Как рождаются произведения в прозе

Как рождаются произведения

Человек взял кошелек, застегнул поплотнее куртку, сел на велосипед и поехал на вокзал. Там, на рынке, каждое утро можно купить творога и яиц. В семь часов продавцы уже вот они, стоят на своих местах. Пока еще холодно, но солнце старалось вовсю, согревая населенный озябшими людьми пункт.
– Опять приехал. Что-то часто он сюда ездит в последнее время.
– Так на рынок же, запасы пополнить.
– Ну да, как же. Это только повод. Смотрите, как он заходит на перрон, бродит вдоль стоящей электрички, смотрит на рельсы.
Голоса звучали откуда-то сверху. Если внимательно прислушаться, с деревьев. Мало кто знает, что на деревьях, на самых кончиках листьев, живут сказки, рассказы и прочие произведения. Но никто не сможет прочитать эти произведения, пока их не напишут.
– Чем по рынкам и перронам шататься, лучше бы написал рассказ, – сказал рассказ. – Он же писатель.
– Нет, меня! Сказку, сказку! – запрыгала сказка. – Я тоже хочу появиться!
– А я не хочу, – буркнула миниатюра. – Сначала тебя редактируют так и сяк, потом стоишь на всеобщем обозрении, все тебя читают. А потом пишут о тебе гадости: «Текст разочаровывает. Попытка неглубокой скучнейшей дидактики, ни малейшего намека на захватывающую историю, отсюда ни малейшего сочувствия героям, и, как следствие, ни малейшего интереса к повествованию»... Тьфу!
Произведения помолчали.
– И все-таки чаще хвалят, – вздохнул рассказ. – Если прочитают, конечно.
– Меня похвалят! – снова воскликнула сказка. – Меня прочитают! Я короткая! Это тебя ленятся читать.
– Меня ладно, а есть же еще повесть. И роман...
Роман проснулся, потянулся всеми своими абзацами и главами, спросил:
– Звали? О чем речь, ребята?
Ему объяснили. Он подумал и ответил:
– Мы, длинные серьезные произведения, должны выбирать себе в авторы знаменитых личностей. Которых все уже знают и точно заинтересуются, что они там новенького сочинили.
Человек тем временем бросил последний взгляд на рельсы, посмотрел на часы и пошел вместе с велосипедом к выходу с вокзала. Одна притча совсем уже почти решила выбрать этого человека, чтобы появиться. Однако прислушалась – и передумала. Не очень веселая она бы у него получилась.
– А как же мы, короткие? – спросила сказка.
– А вы, сказки, выбирайте этого, с велосипедом. Чем плох?
Сказка больше не стала терять времени на разговоры, сорвалась с кончика листа и залезла человеку в голову. Человек поправил шапку и поехал домой. На рынке он купил десяток яиц и должен был думать, казалось бы, о завтраке. Но подумал почему-то о произведениях, которые выбирают себе авторов.
– Ну и мысли же мне приходят в голову, – хмыкнул человек, слезая с велосипеда. – Просто ни в какие ворота.
Открыл ворота и направился к дому, чтобы поскорее записать сказку.


Дозакатывались

Я шел в магазин, дождь капал, закат закатывался.
– Секундочку, – спохватился дождь, – это ведь я должен идти!
– И я, и я! – встрял закат. – Я тоже хочу другой глагол. Почему это я закатываюсь? Читатель еще, чего доброго, подумает, что в истерике!
– Чего же вы требуете? – спросил я. – Чтобы я закатывался, а закат капал?
– Почему бы и нет, – ответил дождь. – Я иду, а ты закатываешься в магазин.
– Секундочку! – возмутился теперь уже закат. – Закаты не капают! Читатель еще, чего доброго, подумает, что на мозги!
– А что делают закаты? – хором спросили мы с дождем.
Закат не ответил. Во-первых, не знал, а во-вторых – уже закатился.
– Вот и прекрасно, – капнул на мозги дождь. – Дозакатывался. Одним условием задачи меньше.
Я ему тоже не ответил, так как уже тоже закатился. В магазин.
Вот почему весь вечер дождь беспрепятственно шел.


