Ева черного континента

Полки на лоджии были не прикручены, но оставался еще шанс, что добрая моя жена, с коей после обильного воскресного обеда возлежали на семейном ложе разложенного дивана - валетом, зачитается мужским моим журналом и сжалится таки…

- Слушай, тест какой интересный, - пошурудила супруга меня ногой - «Бывалый ли вы человек?».

Еще не учуяв неладного, я изобразил на лице участие.

- Вопрос: «Был ли у вас секс иностранкой?»

- Это что – первым вопросом, что-ли?

- В середине!.. Так, как отвечать?

Я неопределенно хмыкнул.

- Хорошо!.. Дальше: «Был ли у вас секс с негритянкой».

- Откуда там все знают? – приподнял голову с диванного валика я.

- Ну-ка, рассказывай! – весело поднимаясь, она откладывала журнал подальше.

- Да пошутил, пошутил, маньячка: сейчас, придумаешь!.. И вообще – пошел я полки прикручу: пора уже!

И пошел добровольно, потешаясь про себя: «Бывалый»!.. Бывалыми, вообще-то, в море называли пацанов, что сделали два – а может уже и три! – рейса. Тех, что гордо мнили себя везде-то уже побывавшими, все-то повидавшими! Ну, а уж в любовных похождениях, что всегда первыми в бахвальбе стояли, так и вовсе им равных не было! Как, впрочем, … Послушать каждого – уж такой казанова, уж такой любовник-гладиатор!..

Я – не такой…

* * *
- И вот, она уже такая, обалдевшая: все, мол, хватит – я больше не могу!

Друг Аркаша взахлеб рассказывал о своем вчерашнем любовном похождении на весь припортовый бар, нисколько не смущаясь, что понимали только мы с Саней. Прочие многочисленные темнокожие посетители, кроме местного своего наречия, говорили по-французски: дело было в Дакаре. На следующий день мы вылетали домой: золотой рейс закончился.

«Золотой»! Кто бы подумать мог, когда пять месяцев назад, на отходном собрании, нам честно пообещали 415 долларов за рейс: «Это при условии выполнения плана».

Была середина девяностых. Бардак и анархия по всей, уже не такой огромной, стране.

Впрочем, на каких-то двадцать долларов вполне можно было просуществовать – пропитаться одну, или даже две недели. Если не пить. Но, то было не про нас…

План мы не выполнили – на таком добитом судне, с тремя узлами хода при тралении, ставриду догнать было невозможно: так, шальной косяк если «залетит». Зато, в изобилии попадался прилов дорогостоящих, деликатесных рыб, что с руками отрывали приезжающие на моторных лодках (за тридцать миль от берега!) разбитные, продвинутые парни в оранжевых - наших! – комбинезонах. Поражая знанием родного нашего языка – вернее, его матерного диалекта, - они выуживали из недр промасленной своей одежды такой «пресс» долларов, что доселе видели мы лишь в руках гангстеров американских боевиков.

Продвинутые ребята!

Я был трюмным. И когда, по законам пиратского жанра, после первой же выгрузки и дележа – не награбленного, нет! – щедро дарованного Нептуном, пошел разлад, раздрай и размежевание, весь второй трюм рыбы остался, по существу, нашей – о четырех крепких духом парнях ( только Саня, подчас, картину портил – когда уж совсем на ногах не стоял) дружной банде на разграбление. Другим – по остаточному принципу. Нет – каждый волен был теперь брать то, что найдет: то, что мы оставили. От того, что я в кропотливых трудах предварительно не «разрыл», перетащил, упаковал, упрятал. В свободное от вахты время!..

Разудалые деньки!

