Совсем недавно была война...

Запись из личного дневника.

Совсем недавно была война...

"Клетка"

1953 год. Вспоминается детство: я уже хорошо читаю и не плохо пишу в тетради по чистописанию. Мои старшие сёстры были настойчивы, а я была послушным ребёнком...
Этой осенью мне в школу и я жду не дождусь... Мама уже сшила школьную форму из коричневой саржи, чёрный сатиновый фартук и сумку из тёмно-зелёной брезентовой ткани на широком ремне с пуговицей.

А сейчас пока во всю весна: яркое солнышко, ласковое тёплышко. С крыши висят маленькие прозрачные сосулечки, а с самой длинной зелёной сосульки звонкая капель падает в ржавую консервную банку.

Я играю у амбара что стоит в нашем огородце, строю из дощечек столик, лавочки, кроватки, играю в «клетку», так называется эта игра. Здесь «чашечки» с жидкой глиной. Разговариваю сама с собой, кормлю своих «животных»: поросёнка, телушку. Мой поросёнок – это толстый сучок от трухлявого полена, телёнок – корень лопуха с толстым стеблем, а рядом куры, закрученные кусочки бересты, настоящие курочки–рябы.

Мне никогда не было скучно, я находила занятие в любое время. В осколках посуды (черепки), найденных на задворках, я «варю обед». Здесь и «суп», и «жареная картошка», и «чай».

У меня богатый обед. Угощаю всех своих гостей: это маленькие палочки и пустые катушки (тюрики) из-под ниток... В лучшем случае предлагаю кошке Муське, дремлющей на весеннем солнышке. Не вытерпев моего настойчивого угощения, она становится на лапки, потягивается, горбиком выгибая спину, и неспешно уходит.


 
1953 год.  Прошло 8 лет как закончилась война...


"Стоячие чулки"

Всё идёт своим чередом. Мы - первоклассники! Я уже втянулась в учёбу, быстро читаю и пишу красиво. Учительница хвалит и показывает мою тетрадку другим детям.

Как и все, я хожу в школу в центральную деревню, которая находится почти в трёх километрах от нашей деревни, - это поближе, чем другие ребята ходят из дальней деревни со странным названием - Кривые, что находится в шести километрах.
 
По осеннему бездорожью и по весне, когда размокает снег, на дороге образуются глубокие лужи талой воды. Не обойдёшь стороной! Мы проваливаемся в месиво из снега и грязи. Ноги в старых промокающих кирзовых сапогах всегда сырые,    закоченевшие.

Дома стянешь чулки с портянками, бросишь на горячую печь, а к утру они, в буквальном смысле, - «стоят». Мамино напоминание сполоснуть чулки, хотя бы под рукомойником, я пропускала мимо ушей. Зато чуть повзрослев (хорошо это или плохо), меня «замкнуло» на чистоте...

Папа подсказал класть в сапоги сухое сено, что я и делала, стало намного теплей и уютней ногам. Как правильно наматывать онучи (портянки), как делают солдаты в советской Армии, показал папа. Отлично усвоив урок, я позже научила и брата Веньку.



Нужда, болезни так и не уходят...

9 Мая 1955 года к десятилетнему юбилею Победы над фашистами в школе проводились различные мероприятия и концерты...

Десять лет после войны, а хорошего совсем мало.   
Мы – третьеклассники, и теперь уже с нами совмещён первый класс, в котором было всего два ученика: ущербные Настя и Митька. Оба учились «из рук вон» плохо, не понимали самого элементарного. Мария Евгеньевна постоянно кричала на них. Митька всё время не переставал чесаться на уроках.
   
Учительница долго наблюдала за ним, наконец, терпение лопнуло. Она грубо выволокла Митьку из-за парты к окну - подальше от нас, заставила снять рубашку, мельком взглянула на неё, поморщилась брезгливо:

-- Стой здесь! Убирай вшей с рубахи, клади сюда на бумажку и убивай их всех до одной!

-- А лучше убирайся домой, пусть мать выжарит в печи всю одежду!   
   
Оказывается, у Митьки были, так называемые платяные вши, расплодились в швах его старой, не совсем свежей рубахи. Явление редкое и безобразное, а мы все думали, что вши живут только на голове.

Чего только не бывает на свете! Видимо, отголоски войны долго ещё будут напоминать о себе...



Осень 1955 года. 

"Я, юный пионер Советского Союза, торжественно обещаю..."