О силе впечатлений

Не зря о красоте говорят, что она – сила. Мы, например, стоим вдалеке от остальных участников шоу, отдельной группой. Так нас лучше видно. И вот, стоит прийти гостю, как хозяйка издалека показывает:
– Смотрите, а вон там у нас древовидные пионы. Правда, красивые? Отсюда видно, что одни белые, другие кремовые, а третьи...
– Надо же, – говорит гость. – А у нас еще не распустились.
– Потому что у вас травянистые, – гордится хозяйка.
Она рассказывает еще что-то о яблоках и грушах, персиках и вишнях, но гость не слушает.
– Подойду поближе, – волнуется он. – Надо их сфотографировать.
И приближается, а мы выпускаем из нас ему навстречу самую что ни на есть бесстыдную красоту. У гостя уж и дыхание прерывается, руки дрожат. И правильно.
Красота потому что!


О привязанности и посторонних мыслях

Это был не луг, а просто травяная полоса между асфальтовой дорогой и заборами.
Но на этом не лугу все-таки паслись козы.
Козы были белыми. Их было много.
Между ними рябили оперившиеся одуванчики. Их было еще больше. Они тоже были белыми.
– Мы как одуванчики, – мечтательно, хотя и невнятно проговорила одна коза.
Невнятно, потому что трава во рту мешала говорить. Хотя помогала есть.
– Непохожи, – усомнилась другая коза.
– Мы большие, – авторитетно заявила еще одна коза. – А одуванчики маленькие.
Некоторое время они молча жевали.
– И все-таки мы похожи, – задумчиво сказала первая, мечтательная коза. – Мы тоже белые и пушистые. Но они полетят куда-то, когда дунет ветер. Мир повидают. А мы тут стоим, как привязанные.
Козы неодобрительно посмотрели на нее, потом проводили таким же взглядом проезжающего по гладкому асфальту велосипедиста.
– Ему хорошо, – вздохнула коза. – Носится тут каждый день мимо нас. Свободный, ни к чему не привязанный.
Тем временем я проезжал мимо коз и думал: как же им хорошо. У них все есть: работа, еда, жилье, и главное – привязанность. Пусть веревкой к колышку, но она есть! А у меня нет даже козы. Из белого и пушистого только одуванчики во дворе.
Я слез с велосипеда и пошел пешком к дому, чтобы не спеша придумать последнюю фразу к этой истории.
– А чего тут думать, – подумала коза, оставшаяся далеко позади. – Ясно ведь: когда пасешься, все посторонние мысли надо выплюнуть... То есть, выбросить из головы.
– Это правда, – согласился я.
И посмотрел в огород, на нежную зелень подрастающего салата.


Совершенно бесплатно

Сказки мной недовольны.
– Ты нас забросил, – упрекает одна.
– Почему ты нас не пишешь? – спрашивает вторая.
Я пожимаю плечами.
– Вас-то уже написал, так что нечего ворчать. Надо будет новую – напишу. *
– Издавайся, – поёт хор сказок. – Книгу сказок сделай. Заодно и гонорар получишь, сам ведь жалуешься, что денег нет.
Мне смешно. Дети, честное слово. Разве на гонорар от книги проживешь? Тем более книги сказок. Мне это хорошо известно. И вообще, если издателям надо заработать на мне, пусть сами придут и предложат, а я ни за кем бегать не собираюсь.
– Я вас на свет появил, – сказал я сказкам, – но это не значит, что я за вас отвечаю.
– Почему это?
– Потому. Может, я и сам чей-то замысел, чье-то произведение? То есть тоже сказка. Тут бы за себя ответить.
Вот так мы со сказками и живем. Пишем друг друга совершенно бесплатно.
––––––––––––––––––––––––––
* И вот, написал.


