Ница

Как и везде, у нас в городе бродячих собак сколько угодно — они держатся стаями и всегда найдут чем пропитаться. Видимо, бездомной собаке легче, чем бездомному коту, потому что, как вы заметили, бездомных котов у нас вообще нет, ну, или вообще не осталось.
Кот, о котором мы с вами решили поговорить, был бездомным как бы наполовину. Нет, сам он не считал себя чьим-нибудь ни в коем случае, но и приютом никогда не брезговал. Выживет тот, кто умеет быть гибким, выживет тот, кто умеет приспособиться. Показать приязнь - мазнуь хвостом по ноге — и вот уже вроде ты тут немножко живешь, и тебе должны немножко налить или положить. Дружелюбие не помешает. Летом и солнце кормит, и все улицы твои, а зимой хорошо бы распушить подшерсток, и чтобы тебе почаще чесали за ушком и клали под нос отварное куриное крылышко.
Наш кот жил под батареей в подвале булочной, так что он был как и свободен и при людях, а главное, при их еде. В ногах никогда не путался, ловил мышей, не гадил где попало. На руки особо не лез, но и зубы не показывал — люди, они, знаете ли, если правильно ими распорядиться, - очень полезная в хозяйстве вещь.
На сегодняшний день (начало осени, сумерки) кот был уже стар. Он извел, истрепал, выгнал из округи всех своих врагов — мелких собачонок или других котов, населил максимально возможную территорию котятами с такими же как у него нестерпимо рыжими полосами над носом, а потом извел и выгнал и их, и так без конца. Всю жизнь он с кем-нибудь да боролся, кого-нибудь выслеживал из кустов, от кого-нибудь или за кем-ниубдь бегал. Как и положено, к старости у него имелись обкусанные, оборванные уши, морда в шрамах, облезлый бок, поломанный хвост и скверный характер.
Этим летом он все больше лежал на солнце, и вот теперь, когда стало сыро, не получалось даже как следует потянуться — кости никак не хотели потом вставать на прежние места. Лапы стали тяжелыми, а уцелевшие усы чуяли то, чего нет на самом деле да и никогда не может быть. И еще язык - стал на вкус как ботинок, доводилось коту не однажды отведывать и такого — в морду, промеж зубов.
И вот такой кот в дурном настроении вышел ночью на промысел. Хуже всего было вот что — тянуло поговорить. Раньше он часами беседовал со своими коллегами где-нибудь под забором или в кустах — многое предстояло обсудить, прежде чем пустить в ход зубы, когти и прочие аргументы.
Он всегда оставлял что-то от своей еды, которую ему приносила продавщица из булочной — складывал ее в угол, а глупые зверьки всегда попадались. Приходили на дармовщинку. В такие минуты, празднуя мышиную бестолковость, он сидел тихо, закрыв глаза, и слушал. Было лень, да и незачем идти наверх, где хлеб, где теперь, когда людей нет, добычи больше. Есть он стал как котенок. А вот поговорить тянуло, да.
Он сцапал ее быстрым и точным движением, почти наощупь, почти не отрывая глаз. Зажал в лапах крепко, точно гвоздь в дверной косяк вколотил. Она, конечно, как все они, пищала и извивалась, а кот смотрел раздумчиво. Кошки всегда играют с едой, да ведь игры могут быть разными.
Кот зажал мышь покрепче, так что она едва могла трепыхнуться.
- Один раз ночью я выждал время и прокрался из подвала по лестнице, потому что мне захотелось мясца, как следует нафаршированного хлебушком. Там я увидел мужичка, и тот тискал толстуху, новенькую, я ее раньше не видел. Я тогда был любопытный, и даже больше чем есть, мне захотелось, разнюхать, что там к чему нынче наверху, и почему это что к чему происходит ночью.
И кот рассказал историю о булочном воришке — мужичок сговорился с толстухой, и по ночам выносил на тележке с черного хода хлеб (таскал его совсем как мышь), а потом продавал на вокзале или на рынке, или где придется. Давно кот все это хотел кому-нибудь рассказать, да стало некому. И как он мужичка однажды ночью подкараулил и в ногу вцепился. Нехорошо, когда столько хлеба сразу пропадает — люди будут думать на мышей, их потравят, и мяса у кота не будет, а ведь продавщица из булочной не каждый день с едой приходит — только когда на свидание не надо.
После рассказа кот съел свою добычу и уснул. Вроде бы отвел душу. Проснувшись, понял, что снова в дурном расположении, и было ясно почему — вчера ночью его совсем не слушали, история пропала зря, говорить с мышью, которая вихляется и совсем потеряла разум от страха — все равно что говорить с журчащей батареей, когда по осени в нее пускают горячую воду. Когда бывало в парке другой кот говорил ему в ответ на повествование о подвигах «Врешь!» это было прекрасным поводом вцепиться ему в холку, то есть перейти на новый уровень общения. Вот в чем был смысл.