К ноябрьским праздникам наш третий класс принимают в пионеры. Вместе с одноклассниками стою перед ребятами и учителями, прямо гляжу в зал и страшно волнуюсь от значимости происходящего. Как и всем остальным одноклассникам, мне повязывают алый галстук. Без запинки даю клятву юного пионера и гордо вскидываю ладонь к виску.

Я очень горжусь этим высоким званием и никогда не забываю завязывать на шею свой красный сатиновый галстук. Придя из школы, всякий раз брызгаю его водой и аккуратно закручиваю в трубочку, за ночь галстук разглаживается, чаще глажу о нагретый бок медного самовара или о горячее стекло керосиновой лампы.

У нас тогда был тяжёлый чугунный утюг, которым пользовалась мама, нагревая в печи на углях. Чуть позже появился другой, более удобный, в который насыпают красные угли... 

Школьная форма! Как же я не люблю свою школьную форму! Коричневое платье из саржи всегда было холодным и если на него попадёт вода, - ткань издаёт неприятный запах, точно так же «воняет» штапель, когда он мокрый. 



Скарлатина

В третьем классе сразу после зимних каникул я заболела. Папа всё равно отправлял нас в школу даже если будет температура, даст аспирин и идёшь на уроки при любой погоде. Я так ходила несколько дней, пока были силы...
Вечером папа поставил градусник, а на шкале уже за 40 градусов.

Выпив очередную пол-таблетки аспирина, легла в кровать... Помню, мне было очень худо, не хватало воздуха, сильно болело сухое горло... из носа по щеке потекла горячая липучая кровь прямо на подушку...

Я металась в полузабытье. Мне сильно хотелось пить...пить...пить!
Но все были заняты своими делами – им было не до меня...

Назавтра на теле появилась обильная красная сыпь... Скарлатина! - сказала пришедшая медичка, посмотрев на мой ярко-малиновый язык.
В обед повезли на лошади в районную больницу, что находится в двенадцати километрах... По дороге мне было очень худо, голова моя совсем замыкала...

Уколы пенициллина днём и ночью, множество таблеток, наваристый горячий жирный больничный очень вкусный картофельный суп с мясом и со свежим белым хлебом сделали своё дело и я уже стала сидеть в кровати...
   
Меня иногда навещала тётя Катя – добрейшее существо. Приносила пряники, печенье, карамельки, компот из сухофруктов.
Всё это передавалось через санитарку. Как-то она говорит:

-- Твоя тётя спрашивает, что тебе принести?

-- Колбасы... - отвечаю.               
 
Вскоре мне принесли кусочек дорогой копчёной колбасы по длине и толщине с мой пальчик. С каким наслаждением
я откусывала крошечные кусочки с белым салом внутри. Этот восхитительный запах и вкус той колбасы никогда не забуду!

Позже, поразмыслив, мне стало не по себе.  Зачем я просила колбасу? Её было так мало – ровно с мой пальчик! Наверное, тётя Катя бедствует... или сама санитарка тайком отрезала и съела... Я лежала в больнице долго.   



Дуст с керосином

1956 год. Девочкам разрешили отращивать волосы в четвёртом классе и мы все были несказанно рады и уже завязывали махонькие хвостики.
Но тут появились вши... Они буквально атаковали нас!

Мама ругается, пересыпает волосы дустом, мажет голову вонючим керосином до жжения, заставляет вычёсывать вшей на газету «частым» - с мелкими зубчиками костяным гребешком. Толку было мало, они не давали нам покоя, от чего сильно чесалась голова.

У одноклассниц, нет-нет да увидишь вошь, ползущую по волосам, чаще всего у Ритки, соседки по парте, насекомое ползало
по крутому завитку над ухом.

Я умудрялась незаметно ловить у себя пальцами это гадкое насекомое. Поймав, украдкой растирала пальцем о парту... Откуда они брались? Видимо, от холода и хронического недоедания в трудное послевоенное время. 



Ритка - Маргаритка
   
Рита. Я сижу с ней за одной партой. Она - круглая сирота, живёт в конце деревни у Графииных: тёти Лизаветы и дяди Коли. Когда ей было всего два года, мама умерла в возрасте двадцати двух лет от подпольного аборта: про это тихо сказала моей маме учительница Мария Евгеньевна, а я услышала, хотя ничего так и не поняла...