Тянуться и балансировать

Цветок рос во дворе. Ничего, кроме двора, ему видно не было. Во дворе были: дом, колодец, погреб, огород и другие цветы. Если с самого детства, день за днем видеть одно и то же, пусть самое родное – в конце концов надоест.
– Что там, за забором? – спросил цветок у кота.
Кот часами сидел на заборе, он контролировал окрестности в обе стороны – и внутрь, и наружу.
– Улица, – коротко ответил кот.
Это был опытный, мудрый кот, который попусту не тратил лишних движений и слов.
– Интересно? – волновался цветок.
– Да.
– Я тоже хочу увидеть улицу!
Кот зевнул.
– Ты и во дворе живешь, и на улицу выходишь! И на заборе сидишь, тебе все видно, почему я так не могу?
Кот понял, что цветок так просто не отстанет, снова зевнул и ответил:
– У меня же есть лапы, вот я и хожу, где хочу. А у тебя только стебли и листья.
Цветок поник.
– Хорошо тебе! А я? Неужели никогда не увижу ничего, кроме двора?..
– Ну... Не знаю. Надо тянуться, наверное. А главное, – назидательно сказал кот, – необходимо выйти из зоны комфорта.
– Куда выйти?
– Э-э-э... Наверное, в зону дискомфорта.
Цветок начал изо всех сил тянуться за забор, в неведомую зону. Он был очень любопытен, этот цветок. И в один прекрасный день кот увидел, что растение выглянуло за забор, свесилось наружу.
– Ну что, доволен? – спросил он.
– Конечно! Здесь так много забавного, все суетятся, бегают туда-сюда. Красота! Интересно, а что там, за домами, за забором на противоположной стороне улицы? Зона еще большего дискомфорта?
Кот вздохнул и не ответил. Если отвечать на все глупые вопросы, никаких сил не хватит. А силы надо экономить. Знаете, как трудно балансировать на тонкой грани между сытостью и свободой?


Дышать и работать

Стоит мне оказаться ненадолго одному, без людей поблизости, как сразу начинается.
– Стоишь вот так, стоишь всю жизнь, – вздыхает кто-то. – На ветру гнешься, на холоде дрожишь. А толку?
– Ладно, тебе грех жаловаться, – отвечает кто-то номер два. – Зато дышишь свежим воздухом, украшаешь собой... Не знаю что, но украшаешь.
– И кому это надо?
– Мне надо.
Березе стало приятно от таких слов. Она даже на минуту перестала шелестеть и шуршать, прислушиваясь к компьютеру.
– Я вот офисный работник, – продолжал он, – всю жизнь тут провел, в четырех стенах. Скукотища! Настоящую, живую природу только в окно и вижу. Тебя вот, например. А если бы не видел – как тогда жить?
– Это правда, – вздохнула береза. Но вздохнула уже не жалобно, а сочувственно. – Надо видеть перед собой примеры, другие какие-то возможности. А я бы с удовольствием в офисе пожила, у вас, наверное, тихо и спокойно.
– Угу. Только работать надо.
Они помолчали, думая каждый о своем. Например, о том, как жизнь сложна и несправедлива. Либо ты защищен стенами, но должен работать, отрабатывать свой покой. Либо ты на свободе и вкушаешь свежесть природы, но открыт ветрам с морозами.
Я бы, может, тоже задумался, но все эти жизненные расклады и так давно знаю. Лучше я задумаюсь, как этих двоих в сказку поместить...
Вот так я стоял тихонько у компьютера и смотрел на березу в окно в предчувствии сказки, чтобы не спугнуть – а они, слышу, уже договариваются о встрече! Быстрые, однако.
– Короче говоря, вот лето придет, наш главный специалист окно откроет, и ты заглядывай, не стесняйся, – сказал компьютер.
– Спасибо, – ответила береза. – Непременно загляну. И ты в окно посматривай, а главное, воздухом дыши. Говорят, это полезно.