Следующей ночью кот пробрался наверх к черному ходу и изловил еще одну мышь потолще, и как ему показалось, постарше. Он снес ее к себе, но, видимо перестарался, и со злости сдавил поперек, когда она пищала, так что и этой, едва живой, также вряд ли было дело до того, что за здоровенный бугай был его последним противником, которого он завалил, а заодно и последним дружком. Так что рассказ вышел скомканным и вялым. Кот с досадой отшвырнул дохлую мышь от себя подальше — там она и провалялась всю ночь, и умял он ее под утро безо всякого аппетита. К тому же продавщица в обед принесла овсяной каши и старую шаль на подстилку. Вот такая нынче пошла жизнь — ничто ничем не пахло, ничего не хотелось. Солнца не было совсем, в окошко колошматил дождик. В такую погоду даже люди хандрят и жалуются, а коты все больше спят.
На третью ночь уже под утро кот безо всякого задора подцепил лапой нечто бесформенное, ковылявшее по батарее прямо у него под носом. Это была пожилая мышь, бывалая, явно пережившая не одну зиму.
- Сколько ни лови, они все не переводятся, - проворчал кот безо всякого энтузиазма, - и умней не делаются. Что за племя?
К тому же мышь была хромая. Наверняка на батарею ее загнали свои же сородичи, не поделили кусок от его вчерашней каши. Неприятно кольнуло — вот он уже какой старый, и добыча у него тоже старая. Кот лапой сбил несчастную на пол и прижал к земле, а потом отпустил. Привстав на задние ноги, мышь замерла неподвижно между его вытянутых лап. Ее била дрожь, и если бы не это, можно было бы подумать, что кот забавляетя с плюшевым зверьком. Она внимательно глядела коту в глаза, ловила нюансы его взгляда, чтобы улучить момент, чтобы быть готовой. Да, видать здорово погоняли ее другие мыши, добыча-то попалась ученая. Кот заметил это и оценил. Он тоже был настороже, хотя больше не держал ее, а она не дергалась, как другие до того. Это было похоже на старые времена, когда они с приятелями усаживались друг напротив друга, чтобы скоротать ночку, выясняя, кто здесь настоящий кот, а кто так себе.
Возможно, эта мышь знала, как вести себя не только с мышами. Возможно, эта мышь думала не только о мышах.
- Тебя как-нибудь зовут? - не сильно рассчитывая на ответ, спросил кот, укладывая голову на лапы, совсем близко от ее маленького тела, почти касаясь усами.
Все мыши тупицы — только бы им пищать, хватать, метаться и грызть.К
Она справилась с волнением, хотя было видно, что ее вот-вот вырвет или что-то вроде того.
    • Ударница. Так меня зовут.
    • Что это еще за имя?
    • Как раз для той, что родилась в коробке из-под зефира. Там было написано «Ударница».
    • Ты умеешь разбирать человеческие знаки? - кот недоуменно повел рваным ухом.
    • Это нетрудно, так?
Увидев, что его морда вытянулась, мышь пожалела о том, что сказала, и поспешила добавить.
    • Страх как вкусно пах этот зефир.
    • Взгляда она не отводила, и смотрела не на когти, которые кот так и не втянул, не на зубы, которые были очень близко, она смотрела именно в глаза, зная что там отразится все, что он захочет с ней сделать.
    • Ударницу никто не мог запомнить, и все стали звать меня Ница.
    • Глупый народ вы, мыши.
    • Мышь потуже подобрала под себя лапы, хотя вроде бы прыгать ей было особо некуда.
    • Отчего хромая?
    • Матушка хотела меня съесть, да не сложилось, я, говорят, была совсем хилая.
Кот с удовольствием фыркнул.
    • Вот народ — жрут все подряд.
    • Это все из-за пирога.
    • Пирога? - кот округлил глаза.
    • Было время, у мышей был бог, как у людей, и были семьи, и все было.
    • Врешь! - оживился кот и с удовольствием повторил еще раз. - Врешь!
    • Времена были голодные, зимы холодные, и редкая мышь доживала вторую весну.
    • Солнце погаснет, а мышь всяко найдет способ как народиться.
    • Еды было по крошке. Мыши изо всех сил молились своему мышиному богу, чтобы стало полегче. Бог их утешал как мог, но, честно говря, помогало мало. И вот однажды он все-таки осчстливил всех, у кого был хвост, нора и полная нора голых, пищащих детей  — однажды на землю упал огромный кусок пирога с мясной начинкой.
Кот втянул когти и приподнял голову. Мышь не пошевелилась. В темноте ему стало казаться, что она окаменела — до того неподвижным выглядело искалеченное тельце.
    • Румяная корочка, а внутри мясо. Мыши побросали свои дела, все мыши мира, а случилось это днем, забыв об осторожности, они вылезли из своих нор и вцепились в пирог — такие они были голодные.
Кот не выдержал и облизнулся.