Рита очень красивая девочка с густыми, чёрными, кудрявыми волосами и смуглой кожей. Говорили, что её отец – узбек.
Её почему-то постоянно обижали, дразнили и не только мальчишки, особенно Володька Чуйко, но и моя подруга Любка, которая не раз разбивала ей нос портфелем... Почему всегда обижают более слабого, ущербного, незащищённого?

Её я не трогала, но и не защищала, хотя мы с ней общались, часто играли вместе.
Как-то Ритка прочитала мне стишок:    

"Рита, Рита, Маргарита – в попу палочка забита,
Рита бегает, кричит, из попы палочка торчит".               
 
Мы с ней хохотали над этим стишком, и я его запомнила мгновенно. К Ритке это естественно не относилось, но она всё же меня предупредила, никому не рассказывать. Но, я однажды «продала» её, рассказала ближайшей подруге Любке этот некрасивый стишок. Любка почему-то постоянно враждовавшая с Риткой, часто обижала её, не раз «выдавала» ей эти строки.

Рита на меня не держала зла, мы по-прежнему с ней играли «в клетку», разыгрывали целые спектакли домашнего быта.
(Мне долго было стыдно за предательство с моей стороны).
   
После четвёртого класса Ритку сдали в интернат. После чего я её видела только один раз, когда нам уже было по шестнадцать лет...

«Язык до Киева доведёт» и это так. Разыскав  интернат в городе Вельск Архангельской области, я привезла ей кулёк карамелек, печенюшек, несколько булочек и даже там у неё ночевала одну ночь...
Увидев меня, она заплакала, видимо, не особо сладко живётся ей здесь...   

               

Лютой зимой

Зимы в те послевоенные годы были очень суровыми. Шкала на градуснике остановилась на минус тридцати пяти. Деревья, украшенные изморозью, стоят безмолвно, как-будто боятся стряхнуть свой сказочный наряд. Ух, ты, как холодно! В домах окошки сплошь покрыты сказочными узорами...

Деревня просыпается и по утрам из труб, наполовину засыпанных снегом, свечками упираясь в небо, медленно поднимается светлый дым, значит, морозы будут надолго.
В лютые морозы стоит звонкая тишина, слышно звяканье колодезного ведра даже из соседней деревни.

Беспокоясь, что в подполье подмёрзнет картошка, мама укутала старыми ватными фуфайками. Однажды поставила туда корчагу с красными углями. Угарный газ поднялся из-под пола в избу и мы сильно угорели - до сердцебиения и тошноты...   

Ночами к деревне близко подходят волки, их жуткий вой в несколько голосов слышен в избе. Промороженные стены по ночам стреляют, истошно лают собаки, часто у кого-нибудь пропадал пёс.

По утрам в школу мы ходим все вместе, всё-таки побаиваемся волков. Ребята зажигают факела на длинной палке, на которой намотана тряпка, смоченная  керосином.   
   
В школу мы с Любкой ходим, укутанные сверху тёплыми, большими клетчатыми шалями до глаз. Серебристая изморозь покрывает наши брови, ресницы, волосы, выбившиеся из-под шапок. Смотрится очень красиво и мы становимся похожими на Снегурок. 

В такие морозы хоть как не укутывайся, но всё равно случалось так, что дети обмораживают носы, щёки. Обмороженное место становится белым и теряет чувствительность. Приходится энергично растирать варежкой со снегом до красноты и сильного жжения. Позже образовывается коричневая корочка, как от ожога.
 
Сквозь тёплые фланелевые шаровары с чулками стынут коленки, которые тоже приходится растирать. Шаровары носят все девочки и чем шире - тем, казалось, модней. Внизу, стянутые резинками, надеваются поверх валенок. Преимущество явное – снег не попадает внутрь валенок.   

Законодательницей моды на шаровары была семиклассница Альбина. Вот у неё шаровары действительно красивые: широкие, сшитые из бордовой шерстяной тонкой ткани, стянутые внизу тесёмками, завязанными в бантики. Коричневое платье с фартуком короче обычного и шаровары очень хорошо смотрятся на ней...

Ах, как же я хочу иметь именно такие! Эту мечту я записала в свой личный дневник...



Меховые унты

Холодной зимой вместо валенок я ношу унты. Это высокие, лёгкие сапоги, какие носят на крайнем севере. Унты сшиты из оленьего меха, снаружи мех отделан красивым орнаментом. Такая обувь очень крепкая, тёплая и удобная, сшита не нитками,
а оленьими жилами. Когда-то папа привёз из-под Нарьян-Мара, там он работал учителем, совмещая с должностью начальника школы, учил грамоте ненецких детей...
 