Поливать

Пятница, стремглав несущаяся к вечеру, внезапно затормозила.
Вначале стемнело.
Потом подул ветер так сильно и резко, словно хотел задуть свечи каштанов.
Коты медленно потянулись в дом.
Почему-то вдруг усилился запах пионов.
– Я все равно сильнее! – изо всех сил старался Запах Жасминового куста.
– Ты нежнее, – хихикал Запах Пионов. – А я сильнее.
М-да... Замечали ль вы, что нежность не всегда совместима с силой? Впрочем, пионы пахнут очень приятно, да и красивы.
Затем появился звук, похожий на шорох жука в спичечной коробке, тысячи маленьких скребков жучиными ножками.
Это зазвучали листья деревьев и трав, ставшие вдруг ударными инструментами.
И только потом появился дождь.
Вместе с дождем явился покой. Это значит: не надо никуда идти, не надо ничего делать, а можно лечь боком на кровать, хвост вытянуть вдоль задних лап, передними прикрыть нос – и все. Или еще можно растянуться на буфете, спрятав башку за банкой со специями, и спать, все время роняя со скользкого края заднюю лапу, во сне ее подтягивая и вновь роняя.
Покой. Пауза. Тишина.
Ветра нет – удрал, не хочет промокнуть.
На всех порогах всех сельских домов стоят хозяева, смотрят вдаль, ладонь козырьком: идет дождь или кончается? Надо поливать сегодня или можно отдохнуть?
И я стою, хотя не хозяин.


Стена и цветок

Однажды утром стена проснулась и увидела, что на нее легла какая-то зелень.
– Ты кто? – удивилась стена. – А ну, брысь!
– Я цветок, – ответила зелень.
– Ну и что? Слазь. Никакого уважения к старшим!
Однако цветок упрямо полз по стене. Поскольку у нее в запасе были годы и десятилетия, она лишь усмехнулась: посмотрим, во что ты превратишься завтра. Истлеешь, а я как стояла, так и буду стоять.
На следующий день цветок распустился. Остальные стены увидели это и начали перешептываться:
– Какое красивое украшение!
– Это что, модно в нынешнем сезоне?
– И я такое хочу!
Стена заволновалась: оказывается, у нее модное украшение! Присмотрелась: действительно, красиво. Вздохнула: «Ну почему я никогда не замечаю красоту, все спешу куда-то? Куда мне спешить, в самом деле? Я тут надолго».
– Ладно, оставайся, – сказала она цветку.
А когда он начал сохнуть от жаркого солнца, стена поговорила с деревом – и оно укрыло цветок своей тенью.
Остальные стены тоже завели себе зеленые украшения. В ход пошли и вьюн, и хмель, и виноград, и даже дикая роза.
– Все равно мой самый лучший, – с материнской гордостью говорила стена.


На футболке или на спине?

Волны пробегали одна за другой слева направо. А может быть, справа налево, это не так важно. Главное – пробегали.
И мешали мне ехать!
Дело в том, что в этот момент я как раз свернул с моста Метро направо, на Набережное шоссе, мчась на велосипеде в сторону Подола. Не знаю, то ли я мчался слишком быстро (вроде нет), то ли желто-черная футболка Kellys не слишком плотно меня облегала (вроде да), но на спине футболки (или на моей? на чьей?) возникли вот эти самые волны.
– Мне щекотно! – воскликнул я, стараясь не отвлекаться от дорожной обстановки.
– Мы не виноваты, – прошелестели волны. – Это ветер поднимает рябь.
Я немного притормозил, почесал спину и рассмеялся. Вот ведь какая штука! Если ты сказочник, то даже складки на твоей спине (или все-таки на футболке?) оживают и превращаются в волны.
Если ты сказочник, то всё оживает. А это очень удобно: с живыми существами можно договориться. Даже со своим страхом можно.
– Садимся за стол переговоров, – предложил страх. – Сам придумал, так давай теперь.
Мы сели: конференц-зал, минералка, напитки и закуски, все как положено. Под конец забыли, зачем встретились.
Вспомнил! Я же о волнах. Так вот, потом я переоделся в вышиванку, и так и катался по Киеву.
А футболку уложил в рюкзак.
Вместе с волнами, страхами, ветром и рябью.
Рюкзак был совсем легкий, кстати.