    • Пирог был огромный, он даже разрушил несколько человеческих домов, когда свалился да пока катился, но ведь и мышей на свете не счесть, так?
Кот улегся поудобнее, подняв голову еще выше и вовсе отодвинув лапы.
    • Так что на всех пирога, ясное дело, не хватило, и мыши стали в припадке ярости и от возбуждения поедать друг друга. И только у одного маленького плюгавенького мышонка хватило ума отгрызть свой кусочек и отбежать с ним в сторонку. Хотя вполне может статься, его просто вытолкали вон. А остальные не могли остановиться. Было так шумно, что с небес спустился сам мышиный бог. Когда он увидел, что происходит, то только покачал головой. Никто даже не обратил на него внимания. Столько времени все только и делали, что задрав морды к небу, прославляли его и молили о помощи, а теперь когда он явился, вот, пожалуйста.
«Я создал всех мышей на свете, а потом создал этот прекрасный пирог, чтобы их накормить, но всем, на самом-то деле наплевать и на меня и на то, откуда взялась еда,» - с досадой подумал он.
    • Вот коты никому не молятся. Коты мные. Коты если прост еду, так только когда ею пахнет, и только у тех, кто ее делает. А вот что бывает, когда еду просят у какого-то там неба.
    • Что его особенно расстроило, так это то, что плюгавенький мышонок его прекрасно узнал, но даже не повернул головы, а продолжал слизывать со шкурки остатки мясной подливки. Теперь, когда пирог был, и что самое замечательное, надежно спрятанный в животе, ему не было дела до какого-то там бога, пусть даже и спустившегося с небес. И обиженный мышиный бог убрался обратно восвояси, и с тех пор его никто не видел. Он больше не говорит с мышами, как раньше, не утешает их в печали, не уговаривает потерпеть еще капельку перед там, как станет лучше, и что саме ужасное — не принимает их души к себе после смерти, так что бедняги вынуждены скитаться вокруг нор, в которых обитали.
    • И что случилось еще? - в нетерпении заерзал кот и забил хвостом об пол, ему стало досадно, что такая замечательная история заканчивается.
    • Не случилось, а случается. Каждый день, постоянно. По сей день. У мышей не стало больше семей, ведь каждый да отъел какого-нибудь родственничка под горячую руку. Мыши пробовали молиться мясному пирогу с румяной корочкой, ведь один-то это сработало и он их всех накормил, так? Но больше ничего такого не повторялось. Наверняка мышиный бог так обозлился из-за этого плюгавенького мышонка — хоть он-то мог бы вести себя попочтительней?
«Все так, - подумал кот с удивлением и благодарностью, - когда ты голодный, нужен человек, а когда нет, сойдет и сосиска».
От батареи пошло тепло — люди пустили горячую воду, кот расслабился и до того разомлел, что прикрыл глаза, снова положил голову на лапы и задремал. Это снова была такая ночь когда коту снова было хорошо.
Когда он проснулся, хромой мыши из зефирной коробки нигде не было. Он облазил все углы, и серые проныры так и брызгали из-под лап, но ему было не до них. Он представлял, как она сейчас семенит где-нибудь своей квакающей походкой, может быть, перебегает через дорогу, озираясь и дрожа — мокрая, вся в грязи. Ясно было, что она ушла совсем — если ты попалась коту, который играл да не доиграл, значит, попадешь еще раз. А попадешь еще раз — или свои же со света сживу, или тот же кот. Хотя наверняка она поняла, что теперь он ее не тронет, пока она ему не надоест. Значит, свои загрызут с досады за такие беседы.
Хотелось громко мяукать. Изнутри разрывало на части, будто он подрался с целой собачьей сворой. Так хотелось рассказать хотя бы не всему миру, а хотя бы ей, ее внимательным, осторожным глазам охотницы до хлебных крошек вот что. Какой бы день он выбрал для того, чтобы тот был его последним днем. Обязательно солнце, побиться хорошенько, всласть, обязательно с тем, кто раза в два тебя больше, хорошо бы погонять собаку вокруг дерева, да получить от нее тяжелой лапой под ребра, чтоб проняло до самого нутра, да и ей залепить между глаз. Потом кошечку. И обожраться так, чтобы только и сил было, что завалиться на бок, как тонущая лодка.
Кот выполз из подвала на улицу. Было зябко, моросило, ветер мел мокрые листья. И больше не сдерживаясь, он стал громко, отчаянно мяукать. На улице ни души, все закрыто, машин, и тех нет. Резким светом горели квадраты окон — но не для него. Кот давно узнал, что этот высокий свет ничего не значил, ничего не сулил — ни тепла, ни еды, абстрактный свет, чужой и очень далекий. 
Кот орал до утра, так что его-то уж наверняка услышал мышиный бог, даже если его уши тысячу лет как от обиды были залеплены воском. И хотя у кота была теплая подстилка и вроде бы он не чувствовал себя таким уж голодным, единственное, о чем он просил злой осенний воздух — чтобы его погладили.