает... «Ну, и Петька…», - подумал он.
  - И... почему ты перестал приходить на бальные танцы? Давно тебя об этом хочу спросить, - Оксана резко остановилась, отстранилась и посмотрела на него в упор.
  - Очень занят. Пишу диссертацию, скоро защита. Научный руководитель совсем загрузил, - выкручивался Жорик.
  Тем временем, пиршество было в самом разгаре и принимало всё более и более неприличные формы. Кто-то из незамужних дам уже присел к шефуле на коленки. Многие нормальные семейные люди потихоньку смылись. А Зинаида Григорьевна танцевала одновременно и с Поросиным, которого студенты почему-то считали голубым, и с  ровесником Жорика, неким Лавриненко, громко при этом повизгивая. К счастью для Жорика,  медленный танец с Оксаной закончился, музыка на время стихла. Он отошёл к столу, и теперь наблюдал всё происходящее со стороны. Оксана тоже вскоре подошла к этому же столу и налила себе минералки. И тут лаборанты Дима и Катя зашли с двух сторон, захватывая их в свой кружок.
  - Пойдёмте к нам! – пригласил Дима. – А то… Здесь, кажется, вскоре будет полный срач.
  - Ага! – поддержала Катя. - А потом вам припомнят, что были свидетелями.
  В лаборантской они слушали нормальную электронную музыку на кафедральном компьютере и пили из «замыленной» Димой с общего стола бутылки вино, болтая о фильмах и книгах. Потом Дима с Катей стали резаться в незнакомую Жорику компьютерную игру, отсев от них с Оксаной подальше. И Оксана вдруг, несмотря на праздничный антураж и лёгкое подпитие, начала тихий, но серьёзный разговор.
  - Георгий, я давно хочу вам сказать, что, поскольку мы – друзья, и оба – как бы протеже Павла Сергеевича, то нам надо на кафедре  держаться вместе. У нас общие друзья и общие враги...
  - Враги? – недоуменно поинтересовался Жорик.
  - Ну да. Не думайте: это я не о Каринке; вы с ней в последнее время в натянутых отношениях, но я не её имела сейчас в виду. Она же – не у нас на кафедре, а секретарь всего факультета. Вернее, теперь уже заместитель декана по чему-то там. Да, Карина любит покомандовать, деловая такая… До работы в институте судьба успела её потрепать. Пришлось ей в торговлю податься, на рынке она блузками и бельём фирменным торговала, работала на хозяина – а он ещё и мало платил, и вычитывал из приработка, за опоздания. Вот она теперь иногда на людях и отыгрывается, за своё прошлое. Но Каринка – она человек прямой, бесхитростный. Если кто не нравится – в лицо выскажет. Не её надо бояться, а тех, кто в лицо улыбается, а за спиной… Я ведь имею в виду совсем иных людей.
  - Кого?
  - Ну… Вы – человек новый, я – чуть раньше вас пришла. А старожилы давно уже всё поняли, и мне разъяснили. Вот, например, Поросин: он, как и вы, культурологию в основном ведёт. Числится младшим научным сотрудником. Когда-то он пробовал писать кандидатскую… До Павла Сергеевича ещё, говорят, здесь была завкафедрой пожилая уже тогда женщина, Топорова Анна Фёдоровна. Поросин к ней подкатил, очаровал её чем-то: они до сих пор дружат. Был он библиотекарем – а она его приютила на кафедре. Под её руководством, пошёл он на дневную аспирантуру: при этом, никаких занятий не вёл, только типа диссертацию писал, и ходил, получал деньги. Но, так и не написал ничего, и даже не сдал кандидатский минимум. А деньги на него институт потратил. Подходит конец его аспирантуры – а нет никакой защиты. А тут и Топорова на пенсию ушла, и пришёл Павел Сергеевич. Всё пропесочивание Поросина выпало на его долю: тот до сих пор теперь зуб имеет на Павла Сергеевича. Новый завкафедрой и вовсе уволил бы горе-аспиранта – да сам декан, Владимир Исаевич, за него лично вдруг заступился: дайте, говорит, парню последний шанс! Говорят, что Поросин умудрился как-то Владимиру Исаевичу подмаслить… А другие говорят – компромат какой-то на него нашёл, и этим прижал декана к стенке. Тёмная история. Но, с тех пор, вот уже лет семь как, никто не требует от Поросина защиты, и живёт он припеваючи – муштрует студентов по полной, пересдают они ему культурологию по семь раз, и плачут горючими слезами.