Буква Зю

В открытое окно заглядывала луна. В доме слышались шорохи и шептания.
– Как тебе не стыдно!
– А что такое?
– Зачем ты выколупала из клавиатуры букву «З»?
Молчание, хихиканье, шепот: «Ей не стыдно, там где стыд, у нее хвост вырос, ггг!».
– Э... Точно Зы? Мне казалось, что это буква Ры. Чтобы рычать.
– Глупая! Это английское Пи, а русское Зэ! И что теперь делать? Настя проснется и не поверит, на инопланетян подумает. И не ври, что «чтобы рычать»! Ты крошки от бублика искала.
Молчание.
– Ну... Они вкусные.
– Так, короче. Где клавиша?
– Съела. Да ты не волнуйся, она потом, так сказать, выйдет.
– Боже, с кем я живу! А крошки от бублика надо языком вылизывать. Сворачиваешь язык трубочкой, и эдак между клавиш скользишь... Идем, покажу.
Хихиканье, осторожное цоканье когтей. Шепот: «И вообще, Настя проснется и сразу поймет, что пора нам инстаграмм сделать».
Молчание.
Луна заглянула в окно и оказалась не луной, а летающей тарелкой инопланетян.
– Ну вот, – прошептали в тарелке. – Нету буквы Зю, не над кем теперь опыты проводить.
Тарелка пожала плечами и улетела.
Собачки поискали, чего бы еще поесть, и незаметно уснули.
Светало.


О любви

Однажды дерево полюбило цветок.
На первый взгляд это странно: ведь если ты дерево, то и люби себе подобное. Но любовь не выбирает. Если она тебя нашла, то полюбишь и такое, о чем даже сказать неудобно. А бывает наоборот: ты сам такой, что о себе сказать неудобно, а полюбишь красивое и молодое.
– Доброе утро! – говорило дерево цветку, дотягиваясь до балкона.
– Доброе, – вежливо отвечал цветок.
Цветок цвел себе, занимался своими цветочными делами и не обращал специального внимания на дерево. Он не знал, что его полюбили. Вот если бы его полюбили цветы на соседних балконах...
Вы знаете, что такое любовь? Это когда любимое существо занимает столько места в тебе, что ничего другого не помещается. И тебя самого не остается. Весь мир перестает иметь значение, единственное – хочется что-то сделать, как-то выразить свою любовь, даже если вы катастрофически неравны.
«Вот что я могу сделать для цветка: закрыть его от солнца, – догадалось дерево. – В нашей стране жестокое солнце! А цветок такой нежный».
Когда на цветок упала тень, он всполошился.
– Эй, зачем ты закрываешь меня своей кроной?
– Чтобы солнце тебя не сожгло...
– Но я люблю его! Отойди в сторону.
Дерево не умеет отходить в сторону. Оно засохло, и цветок снова оказался на ярком свету.
Вы скажете, что это грустная история, потому что дерево умерло.
А я вас спрошу: что грустного в том, чтобы умереть не от старости и болезней, а от любви?


Об относительности полетов

Один велосипед хотел летать.
Казалось бы, если у тебя колеса, то езди себе на здоровье, зачем мечтать о невозможном?
– Затем, что о возможном не мечтают, – отвечал велосипед на вопросы. – Оно и так есть. Мечтать надо о таком, что поднимает тебя вверх.
Неисправные коляски и самокаты, запасные автомобильные диски и бамперы – словом, все обитатели автомагазина, – хихикали и шептались:
– Просто у нас нет велодорожек, а этому чистоплюю хочется ездить по всем правилам. Представляете, не по тропинкам и привычным колдобинам, а по правилам! Вот он и придумал себе мечту о полетах.
Однажды в темном углу велосипеда не оказалось: он красовался в небе. Ну, не совсем в небе, а в раме от рекламного щита.
– Хотел взлететь и застрял! – хихикали обитатели автомагазина.
Кто знает, может и так. А может, хозяин решил привлечь внимание к своему магазину? Это неважно. Важно то, что мечта велосипеда почти исполнилась.
– Мимо меня проносятся птицы и облака, – сказал велосипед. – Значит, я лечу!
Действительно, какая разница: летишь ты сам или пролетают мимо тебя? Все относительно.
Главное – парить высоко над землей.


