Воспоминанья о моём отце

           Моего отца уже давно нет, он ушёл в мир иной, но, когда вижу ветеранов войны, чья грудь в орденах и медалях, сразу вспоминаю его, участника Великой Отечественной. Он  был призван в первые дни войны и с честью прошел до Кенигсберга. После войны женился, и у него родились три дочери. О войне говорил изредка, скупо, в то далёкое, послевоенное время мало кто вспоминал о своей нелёгкой службе. Я не припомню, чтобы он носил свои регалии, но точно знаю, что когда ещё была совсем маленькой, то папины медали притягивали меня, как магнит.
          Очень любила заглядывать в большущий сундук, который открывала мама (похожие сундуки были у всех наших соседей), и каждый раз, мне казалось, что в нём появлялось что-то новое. Особо «ценные» вещи лежали в пространке. Прискрынок – это такой ящичек, у нас он был справа, внутри сундука на всю его ширину. Там лежал сверток. В полотняную белую тряпочку были завернуты военный билет отца и его ордена и медали. Медаль «За отвагу», «За оборону Сталинграда», орден «Красной Звезды» и орден «Отечественной войны». В далеком детстве они были просто игрушками, особыми, но игрушками, которые давали ненадолго, а потом заворачивали и клали на место, в сундук. Крышка захлопывалась до следующего раза.
          Жалею, что в свое время мы мало говорили о войне, мало расспрашивали о том, как воевал отец. Он был связистом. Один раз с ним случилось следующее. Вдвоем с товарищем тянули связь на очередную высоту, только туда забрались, как услышали голос, который что-то тревожно дважды сказал на немецком языке. Отец каким-то шестым чувством понял, что нужно уйти. Кубарем покатился он под откос, а через минуту на высотке раздался взрыв, потом другой. В этот раз он остался жив. В другой раз он пробирался по оврагу. Над ним низко-низко пролетел самолет, прошил очередью, но где-то в стороне, отец вжался в землю, потом вскочил и побежал, а самолет развернулся и снова пролетел над головой, опять прошил очередью, но уже с другой стороны, потом помахал крыльями и улетел, явно издеваясь, но и теперь папе, можно сказать, повезло!
          Особенно страшными были бои за Сталинград. В 1942 году моему папе было уже тридцать лет, не семнадцатилетний юнец, но и ему было очень страшно. На глазах погибали сотни молодых красивых парней. Холод пробирал до костей. Окоченевшие трупы погибших не успевали хоронить и складывали вдоль дорог, как поленницу дров. Потом эта ужасная поленница снилась ему часто-часто.
          Вой снарядов, взрывы и справа и слева, настоящий ад, хотелось вжаться в землю так, чтобы ничего не видеть и не слышать. И вот тогда отец с чувством отчаянья подумал: «Боже! Если останусь жить – пусть у меня будут три дочери!». Он остался жив, прошёл с боями до Кенигсберга, были небольшие ранения, были и награды. Была большая ненависть к врагу и большая любовь к своей Родине. Эта любовь поднимала и вела в бой, давала силы вновь и вновь подниматься, и гнать врага со своей земли.
            Отгремели бои. На Мамаевом кургане теперь тишина. Тысячи людей приходят и приезжают поклониться защитникам Сталинграда. Мой папа лежит в другой земле, далеко от своей малой родины, но, когда говорят и поют о волгоградской березке, я думаю об отце, чью детство и юность прошли на Волге. В День Победы мы несем цветы к его скромному памятнику, цветы памяти о воине и отце, красные гвоздики. Мы – это три сестры, о которых он мечтал на войне, три девочки, которых он очень любил!

 
                ***
Я был на войне не безусым юнцом,
Еще не женатым, и не был отцом.
Как все, с облегченьем сползал в окоп
Вжимался, вжимался телом в сугроб.

Ползёт страх липучий змеёй по спине,
И, кажется, мир полыхает в огне.
Но снова и снова под пули, вперед,
В атаку сержант поднимает наш взвод.

Вокруг вой и взрывы – потерян слух.
Набатом в висках – не вернусь, не вернусь!
Увижу ли снова родимую мать,
Смогу ли её ещё раз я обнять?

Растёт груда тел на белом снегу
Встаю в полный рост и кричу, и бегу,
Стреляю – я должен врага победить.
Как хочется жить! Как хочется жить!

Будь милостив, Боже! Прошу я тебя,
Пусть родятся три дочери у меня!
Сквозь грохот и бой послышалось мне:
«Останешься жить ты на этой войне».