  Есть у нас ещё Лавриненко, экономист - тот просто старается всем угодить. Он тут человек хотя тоже новый, но сразу понял, кому угождать выгодней. Пляшет под дудку Зинаиды Григорьевны. Во всём. Ну, а она правит бал… Вы, наверное, знаете, что она пишет диссертацию у Павла Сергеевича?
  - Да, слышал.
  - А сама тем временем ведёт под него подкоп. Собирает и распространяет сплетни, усиливает недовольство Павлом Сергеевичем таких субъектов, как Поросин, берет их под своё крыло. Её влияние на кафедре растёт – подвизалась следить за дисциплиной работников, за учебным планом и общественной нагрузкой. Под тем предлогом, чтобы у Павла Сергеевича было побольше времени на чисто научную работу. Ну, а сама, понятное дело, теперь всеми нами распоряжается; бодро вошла во вкус. И её голос стал более решающим, чем самого завкафедрой. Вышестоящему руководству она тоже уже подмаслила… Кафедральными средствами, кстати. Некоторые наши пытались Павла Сергеевича в курс ввести, что на кафедре происходит – а он лишь отмахнулся: «Да, Зинаида Григорьевна - человек, так скажем, своеобразный… Но у меня всё под контролем – ведь она у меня диссертацию пишет. И вполне адекватно выполняет в работе все мои требования». Но, зря он так… Это она ещё не кандидат наук. А как только эта ведьма защитится –  возьмёт власть в свои руки, сживёт со свету даже Павла Сергеевича… Открыто пойдёт против. И нас с вами съест – мы другого поля ягоды: взяток со студентов не берём, в шеренги их не строим… Ей нужны такие, как Поросин. Те, кто вокруг неё в табун сплачивается. Только, дура она при этом грандиозная. Умная, расчётливая дура со слишком завышенной самооценкой.  Не понимает простой вещи: вся кафедра только на Павле Сергеевиче и держится. Он – профессор, и он  создаёт в целом эту кафедру… А эта змея рубит сук, на котором мы все сидим. У меня много знакомых, и мне рассказали, что есть силы, которые уже мечтают разделить между собой нашу кафедру, урвать себе куш. Стройфак хочет забрать к себе художников и классы рисунка, открыть там кафедру архитектуры: им как раз художники пригодятся. Часы экономистов хочет забрать себе Литвицкая, с кафедры психологии: ей очень хочется расширить свои владения, получить «моим девочкам», как она говорит, «новые ставочки». Наших экономистов она поначалу к себе заберёт – а потом их уволит. А ставки останутся. Она хочет создать новое объединение, на базе своей кафедры. Назовёт, что-нибудь вроде: «Кафедра экономических и социальных дисциплин», и будет кататься, как сыр в масле. Ну, а остатки от нас, то есть, всех культурологов и дизайнеров –  большую часть кафедры, основную часть… Просто разгонят. И Раздраев, который вскоре станет ректором, будет весьма доволен – можно будет сократить целую кафедру. Полнейшая оптимизация учебного процесса! Так что… Если не будет здесь профессора, основателя, труженика, на котором держится гора дизайнерских и культурологических дисциплин – всей кафедре кранты… А Зинаида Григорьевна - спит и видит себя на месте Павла Сергеевича. И все аргументы против этого сценария – игнорирует. Тупая она. Тупая и заносчивая.
  - Так, что же нам остаётся делать? – спросил Жорик.
  - Только, всячески поддерживать нашего заведующего кафедрой. Приспешники Зинаиды Григоьевны уже повесили на нас ярлык – «контингент Павла Сергеевича», и воспринимают нас в штыки. Желают очернить нас всеми возможными способами: мол, этот понабрал непонятно кого: неучей, сектантов, идиотов... Типа, неумелый он руководитель, в людях не разбирается. Это ещё не самое худшее. Нам и Павлу Сергеевичу пытаются приписать всё то, что прокручивают сами, во главе со своим неформальным лидером, этой интриганкой – на нас с вами за глаза «повесили», так сказать, все кафедральные растраты, все взятки со студентов. Слушок же о них пополз по институту… Прежде всего, приписать взятки и растраты хотят  Павлу Сергеевичу. Но, уничтожить заодно и его «любимчиков»: то есть, таких, как мы с вами. И в общем, пока что у Зинаиды Григорьевны здорово получается мутить воду и ссорить всех между собою… Жаль, что Павел Сергеевич ничего этого не видит!
   К ним подошёл Дима.
  - Поздно уже... Пойдёмте, все вместе посмотрим, что на кафедре происходит: должно быть, все уже ушли.
