А. Глава пятая. Главка 6

6


     Бывают такие моменты, когда время страшно замедляется. Ты двигаешься, говоришь, о чём-то думаешь, но всё происходит как будто в замедленной съёмке. Секунды становятся минутами, а минуты растягиваются до предела, ход жизни почти замирает, и остаётся лишь тихое подрагивание маятника у вот-вот готовых остановиться часов. Лица людей превращаются в маски, на которых с огромным трудом можно различить движения чувств, а сам ты словно теряешь под собой опору и не можешь уже сказать, сон это или действительность.
     Что-то в этом роде я испытывал, смотря на приближавшихся Юлю и Плешина. Я различал каждое их движение, видел его в подробности и развитии, видел, как колыхались волосы сестры в лёгком потоке воздуха, как расширялись мясистые ноздри Плешина на выдохе, как блестели его начищенные ботинки. В то же время всё окружавшее их словно ушло на дальний план, стало мутным, расплывчатым и не имевшим никакого значения. То была картина без заднего плана, фотография без фона.
     Мы сближались, как сближаются армии, медленно, неотвратимо и с заданной целью. Вот они уже совсем близко, остановились, ждут меня. Юля улыбалась, то была застывшая, вечная улыбка, каждый элемент которой я мог бы описать в тысяче стихов. Плешин смотрел на меня неподвижно, без выражения и был очень непохож на себя. На нём красовался очень строгий тёмный фрак, скрадывавший тяжеловесность его фигуры. Прежде мне никогда не доводилось видеть Плешина при полном параде. Странно, он мог бы даже сойти за завидного кавалера, если бы не морщины, двумя бороздками опускавшиеся по щекам и слишком коротко стриженные волосы. Я тут же с негодованием отбросил эту мысль и протянул ему руку.
     – Добрый вечер, Сергей Сергеевич. Не могу сказать, что безумно рад вас видеть, но я решил принять ваше предложение.
     Плешин молча пожал протянутую руку. Ладонь у него была совершенно сухая.
     – Ты выглядишь очень впечатляюще, братишка, – заметила Юля, окидывая меня внимательным взглядом. – Я, в свою очередь, очень рада тебя видеть.
     Я нагнулся и неловко чмокнул её в щёку. Это было лишнее, но в тот момент мне было необходимо так сделать. Юля улыбнулась мне прямо в глаза, и улыбка эта говорила, что она благодарна за моё решение прийти. Я отступил на шаг.
     – Александр Вадимович, – сухо сказал Плешин, глядя поверх моего плеча, – вы, конечно, понимаете, непременно понимаете, что у меня была своя цель, когда я передал вам это приглашение. Цель также вам вполне ясная. Я бы хотел попросить прощения за сцену… за ту не очень красивую сцену, что имела место в доме, в моём доме.
     Наши глаза наконец встретились. Взор Плешина выражал лёгкую скуку. Я усмехнулся.
     – Пустяки, Сергей Сергеевич. С кем не бывает. Все мы люди, в конце концов.
     Юля посмотрела на меня как-то странно, словно ожидала иного, но ничего не сказала. Плешин издал вздох облегчения, показавшийся мне уж слишком наигранным.
     – Ну вот и отлично, вот и славно. Нам не к спеху быть врагами, Александр Вадимович, совершенно не к спеху. Вражда – это вообще глупо.
     – Да, наверное, – без выражения заметил я. – И спасибо, что пригласили, я… давно никуда не вылезал… со всеми этими делами.
     Юля незаметно дёрнула меня за рукав. Мне действительно не стоило даже упоминать о чём-либо, связанным с моими “делами”. Но ей ли было не знать, что я менее всего способен вести светский разговор, и тем более – вести его с Плешиным.
     – Я люблю театр, – лениво заметил он меж тем. – Здесь можно отдохнуть, отдохнуть душой, что так редко получается нынче… Это ведь, кажется, второй звонок?
     И действительно, по всему зданию разливалось мелодичное мурлыкание, призывавшее зрителей занимать свои места. Я читал как-то одну статью, в которой утверждалось, что звонок нашего театра входит в десятку лучших театральных звонков в стране. Занимательный, должно быть, это рейтинг.
     – Пойдём, пожалуй? – обратился Плешин к Юле.
     – Пойдём, – согласилась она. – Ты с нами?
     – Да, только… Я тут повстречал знакомых, мне надо с ними попрощаться, вы идите, я сейчас. Мы ведь в первой ложе?
     – Мы в первой ложе, – равнодушным тоном подтвердил Плешин, но уж, разумеется, ему было вовсе не всё равно. В первой ложе были самые роскошные и дорогие места, туда всегда сажали почётных гостей города. Купить в неё билеты удавалось далеко не каждому.
     Я сделал беспечно-непроницаемое лицо.
     – Скоро буду.
     Они двинулись в сторону зрительного зала. Юля была в лёгком, удивительно хорошо шедшем к её фигуре зелёном платье с оборками и изящных туфельках, на которых она смотрелась выше Плешина. В этом было что-то насмешливое. Я проводил их взглядом, пытаясь определить, какие чувства испытываю, глядя на их мирное и такое согласное шествование, но никаких внятных определений не приходило в голову. В этот момент Лёня Червенко, незаметно подкравшийся сзади, возбуждённо зашептал мне на ухо:
     – Саша, ты совершенно прав, это мой шанс. Слушай, ты мне подсобишь? В первом антракте отвлеки как-нибудь Юлю, ну, знаешь там, займи разговором, что угодно, так, чтобы Плешин остался один. Вот тут я его и возьму врасплох. В интервью очень важно умение брать врасплох, когда человек не приготовился к защите, в такие моменты очень трудно отказать. Ну как, поможешь?
     Я посмотрел на него. Глаза Лёни лихорадочно сверкали, волосы, как наэлектризованные, топорщились во все стороны. Он был смешон и великолепен одновременно.
     – Помогу, Лёня, как не помочь, ты ведь… продолжатель моего дела. Да я и сам с удовольствием уведу Юлю от него.
     – Да, нелегко тебе, – сочувственно вздохнул Червенко. – Молчок, молчок, – вскинулся он, заметив, как я нахмурился. – Сказано – ни слова, значит, ни слова. В общем, я на тебя рассчитываю, – и он потрепал меня по плечу.
     Третий звонок, самый громкий из всех, волной прокатился по коридору. Люди вокруг заторопились, и торопливость эта была странной, потому что, спеша, они тем не менее всем своим видом пытались показать, что вовсе не спешат, что звонок ни в коем случае не может к чему-либо побуждать и что они лишь по чистому совпадению решили прибавить шагу.
     – Вы, небось, в ложе? – спросила Лера.
     – В первой, – с шутовской мрачностью констатировал я.
     Она показала большой палец, а за её спиной Червенко скорчил чванливую гримасу. Я погрозил ему кулаком и направился на поиски своей двери.
     – Саша! – закричала мне вслед Лера. – Не забудь, что во вторник у нас планёрка. Крепилов очень просил тебе напомнить. Он будет крайне…
     Дальше я уже не слушал. Разумеется, Крепилов будет крайне недоволен… крайне расстроен… разочарован – выбирай что хочешь. Всё это меня совершенно не занимало. Я словно был в предвкушении какого-то переворота, изменения, моя жизнь в последние несколько дней закручивалась так туго и с такой скоростью, что всё бывшее со мной даже неделю назад казалось необозримо далёким прошлым. Что могло теперь значить одобрение или неодобрение Крепилова? Чёрточка, заметка на полях, не более. Я больше не нуждался в редакторской правке своих поступков.