К середине рейса за кормой нашего судна смело можно было выбрасывать «Веселого Роджера». А мне – надевать черную повязку на глаз, которого вполне мог лишиться в нескольких драках. Но кожаный «лопатник», что с большим трудом уже сгибался от зеленых купюр, и который всегда приходилось носить теперь с собой, с лихвой окупал синяки и ссадины баталий, и тяжелую , подчас беспробудную, работу. Ею я честно платил капитану , судну, и Её Величеству Фортуне за несметные сокровища моего трюма. Сменщики, за пьянкой, менялись беспрестанно: ни до основной работы, ни до «левой» рыбы им не было никакого дела. Капитан жаловался: «Создается впечатление, что я не капитан этого судна, а начальник ЛТП». Сметливые сенегальцы, покупая рыбу с одного борта, с другого подгоняли пару «джонок» с виски, водкой, пивом, орехами. Так что, большинство денег, свершив коротенький путь через промысловую палубу, тут же перекочевывало обратно в их карманы.

Но, все хорошее заканчивается. Я честно пытался шальное счастье растянуть: когда Управление прислало телеграмму с просьбой рассмотреть вопрос о продлении рейса на полтора месяца. «Я застрелюсь, – с грустной улыбкой посетовал капитан, выдавивший, впрочем, после. - Но надо бы остаться». «Ни шагу назад! – ревел матрос Вакулин – Виски возят, жрать дают! Еще бы баб привозили!» «Да уж, тебе ли жаловаться!» - негодовало подавляющее большинство, имея в виду непозволительные отношения его с усатой буфетчицей. В общем, все «добрые» проголосовали «против». «За» остался только капитан, десять «залетчиков» (случалось, ребята уходили в самовольные отгулы: « Я не знаю – вообще-то под Новый год дают пару недель (!) отдохнуть»), чаявшихся таким образом замолить грехи, или хотя бы отсрочить береговую кару, и я. Капитан, когда поставил я свою закорючку, натурально не поверил глазам: « А ты-то что?».

А что я: когда еще такое счастье в жизни привалит?..

Вот теперь, коротая последний вечер перед вылетом, сидели мы в припортовом баре – железном вагончике, что находился сразу же за проходной, потягивали пиво с дармовым здесь арахисом, и слушали с Саней горлопана Аркашу. По всем стенам висели изображения Иисуса Христа – католическое питейное заведение в мусульманской стране.

Местные, нескудные телесами дивы поначалу пытались залучить наше внимание, но мы отмахивались: «Сейчас, может, кто наш и подойдет!».

И верно – под улюлюканье все тех же девиц, ввалился Вакулин – гроза морей и океанов! – успевший прославиться вчера уже и здесь. Под звучавший «Ace of Base» тут же принялся крутить своим слоновьим телом - танец изображал.

- Вики! – поморщился Саня. – Ты хоть телогрейку-то сними!

Тот послушно потащил с себя замасленную местами телогрейку, обнаружив под ней голый торс – тоже в масляных пятнах.

- Не, - уткнувшись в бокалы, одновременно скомандовали мы, - одень!..Одень обратно!

Вакулин сунулся, было, к девицам, но крайняя из них, тоже покачиваясь в такт музыке, словами песни на этот порыв и ответила:

- Гуд монин, энд гудба-а-ай!

И черной ручкой с розовой ладошкой выразительно помахала.

Прибыла в бар супружеская, должно быть, пара. Прилично, и даже по- выходному, по местным меркам, одетые: дама в розовом платье, и в бежевом костюме – с пиджаком! – кавалер. Без галстука, но в белой, с воротником под горло, водолазке. Бармен засуетился – однако без страха: чтоб только организовать видимое рвение и участие. Совершенно мокрой губкой вытер перед дорогими гостями участок стола, причем тот остался до капель мокрым, и едва ли более чистым.

- Новые сенегальцы! – фыркнул Аркаша.

- Я у нашего инспектора спрашивал, - обернулся обратно к пивному бокалу Саня, - что значит вот здесь, в Сенегале, «крутой»? Он объяснил: дом чтоб был – где жить, семья, дети, и – обязательно - машина! Так, знаешь, аж на диван откинулся мечтательно: « Матина-а!».

И тут зашла она. В одно мгновение обозрев присутствующих, девушка решительно прошла и села рядом со мной. Кажется, даже без разрешения.

По вспыхнувшим взорам девиц показалось, что вошедшая была здесь чужачка. Но, задевать ее никто не решился: высокая грудь дышала абсолютным спокойствием, чуть раскосые глаза смотрели прямо, с некоторым даже вызовом.

