Мемуары

  Это был 1973 год.  Я тогда был "молодым специалистом", как было принято тогда называть людей, окончивших институт и начавших работать по специальности, и мне выделили комнату в большой коммунальной квартире на 2-м этаже в двухэтажного барака на окраине Москвы.
  Скоро ко мне приехала из провинции жена с нашим двухлетним сыном.  Комната была большая с двумя окнами, выходившими на заросший зеленью овраг.
  В кухне, напротив двух туалетов, мужского и женского, всегда были слышны разговоры соседок.
  Мне показали стол, такой же, как у других, и одну из газовых плит, которой я мог пользоваться. Длинный и довольно широкий, мрачный коридор освещался единственной лампочкой, по нему бегал мой трёхлетний сын, вызывая улыбки соседей.
  Соседи. Где они сейчас? Живы ли?
  Более всего мы сошлись с тётей Тоней, так я называл симпатичную пожилую женщину, у которой была дочь - девочка лет восьми, толстая и белобрысая, похожая на мать.
  Тётя Тоня сразу же начала опекать нас, трогательно относясь к моей жене.
  Вторая соседка - Шура была одинокой общительной женщиной. Она часто сидела на кухне возле своего стола и общалась с другими хозяйками. Изредка к ней приходил любовник - невзрачный мужичок  лет сорока.
  Однажды мы стали свидетелями скандала Шуры и Тони:
- Ходить, ходить! А тебе завидно? Об стул почеши!
- Да лучше уж об стул, чем так-то!
  Третья соседка была Люся. Она казалась моложе двух других, и я никогда не называл её тётей. Это была худенькая, бледная и очень неприветливая женщина, у которой был муж-пьяница и дочь - девочка подросток. Когда муж приходил пьяным, Люся подолгу не выходила из комнаты. "Мужику титьку даёт", - говорила тётя Тоня.
  В комнате напротив моей жили старики - парализованный сосед и его жена - высокая и худая старуха. Сосед иногда долго и протяжно кричал без слов.
  Рядом с ними была комната Екатерины Петровны и её душевнобольного сына, лет восемнадцати. Во время обострения своей болезни он иногда сидел в коридоре и занимался онанизмом. Однажды он подбежал к моей жене на кухне, и, вероятно, доверяя и симпатизируя ей, взволнованно спросил:
- В какой стране мы живём?
Она ответила.
- Нет, страстно заговорил он, - это - Сирия или Ливия...
Осенью и весной его обычно госпитализировали. Он возвращался апатичным и располневшим.
  Екатерина Петровна как-то рассказала мне, что у неё двое детей - близнецы, после того, как сын заболел, дочь живёт у её сестры; сын заболел внезапно после того, как маленьким его сильно напугал чем-то сосед, живший раньше в моей комнате.
  Помню этот длинный, тёмный коридор, где моя молодая жена стирала наше бельё, склонившись над корытом, которым разрешила ей пользоваться одна из соседок.
  Где они сейчас, эти люди? Люси, вероятно, нет, она уже тогда чем-то серьёзно болела... Нет  тёти Тони и Шуры, и Екатерины Дмитриевны... Как сложилась судьба их детей не знаю.
  Нет и того дома, как и других двухэтажных бараков на берегу маленькой речки на Верейской улице, там всё заросло деревьями.