Было нужно

Стыдно стонать от боли. Санитарки сказали: вы же мужчина, терпите. Но боль адски невыносима, да и к ней добавилось теперь унижение.
Поэтому он стонал, стараясь не кричать, однако не слышал себя: звуки из больничного коридора были громче. Хлопанье дверей, лязг лифта, оклики санитарок, стук обуви по каменному полу, грохот каталок, шарканье тапок и постоянное бу-бу-бу, эхо разговоров.
Больница и так велика, а коридор отделения неврологии по длине – как посадочная полоса аэропорта. Будто в трубе, каждый звук усиливался и играл свою партию. Что толку стонать, когда сам себя не слышишь, к тому же появился ритм: стук, хлоп, дзынь, бабах, Галя бегом в седьмую. Ритм успокаивал.
А тут уже и в операционную покатили. Боже, какое счастье, сейчас дадут наркоз. И боль уйдет.
Дня через два он уже вставал, охотно и многословно делясь впечатлениями с соседями по палате.
– Представляете, как мне помогли эти обычные больничные звуки!
Он кивнул в сторону открытой двери, откуда доносилось ежедневное стук, хлоп, дзынь, бабах и Галя бегом в седьмую.
На него посмотрели с веселым удивлением.
– Ты че, от наркоза еще не отошел?
– При чем тут...
– При том, что тебя ночью привезли. А по ночам у нас только храп слышен, – гоготнули соседи.
Дождавшись часа ночи, он вышел в коридор. Прихрамывая, прошелся немного, вдохнул теплый воздух из окна, погладил фикус. Сестры спят у себя, санитарки у себя.
Тихо.
Вдруг скрипнула дверь одной из десятка палат, зашаркали по полу тапки – явно в сторону туалета.
Он оглянулся. Никого в коридоре не было.
Звук стих.
– Ладно, не прячься, – сказал он.
Звук чуть пристукнул каблуком по полу и прошелестел:
– Я и не прячусь.
Помолчали.
Ветер залетел в открытую раму окна, надул парусом тюль.
– Это... Спасибо тебе, – сказал он, чувствуя себя немного глупо.
– Не за что, ведь было нужно.
Опять помолчали.
Снова скрипнула дверь, шаркнули обутые ноги.
– У вас что-то болит? – зевая, спросила медсестра.
– Не спится просто.
Она ушла. Он выглянул в окно и долго разглядывал украшенную далекими фонарями темноту.
В понедельник выпишут.
А звук больше не приходил.


Подходящая погода

Верке первой надоело сидеть смирно, и она начала хулиганить. Завертелась вокруг себя, подпрыгивая от избытка энергии.
– Смотрите, как я кружусь! – крикнула она.
– Подумаешь, – буркнул Антон и тоже завертелся, как заправский танцор.
Илья смотрел на них, смотрел – и тоже кинулся вертеться вокруг себя.
– Иэх! – воскликнула Верка, и подпрыгнула особенно высоко.
В прыжке она дотянулась до липы, ветви дерева закачались.
– Слишком много пыли поднимаете, – сказал Илья, слегка задыхаясь.
– А что же нам еще поднимать? – ответил Антон. – Тут вообще пыльно.
Пустые пластиковые бутылки с гулким стуком подкатились со стороны мусорного бака, мальчишки начали их гонять. Пыль, действительно, поднялась столбом, увлекая за собой мятые бумажки.
– Люди такие смешные, – сказала Верка, глядя в сторону автобусной остановки.
– Неа. Они скучные, – возразил Илья. – Кошки интереснее.
– Кошки нас боятся, – заметил Антон. – А ну-ка, еще разок!
Они снова завертелись, подпрыгнули и на мгновение как будто слились в одно целое. Это было восхитительно.
Люди на автобусной остановке с тревогой и удивлением увидели, как три маленьких пыльных вихря соединились в один большой смерч. Он засвистел, переместился в сторону, наткнулся на ограду поликлиники и рассыпался в кустарнике. Припаркованный рядом автомобиль крякнул, заквакал сигнализацией.
– Ничего себе, – сказал один человек, вытирая лоб. – Я думал, смерчей в наших широтах не бывает.
– Погода сегодня такая, – ответили ему. – Очень жарко, к тому же ветер. Вот пыльные вихри и образуются. Не волнуйтесь, они маленькие...
Подъехал автобус, люди зашли в него и уехали.
– Папа ведь нам велел: сидите тихо и никого не пугайте! Вот расскажу ему, – пригрозил Антон.
– Не расскажешь, – хихикнула Верка. – Тебе первому достанется.
Помолчали. Сидеть было скучно.
– Погода классная... А давайте еще покружимся? – предложил Илья.