   Когда они вернулись на кафедру, действительно, все их коллеги уже рассосались. Обязанностью лаборантов было теперь всё закрыть и сдать ключи на вахту. Внизу они разбудили полупьяную вахтёршу, сдали ей ключи и шумно поздравили с Новым Годом, пока она не успела разозлиться. Вышли на улицу. Жорик с Оксаной пошли в одну сторону, а Дима и Катя – в другую.
  Им с Оксаной было, как оказалось, по пути: вот они и пошли по направлению к  общаге Жорика. Он не мог поинтересоваться, где именно находится дом Оксаны, не оказавшись при этом в затруднительном положении. Могло оказаться, что по мнению Оксаны он неоднократно провожал её до дому раньше.
  Когда Жорик и Оксана оказались рядом со студгородком, девушка неожиданно предложила:
  - Георгий! Давай, заглянем к тебе - и ты напоишь меня горячим чаем. Я сильно замёрзла. Оделась совсем легко: днём было гораздо теплее. Почему ты никогда не приглашал меня зайти? Ты живёшь один?
  Жорик промямлил в ответ нечто невразумительное… Типа: «Нет, с котом». Но в конце, опомнившись, добавил, что с удовольствием угостит Оксану чаем - и даже с печеньем.
 Они прошли мимо вахты - и вахтёрша Валентина Петровна даже не потребовала у Оксаны документы, и посмотрела ласково-ласково. К Жорику  она всегда относилась с пиететом, преподаватель всё же, а не «студик»; к тому же – совсем недавно, она пожелала ему счастья в личной жизни.
 Жорик открыл дверь своей комнаты  и пропустил Оксану вперёд. Она разулась, скинула коротенькую курточку на стул у входа, поправила причёску  и огляделась.
 - Тесновато у тебя - но зато своя комнатка. А я живу в старом доме, и у нас с мамой одна комната на двоих. А в другой живут мой отец и два моих младших брата.
 - Я пойду, поставлю чайник, - сказал Жорик, высматривая не только названный предмет, но и кота. Чёрно-коричневый друг с белым пятнышком  сидел в кресле. Сейчас он весь сжался в комочек, а его глаза стали как чайные блюдца и ярко светились.
 Жорик схватил с кухонного стола чайник - и, прямо в куртке, пошёл на общую кухню. Одна из конфорок, к счастью, оказалась свободной. Он поставил чайник и вернулся.
  Когда он вошёл в комнату и снял куртку, неожиданно Оксана подошла к нему и положила руки ему на плечи. Её губы потянулись к его губам. И в это время краешком глаза Жорик заметил сидящего уже внизу, у кресла, кота, который с явным интересом наблюдал эту сцену...
  «Да, в незавидное я попал положение... В обоих случаях будешь гадом и сволочью. М-да...», - осознал реальность Жорик.
  И, неожиданно для Оксаны, отстранил её от себя, отошёл в сторону и уселся на старую скрипучую железную кровать.
 - Оксана! Наверное, нам с тобой надо поговорить, - театрально произнёс он.
  - О чем? - робко спросила Оксана, присаживаясь напротив, на кресло. Её удивлённые глаза оказались на уровне глаз Жорика.
 - Сколько тебе лет? - тоном инквизитора спросил тот.
  - Двадцать семь. А что? - удивилась она.
  - А мне - двадцать четыре. Но - дело не в этом. Почему ты в таком возрасте до сих пор не замужем?
 - А ты это непременно, обязательно хочешь знать? - спросила она, внутренне закипая.
  - Да, - настаивал Жорик.
 - Видишь ли, я любила одного парня, в последних классах школы и после – даже, когда он уехал учиться в другой город. Мы изредка встречались, сходили с ума от любви, писали друг другу сумасшедшие влюблённые письма, обещали друг другу после окончания вуза обязательно пожениться... Только он не сдержал своего обещания. И сразу после вуза женился на своей однокурснице. С квартирой. Я долго психовала, ревновала, отчаивалась, и не хотела больше ни с кем встречаться. Я даже чуть не загремела в психушку. А пару лет тому назад я познакомилась с человеком, который показался мне достойной партией. Он предложил мне выйти за него замуж. Я, не испытывая к нему любви, но полагая, что мне давно уже пора замуж, чтобы не остаться в одиночестве, ответила согласием. Нам сыграли пышную свадьбу со множеством приглашённых, с арендованной столовой, с лимузином и прочим всем, что полагается на пышных свадьбах. Но мы с ним расстались в первый же день - сразу после так называемой первой брачной ночи, которая до сих пор снится мне в кошмарах. До этого я не знала, что ЭТО может принимать такие формы и быть столь отвратительным... Я не смогла и не захотела преодолеть своё отвращение к этому человеку, который, вдобавок, пустился мне описывать где, с кем и как… И какие они все были понимающие умницы. В общем, так я "сходила" замуж. Вскоре мы развелись.