Ещё я ношу оленью меховую шапку с длинными до пояса ушами, также привезённую папой с тех краёв... Шапка мне очень нравится, я часто любуюсь на себя в зеркало. Всё это богатство досталось мне после отъезда моей сестры. Она также носила всё это с большим удовольствием.   
 
Ещё помню, у Дины была странная сумка с какими-то нерусскими буквами: кожаная, рыжая, с полосой потёртого короткого меха по центру. Кто-то говорил:

-- Трофейная, с фронта привезена...

Значения слова я тогда не понимала, но сестре эта сумка была ненавистна, и она очень стеснялась ходить с ней в школу. А куда денешься?



Чёрный ворон

Ежедневно в холодные зимние дни, когда я возвращалась домой из школы как всегда с двумя буханками тёплого хлеба, меня встречала ворона. Увидев меня с высокой сосны, она каркала. Слетев с дерева, садилась на плотно утоптанную тропинку, буквально в двух метрах позади меня. Я начинала с ней разговор:

-- Ну что, птичка, замёрзла? Хлебушка хочешь?

-- Ну тогда подожди, я сейчас...
 
Отламывая кусочек от буханки и мелко покрошив в ладони, я кидала хлебные крошки птице. Таким образом, ворона шагала
за мной от самой реки до половины пути и подбирала хлеб, а я не переставала с ней беседовать...
Птица была очень крупная, с блестящими жгуче-чёрными перьями, с мощным горбатым носом. Это был ворон.   
 
Дойдя вместе со мной до деревушки, ворон взлетал со свистом в крыльях, громко каркал и вскоре исчезал из виду...
Мой ворон встречал меня каждый день. Если я шла не одна, он продолжал сидеть на сосне, и мне казалось, что он грустно смотрит на меня... 

В следующую зиму моего друга–ворона уже не было. Где он?       



Детские забавы

Зима. В свободное время от школы и домашних дел мы допоздна без устали катаемся на чунках. В крещенские морозы шалим, "заливаем" водой чужие ворота, то-есть, замораживаем. Особенно достаётся вдове Маше Шаминой, одинокой обездоленной женщине, живущей со своей дочерью Диной - нашей взрослой подругой...
О тех проделках я сожалею, хотя лично и не участвовала в этих проказах.
   
Мы с Любкой подружились с соседкой Диной, хотя она старше нас на пять лет. Несмотря на разницу в возрасте, мы хорошо общаемся с ней...

Она нам рассказывает много интересного, чаще что-то смешное, и мы хохочем до упаду, рисуем юмористические рисунки, придумываем к ним смешные остроумные подписи и также смеёмся до слёз... Особенно сама Дина, искренне, от всей души хохочет, что мы уже смеёмся над ней. Эта черта в ней мне очень нравится...

Через неё мы узнали, что такое «критические дни» и что с этим делать. Мама моя «об этом» не заикалась ни с сёстрами, ни со мной. Железное табу... Почему?



Альбом с сердечком с песнями про войну.

Девочки постарше: моя сестра и её подруги оформляли красочные альбомы: рисовали цветочки, бабочек, целующихся голубков, переводили через копирку красивых тётенек из журнала "Крестьянка" со страницы «Мода», раскрашивали цветными карандашами, клеили открытки, также сюда писали тексты модных в то время песен, в основном про войну...

Два средних листа по-особому красочно оформляли, здесь расписывались все, кому  не лень, писали пожелания хозяйке альбома: на цветочке, на бабочке, кто просто на завиточке или в колечке. Альбом назывался «Для себя».

Подражая старшим, мы тоже завели свои альбомы и это занятие у нас продолжалось не один год. Мы показывали друг другу, сравнивали, писали пожелания. Каждой из нас казалось, что только свой альбом лучше всех, более содержательный, более красочный...



Наст – это удобно

Лунными весенними вечерами мы, деревенские дети, собираемся на улице, на большой скорости «гоняем» по насту, бегаем по полям почти до самого безмолвного леса.  Наст, это весенний снег, застывший с вечера, который мог удержать даже лошадь вместе с повозкой. Наст - это очень удобно: по утрам можно сократить путь до школы.

По насту деревенские бабы по ночам «трушничают». Бывает и так, что не хватает своего сена докормить корову до первой травы, тогда женщины лунными ночами ходят тайком к колхозным стогам «подворовывать» сено. Незаметно выдёргивают пучки сена снизу стога, набирают в два мешка. Итак, за ночь ходят не по одному разу, так делала и наша мама.
Не дай, Бог, кто «застукает»!
 