- Ого! – не без зависти, только и смог протянуть Аркаша.- Дую спик инглиш?

Её звали Еви. Почти что Ева! Она была не местной – из Ганы. Потому, очень неплохо говорила по-английски. На нем и общались.

- Твенти долларз… Гоу май хоум. Папа, мама – но ! Еври найт. Монин – кафи енд такси.

Чего непонятного?

Но, чем-то она отличалась от вульгарных африканских жриц любви. Деловым, верно, таким подходом. А еще не врала, что работает медсестрой: все прочие путаны Африки в этом штате числятся: мол, чистоплотность до стерильности, и никакого СПИДа.

- Слушай, - как всегда с жаром влезал не в свое дело Аркадий, - такая девка тебя кадрит! Видишь – на хату зовет.

- Ага! У меня все деньги на кармане!

- Да, мне отдашь, и все! Я как раз, сейчас допиваю, и – на пароход!

В сущности, план мы выполнили: Аркаша вчера какую-то мартышку себе нашел, Вакулин какого-то крокодила притянул, ну и я – отметился. Натурально: для галочки! Уж такое чудо в перьях: ни слова ни на одном языке. Кроме своего, неведомого. Но, джунгли-джунглями, а карманы проверить не забыла: дверь в душ не закрыл предупредительно.

- Чего ты там, интересно, найти хочешь? Только твоя десятка.

Деньги я оставил Сане оставил – впервые в рейсе. А вот поблагодарить было нечем:

- Сань, никакой экзотики! Нечего рассказать!..

А тут - такая газель сама прискакала!

- Да, съезди, конечно – будет, хоть что вспомнить! На старости лет, - сказал Саша сейчас. - Я бы и сам … Но – жена: дело святое! - тут он вздохнул тяжело.

Девушка сидела совсем рядом, и ощутимая, волнующаяся дыханием грудь, как не крути, будоражила воображение. Нет, я не боялся ехать в черноту африканской ночи, зловеще разбавляемую тускло мерцавшими огоньками. К черту на кулички – плевать! В конце концов, кому я нужен – по большому-то счету - и здесь, и там, куда мы должны завтра вылетать? Последние годы уже приучили к мысли о никчемности нашей жизни, что не стоила ровным счетом теперь ничего. Дома также могли убить, или переехать – за медный грош, или просто так, от скуки и для забавы, как и в «хоум» Еви. Так чего бояться? Тем более, мне ли – лихому такому корсару минувшего пиратского рейса?!.

- Уговорили! – отсчитав несколько купюр, я выразительно глянул на друга. - Держи, Аркаша, тогда деньги, только!..

- Да, ты что – как в банке!

В банках тогда добрые люди деньги не держали. Да, и не было тех денег у этих добрых людей.

- Приедешь – расскажешь! – напутствовал напоследок Саня.

Ехали долго. По районам двух- трехэтажных домов, на перекрестках которых, в свете окон еще не закрывшихся магазинчиков и лавчонок, гибкие, прыгучие подростки играли в футбол. Наверное, подумалось, я первый белый, заехавший в такие дебри. Потом чего-то некстати вспомнилось Аркашино: «Пошли куда-то за дешевым виски, шли-шли, пока крокодилы уже из речки выглядывать не начали». И уж совсем напрасно пошли размышления, а не скармливают ли местным крокодилам должников, как новые русские владельцы казино.

Ева порой ласково касалась рукой моего локтя: «Донт ворри!». Я кивал в ответ: не переживаю я!

Вообще-то, уже начал – слишком большая сумма для Аркаши была в моем «лопатнике». Не уменьшил бы он её по случаю: а ну, как напьется, да обронит… Или вытащат – с него станется. Надо было Сане оставлять!.. Но тот наберется сегодня точно!

Наконец, приехали. Двухэтажный домик мавританского стиля на перекрестке. Перед тем, как выйти из такси, Ева договорилась с водителем, чтобы заехал за мной с утра пораньше.

