А. Глава пятая. Главка 8

8


     В первый момент я застыл от изумления. Это просто не могло быть сказано – это было безумием, сумасшествием. Какие бы цели ни преследовал Червенко, тут он уже не просто хватил через край, а потерял всякое чувство реальности. Я почувствовал, что бледнею, не столько от негодования, сколько от разящей неожиданности этих слов. То, что Лёня подставил меня ради своего интервью, было, конечно, страшной низостью, но поразительнее всего было другое – этим своим вопросом он поставил под удар всю редакцию. У меня не укладывалось в голове, как он мог решиться на такое, тем более в моём присутствии. Я посмотрел на Юлю: лицо её было строгим, нахмуренным и спокойным. Она, несомненно, всё слышала, и тем не менее даже как будто не была удивлена. Это поразило меня едва ли не больше выходки Червенко.
     – Да что же это такое! – воскликнул я. – Он спятил, он совершенно спятил!
     Я сделал попытку подняться, но Юля схватила меня за руку и с силой притянула вниз.
     – Не вмешивайся, Саша, – сказала она ледяным тоном.
     – Но ведь он…
     – Оставь это Сергею. Ты только всё испортишь.
     – Да я хотел…
     – Оставь.
     Я сдался и опустился на скамейку. Теперь оставалось только наблюдать и надеяться… надеяться на что? На такт и дипломатичность Плешина? Но дело было даже не в такте – Плешин ведь и сам угодил в ловушку. Лёня разыграл беспроигрышную комбинацию и теперь мог пожинать её плоды. Я впился глазами в лицо Плешина – как обидно было знать, что в этот момент так многое зависело именно от него. Он был несколько бледен, и он молчал. Казалось, он не расслышал вопроса или успел его забыть. Третий звонок раскатом зазвучал в вышине, свергнулся вниз, оглушил, опрокинул и пронёсся мимо. Две неподвижные фигуры у стены не отлепились от своих мест, они стояли друг против друга надёжно, как статуи.
     – Я надеюсь, Сергей Сергеевич, что мне не нужно повторять вопрос, который был задан, – с нахальным напором произнёс Лёня.
     Плешин повернул лицо в нашу сторону и, как бы что-то рассчитывая, долго смотрел на нас. Потом медленно, как заведённый, покачал головой.
     – Я скажу вам следующее, молодой человек, – заговорил он вдруг. – Есть вопросы – и ваш вопрос именно из их числа – которые задают только в суде. Исключительно в суде, и только имея на это законные основания. Подчёркиваю, что именно законные. Здесь и сейчас им не место. Вы же проявили крайнюю, крайнюю беспринципность, беспринципность, которую я склонен приписывать скорее вашему возрасту, вашему юному возрасту. Не характеру. Надеюсь, этого ответа вам достаточно?
     – Однако я хотел бы… – затряс шевелюрой Лёня, но Плешин прервал его рубящим жестом руки.
     – Довольно, молодой человек. Я надеюсь, это было наше последнее, последнее интервью.
     С этими словами он протянул Червенко бокал с шампанским, который тот от неожиданности послушно взял, и направился в сторону ложи. Он быстро, с непривычной поспешностью и смотря прямо перед собой прошёл мимо нашей скамейки и исчез за дверью. Я обернулся к Юле – в глазах её читались торжество и гордость за Плешина. Она оказалась права, мне трудно было это не признать. Плешин справился, и справился на отлично.
     В этот момент к нам подскочил Червенко, вид у него был сияющий.
     – Это будет бомба, самая настоящая бомба! – заявил он, торжествующе поднимая вверх указательный палец. – А в каких выражениях-то отказался отвечать, вы слышали? – и он радостно захихикал, противно прикрывая глаза.
     Мы с Юлей презрительно молчали. Он, кажется, заметил наконец ледяное выражение наших лиц.
     – Да вы что же, дуетесь? Бросьте, это же лишь игра, спорт, если хотите. Тут нужно успеть, быть первым, вот и вся наука.
     – Ты негодяй, Лёня, – процедил я, с трудом сдерживая подступавшую к горлу злость.
     – Вот тебе раз! Да что это с вами с обоими? Такой вопрос нельзя было не задать – ты же сам журналист, Саша, как ты не понимаешь? Нет, я признаю, что вам могло быть… не слишком приятно, но это уже издержки ситуации, да к тому же Сергей Сергеевич был так решителен и благородно возмущён, что это только добавит ему очков.
     Юля отвернулась с холодной усмешкой.
     – И ты не боишься, что Крепилов сделает тебе разнос? – осклабился я. – Такие приёмчики он не жалует.
     – Крепилов может ругаться сколько угодно, – совершенно искренне рассмеялся Лёня, – а интервью он всё равно не завернёт. Уж поверь моему нюху! Не пустить это сейчас в номер смерти подобно. Так что кончайте дуться, ничего страшного ни для кого не случилось. Вы же слышали, какой ответ я получил! Дурак же я буду, если такое напечатаю. Будет вам уже, право… Ну так как же, мир?
     И он протянул мне руку. Я с негодованием отдёрнулся от него.
     – Обиделся, действительно обиделся, – недоумённо произнёс Червенко. – Да пойми же ты, чудак-человек, что тебе никакой опасности не было и быть не могло. Ну, что мог Сергей Сергеевич сказать? Что твои статьи – грязная клевета и чёрный пиар? Все знают, что это не так, ну, не все, конечно, а те, кто следил за расследованием. Да и разве верят нынче политикам и бизнесменам? Ни на грош, к тому же только и ждут какой-нибудь их ошибки. Так что тебе совершенно не о чем было беспокоиться.
     – Долго мы будем выслушивать эту белиберду? – спросила Юля, по-прежнему стоявшая к нам спиной.
     – Хотя бы вы не злились, Юлия Вадимовна, – подскочил к ней Червенко. – Я к вам отношусь со всей возможной симпатией, и если… если вы почувствовали себя обиженной, то милостиво прошу меня простить. Но забудут, ведь через месяц уже забудут, выборы пройдут, кто тогда вспомнит обо всех этих дрязгах? Мы живём одним днём, но ради этого дня можно отдать очень многое.
     – Да что с вами говорить? – бросила через плечо моя сестра. – Вы уже показали, чего стоите. Оправдания ваши мне неинтересны. Пойдём, Саша, мы уже опаздываем.
     С этими словами она увлекла меня к дверям ложи. Лёня сокрушённо развёл руками, едва не выплеснув шампанское на пол, и театральным жестом закатил глаза.
     – Ну что с вас возьмёшь! – воскликнул он с горечью. – Гордые люди, совершенно невозможные люди!
     И он залпом осушил бокал.