Наст – просто прелесть и полная свобода передвижения. Наст – сплошной серебристо-белый асфальт. Днём от солнечных лучей наст размягчается и уже не держит.



Обездоленность.

В свободное от уроков время мы с подругой Любой продолжаем общаться со старшей подругой Диной Шаминой, хотя она и была старше нас на пять лет. Нам она очень нравилась, потому как больше знала, чем мы-малолетки. Частенько мы с Любкой приносили с собой ломти ржаного хлеба, посыпанные сахарным песком, перекусывали, запивая холодной водой.   

Мать Дины – вдова. Жили они намного бедней и ущербней, чем другие. Динку все обижали, насмехались. В школе она отставала от ровесников на два класса по причине болезни в детстве. Кое-кто умудрялся подсмеиваться и подшучивать и над её матерью Марьей...

Марья работала на свинарнике водовозом. Летом возить воду нормально, а вот в лютую зиму черпать из проруби и наполнять полную бочку - это страшно. И так, несколько раз в день. Огромная обледенелая бочка стоит на таких же обледенелых дровнях, в которые запряжена взъерошенная и мелко дрожащая от холода миниатюрная кобылка по кличке Волна...
 
Однажды мы как всегда сидим у Дины. Вечер. Темным-темно. Скрипит дверь, и в избу с клубами холодного воздуха буквально вваливается Маша, вся в обледенелой одежде, как в панцире, с размаха падает на пол, лёд хрустит под тяжестью её худенькой фигурки, от дикой безысходности она громко воет и катается по полу...

От всего того, что я вижу, мурашки пошли по спине...
Мне стало жаль её - горемычную, бесправную, измученную, замёрзшую, голодную, и у меня сжалось всё внутри.



Нинка Луканова

Как трудно жилось бабам в деревне! Многие были вдовами, поднимали детей как могли, страдали без хозяина, без мужика (мужа). Не менее того, страдали и те, у кого муж вернулся с фронта...

Вот к примеру, Нинка Луканова. Яркая своей естественной русской красотой с длинными толстыми белокурыми косами, она всю жизнь страдала от мужа-садиста Кольки. Часто побитая с головы до ног, обложенная матюками, часто пряталась у кого-нибудь в деревне. Не раз прятала её и наша мама.
 
Нине не было покоя всю жизнь, у неё даже случился нервный срыв, и она на некоторое время попала в «Кувшиново» (место под Вологдой, где находится психоневрологический диспансер). Дети оставались под присмотром Кольки.

После больницы Нина вернулась домой уже без роскошных белокурых кос, наголо бритая, и ходила долго в платке...
В нашей деревне немедленно дали ей прозвище – «Кувшиниха».
   
У них было трое детей: две дочери и сын. Мне в четвёртом классе как-то пришлось с ними нянчиться всего лишь один один день и я намучилась...
Немудрено, коль в доме такая ненормальная обстановка. 

Колька отличался буйным характером, постоянно с кем-нибудь из деревенских мужиков дрался «попьяне», хулиганил, даже бегал по деревне с ружьём...
Его не раз садили в «кутузку» на пятнадцать суток, а однажды он был осуждён на два года за хулиганство.

Война у них в доме не прекращалась, но и Нина больше не попадала в Кувшиново, наверное, смирилась... В конце концов, когда ей уже было под семьдесят лет, Колька «выстегнул» ей глаз, и она долго лежала в Вологде в областной больнице, но глаз так и не смогли спасти.



В закрома Родины.

1957 г. Скоро уже двенадцать лет Победы, а деревня ещё бедствует потому как по-прежнему весь колхозный урожай сдаётся государству, на посевную остаются крохи.

Ещё и со своего подворья полученный урожай максимально сдаётся в общие закрома, что находятся в маленькой церкви
с куполом без креста, с окнами, закрытыми иконами-ставнями. Немного позже за всем этим приезжает грузовик...

Почему-то в личном хозяйстве нельзя было держать больше десяти кур. 



Жить стало лучше.

Жить ещё было трудно, хотя наметились некоторые перемены в лучшую сторону, ведь у нас появилась корова. Мы вдоволь пьём тёплое парное молоко и простокишу (простоквашу), особенно нам нравится топлёное молоко с пенками золотисто-коричневого цвета. Каждый день мама ставит в горячую печь две кринки.
Мы разливаем по чайным чашкам, делим поровну пенки...               