Мы вошли в здание. Белая кафельная плитка на полу, деревянная лестница на второй этаж, и пара повисших на перилах курящих – молодые, жилистые парни, что проводили нас пристальными, и показалось, удивленными взглядами.

Да, то не судовой трап, где за плечом у меня несомый мешок с рыбой – тут запросто подальше не пошлешь!

Без промедлениий мы поднялись на второй этаж, и Ева отперла дверь своей комнаты в этом пансионе. «Дверь»! Вы видели, верно, самодельные «жалюзи» на окнах на все руки сноровых дачников : набитая под небольшим углом, одна на другую, рейка. Вот-вот: такой была и дверь! Тут, и удара ноги было много – только толкни хорошо!

А еще и душ с туалетом – в коридоре…

Радуйся: ты ж за экзотикой ехал!

Нет - в целом все было вполне, для Африки, чисто и пристойно.

Мы вошли в её «рум». Со столом и креслом, платяным шкафом, бра над двуспальной кроватью с голубым постельным бельем…

В приглушенном свете бра она была красива. Кожа цвета черного кофе, высокая, в меру упругая грудь, специфичный запах девушки черного континента. Классическая фигура африканской женщины, с отставленной назад нижней частью тела. Как злословила после одна знакомая особа: « Кружку на зад можно ставить!».

Вот дура!

…После мы лежали, устремив взоры в желтый потолок. И она в какой-то мечтательной истоме посетовала, что мне, все-таки, желательно больше есть мяса, «соусидж»…

Видимо, то, что гибкими пальцами она в сей момент перебирала, голод по сосискам вызвало.

Нет, я отработал честно. Как вахту основную. А на «прилов», на который только глаз и горел, что-то не собрался…

Всё Аркаши, да крокодилы; лестницы, да двери!..

А и с другой стороны: кто кого дикой африканской страстью должен был разжечь?!.

- Тебе не холодно? – через смыкавшиеся уже веки, удивленно улыбнулась она, видя, что я отбросил свое ватное одеяло.

- Я же в море хоулдмен – трюмный. Там, в трюме двадцать пять градусов  мороза - фроузн.

- Расскажи мне о море, - через секунду она уже спала.

В половине пятого утра приехал водитель, и она, в усталости сна, так и не смогла встать проводить – какой уж кофе! Но, я не то, что не настаивал, наоборот: спи, я доеду и сам.

Посветив фонариком в купюры, таксист отрицательно помотал головой: мало, мол! Этого и следовало ожидать: рубль за вход, два за выход. В общем, логично – среди ночи, тоже, завел он ради меня свою «матину». И приехал – как положено! Впрочем, вполне удовлетворился моими уверениями, что принесу ему я еще пятерку с судна.

А на судне, с едва лишь пробуждающимся рассветом, многие спать еще и не ложились. Вакулин сидел в каюте Аркаши, искренне поддакивая на увещевания: «Надо тебе бросать, Вики, пить!». «Да, Аркаша, конечно надо – брошу, вот, сейчас», - и за это дело осушал очередной глоток из стакана. Выслушивал смиренно – пока еще из бутылки Аркаши плескалось.

Аркаша же, между делом, успел уже поменять из вверенного ему бумажника трепетно мной собираемые двадцатки нового образца – с полоской! – на потертые стодолларовые купюры прилетевших с новым экипажем дружбанов: как в банке!

Мне же оставалось лишь поведать поджидавшему с рассказом Сане:

- И вот, она уже такая, обалдевшая: все, мол, хватит – я больше не могу!



А через несколько часов чартер  нес нас через атласные пески Сахары и вьющиеся узенькой ленточкой реки заснеженных Альп домой. Где ждала , поджидая своего часа, и любовь, и страсть, и искры, и огонь… И без всяких там сосисок, безо всяких заморских Ев.  И полки тогда я не прикручивал - всю попадающуюся нам на пути мебель мы, чаще всего, заваливали.«Лопатник», конечно, скоро исхудал на нет, как и его обладатель. Но, то было счастье - счастье молодости, шедшей хоть и абсолютно теперь ненужно для поменявшейся до неузнаваемости родной стороны, но все равно неповторимой...