  - А с тем парнем, который был одноклассником, всё было нормально?
  - Да. С тем было просто великолепно. А вы закончили допрос, уважаемый инквизитор? Тогда - я, пожалуй, пойду, - сказала Оксана.
 - Я тебя провожу, - ответил Жорик негромко. - Чтобы никто не приставал. Уже поздно. И на улицах опасно.
  - Как хочешь, - ответила она безразличным голосом, и Жорик ещё раз нутром почувствовал, какая же он всё-таки сволочь.
 Оксана накинула свою лёгкую короткую курточку и натянула сапожки. Жорик тоже оделся.
  Проходя мимо кухни,  он вспомнил про забытый чайник и заглянул туда. Чайник давно уже закипел и чья-то добрая душа его уже выключила. «Ну и пусть тогда стоит», - решил Георгий.
  Он и Оксана спустились вниз, вышли на улицу и пошли в полной темноте, освещаемые лишь луною. Ни один фонарь на улице не горел.
Было странно тихо и пустынно. Лишь одна кучка знакомых студентов прошла мимо - и, хихикая, все они по очереди поздоровались. Шёл некрупный почти незаметный дождик. На лице Оксаны он заметил небольшие капли - то ли дождинки, то ли слёзы. Потом Оксана надела на голову капюшон, и Жорик перестал видеть её лицо.
  - Может, мы вернёмся ко мне? - нелепо и неожиданно для себя спросил Жорик. - Я же не угостил вас чаем.
  - Зачем? - спросила она. - Мой дом уже близко, и дальше я могу дойти сама. И чай попью тоже дома. Возвращайтесь один.
   Они  снова и резко перешли на "вы".
 - Я, наверное, вас обидел. Я виноват. Простите, - тихо сказал Жорик, глядя ей в глаза.
 - Нет, Георгий, вы ни в чём не виноваты. Просто, я наткнулась в своей жизни снова не на человека, а на собственный мираж. Вы - хороший исповедник. Прощайте, - сказала Оксана, отвернув от собеседника лицо.
 Жорик не выдержал -  развернулся первым, и устремился прочь. Дождь усиливался. Он слышал, повернувшись спиной, дробь каблучков Оксаны. Но, когда обернулся - она уже скрылась в подъезде.
  «Я - полная скотина, - подумал Жорик. - Обидел девушку».

     Добравшись домой, Жорик долго пытался попасть в темноте ключом в замочную скважину - как раз отключили свет по всей общаге. Когда же открыл – то жутко испугался. В его кресле сидел, как ему показалось, незнакомый человек в одних шортах и курил. Лунный свет упал на него из окна, проглянув  между туч, ненадолго. Мелкие капли дождя барабанили по стеклу.
  Мгновением позже, он понял, что это Петька.
  - Тебе удалось вновь стать человеком? - удивился Жорик.
 - У меня просто возникло сильное желание набить тебе морду. Я сильно разозлился. Но, пока ты бродил, я передумал, оценив все за и против. В общем, ведь ты - прекрасный друг! Но - никудышный мужик. Но для меня, пожалуй, лучше уж такой расклад... Хуже было бы здесь в образе кота наблюдать вашу с Оксаной постельную сцену.
 - Давай - выпьем, - вдруг сам предложил, усаживаясь прямо на коврик в позу полулотоса, несчастный Жорик. - И может, мне полегчает. Я сегодня выпил совсем немного вина, на кафедре - в основном же пил ситро и минералку. Чтобы потом не было мучительно больно… Вспоминать вечеруху с коллегами. А сейчас - сам сбегаю, благо что магазин напротив, круглосуточный: на радость всем бухающим по ночам студентам.
 - Не дури. Надо уметь пить - и уметь не пить. В смысле - не привязываться к этому делу. Ты же помнишь, что, когда я пью - я знаю, где я пью, с кем, зачем, и сколько стоит то, что я пью. Сейчас пить незачем. Расслабиться – так мы и так расслабимся. Только выпьем чаю - и зададим храповицкого, - неожиданным для Жорика образом отреагировал Петька. – Лучше, сбегай на кухню за чайником.
  - Ну, нет, ты – по-прежнему настоящий кот! Спокойный, как вафля! - ответил ему Жорик.
  - Я просто намереваю себе важные дела. А потому – зол и собран. Пора становиться полностью человеком, легализоваться. А то, наломаем мы друг другу дров по жизни… Уже пошли проблемы, - ответил Петька. – А за чайником ты сегодня сходи. Мне - абсолютно не тема там показываться. А чаю выпью, с удовольствием.