Большим, но редким праздником для нас были блины. Мама печёт их много на большой сковороде в русской печи на красных углях. Тоненькие, нежные, с маленькими дырочками, блины из ржаной муки источают аппетитный запах по всей избе.
Мама будит нас:

-- Робята, вставайте блины ись, да и самовар уж на столе!
 
Мы соскакиваем с соломенных постелей, торопливо умываемся, быстренько садимся за стол. По очереди берём с высокой стопы, лежащей на широкой тарелке, горячие блины, окунаем в топлёное масло или в грибной рассол и запиваем топлёным молоком. Наедаемся так, что становится щекотно в горле. 

Хоть и медленно, но послевоенная полуголодная жизнь всё улучшается. Мама печёт большие караваи ржаного хлеба, вкусного, душистого. Был запас сахарного песка, а также в полотняной наволочке на верхней полке лежал кусковой, с голубым оттенком, сахар, размером с большой кулак.
Когда папа разбивает большую сахарную головку на куски, голубые искры летят во все стороны. 
 
Однажды я увидела сахар у своей сестры Дины, хотя она и «скрывала», - но меня-то ведь не скоро проведёшь!
Как-то никого не было дома, я тоже тайком залезла по полкам на самый верх под потолок и стащила кусок...

Грызла его, лизала: кусок не поддавался. В конце концов, мой язык стал оставлять розовые следы на искрящемся сахарном боку. Не обращая внимания, продолжала грызть сахар, пока он не кончился...
К счастью, папа с мамой так ничего и не заметили.



Пирог с луком
   
Летом житьё становится гораздо лучше, мама варит вкусный суп из крапивы, полевого конского щавеля... Кроме ржаного хлеба мама иногда печёт пироги с брусникой, сушёной черникой, молотой черёмухой, капустники, луковники из толчёного зелёного лука с варёными яйцами, рыбники с треской, пышные поливахи, залитые смесью муки и подслащённой сметаны.   
 
Зелёный лук – главная еда на столе с весны до осени. Мы по очереди ходим за луком в огородец, часто по два раза на день. Выдёргиваем три – четыре гряздка, так называется проросшая луковица вместе с корнями.

Стряхнув землю об росистую траву, разделяем на молодые луковки, тщательно чистим, мелко режем сочное перо, подсаливаем и разминаем деревянной толчейкой, добавляем варёную картошку и заливаем сметаной или подсолнечным маслом. Вкусно!
 
Осенью мама солит в кадушках грибы, капусту... Ближе к весне, когда заканчивается солонина: это капуста, грибы, огурцы, то на столе появляется треска.
Треска - замечательная рыба, костей в ней совсем мало. Крепко солёную рыбину заливаем кипятком, чтобы вышла лишняя соль, разрезаем на куски и едим с горячей картошкой, сваренной в мундире.



Никаких возражений! Курьер, да и только.
 
Почти ежедневно пишу свой дневник – изливаю душу, ведь много чего происходит в моей жизни: хорошего или не очень. А с кем ещё поделиться?

Мне ещё нет и десяти лет, и мне до ужаса не хочется идти в такую даль!

-- Нинка, сходи на Костино к Василию Петухову, спроси у людей и тебе покажут, где он живёт...  Отдай ему вот эту записку. - сказал папа.
 
До деревни около пяти километров. Не хочу-у! Но, никаких возражений! Я шла и плакала от бессилия, крепко сжимая бумажку в руке, солёные слёзы катятся по щекам...

В конце концов, не заметила как потеряла записку, - когда и где, но помнила, что было написано в ней. Перед тем как дать её мне, папа прочитал вслух.
Набравшись смелости, я в устной форме передала дяде Петухову всё как надо.

Кто-то из деревенских жителей нашёл записку и тут же занёс папе... А я в это время всё ещё шла в сторону деревни Костино.
 
Придя домой, конечно же папа хорошо поругал, но, и похвалил за находчивость...
К дяде Васе Петухову мне приходилось ходить ещё много раз, относить записки и какие-то бумаги по делам лесничества...

Иногда поздним вечером папа отправляет меня с запиской на дом к продавщице Марье Бределевой за водкой в центральную деревню для гостей - мужиков, некстати явившихся в наш дом... Ещё и поторапливает, чтобы сбегала туда и обратно, да "попроворнее"!
Вот тут-то я злилась по -страшному: во мне всё кипело! Курьер, да и только.